Откуда всё пришло, туда всё и уйдет.
А я — лишь путь для самого себя, дорога,
которую мне надо пройти.
Х. Мураками
"Хроники заводной птицы"
(четыре года назад)
Я вошел в здание, пригнувшись и стараясь не выдавать своего присутствия. В горле пересохло, я нахмурился и огляделся по сторонам. Посуда была разбита, столы перевернуты, но я чего-то такого и ожидал, а вот внезапная тишина и отсутствие людей напрягали меня. Сердце колотилось, я прижимал пистолет к себе и сосредотачивался на каждой точке окружающей меня действительности. — Попался, сучоныш! — Тэхен! Два возгласа с разных сторон оглушили меня, и я не успел среагировать, потеряв фокус внимания. Все развивалось молниеносно: я оказался на полу, к которому меня придавила огромная туша, и тут же получил удар куда-то в район скулы. Я быстро зажмурился и оценил обстановку: спина и лицо жутко ныли от ударов, но не было времени думать об этом. Он снова замахнулся, я запоздало попытался увернуться, но плечу досталось. Я рыкнул и дернулся, понимая, что должен быть изворотливее, пока он рассчитывает лишь на свою силу. Я увидел нож в его руке и цокнул языком. Я постарался дотянуться до глока, но он наступил на мое предплечье, втаптывая руку в грязные полы, покрытые многочисленными осколками. Злость во мне кипела, я чувствовал, как нарастает адреналин, вырвался из всех сил, что у меня были, и ударил его головой, выиграв себе время. Он, очевидно, не был намерен сдаваться так легко, с какой-то невероятной скоростью схватив мою руку и вывернув ее за спину, на что я чудом сдержался, чтобы не взвыть от пронзившей боли. Он пытался душить меня, зажав шею своим массивным предплечьем, и я почувствовал, как не хватает воздуха и отчаянно хочется прокашляться. Удар куда-то в живот был быстрым, я даже не понял, что произошло: боль не была пронизывающей, по крайней мере, я ничего не почувствовал и не обратил внимания, оттого расслабился и задержал дыхание, досчитал до трех, почувствовав, как он расслабился, и ударил локтем в грудную клетку. Не теряя момента, я развернулся и толкнул его ногой, наседая сверху и занося кулак для удара. — Ты, видимо, забыл, кто я такой. — Мелкий ублюдок. — Он не скупился на слова, злобно шипя на меня, а мне хотелось истерически смеяться, сердце стучало с немыслимой скоростью, адреналин зашкаливал, и я был к этому готов. — Я что-то не расслышал, — я закусил губу, слизывая выступившую кровь. — Повторишь? Я ударил его кулаком, не жалея себя, будто бы в меня вселился кто-то, улыбался и бил его по лицу, нанося удар за ударом и не замечая боли, как сумасшедший, пока мои костяшки окрашивались в бордовый цвет от выступившей крови из ран на его щеках. — Повторишь?! — но мой противник только попытался прикрыть разбитый глаз, — Кто вас послал? — я дернул его за грудки, встряхивая, но он ожидаемо не ответил, плюнув мне в лицо. Я приложил его затылком к полу, как тряпичную куклу. — Говори! Кто дал наводку? — Такой же чокнутый, как и папаша твой, — прохрипел он. Я почувствовал, как раздулись ноздри от злости, и обхватил его шею руками до выступивших сухожилий на кистях. Я ненавидел его совершенно особенно, как и всех, кто выкидывал подобные фразочки, оттого злость буквально застилала мои глаза. Я душил его, периодически прикладывая затылком к полу. — Он сейчас потеряет сознание, остановись. — Подоспевший Чимин положил руку мне на плечо, без усилий надавливая на больное место, но этого оказалось достаточно, чтобы я немного пришел в чувство. — Давай, дальше я сам. Ты ранен. Я загнанно дышал, с гневом сверля глазами своего обидчика, наконец-то получив крохотную возможность осмотреть его. Понятия не имел, кто это такой — не коп, и на том спасибо. Я сморщился, схватил нож и вонзил его в открытую ладонь, глядя, как окрашиваются рукоятка