Аддиктивный синдром

Закрыв глаза в квартире Барыги, я очнулся в собственной комнате в поместье Кернов. Перед глазами — темно-синий потолок с огромной люстрой в центре, видневшийся сквозь призрачно-голубую ткань кроватного балдахина. Я попытался встать, но тело, словно дубовое, не поддавалось движению. Не могу сдвинуться ни влево, ни вправо. Словно меня привалила огромная бетонная глыба, прижав к полу без возможности всякого движения. Дыхание скованно, будто легкие заполнены тяжелой мокрой ватой. Взгляд, словно специально заблюренная фотография искусным фотографом. Я пытаюсь согнать эффект с глаз, но не получается. Все в тумане. Не только взгляд, но и сознание. В память медленно возвращаются детали последних дней, но подсознание до сих пор спокойное. Словно от тяжелой реальности меня отделяет невидимое нечто, позволяющее абстрагировать себя от болезненного существования. Вскоре пришло смутное осознание, что я должен ощущать боль от произошедшего вчера, но… Боли не было. Я склонил голову в сторону и заметил капельницу возле кровати. Наполовину пустую. Раствор чего-то медленно бежал по трубке прямо в мои вены, даря удивительно приятное ощущение тяжести. Забавно, что мне нравилось лежать вот так и чувствовать себя прикованным к постели. Хотелось вечно чувствовать себя столь безынертным… Я был в шаге, чтобы снова провалиться в сон, как заметил медленное движение за балдахином. Все то время, пока спал, там стоял человек. Прямо у окна, наполовину прячась за плотной серой шторой. — Очнулся? — спросил темный силуэт, который я не мог рассмотреть из-за необычайно яркого февральского солнца, светящего из окна позади него. Несколько раз моргнув, пытаясь понять реальность ли это, я поднес правую руку, чтобы потереть глаза, но заметил небольшой гипс на ней. Похоже, те парни все же сломали мне пару косточек. Тот хруст не был одной из галлюцинаций. На свет вышел мужчина и медленно подошел к моей кровати, немного приподняв балдахин, чтобы я смог его рассмотреть. — Кто вы? — неуверенно выдавил я из себя и вновь попытался разглядеть человека перед собой. В метре от меня стоял мужчина лет тридцати со скандинавской внешностью. Серые глаза, казались прозрачными в ярком свете, заливающим комнату. Светлые, коротко подстриженные под машинку волосы. В идеально черном костюме, под которым неоднозначно виднелось очертание кобуры от пистолета. Никогда прежде не видел этого человека. Тело напряглось, ожидая удара от незнакомца, стоявшего в моей комнате на территории семьи Керн. — Можешь звать меня Викингом. Я буду твоей нянькой до того, как ты исполнишь то, что пообещал своему отцу. Буду присматривать за тобой и напоминать не делать глупостей. Викинг, нянька, обещание, глупости?.. Казалось я все еще ощущаю жесткий трип от некачественных синтетиков. — Где отец? — прошептал я себе под нос, понемногу вспоминая, что дал согласие Бену Керну. Согласился продать себя ради денег на наркотики. Согласился продать, чтобы жить стало проще. Приятное чувство после пробуждения пропало и появился тяжелый ком, давящий на душу. Я согласился на предложение… нет, ультиматум отца, чтобы больше никогда не чувствовать той разрывающей боли ломки. Согласился, чтобы никогда не нуждаться в деньгах и продолжать тратить свою жизнь в никуда, укорачивая ее с каждой дозой. Согласился, чтобы забыть о всех тех проблемах, в одночасье накатившихся на меня, подобно снежному кому. Согласился, потому что я — трус, не в силах столкнуться с неприятностями не под хорошей дозой амфетамина. Согласился, потому что… Потому что я — последний неудачник. — Сейчас мои люди оповестят мистера Керна о твоем пробуждении, и он придет. Значит, отец дома. Дома и ждет, когда я очнусь, чтобы влить новую порцию яда мне в уши… Страх пробежался по венах вместе с вливаемым туда неизвестным раствором. — Как вы узнали, где я? — спросил я у Викинга, нервно теребя покрывало здоровой рукой. Я совершенно не помню, как очутился здесь и был ли вообще в сознании, чтобы запомнить. Мужчина поправил капельницу передо мной, постучав по неизвестному раствору, и сел на кровать прямо у моих ног. — Все мы знаем, где такие, как ты, бывают, когда мир катится ко дну. Все мы однажды были там, — пожал плечами мужчина, словно квартира Барыги что-то общеизвестное. Что-то, что совершенно не подходит под понятия убежища. А ведь слова блондина имели тот же смысл. Я был под протекцией Барыги, но каждый знал, куда я спрятался. Стефан знал. Отец знал. И этот человек, забравший меня оттуда тоже знал. — Кто эти «мы»? — спросил я и попытался пошевелить рукой в гипсе, пытаясь определить место боли, но вся рука ощущалась словно ватной и мои попытки остались безуспешными. — Ты, я и еще много-много молодежи, пытающихся найти себя с помощью запрещенных веществ, — ответил тот, усмехнувшись. — Вы тоже?.. — Наркоман? — приподнял тот бровь, ловя мою мысль. — В далекой молодости, но да. Сначала баловался, а потом все вышло