Когда двое сближались…

Гермиона остановилась в дверях и прислонилась к косяку, смотря на Малфоя. Противный мальчишка, который ждал её, опершись о стол и склонив светловолосую голову, по непонятной причине притягивал её всё сильнее. Она впилась пальцами в ремень своей сумки. Всё непонятное пугало её. Как будто мало ей всей этой кутерьмы вокруг её собственной... как бы это сказать… инаковости. В привычном мире, откуда она родом, жить уже не может — спонтанные выбросы магической силы к одиннадцати годам достигли у Гермионы угрожающих размеров. Всё детство родители таскали её по врачам, виня себя в ошибках хипповской молодости. Баловством с марихуаной и гашишем. Вплоть до передозировки ЛСД (что само по себе невозможно). Гермиона обрадовалась, получив письмо с приглашением в Хогвартс. Родители успокоились. Наконец-то, а то достали с этим (в кого Гермиона такая зануда!). Теперь она не была «странной». Но, прибыв в школу Чародейства и Волшебства, Гермиона поняла, что радость была преждевременна. И здесь она была чужой. Девочка выбивалась из сил, стремясь показать, что не хуже, а лучше всех этих детей, которые с рождения знали кто они и зачем. Гермиона завидовала им. И плакала от ощущения отверженности в обществе Плаксы Миртл, признанного корифея нескольких поколений обиженных студентов. Впрочем, неким божественным, или, может, мерлиновым, помыслом (ну, вообще-то профессора Квиррелла) в туалет для девочек был послан тролль. Вслед за троллем прибежали Гарри с Роном… Бла-бла-бла… И прекрасная дама обрела своих спасителей. Это было круто! Но Гермиона, в силу своего возраста, не знала пока что делать с мальчиками, кроме того, чтобы давать им списывать. Но время идёт. Ей было двенадцать, когда она придумала себе влюблённость в Гилдероя Локхарта. К сожалению, в столь юном возрасте Гермиона не смогла отличить вымышленный образ благородного героя, каким себя представил Локхарт в своих книгах, от реального человека. Впрочем, когда ты почти превращён в камень, тебе не до нежных чувств. А после того, как подействовала настойка из мандрагоры, стало ясно, что Локхарт просто мыльный пузырь. Какое разочарование… На третьем курсе бестактная профессор Трелони сделала неосторожное замечание, касательно эмоциональной неполноценности Гермионы. Реакцией девочки оказалась вполне предсказуемая злость (потому что профессор Прорицания не ошиблась). Эта самая злость вылилась в рукоприкладство применительно к Малфою, виновному только в том, что тот пытался проверить слова Хагрида о гордости гиппогрифовой на себе. Гермиона тоже пережила тогда потрясение, заставившее её сбить собственный график (она проспала занятия, какой кошмар!). Правда, потрясение было несколько иное чем то, что получил шлёпнутый ею Драко. Тем не менее, Гермиона пережила массу приятных, хотя и не совсем понятных ей впечатлений. Можно сказать, что это был предвестник оргазма. В четырнадцать лет мисс Грейнджер впервые осознала свою привлекательность, когда Виктор Крам, идол квиддитча, влюбился в неё — «книжного червя». Так же с Виктором она поняла ещё одну вещь: она ничего не чувствует. В смысле, ничего такого, что «положено» чувствовать. Никакого подъема, «розовых крыл» за спиной. Всё то, о чём она читала. Но любимые книги не могли обмануть её. Нет, только не они! Вывод может быть только один: она читала не те книги (ну, или общалась с неправильным юношей). И Гермиона с головой нырнула в кипу разномастной литературы по психологии — от тоненьких брошюрок сомнительного содержания, до солидных трудов маститых учёных. Итогом этих изысканий были замусоренные мозги. Малфой был абсолютно прав, опасаясь, что Грейнджер на него не посмотрит иначе, чем с презрением. Или с жалостью. Впрочем, на последнее он с готовностью бы согласился. Из чувства жалости можно много чего выжать. Драко дразнил Гермиону «грязнокровкой» только потому, что у девочки был комплекс на эту тему. Привлечь её внимание другим способом ему было просто не дано. И даже не в том дело, что они были по разные стороны баррикад. Когда это кого останавливало? Просто Малфой не умел общаться. По сему кандидатура Драко на место «друга сердца» гриффиндоркой не принималась всерьёз. Гермиона долго думала, что же ей нужно и решила — нужен Рон. Его беспомощность и безграмотность. Чтобы она могла исправлять его и поучать в своё удовольствие. Именно Рон помог ей поверить, что мир магов не такой уж холодный и враждебный. Рон был замечательный. Он, в отличие от Малфоя, показывал то, что хотели окружающее. Малфой так не умел. То есть Драко, образно выражаясь, был «прямым зеркалом», где люди отражались, во всей неприглядности, вместе со своими страхами и недостатками. А Рон — «зеркалом кривым». Смотреть на своё изогнутое изображение забавно и не так пугает. Вот почему Поттер выбрал тогда, перед первым курсом, Рональда, оттолкнув Драко, отражавшего слизеринскую подноготную Гарри. Никто не хочет знать правду. Гораздо спокойнее завернуться в тёпленькое одеяло самообмана. А семья Уизли Гермионе нравилась. Их приветливый дом лучился счастьем. И мисс Грейнджер уже видела себя новой миссис Уизли… Зачем создавать что-то свое, когда есть чужой готовый шаблон перед глазами? И тут всё кончилось, даже не успев начаться — Рон предпочёл старой боевой подруге легкомысленную француженку. То есть, это Гермиона хотела думать, что француженка легкомысленная. Когда представляешь, что кто-то где-то хуже, чем ты, живётся значительно легче. Хватит ли у Гермионы смелости посмотреться в «прямое зеркало», то есть признать наличие своей проблемы? Или зря её определили в Гриффиндор? А проблема заключалась всего лишь в том, что мы никому не нужны. Кроме своих родителей. Да и тем, не всегда. Эту проблему в подростковом возрасте решают зачастую путём суицида, или созданием собственной семьи, или ищут опору в себе самом, отрицая всё остальное. Мисс Всезнайка, проанализировав себя и ситуацию, приняла решение. Драко её не заметил, и Гермиона осторожно попятилась, отступив в тень. Она где-то читала, кажется у Беттельхейма, что если кто-то кому-то нужен, пускай и докажет. Побегает за ней. То, что эту модель поведения психиатр Беттельхейм наблюдал у аутичных детей, не остановило Гермиону. Знание — страшная сила. Красота — тоже. Грейнджер грациозно откинула волосы за спину (подсмотрела этот жест у Флер Делакур) и удрала в Гриффиндорскую башню. Вечернее небо над Хогвартсом было чистейшего бирюзового цвета. И быстро удаляющееся отражение Гермионы, казалось, тонуло в предсумеречной синеве.

……………………... Синее — топит! — Зеркало тропик! ……………………...