и мои пальцы. Меня замутило, голова закружилась, в глазах поплыло. Мужчина завопил так, что его истошный крик раздался на все помещение. Пак ничего не говорил, стоял рядом и молча анализировал ситуацию. Я прикинул, что он осуждает факт наделанного шума, но мне было все равно. — Сука, не повезло тебе. — Я выдохнул, медленно поднимаясь в жалких попытках отдышаться. — Лучше бы ты сдох прямо тут. Он тебе такой чести не окажет. Пак был безжалостен и искусен во многих вещах, и я отдавал себе отчет в том, что Чимин не даст ему умереть так просто и эта пешка получит свое сполна. Я даже не сомневался, что он еще пожалеет тысячу раз и проклянет свое существование. Кровожадно улыбнувшись, я неспеша выпрямился и взглянул на него сверху вниз. Как заторможенный, я заметил свой окровавленный бок и зажал его рукой. Ладонь окончательно окрасилась в бордовый, а рубашку можно было выкинуть. Я сплюнул: хорошая, блин, рубашка, надо же было замарать ее таким идиотским способом. Нападавший потерял сознание, видимо, от болевого шока. — Где отец? — процедил я. — Его тут нет, — коротко ответил Чимин. — Бэй? Копы? — я старался размеренно дышать и жалел только о том, что этот проклятый нож не остался в моем боку. Тогда бы не потерял столько крови. — Их тоже нет. — Засада, получается, — усмехнулся я, прикрывая глаза. — Ждали только меня. Что за автоматную очередь мы слышали? Где все? Откуда был шум? — Перестрелка произошла в другом крыле, Чоны все проверили, последних связывают и уводят в допросную. Все уже улажено. Судя по тому, что я узнал, Бэй с копами ждали господина Кима-старшего, а когда стало понятно, что его тут нет, Бэй лично направился к нему, учинив тут небольшой беспредел. — Чимин брезгливо обвел помещение взглядом, недовольно цокнув языком. Я понимал причину его недовольства, потому что разгребать все по итогу придется ему, а он ненавидел заниматься этим больше всего. Я отчаянно пытался сосредоточиться на мысли, что маячила где-то в моем сознании. И тут в подкорке что-то щелкнуло. — Он не имеет отношения к произошедшему, — сжал я зубы и кивнул на тело в бессознательном сознании. Какой-то сумасшедший знал, что все это случится, и послал вторую группу под прикрытием, нацеленную на меня. Вероятнее всего, он и дал Бэю наводку, что у нас его сестра. Чимин задумался, но в конце концов кивнул. — Да, кто-то воспользовался суетой и хотел подставить Бэя, выставить все так, будто бы он организовал это, но, вероятно, ты прав и они сами по себе. Бэя уже ждут, все разрешится мирно. — Допроси его, узнай, кто такой, на кого работает, причастен ли к этому наш дружок господин Иль, — коротко огрызнулся я, ощущая жар во всем теле. Я с отвращением посмотрел на нападавшего. — Что за вошь. — Принято, господин Ким, — кивнул он, взглядом показывая на выход. Я медленно вышел на улицу, глубоко вдохнув затхлый воздух. Мне казалось, что в носу стоит запах пыли, гари и пороха, ставший настолько привычным, что несколько спасительных вдохов чистого воздуха показались мне веревкой на шее. Будто бы кислород нужен только для того, чтобы разжигать пламя в легких. Я выдохнул, добрел до дверцы машины и осел на грязную землю, пытаясь перевести дыхание. Ничего, это не впервые. Каждый раз заживало, и в этот заживет. Мозг ощущался, как расплавленная резина в летний зной, сил о чем-то думать не было абсолютно. — Эй, господин Ким, как Вы? — голос казался нереальным, так что я приложил все усилия, чтобы сосредоточиться и сфокусировать взгляд. — Черт, дерьмово… — Хосок, ты, что ли? — он что-то промычал в ответ, и я воспринял это как знак согласия, расслабляясь и прикрывая глаза. Все будет нормально. — Так, не отключайтесь, — он похлопал меня по щекам, на что я недовольно цокнул языком и отмахнулся от него, как от надоедливой