из-под контроля. Думал, что сильный и сумею сдержать зависимость, но наркотики оказались сильнее. В свое время я также прятался от собственного дилера у Барыги. Вот только дилер никогда меня не избивал, даже если за мной тащился должок. Чем же ты обидел своего, парень? Я отвел взгляд, не желая говорить о Стефане и собственной глупости. Мужчина передо мной смотрел на меня без отвращения, ведь думал, что наши ситуации похожи, но он в корне ошибался. Я не имел ни малейшего желание отказывать от амфетамина. Возможно, сначала все и начиналось, как обычное баловство, но со временем наркотики стали частью моей жизни, намного важнее, чем положение в обществе, будущее, любовь и семья. Я проиграл в войне с зависимостью и склонил голову перед ней, позволяя медленно убивать меня дальше. Ведь что для меня жизнь? Череда событий из раза в раз ломающие меня. — И как вы оказались здесь? — Имеешь в виду в семье Керн? — снова, словно сорвал с языка мои мысли, Викинг. — Моя семья всегда служила вашей. Весьма странный и глупый вопрос от наследника. Конечно, меня ведь никогда не подпускали к делам семьи… В то время, как большинство иных семей начинали обучение преемников с раннего возраста, моему отцу было плевать на меня. До самой смерти именно матушка занималась моим обучением, находя учителей и организовывая мою учебу. Только благодаря ей я имел возможность научиться письму и чтению. Если бы не она, я бы не знал самые элементарные вещи! Только лишь благодаря Анке Бернтольд я смог продержаться столь долго будучи никому ненужным наследником семьи Керн. Я прекрасно знал, что мой отец, как и его отец до этого, промышляли далеко не законными делами, обеляя репутацию недостойных людей. С самого детства я осознавал, какую нишу занимает семья Керн в круговороте высшего общества. Мы были его неизменной, сложнозаменимой составляющей, поэтому пускай Керны и не занимались бизнесом напрямую, нас все еще почитали и уважали. Меня должны были обучать, закалять, знакомить с важными людьми, чтобы перенять на себя роль следующего главы, но… ничего. Совершенно ничего, словно отцу плевать на то, какой его же семья будет в будущем. Или просто он смирился с тем, что семья Керн прервется на нем, ведь его сын оказался непутевым, ни на что негодным наркоманом. Не важно. Как бы то ни было, Бен Керн не имел ни малейшего желания знакомить меня не то что с партнерами семьи Керн, но и с собственными людьми. Я даже представить не мог, из какой семьи происходит человек, представившийся мне Викингом, ведь я попросту не представляю, как устроена внутренняя иерархия Кернов. Я понятия не имею, кто подвластен нам и кому подвластны мы. — Господин Керн расскажет все, что тебе позволено знать, — подытожил наш небольшой разговор Викинг, давая понять, что на последующие вопросы на эту тему отвечать лично не будет. — А что это? — спросил я, кивая головой в сторону капельницы. — Ты еще не почувствовал? — удивился тот и тихо рассмеялся. — Это раствор амфетамина. Странно, что ты не узнал ощущения. Может из-за того, что эта дрянь лучше, чем та, что тебе подсовывал твой дилер до этого? Его вопрос остался без ответа. Мой взгляд тут же приковала капельница, соединяющаяся с моим телом. Все еще не верилось, что отец дал мне наркотик. Зачем? Почему? Что мне придется отдать за его милость? Как далеко на этот раз я должен пойти против своих убеждений, чтобы отплатить его мимолетную доброту? Больше с Викингом мы не разговаривали до самого прихода Бена Керна. Отец вошел в комнату без стука и сразу же направился ко мне, вальяжно усевшись на стуле возле моей кровати, пока Викинг отошел назад к окну, сливаясь с интерьером. Сначала отец просто молча разглядывал меня. Сантиметр за сантиметром мою кожу обжигал его взгляд. Вскоре он недовольно цокнул языком и я понял, что снова сделал нечто, из-за чего отец считает меня никудышным сыном, не оправдавшим его низкие ожидания от меня. — Доктор сказал, что должен остаться шрам от рассеченной брови. У нас нет времени на операции, чтобы избавиться от него. К тому же твоя сломанная кисть… — протянул отец и тяжело вздохнул. — Я оставил тебя на несколько дней и ты почти сумел разрушить мой замысел. Вот скажи, Отто, чтобы ты делал без своей наибольшей ценности? — Ценности? — тихо переспросил я. — Твое лицо. Тело. Голос. Все это ты должен использовать, чтобы привлечь внимание Рейнхольда Каттерфельда. Тогда какого черта ты позволил себя ранить, да еще и столь сильно? А если бы тебе отрезали пальцы или рассекли не только бровь, но и пол лица? Чтобы ты делал тогда такой бракованный? Каждый раз боль от слов отца захлестывала меня с новой сильной. Каждое его слова, движение и взгляд били меня розгами по голому сердцу, безвозвратно раня до крови. Казалось бы, за столько лет я должен привыкнуть к тому, что отец не любит меня, но слышать доказательства лично, намного-намного больнее. К такому привыкнуть попросту невозможно. Бен Керн не