мухи. — На кой черт Вы сюда приехали, мы бы и сами справились! — Чонгук прикатил к дому, я сорвался, думать было некогда, переживал за отца, какая-то хрень случилась… — Вечно Вы сначала лезете, а потом думаете... — Что поделать, кровь такая, — усмехнулся я беззлобно. Хосок, в отличие от Чимина, всегда относился ко мне с уважением, как и его младший. Возможно, он и считал меня ни на что не годным сопляком, но никогда об этом не говорил и следовал моим словам без пререканий, приравнивая мои просьбы к просьбам отца. В этом для меня проявлялась дальновидность старшего Чона: он знал, на чьей стороне стоит быть, потому что ничего не вечно и рано или поздно я займу место отца. Чимин был остр на язык и довольно язвителен, за что Хосок часто осуждал его, и они много спорили. Я уставал порой от их ругани, которая могла начаться ни с чего, хотя у Пака, пожалуй, такие отношения были со всеми. В любом случае я всегда чувствовал поддержку и уважение к себе с его стороны и чувствовал признательность за это. Когда я был младше, то не знал, как обращаться с такой властью, сосредоточенной в моих руках априори как у наследника, и не мог дать отпор тому же Чимину, однако Чон всегда принимал мою сторону совершенно беспрекословно, даже если был так же недоволен. Сейчас, когда я вырос, чувствую это в нем особенно остро, да и наши отношения с Паком довольно сильно изменились. Из привереды, фыркающего каждый раз при моем виде, он превратился в надежного и верного сотрудника. Как будто бы немые укоры Хосока в его сторону наконец-то сработали, хотя Чимин все еще определенно моя головная боль. Я открыл глаза и посмотрел на небо. Как так вышло, что отец, отдавший мне таких людей, сам оказался в окружении бесполезных насекомых? Сделал ли он это намеренно? Что он задумал? В сердце что-то кольнуло, и я задержал дыхание в надежде, что это пройдет. Я, конечно же, очень уважал своего отца и, наверное, даже его любил. Возможно, не так, как любят обычные дети своих родителей, но я знал, что отец сделает все для моего благополучия, и это пугало меня больше всего — его самоотверженность местами. От мысли, что, возможно, папа так поступает из любви ко мне, голова поплыла. — Хосок, ты боялся чего-нибудь когда-то? — спросил я, посмотрев на него. Он сидел рядом со мной, зажав сигарету меж зубов, а на его черных волосах осела пыль. Хо осматривал мою рану, нахмурившись, покачал головой и потянулся за телефоном. — Конечно, боялся. Да и все еще боюсь. Но человек такое существо, мистер Ким, способное адаптироваться ко всему, даже к тому, чтобы постоянно жить в страхе. Хосок посмотрел на меня своими пронзительными светлыми глазами, и я даже не нашелся, что ему ответить. Я быстро отметил, что его веки покраснели — должно быть, он давно нормально не спал. Хосок — это самая рандомная и самая разрушительная карта в отцовской колоде, которая может изменить всю игру и повернуть ситуацию в непредсказуемое русло. Слабо верилось, что такой человек может чего-то бояться. Он сделал затяжку, нахмурившись, и отбросил окурок в сторону. — Дай мне тоже. — Нет. — отрезал он без колебаний. — Разве страх не из тех вещей, которые работают порогами? — спросил я, пытаясь сесть поудобнее. Хо нахмурился. — Объясните? — Ну... — задумался я, пытаясь подобрать нужные слова для выражения своей хаотичной мысли. — По мере того, как мы растем, наш порог страха изменяется. То, что пугало нас в детстве — призраки под кроватью и все в этом роде — через пару лет больше не имеет значения. А когда человек постоянно живет в страхе, он привыкает к этому. Значит, перестает бояться, разве нет? Я имею в виду, должно произойти что-то бóльшее, чтобы человек снова испугался и его порог страха изменился. Хосок нахмурился и задумался. Я понял, что сказал полную чушь, голова не работала, но почему-то с ним мне захотелось поговорить об этом, хотя момент был совсем не подходящий, мягко говоря. Он шмыгнул. — Почему вы думаете, что мы больше не боимся призраков под кроватью? — Это же логично, разве нет? — удивился я. — Призраков не существует. — А что существует? — Ну... — растерялся я, — люди существуют, семья, дом, реальность. — Вот что скажу: я не спец, господин Ким, но, по-моему, люди куда опаснее призраков под кроватью, и на Вашем месте я бы боялся их, как и любой человек. Просто, наверное, ребенок находит в монстрах некоторое утешение, куда можно слить свои чувства, сказать, что во всем виновата бабайка под кроватью, а не уебан-отец, который избивает тебя вечерами. Понимаете, что я имею в виду? Это способ пережить чувства. Во взрослом возрасте нам недоступна такая роскошь, как проявление эмоций, это считается слабостью. Но причина страхов не меняется, я полагаю, и зачастую тянется из детства, просто в видоизмененном виде, адаптированная под сознание в настоящем. — Ты думаешь, что я тоже чего-то боюсь? — Отчего же Вы мне задаете такие вопросы? — добродушно усмехнулся он. — Это тот вопрос, на который Вы должны самостоятельно найти ответ. Возможно, Вы слишком долго все в себе подавляли, и сейчас Вам сложно. Я не могу ничем помочь, есть вещи, которые нам суждено пройти. Думаю, это может быть одна из них. — Ясно. На душе сделалось паршиво, рана в боку ныла, пульсировала и давила. В голове плыло, и меня подташнивало, но я старался не отключаться, мельком улавливая, как Хо с кем-то разговаривает по телефону. Он что-то со мной сделал: скорее всего, наложил повязку, — но я не видел, проводя большую часть времени с закрытыми глазами в своих раздумьях, ибо это то, что помогало мне не потерять сознание. Наверное, Хосок звонил врачу. Интересно, как там папа, все ли прошло спокойно... Запрошу потом отчет у Чимина. И все-таки что-то в моем сознании перемкнуло, и я стал об этом задумываться тогда, когда встретил его. Что-то совсем крошечными шагами начало меняться, как будто бы я увидел привычные вещи под другим углом и сейчас открывал для себя мир в иной ипостаси. Будто бы окно в моей комнате превратилось в дверь, а я оказался не более чем пылинкой, изучая пол вместо неба. Он поселил во мне что-то, чего я сам в себе никогда не замечал. И когда в следующий раз Чимин мне скажет, что со мной что-то не так, это будет полностью его влияние. Возможно, этот человек, сам того не понимая, чувствует и понимает меня гораздо лучше, чем многие. Я готов зайти дальше, но не настолько... «Бояться — это нормально, Тэхен». Я думал о том, что еще много раз буду вспоминать эти слова, которые оказали на меня такое влияние, прожигали меня, как огонь. Я просто хотел быть кем-то, понять, что я такое, что из себя представляю без всей этой мишуры, перестрелок и криминальщины, поэтому начал рисовать. В один момент стало любопытно, есть ли во мне что-то еще, способен ли я быть личностью, а не просто наследником своего отца? Смогу ли что-то делать по своей воле, а не потому, что должен? Растянувшееся время казалось вечностью. Мысли крутились с молниеносной скоростью, отчего я не понимал, отключился ли или просто настолько увяз в своих размышлениях. Голова раскалывалась, пульс бил в виски. Хотя бы живой, и на том спасибо. — Хосок, поехали домой, пожалуйста, я заколебался сидеть на грязной земле, как выброшенный мешок. — Док уже выезжает, господин Ким. — Хер с ним, пусть едет ко мне. Нет никакого желания тут оставаться. Я устал. — Понял.(спустя неделю после инцидента)