поинтересовался моим самочувствием. Он не спросил, кто это сделал и зачем. Его интересовало лишь то, что его инструмент оказался изуродован и не в силах быть использованным некоторое время. Ему просто плевать, что его сын погряз в долгах. Плевать, что я мог оказаться в шаге от смерти, если бы Барыга вовремя не нашел меня. Я бы просто насмерть замерз, избитый и раненный единственным дорогим мне человеком в подворотне города. Да, ему начхать на меня! Чего еще я ожидал?.. И сейчас он обвиняет меня в том, что я не сумел сберечь единственную ценность в своем существовании — свою красоту. Словно я не человек, а лишь оболочка. Словно во мне нет души и сердца, а лишь гребаное тело, созданное для того, чтобы использовать, подобно разменной монете. — Как бы то ни было, тебе придется еще два месяца сидеть дома до начала стажировки. До этого время залечишь раны и станешь похожим на человека. Я буду давать тебя одну капельницу чудодейственного раствора в неделю за хорошее поведение. — Раз в неделю?.. Я не смогу продержаться целую неделю без фена. Просто не смогу пережить это. Я адекватно оцениваю свой предел и он не мог быть неделей. До этого времени я просто… просто умру. — Только так можно сделать тебя похожим на человека. Уберем из рациона избыточное количество амфетамина и ты удивишься, каким станешь, Отто. Лицо посвежеет. Пропадут красные глаза и гробовая бледность. Наберешь немного веса. И станешь прямо идеальным типажом для Каттерфельда. А шрам… думаю, шрам можно будет скрыть под слоем косметики. Раз в неделю. Вот его приговор. Один раз в гребаную неделю! Хотел больше никогда не ощущаться тяжести и боли от ломки, Отто? Ты наивный, глупый мальчишка! Как ты мог подумать, что тебя в таком виде и с подобной привязкой к наркотикам отпустят кого-то там соблазнять, когда ты едва ли соображаешь без них?! Я опустил глаза и темная челка, упавшая на лицо, скрыла все мое разочарование, отчаянность и неизбежность. Я принял ультиматум отца и уже нет пути обратно… — Мне нужны деньги… — прошептал я, вспоминая о Стефане. — Твои счета разблокированы. Можешь пользоваться на здоровье. «Ну, хоть в этом отец не соврал», — мысленно ободрил я себя. Проблема с деньгами вот так просто исчезла. Говорят, мир не крутится вокруг денег? Как бы не так. Именно они — главная составляющая жизни каждого: от бедных до богатых, от здоровых до зависимых. Было чертовски глупо думать, что я смогу преодолеть все собственными силами. Нужно было не сопротивляться, а соглашаться сразу. Кто я такой, чтобы отказывать человеку, что обеспечивает мою жизнь, учебу и губительную зависимость? Правильно, я — никто. Лишь тело, оболочка без ума-разума и чувств, годная лишь для того, чтобы стать грелкой чужой постели. Всего лишь тело. — К более важным вопросам вернемся, когда ты придешь в себя и станешь более адекватным. Встретимся через неделю. — Я не могу бросить университет. У меня диплом и… — Я уже договорился с твоим деканом. Тебе не нужно делать ничего, кроме написания диплома. С этим ты сможешь справиться и позже, а пока тебе нужно сосредоточиться на том, чтобы привести себя в нормальный вид. Отец встал, больше не смотря на меня, кивнул Викингу и испарился за дверью. Как всегда не сказав мне ничего больше, чем диктовалось планом в его голове. Лишь облил грязью, смешал меня с ней и ушел довольным от мысли, что указал на мое настоящее место. В его стиле. Ничего не меняется и никогда не поменяется. Я всегда останусь изгоем в собственной семье благодаря отцу. Изгоем, будучи наследником и следующим главой рода. Если доживу до момента передачи наследства. Если смогу пережить целых семь дней без живительного вещества, циркулирующего в моей крови.

***

Неделя. Семь дней. Сто шестьдесят восемь часов. Десять тысяч восемьдесят минут или более шестисот тысяч секунд медленного погружения в ад. Отец знал наверняка, что случается, когда наркоман теряет связь с аддитивным веществом. Еще бы он не знал. И все равно бесчеловечно запер меня в комнате на всю неделю. Четыре дня сушки, когда у меня закончилась последняя доза от Стефана, показались раем по сравнению с тем, что я ощущал за эту неделю. Мне не позволяли покидать не то что поместье, но и собственную спальню. Я был буквально прикован к постели из-за перелома кисти и не мог ничего сделать без помощи Викинга. Между прочим, мужчина не соврал, говоря, что станет моей нянькой. С утра до ночи с отлучкой лишь на еду и короткий сон он покидал мою комнату, в остальное же время оставаясь со мной. Сначала я не понимал, почему отец приставил этого скандинава ко мне. Но вскоре я наглядно увидел причину. На четвертый день, когда ломка выворачивала мое тело наизнанку, и я буквально не мог управлять конечностями, желаю лишь одного — закончить эти муки, Викинг был тут как тут. Он прятал острые предметы, не позволяя мне наткнуться даже взглядом на них. Он удерживал меня в постели насильно, чтобы я не мог встать при попытках удрать