Восстановление шло долго и мучительно. Мне было строго-настрого запрещено рыпаться, и в какой-то момент я уже начал сходить с ума, чувствуя себя в буквальном смысле живым трупом. То нельзя, это нельзя, еще диета, господин Ким, будьте добры, это все для Вашего здоровья. — Да лучше сдохнуть нездоровым, чем вот так! Дайте мне острой курицы, и все останутся живы. — ворчал я, гневно сверля глазами Пака. Он посмеивался, но не издевался, чем даже удивил меня. — Лежи и помалкивай. Если бы тебя можно было задобрить какой-то там курицей, куча людей все еще бродила бы по этой бренной земле. Значит, не работает твоя рекомендация, не обманывай. Я нахохлился, цокнул языком и закатил глаза. Придурок занудный. Как затычка в любой бочке. Ты ему слово, а он тебе десять. Отсутствие активности, однако, на самом деле сильно меня угнетало и выбивало из колеи, я просто не привык существовать в таком режиме, где нужно лежать и ничего не делать. Более того, даже отца к этому подключили, из-за чего я получил от него кучу гневных высказываний и наказ не приближаться к делам, пока не приду в себя, а Чимин, как верный болванчик, конечно же с удовольствием выполнял любое наставление моего отца. Никогда не упустит лишней возможности поиздеваться. — Какой же ты зануда иногда, — проворчал я, уже не зная, как мне лечь поудобнее. По ощущениям, болел не бок, а все тело, уставшее от лежания и ничегонеделания. Его слова каким-то идиотским образом не выходили у меня из головы. Я почти ничего не знал о том, что происходит с Бэем и внутри компании, да и никто не спешил передо мной отчитываться. Даже дотошный Чимин молчал в тряпочку, отнекиваясь, что ему было велено. Хотя не сказать, что это происходит впервые — в конце концов, никто кроме Чимина и Чонов не занимался со мной расследованиями, однако, оказавшись оторванным от дел, я почувствовал себя выкинутым, и мне вдруг сделалось очень одиноко. Дело отца в какой-то момент сделалось и моим делом, я болел за его детище так же, как болел он. Я никогда не интересовался личной жизнью тех, с кем работал — не было времени, да и интереса, к тому же мои подчиненные, если их так вообще можно назвать, были не самыми разговорчивыми людьми в мире. Меня удручало другое: после пребывания в изоляции выяснилось, что у меня в голове полный хаос. Как оказалось, если постоянно взаимодействуешь с кем-то, то вдруг теряешь себя и совершенно перестаешь понимать, что ты такое. Плывешь по инерции куда-то, уже позабыв, что из себя представляешь. Вот и я тоже жил как привык, а теперь, оставшись наедине с самим собой, внезапно наткнулся на множество вопросов. Забыл ли я себя? Забыл ли я его лицо? Скучаю ли я по самому себе в прошлом? Я понятия не имел, и у меня не было ответов ни на один из вопросов. Мне почему-то подумалось, что легче всего потерять себя в толпе людей, когда кто-то постоянно вокруг. В один день ты просыпаешься и все вокруг превращается в белый шум. И ты сам тоже просто становишься частью этого шума, частью того, что уже прошло, прахом, которым мы все однажды будем. В один день ты превращаешься в сгусток обрывков и воспоминаний маленького ребенка, который никогда не хотел стать тем, кого ты видишь в зеркале. Мне было тошно и грустно. Любовь и ненависть звучали для меня одинаково, и по ночам меня накрывало тоской по дому, хотя я не мог сформулировать в своей голове, что это значит. Кажется, Чимин, заметив мое настроение, стал больше помалкивать и ушел с головой в бумажную работу. Я был благодарен ему за то, что он не бросает дело — хотя и не имел права на это — но все же он не отлынивал, и я был уверен, что позже ответит на все мои вопросы, которых у меня накопилось очень много. Сил и правда никаких не было, голова болела каждый день. Меня навещал врач, ставил капельницы, выписывал новые таблетки и уходил под подозрительные взгляды Хосока. Он никому не доверял, судя по всему, и возможно, хорошо делал, несмотря на то, что это был наш доверенный специалист. Рана медленно, но