из комнаты и найти источник гребенных наркотиков в доме. Этот мужчина кормил меня из ложки, когда в последние несколько дней я только и мог что тихо рыдать в подушку от боли во всех мышцах. Стыдно признаться, но он же помогал мне мыться и ходить в уборную. Он был рядом, даже когда меня рвало только съеденной едой. Но главное, Викинг делал все настолько профессионально, что я задумывался, не первый ли я его подопечный, которого заставляют слезть с иглы?.. Вернее, Бен Керн не пытается заставить меня бросить, а лишь начать употреблять меньше, чтобы мой внешний вид не пугал окружающих. Ему попросту невыгодно избавляться от моей слабости. Поэтому на седьмой день, ровно на утро понедельника, передо мной оказалась еще одна капельница, которую Викинг любезно помог мне сделать, ведь мои дрожащие руки не могли вставить катетер в вену. За окном сверкало солнце прямо как в тот день, когда я вернулся домой семь дней назад. Тот же человек сидел на моей кровати. Та же капельница. Лишь тяжесть в теле более не казалось приятной. Я находил ее воистину ужасной. Казалось, словно за последнюю неделю меня буквально вывернуло наизнанку. Изменились не только физические ощущения, но и психологические. Мне настолько плохо, что буквально плевать на все вокруг. На то, что уготовил мне отец. На самого мужчину. На себя самого. — Когда он придет? — из моих сухих, потрескавшихся губ слетело первых три слова за последние дни. Викинг отложил книгу, которую читал время от времени у меня в комнате. Так он убивал время, когда я отключался или падал в обморок. Не знаю, что он читал, но книжка с виду казалась довольно старой и увесистой. Если бы я не видел мужчину с книгой, ни за что бы не подумал, что тот увлекается чтением. — Вечером. Мои ребята сообщат, что ты спишь, поэтому не волнуйся, у тебя есть еще время. Тебе бы поспать, парень. Выглядишь так, будто вот-вот умрешь. — Я так себя и ощущаю, — ответил я и повернул голову на подушке в сторону скандинава. — Почему именно тебя приставили ко мне? Неужели у тебя нет никаких важных дел, помимо того, чтобы сидеть с таким, как я? Первый конструктивный вопрос, заданный мною за всю неделю с нашего знакомства, удивил Викинга. Его светлые брови на несколько мгновений взлетели вверх, но после приобрели привычный, немного нахмуренный вид. — Думаю, господин Керн вскоре ответит на этот твой вопрос. Могу лишь сказать, что я здесь не только для того, чтобы вытирать слюни и подтирать зад какому-то ребенку. И да, ты прав, у меня есть дела, к которым мне придется вернуться уже завтра. — Значит, вместо тебя придет кто-то другой? — Нет, — Викинг снял очки, которые надевал только во время чтения. — Господин Керн выпустит тебя сегодня. С завтрашнего дня начнешь готовиться к тому, о чем вы с ним договаривались. Ты должен наизусть изучить привычки и предпочтения Каттерфельда. В будущем знания сыграют важную роль, поэтому ты не будешь скучать без меня, парень. — А как же моя зависимость? — Думаю, на второй раз ты сможешь продержаться неделю и без моего непосредственного вмешательства. До субботы ты точно будешь чувствовать себя прекрасно, а последний день перед новой дозой уже как-то переживешь. Ты вообще справился лучше, чем я ожидал. Не думал, что такой хилый парень, как ты, Отто Керн, переживет подобную долгую ломку. Викинг похлопал меня по плечу и приободряющее улыбнулся. Я только сейчас заметил, что несмотря на общую веселость, мужчина безумно устал. Не каждый сумеет удержать наркомана в неистовом порыве от поиска очередной дозы. Если бы не Викинг, я бы вряд ли сумел пережить этот период. Даже не из-за бесконечной боли. Понятие физической боли на мое мнение до ужаса субъективно. Любую физическую боль можно пережить, ведь у нее есть предел, в отличие от душевной… Мужчина помог мне не умереть, забив на себя. Если бы не он, я бы попросту забыл об еде, воде, базовой гигиене. Комната вокруг была бы полностью перевернута, а я бы валялся на полу у двери с надломанными ногтями, пытавшимися вскрыть двери. Пускай мы произнесли друг другу от силы несколько фраз за семь дней, он сделал больше для меня, чем мой отец за двадцать один год моей жизни. Я не знаю, как должен относиться к этому человек. С одной стороны он помог мне, а с другой… с другой он все равно остается человеком отца, помогающем мне лишь по одной причине — приказ Бена Керна. Удивительно понимать, что всякая радость в моей жизни или временная, или фикция. Счастье исчезает быстрее, чем мираж в пустыне. Все время до самого вечера я дремал. Удивительно, если знать, что амфетамин наоборот должен был заставить мое сердце биться быстрее, а мозг - работать активнее. Как бы то ни было, я сладко спал, пока Викинг не разбудил меня. Отец хотел видеть меня в своем кабинете через десять минут. Викинг помог мне собраться. За семь дней он изучил каждый уголок моей комнаты и лучше меня самого знал, где находятся некоторые вещи. Тот же ноутбук. Он показал