затягивалась. — Знаешь, тогда в казино… Ты был похож на обезумевшую ведьму. Нападавшего звали Чон Со Миль, и, клянусь, когда он увидел тебя, стал похож на того, кто встретил оживший труп. Я даже глаз не открыл. Веки отяжелели, я чувствовал сердцебиение в своей грудной клетке. В висках стучало. — Эй, Тэхен? — Почему на ведьму? Вроде как, есть же ведьмаки… — Они какие-то более бесчеловечные и сумасшедшие, способные на все, что угодно, как будто бы их власть абсолютна… — Какая-то глупая отговорка, — лениво бросил я, услышав, как Чимин что-то согласно промычал в ответ. — Чего притих, Пак? — Да я так… Пытаюсь работать… Однако ни одна из его бумаг не шуршала. Я не стал его донимать. Он тоже был подавлен произошедшим, хотя странно — не в первый раз же. Неужели что-то серьезное? — Ты готовишь мне новый отчет? — Так точно, господин Ким, — тихо отозвался он. Я выдохнул. Хорошо, пока я ранен, никто не будет меня трогать, ибо мой дом охраняется лучше, чем тюрьма с особо опасными преступниками; отец в порядке, позже я его навещу и поговорю обо всем; Чимин подготовит мне отчет — однако какого хрена тогда я тут делаю? Все почему-то делают мою работу за меня, будто бы я ни на что не годный, только и могу, что влипать в передряги и доставлять неприятности. А что полезного я сделал? Как я помог, лежа в кровати? В чем моя сила и значимость? Что я могу? Что полезного я принес? Что я сделал, кроме как раздавал всем команды и мнил себя дохрена важным? Зачем Чимину и всем остальным уважать меня, если от меня нет никакой пользы? Я распахнул глаза и резко почувствовал, как сдавило грудную клетку. Я попытался сделать вдох, но тело сковало, будто бы эта туша, чье имя я уже забыл, опять на меня навалилась всем своим весом. Что ты можешь сделать? Только лежать и страдать? Весь такой из себя нахохрившийся, кем ты возомнил себя, кто ты такой? Я вдруг почувствовал, что не могу пошевельнуться, все тело сковала судорога, кажется, болела каждая мышца, и я чувствовал совершенно все и разом. Тело как будто бы парализовало и сковало цепями, в ушах зазвенело. Ты просто бесполезное ничтожество, не более того. Жалкий папенькин сынок, который ничего из себя не представляет. — Тэхен? — Я слышал, как он произносит мое имя, словно в трубу, но в горле пересохло, что я даже не мог облизать губы, чтобы сказать хоть что-то. — Тэхен?! Тэ! Жалкийжалкийжалкийжалкийжалкий Я открыл глаза и, приложив все свои силы, схватил Чимина за предплечье, сжимая так, будто ничего больше не существовало в этом мире. Я не мог дышать, у меня лишь получалось коротко и дергано выдохнуть, как будто бы посреди моего тела установили барьер, спазмирующий всю мою грудную клетку. ничтожество, которое ничего из себя не представляет. пустышкапустышкапустышкаПУСТЫШКА Я завопил, что было сил, не улавливая, что за хаос творился вокруг меня, изо всех сил цепляясь за руку Чимина. Голос, появившийся из ниоткуда, кричал вместе со мной в моей голове, разрывая каждый нейрон на тысячу частей. Это было хуже, чем ультразвук, мне казалось, что из каждой части моего тела забьет струя крови, не выдерживая давления. — Хосок, какого черта творится?! Тэхен, эй-эй-эй… — я мельком улавливал их голоса, но сути не понимал. — Чимин, уйди. Господин Ким, — к моему носу что-то приложили, — это я, Чон Хосок. Быстро, Пак, у него открылась рана, он сейчас задохнется, если не задышит, помоги, не стой. Чимин! Я почувствовал давление на своей грудной клетке, и мне интуитивно захотелось сбросить это, так как слишком сильно триггерило. Я почувствовал удушающий свежий воздух, которым не хотелось дышать. Я дернул рукой и скинул ладонь Хосока со своей грудной клетки. — Так плохо? — только и спросил он, уже зная ответ. — Хорошо, хорошо, я все понял. Я помотал головой, всем видом пытаясь показать, что я ничего не понимаю, едва уловимые слова распадались на буквы и теряли весь свой смысл, в голове гудело, я не мог дышать, хотелось плакать. — Дышите, дышите, пожалуйста, просто дышите. Мое тело имитировало вдохи, но это больше было похоже на судороги, потому что я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Для меня все это тянулось, словно вечность. Когда кислорода стало не хватать, я почувствовал, как тело начинает расслабляться. Очень хотелось спать. Я видел мутный силуэт Хосока, движения его губ, обрывки фраз. Он был серьезен и сосредоточен. На грани сознания, когда я почти провалился в блаженный сон, меня как будто бы резко отпустило, и тело обмякло и расслабилось, словно ничего и не было. Я заторможенно моргал, едва находя силы приоткрыть глаза, потянулся вперед, находя лицо Хосока, ощупал контуры. Успокоился, прикрыв глаза. Дышать стало легче, я услышал хруст бумаги в те моменты, когда я втягивал воздух. Ультразвук из ушей ушел, голос в голове притих. Боль исчезла из тела. Я дышал и чувствовал, как мерно опускается и поднимается грудная клетка. Стадия принятия пришла быстро, как только помутившееся сознание приобрело более ясные черты. — Лучше? — Я устало кивнул, вымотанный такой неожиданной истерикой. Хосок, убедившись, что я в относительном порядке, убрал пакет от моего носа. — Пак, что с раной? — Делаю что могу, не видишь, что ли? — раздраженно гаркнул он, сдувая со взмокшего лба светлую прядь. — Врачу набрал уже. Едет. — Язык свой попридержи, — его голос скрежетал, как нож по стеклу. Я поморщился. — Заткнитесь оба. — Сил хватило только на это, но, к моему счастью, они тут же прикусили языки и замолкли. Голова болела, бок болел, все, блять, болело! — Телефон. — Господин Ким… — Телефон. — Хосок сжал руки в кулаки, но сделал долгий выдох и вложил в мою ладонь смартфон. — Вон отсюда. Мой голос не звучал жестко, каким я привык его слышать, он был слабым, тихим и скрипучим. Поэтому моя фраза прозвучала скорее жалко, однако эти двое переглянулись и молча вышли. Я сделал глубокий вдох, прикрывая глаза. Попытался осознать случившееся только что, но почувствовал себя отвратительно жалким. Я горько рассмеялся, кусая губы. Впрочем, это было недалеко от правды. Я разблокировал телефон и нашел нашу переписку: он не писал мне больше, не звонил, не беспокоил. Ждал ли он моего решения или решил отказаться от меня? Нужен ли я был ему? Я вглядывался в его имя и спустя долю раздумий нажал на кнопку вызова, поставив телефон на громкую связь. Затянувшиеся гудки начали меня убаюкивать, но резко оборвались, заземляя меня и приводя в чувство. — Алло? Господин Ким? — я молчал, глядя в потолок, его голос чудился мне чем-то из другого мира. Телефон покоился на моей груди и поднимался в такт моему дыханию. — Тэхен? Я хотел просто слушать его голос, мне, на самом деле, так этого не хватало — мнимого чувства, что кто-то верит в меня, в мои силы, считает меня способным на что-то, видит меня таким, какой я есть. Его искренняя заинтересованность в моем творчестве поселила в меня обманчивую надежду, что, возможно, он поймет что-то, и он понял еще раньше, до того как осознание обрушилось на меня. Он все увидел. Я почувствовал, как белый потолок мутнеет и по моему лицу расплывается отчаянная глупая улыбка. — Тэхен, ты в порядке? Я не сдержался и всхлипнул, со скрежетом сжимая зубы. Я не из тех, кто подпускает кого-то к себе близко, не из тех, кто открывается, я бездарный, бесполезный обманщик, который ничего не может на самом деле и не обладает никакими силами. И мне так отчаянно хотелось быть хоть кем-то. — Тэхен! Эй, поговори со мной! Его взволнованный голос вызвал у меня тихую волну слез. Они стекали по моим вискам и путались где-то в волосах. Я медленно моргал, чтобы прогнать влагу