мне, где он находится перед тем, как мы пошли к отцу. Двери моей комнаты впервые за семь дней отворились для меня. Кабинет отца находился на первом этаже, как и его личная спальня, кухня, библиотека и все комнаты, в которых он бывает. В свою очередь, моя комната располагалась на отшибе второго этажа в самой дальней части северного крыла. Туда никто не заходил, так как там располагались лишь гостевые спальни, в которых никто не жил. Когда мама была жива, она занимала комнату напротив моей. Мы были единственными людьми, кто жил здесь. К сожалению, после ее смерти, отец приказал закрыть эту комнату и я ни разу не бывал в ней со дня матушкиной кончины… К тому же, это была одна из причин, почему нам с отцом ранее не доводилось пересекаться, хотя фактически мы жили под одной крышей. Не говоря уже о том, что я бывал дома очень и очень редко. Заходил, чтобы переночевать, когда в квартире Барыги все комнаты оказывались заняты, а в комнате Стефана в клубе было слишком много людей, чтобы отдохнуть. Пускай я называл поместье своим домом, но этот холодный, каменный замок был ничем иным, как просто местом, где можно остановиться, когда иных вариантов нет. Так я начал думать в пятнадцать, когда мама умерла и больше ничего не держало меня внутри этих стен. Вспоминая о тех временах, когда мне было восемнадцать и я искал высшее заведение, в котором проведу свою молодость, одним из подавляющих причин в выборе университета было наличие общежитий. Я мечтал съехать. Мечтал оказаться так далеко от этой семьи, дома и города, насколько можно! К сожалению, отец решил все за меня, отправив мои документы в альма-матер каждого члена семьи Керн. У меня не было возможности ни с выбором специализации, ни с выбором учебного заведения. Университет для богатеньких ублюдков, которым не нужны общежития, ведь родители покупают им отдельное жилище, если их чада нуждаются в личном пространстве. Иногда я задумывался, смогу ли сбежать от Кернов? Позволят ли мне? Отпустит ли отец, махнув рукой на меня, как делал всю свою жизнь?.. Викинг учтиво придерживал меня под руку, ведь мои ноги все еще были слабы, чтобы идти самостоятельно. Мужчина довел меня до самого дивана в кабинете отца и встал возле меня, не собираясь уходить. Тем временем отец печатал что-то на планшете, довольно усмехаясь себе под нос. Он был крайне весел, как и всегда. Бен Керн предпочитал никогда не показывать свое плохое настроение, поэтому было в разы страшнее видеть его улыбку и гадать: хорошее ли у него расположение духа или это всего лишь фикция. — Результат на лицо, — произнес отец, отложив планшет в сторону. — Круги под глазами пропали. Шрам побелел. Гипс через неделю снимут. Будешь, как новенький. Он сомкнул перед собой ладони, поставив локти на стол. Его глаза внимательно сканировали меня, пытаясь найти какие-то погрешности и, честно, я не понимал, как мое тело, чувствуя себя столь отвратительно без амфетамина, сумело исцелиться. Абсурдно. — Давай перейдем к делу, сын. Я нервно сглотнул, сцепив руки в замок перед собой. Настал тот момент, из-за которого я мучился целую неделю. — Рейнхольд Каттерфельд, — произнес отец имя человека, которого я должен соблазнить. Человека, которого я должен приворожить. Человека, которого я должен разлучить с собственным мужем. Человека, с которым я должен переспать вопреки своему и его желанию. Человека, который каким-то боком перешел дорогу моему отцу… — Ты уже неоднократно видел его на приемах, но Викинг, будь добр, покажи нашему Отто еще раз, как выглядит Каттерфельд, — попросил отец, протягивая скандинаву свой планшет, который Викинг сразу передал мне. На фотографии виднелся мужчина сорока лет. Блондин с короткими волосами. Серые холодные глаза и тонкие губы, не выражающие ровно счетом ничего, кроме холодности и отвращению ко всему миру. На фотографии его скулы казались настолько острыми, будто у него совершенно не было щек. Не сказать, чтобы мужчина был уродлив. Даже наоборот. У него было уникальная исключительная красота в своей холодности. Будто он был рожден для нее. Отец оказался прав: ранее я не раз видел этого мужчина на собраниях высшего общества. Наконец, я вспомнил, как выглядел человек, подаривший мне эти часы. Это был он — Рейнхольд Каттерфельд. — По лицу вижу — узнал, — произнес отец и довольно усмехнулся. Мой взгляд невольно соскользнул к часам на здоровом запястье. Я заметил на них небольшую трещину. Должно быть, они пострадали во время моей последней встречи с людьми Стефана. — Сомневаюсь, что Каттерфельд помнит тебя так же, как ты его. Каттерфельд вообще мало кого запоминает, если ты не дашь ему причину. Запомни это, Отто, если хочешь понравится ему с первого взгляда. Одна твоя смазливая мордашка совершенно ничего не сделает за тебя. Тебе придется прикладывать усилия, чтобы Каттерфельд тебя заметил и отказался от своего мужа. В этом и вся проблема. — Проблема? — переспросил я, пытаясь успеть за ходом мыслей отца. Он всегда говорил столь быстро, сумбурно и долго, что нельзя было уловить смысл сказанного. Отец кивнул Викингу и тот махнул пальцем по планшету в моих руках, перелистывая фотографию на другую. — Это Джером Каттерфельд. Точнее, Джером Эванс, но это не важно. Тебе важно запомнить, что именно так выглядит супруг Каттерфельда, ведь в будущем вы встретитесь и не раз. Именно этот человек является твоим главным препятствием. Не знаю, чем он смог привлечь Каттерфельда, но ни один из подосланных мною людей не смог затащить его в постель. Каттерфельд верен своему мужу. Абсолютно. С планшета на меня смотрел взрослый мужчина внешности издалека имевшей испанские корни. Темные глаза и столь же темные волосы. Широкие брови делали акцент на красивом разрезе глаз с длинными ресницами. С виду Джером Эванс казался намного мягче и добрее своего мужа. Вот только особо жизнерадостным он не выглядел. Натянутая улыбка, будто его заставили фотографироваться. — Я должен их разлучить? — тихо спросил я, совершенно не понимая, почему должен разрушить эту семью. Человек с фотографии, смотрящий на меня, вряд ли заслужил, чтобы ему разбили сердце. — Почему? Бен Керн приподнял брови, удивляясь моему вопросу. Видимо, отец не ожидал, что я буду спрашивать, а лишь покорно принимать свою участь. — Ну, думаю, немного информации тебе не повредит… — задумался тот, бормоча себе под нос. — Ты знаешь, что наша семья служит Каттерфельдам уже не первое поколение? Мой дед, отец и я сам — все мы участвовали в деятельности Каттерфельдов, помогая тем с их легальным и нелегальным бизнесом. Всегда был один законный глава Каттерфельд, перед которым мы добровольно пресмыкались ради светлого будущего, но в этом поколении возник прецедент… Слышал имя Тобиаса Каттерфельда? Я отрицательно помотал головой, совершенно не понимая, как наша семья относится к Каттерфельдам. Впервые слышу, что Керны считают кого-то выше себя. Это… совершенно не похоже на того отца, которого я знаю. Оказывается, у него тоже есть понятие, как быть подчиненным, а не только подчинять. — Тобиас приходится дядей Рейнхольду. Пускай, у них небольшая разница в возрасте, но я считаю, что этот малец, Рейнхольд, совершенно не подходит на место главы Каттерфельд. И так считаю не только я. Мое мнение поддерживает множество семей. Поэтому мы хотим свергнуть его и посадить во главе Тобиаса. Этот человек поведет нас в лучшее будущее, нежели его племянник, — скривился отец. — Рейнхольд уничтожил все былое величие семьи Каттерфельд и ее последователей! Тобиас вернет тот страх, которые ранее навевало одно лишь имя семьи Каттерфельд! То, с каким благоговением говорил отец о некоем Тобиасе Каттерфельде, заставляло меня дрожать от страха. Если даже мой отец добровольно подчинялся ему, то какой же этот человек на самом деле? Неужели он хуже моего отца? Бывают ли люди ужаснее Бена Керна?.. — Поэтому Джером Эванс столь важен. Он — единственная слабость Рейнхольда Каттерфельда. Смешно это говорить, но Каттерфельд бережет мужа больше, чем собственного ребенка! — рассмеялся отец. — К ребенку приставлен всего один человек, тогда как в его мужу целых двое, не считая слежки и постоянной прослушки. — Может, тот человек боится, что такие, как вы, сделает что-то плохое его любимому? Отец на мгновение запнулся, а после широко оскалился. — Не знал, что я разрешал тебе открывать рот и унижать меня, Отто. Такой же своевольный, как и твоя мать. Если бы не наша внешняя схожесть, я бы точно сказал, что ты не мой сын, хах! Мужчина посмотрел на меня так, что я вжался всем телом в диван, пытаясь растворить в нем. Это все наркотики. Они снова и снова заставляют меня говорить те вещи, которые навевают эмоции. Те вещи, которые стоит смолчать, но амфетамин вызволяет их и выпускает наружу, ставя мою жизнь под угрозу. Так было со Стефаном. Так же сейчас с отцом. Просто заткнись, Отто. Замолчи и смотри в пол, как делал всегда. Прямолинейность никогда не была и не будет твоим коньком. Это все амфетамин. — Если считаешь это защитой, то ты еще глупее, чем я думал. Каттерфельд ненавидит, когда что-либо выходит из-под его контроля, а его муж делал это уж слишком часто. Однажды Каттерфельд даже запер его за то, что тот осмелился захотеть покинуть его. И знаешь что, Отто, тот парень едва ли не сошел с ума, пока его держали один на один в четырех стенах, представляешь? Все еще думаешь, что это защита? Любовь? Простая одержимость! Нет, это никак не защита. Если то, что говорил отец правда, то Каттерфельд — последний ублюдок. Ублюдок, которого мне предстоит соблазнить… — Вернемся к причине, ты ведь хотел ее знать. У Джерома по брачному договору целых десять процентов акций в компании Каттерфельд. Для сравнения, у Кернов девять, но это приносит едва ли не половину годового дохода семьи! То, что в руках у это парня, именно это нужно Тобиасу, ведь единственная причина, почему он не сумел свергнуть своего племянника — огромная