с глаз, но она наступала снова и снова, как тихий прибой, откуда-то из глубин моей души, где уже бушевал шторм, заставший меня врасплох. — Знаешь… Я много думал о твоих словах. Я сказал, что ничего не боюсь, но, кажется, страхи становятся реальными, когда говоришь о них вслух… — Я грустно ухмыльнулся, шмыгнув носом. — Зачем ты вообще начал со мной этот разговор, м? Чего ты хотел? Внушить мне мою слабость? — Тэхен, я не… Ни в коем случае… — он замолчал, тяжело выдохнув. — Что-то случилось? Хочешь, я приеду, скажи, куда? — Со мной кое-что произошло… Мое тело совсем не готово ни к каким встречам, я уже неделю не встаю с кровати… — Ты в порядке?! — Вышло громче, чем хотелось. Я убавил звук динамиков. — Просто… — я замолчал, вытирая глаза. — Рана. Твои слова сильно выбили меня из колеи, знаешь. Я хотел спросить у тебя… Чего ты боишься, Юнги? — Ну… — стушевался он. — Мопедов боюсь. — Есть ли причина? — Я прикрыл глаза. Слушать его было приятно. Это успокаивало меня. — Раньше в доставке работал, — я услышал, как звякнула ложка. Заваривает себе кофе? — Однажды в аварию попал на мопеде, плечо сильно повредил, операцию сделал недавно. Отстойное воспоминание. С тех пор как-то недолюбливаю этот вид транспорта… — Вот как, — улыбнулся я. — Значит, мопеды — это персональный враг Мин Юнги? — Всяких банальных вещей боюсь. Умереть боюсь. Колодцев боюсь очень. — Уверен, за этим тоже кроется какая-то история. — Угу, — я услышал, как он отхлебнул кофе. — Когда был ребенком, в деревне упал в колодец. Почти час там просидел один, пока дед не достал. Это один из самых страшных моментов, что я пережил. Солнце мерещится точкой, тебя как будто засасывает туда, в эту сырость. Мне чудится, что так себя ощущали люди, похороненные заживо. Темно, тесно, паника, шансов выбраться нет… Жутко очень, сил нет, я с тех пор стараюсь колодцы обходить стороной за километр. Они вселяют в меня какой-то могильный ужас. Мне кажется, это такое место, где человек может по-настоящему сойти с ума, потеряв связь с действительностью… Я молчал, прикрыв глаза. Слушать его было удивительно хорошо, даже если он рассказывал о вещах, капитально важных для него, а я не мог осознать это в полной мере. Но он был искренен, и я чувствовал благодарность за это. — Почему ты позвонил? — его голос прозвучал необыкновенно тихо, как шепот на ухо. Мне стало тепло, как будто бы мою душу обняли. — Понял кое-что сегодня, — так же ответил я. Он дёргано выдохнул, ожидая ответа. — Понял, чего я боюсь, Юнги. — Хочешь поделиться? — последовало вкрадчивым тоном. Я улыбнулся. — Да нечего особо рассказывать, это достаточно банальный ответ. Я ощупал едва пульсирующий бок, как будто бы он мог подарить мне чувство реальности. Как вода течет к воде, так и я к нему. Он хочет быть счастливым, а я хочу просто быть. Свиданья от скуки, пустые встречи, его попытки найти меня совершенно тщетны, но он касается меня холодными, как ручей, руками, как будто бы верит в меня. Около моего снимка с рождения стоит черная лента, а он словно не видит, намеренно игнорируя. Что я могу дать ему, если у меня самого ничего нет? Как я должен вести себя? — Ты мне всю жизнь сломал, — усмехнулся я. — Я думал, ты отключился… — Это как-то невежливо, — хрипло посмеялся я. Связки саднило. — Почему я все сломал, Тэ? — Потому что по какой-то причине я стал видеть мир под другой гранью, которая была для меня закрыта или вроде того. Все эти странные для меня вещи начали происходить после нашей встречи на выставке. И я боюсь этой реальности, Юнги, незнакомой для меня. Я боюсь себя в этой системе координат. Потому что если бы мне подарили мечту, я бы выбрал, чтобы ты каждый день мне звонил и говорил со мной, обнимал меня или целовал, а так быть не должно. Это то, что я хотел тебе сказать.