разница в акциях компании. Коротко говоря, Тобиасу попросту не хватало голосов, ведь десять процентов Джерома всегда доставались его мужу на ежегодном переизбрании главы компании. Но как только Джером собственными глазами увидит измену, он добровольно отдаст эти акции врагу своего мужа, Тобиасу Каттерфельду, чтобы отомстить за измену. Тобиас поможет Эвансу уйти от Каттерфельда, как тот однажды хотел. Все мы получим то, чего желаем. Значит, моя задача заключается не просто в соблазнении. Нужно сделать так, чтобы Джером Эванс увидел ее собственными глазами и согласился отдать свои акции врагу мужа. Честно говоря, весь этот план некоего Тобиаса и моего отца держится на ветхих ветвях. Что, если я не смогу соблазнить Каттерфельда? Что, если я соблазню, но Эванс не захочет отдавать акции даже после измены? Весь план держится на моем успехе и мысли, что Джером побежит сразу к Тобиасу, но что, если этого не случится?.. Забудь, Отто. Ты соглашался лишь на то, что лечь в постель и дать Эвансу лицезреть измену воочию. Все. Остальные нюансы тебя не должны заботить. Ты лишь пешка на этой шахматной доске. Сделай свой ход и попытайся выжить. Не лезь на рожон, попытками узнать больше, если не хочешь первым улететь из доски. — Теперь понятно, почему ты здесь? — Да, отец. — С мая ты начнешь стажировку в нашей компании, и тогда у тебя появится шанс приблизится к Каттерфельду. В ноябре я хочу увидеть, как все высшее общество говорит об измене Каттерфельда, понял, Отто? От тебя требуется не просто сделать так, чтобы Джером застал своего мужа за изменой. Ты должен показать Джерому Эвансу, что его брак потерпел крах. Полный и бесповоротный конец. Чтобы даже их общий сын не стал помехой для того, чтобы он бросил Рейнхольда. Понятно? Ребенок. У Рейнхольда Каттерфельда и Джерома Эванса не просто брак, у них, черт возьми, общий ребенок! Мальчик, которого я должен лишить одного из отцов. Мальчик, чью семью я должен разрушить… Хотел узнать причину, почему отец выбрал на эту роль именно тебя? Подобный аморальный поступок идеально подходит для такого ничтожества, как ты, Отто Керн. — Да, отец. Да, я… я сделаю все, что вы скажете. Взгляд отца искал подвох в моих словах. — Я не сомневаюсь в этом, но чтобы ты не допускал ни единой мысли о том, чтобы переметнуться на сторону Рейнхольда или предать меня, есть Викинг. Он будет с тобой постоянно. Утром, днем и вечером. Когда ты спишь дома или вне поместья. Когда ты выходишь на улицу просто для того, чтобы развеяться, сходить в университет и когда пойдешь работать в компанию. Викинг будет с тобой в каждую секунду твоей жизни, пока ты не выполнишь то, что я от тебя требую. Слова отца так и вторили: «Ты в ловушке, Отто». Его глубокий гипнотический голос заставлял верить в то, что выхода действительно нет. И его действительно не было. — Не догадается ли тот человек? - тихо спросил я, сжав пальцы незагипсованной руки. - Не думаю, что он настолько глуп, дабы не понять, почему я пытаюсь с ним сблизиться… — Ты прав, он не глуп. Рейнхольд хитрый и мнительный человек одновременно. Однако, сейчас он думает, будто я и моя семья лояльны ему, что категорически не так. Каттерфельд полагается на то, что Керны с ним, но это не было правдой с того момента, как он вывел свой легальный бизнес на первый план, убавив обороты нелегального и его влияние. Он думает, что знает все о каждом своем враге и союзнике, но это не так. И эта самоуверенность его погубит. Многие уже развернулись к нему спиной. Значит, кроме того, что я стану разлучником, меня еще и окрестят сыном предателя. Мой отец постарался уничтожить мое будущее в корне без права на второй шанс. — Остальные детали ты сможешь прочесть в отчетах. Если будут вопросы, обращайся к Викингу. Отец хлопнул ладонями по столу, оперся на них и встал, завершая наш разговор. Викинг любезно помог мне встать. Мы пошли к выходу, но я чувствовал, что не смогу уйти, не задав один вопрос. Вопрос, который волновал меня больше всего, ведь отец так уверенно говорил, что я справлюсь. Будто впервые за двадцать один год поверил в мои силы, неважно какую подоплеку они несут. Остановившись, я бросил взгляд на Бена Керна, который складывал бумаги на столе в одну стопку. — А если я не смогу?.. — спросил я, чувствуя, что голос предательски начинает дрожать. — Если не смогу соблазнить Каттерфельда? Что будет тогда, отец? — Ты действительно хочешь знать, что будет, если ты разочаруешь меня? — ответил вопросом на вопрос мужчина, даже не смотря на меня и продолжая копаться в бумагах. — Я… я действительно не имею ни малейшего понятие, что нужно делать, дабы тот человек обратил на меня внимание! — Тогда у тебя есть достаточно времени, чтобы научиться. С февраля по май. За три месяца возможно научиться искусству соблазнения, хотя, думается мне, это у тебя в крови. Скажи спасибо своей мамочке. Слова о матери вырвали мое сердце из груди и разрезали на сотни мелких кусочков. Я всегда верил, что где-то там в душе отец любил мою маму. Хотел верить, что между ними было что-то больше, чем ненависть. Хотел верить, но… Бен Керн никогда не скупился на то, чтобы напомнить мне, как сильно я похож на нее по характеру. Столь же слаб на искушения и столь же подвластен манипуляциям. Аппетитная добыча для таких хищников, как Бен Керн. Однажды он заставил мою мать потерять все лишь для того, чтобы приумножить собственное богатство, а сейчас делает то же со мной. Лишает меня последнего — моей свободы и независимости. Показывает, что ее никогда не существовало. Доказывает, что вся моя жизнь — лишь его добрая воля. Каждое его слово или действие заставляет меня все больше тонуть в пучине страха и отчаяния. — Что со мной будет, если я не смогу? — задал я последний вопрос, больше всего желая узнать будущее, если я провалюсь. Рука Викинга сильнее сжала мое предплечье, словно предупреждая не лезть дальше, не нарываться на очередные слова, ранящие мою душу. Будто он действительно заботился обо мне. Будто он видел во мне человека, а не непутевого наследника семьи Керн, нуждающегося в постоянном контроле и присмотре. — Мне не нужен преемник, который не может выполнить единственное, что я попросил у него, — произнес тот, посмотрев на меня. Вечная улыбка с его лица исчезла. — В случае провала я лишу тебя не просто денег для существования и наркотиков. Ты лишишься собственной жизни, Отто. — Вы убьете собственного сына? — не верил я в то, что сейчас слышу. — Ты мне не сын. Ты — всего лишь ребенок Анке с моим ДНК. Ребенок, которого она мне пообещала взамен на ее защиту. Ребенок, от которого требуется лишь продолжить род и ничего более. Если ты таил мечты однажды стать главой этой семьи, то разочарую. После того, что должно случиться, ты женишься на девушке, выбранной мной. Она родит ребенка, которого я воспитаю, как настоящего будущего наследника. Сердце ушло в пятки. Я впервые слышал о таких планах отца на меня… — А я?.. Чем вам не подошел я? Вы могли воспитать меня так, как хотели! Схватившись со своего места и резко отбросив все бумаги, отец рванул ко мне. Его рука схватила меня за воротник кофты и впечатала в Викинга, стоявшего позади. — Потому что ты — сын Анке Бернтольд, — процедил мужчина, плюясь словами мне прямо в лицо. Его извечная улыбка пропала, что заставило меня сжаться от страха. — Если бы она умерла при родах и не пустила в твои уши свой яд, я бы был тем, кто воспитал тебя. Увы, она выжила, и слепила тебя по копии себя!.. Ты знал, Отто, что она не подпускала меня к тебе до года? Я ни разу не видел тебя в первый год твоей жизни, а в последующие эта женщина всячески препятствовала мне видеться с тобой. Считала, что мое воспитание погубит ее ребенка. И вот, посмотри, что вышло? Она умерла, оставив после себя такого же, как она сама, — жалкого и ничтожного человека, присосавшегося ко мне, как пиявка, но ничего не дающего взамен! Его кулаки оттягивали воротник столь сильно, что я начинал ощущать нехватку воздуха. Если бы не Викинг, намекнувший своему хозяину о том, что он переступил черту, я бы мог задохнулся. Если бы не мужчина, которого я знал всего неделю, родной отец задушил бы меня просто потому… потому что я похож на женщину, которую он ненавидит всей душей. Тело резко ослабло. Я бы упал на пол, если бы не Викинг, успевший подхватить меня под руки. — Возвращаясь к твоему вопросу, Отто: если ты провалишься, то я лично тебя пристрелю, — отец несколько раз ткнул пальцем мне в грудь, а после ушел в самый дальний угол комнаты подальше от меня. — Конечно, я уже стар, и придется приложить много усилий, чтобы сделать еще одного наследника, но я пойду на этот шаг, если понадобиться. Нет незаменимых людей, Отто. Мне нет разницы внук от тебя или еще один сын. Решать лишь тебе. «Тогда почему вы за все эти годы не завели себе более достойного наследника?! Почему после моей матери так и не взяли никого в жены? Почему по всему миру ходит лишь один человек, делящий с вами одно ДНК?!» — хотелось провопить тому в лицо, но страх оказался сильнее эмоций. Страх был единственным, что я чувствовал в тот момент. Страх, который душил меня, несмотря на то, что моя шея уже была свободна от удушающей хватки. Чертов подавляющий страх, заставляющий легкие пропускать воздух лишь через несколько вдохов, а сердце предательски стучать, будто сейчас разорвется! Страх всегда был тем, что я чувствовал рядом с Беном Керном, но сегодняшний был мне в новинку, ведь я боялся отца не только за слова и действия, но и за то, кем он являлся. Если бы не Викинг, этот человек… он бы лишил меня жизни, не задумываясь о последствиях. Он бы убил меня под эмоциях, не задумываясь о последствиях. Ярость и ненависть настолько ярко плескалась в его глазах, что я физически ощущал ее, всем телом дрожа. — Постарайся преуспеть, если хочешь выжить, — последнее, что сказал отец перед тем, как дверь его кабинета навсегда закрылась передо мной.