Аддиктивный синдром

— Я нашел человека, который нам поможет. Викинг удобно устроился у меня на кровати на фоне яркого августовского солнца в зените, выедающего мои глаза. Я не сразу сумел осознать, что не сплю. Снившийся кошмар смешался с реальностью и понадобилось несколько минут, чтобы найти, где пролегает черта, и преодолеть ее. Воспоминания вчерашнего дня не были туманными, как бы хотелось. Они были неожиданно ясны и все также болезненные, а сны под лекарства лишь усугубили эффект. Тело казалось ужасно тяжелым, хотя я только и делал, что моргал и дышал. Хотелось уснуть обратно и не просыпаться больше никогда, но настойчивый взгляд скандинава мог воскресить с могилы кого угодно, поэтому я нехотя начал просыпаться. Суббота началась в полдень, ведь все утро я благополучно проспал. Стрелка часов, висящих на стене, перевалила за двенадцать. Я должен чувствовать себя превосходно после долгожданного сна, о котором мог только мечтать, находясь на выматывающей работе, но, к сожалению, снова же благодаря лекарствам, я ощущал лишь ужасную головную боль. Не просто мигрень, а пульсирующую боль в области правого глаза. У того ублюдка с улыбкой законченного садиста хорошо поставлен удар. Если бы я не увернулся, он бы сломал мне нос или пару передних зубов. Повезло отделаться фингалом под глазом и вспухшей щекой от пощечины второго мудака. Не все так плохо, как бы могло казаться, если бы не та пульсирующая боль возле глаза. Я аккуратно притронулся к закрытому глазу и мгновенно понял, что нижнее и верхнее веко немного вспухли. — Когда ты уснул, я все же нашел ту мазь. Отек должен сойти за пару дней. В понедельник останется лишь синяк. Можешь не волноваться, парень, замажем чем-то, и никто не догадается, в чем была разница. «Волноваться о чем? О лице? Да я плевал, как выгляжу. Мой внешний вид заботит лишь тебя и отца», — не стал я произносить вслух то, что хотело вырваться наружу. Возможно, Викинг надеялся, что напряженная атмосфера между нами исчезнет после того, как он вколол мне седативное, но нет. Она не исчезнет, покуда я буду помнить причину. А я собираюсь отчеканить ее себе в памяти, чтобы каждый раз, когда промелькнет мысль о Викинге, как о своем человеке, я вспоминал правду: он — человек Бена Керна. Человек, приставленный ко мне с определенной миссией. Человек, для которого моя внешняя составляющая важна больше, чем эмоциональная. Человек, который продолжал оправдывать моего отца даже после того, как он приказал взять родного сына силой. Человек Бена Керна. — Ты хорошо себя чувствуешь? Кажется, я переборщил с дозой транквилизатора вчера. Не уверен, но это может сказаться на твоем сердце… Серые глаза мужчины бродили по моему лицу, пытаясь разглядеть хоть какой-то позитивный отклик, но я был слишком измотан эмоционально, чтобы высказать какую-либо эмоцию. Измотан и до ужаса раздражен. Викинг обманул меня. Соврал в лицо о том, что дает то, чего я желал больше всего — наркотики! Подумал, что так будет лучше для меня, но нет. Я изменил свои первоначальные мысли и больше не собираюсь завязывать с наркотиками. И, уверен, он понял это, но все равно соврал и дал мне обычное седативное. «Он предал тебя», — настойчиво шептали тараканы. — «И будет всегда предавать, пока жив Бен Керн. Из раза в раз он будет выбирать его, а не тебя.» Я просил его об одной простой вещи! Всего об одной! Предатель. — Кто он? — наконец, спросил я ссохшимися от долгого сна губами, пытаясь выгнать тараканов из головы. Кажется, нижняя губа треснула посредине, из-за чего столь сильно жгла. Я подавил в себе желание прикоснуться еще и к ней. Интересно, она лопнула сама по себе или же в следствии побоев?.. — Кто нам поможет и с чем? Проигнорированный мною вопрос о самочувствии не остался незамеченным скандинавом. Он сделал себе мысленную пометку, что я все еще не в лучшем расположении духа, поэтому скромно проглотил все слова, которые хотел сказать мне после пробуждения. — На самом деле, ты его уже знаешь. Эйзенманн, — произнес мужчина хорошо знакомое мне имя человека со шрамом. — Клаус Эйзенманн. Цепной пес Рейнхольда Каттерфельда? Человек, что не пропустит и косого взгляда в сторону своего хозяина, будет сотрудничать с теми, кто хочет разрушить его жизнь? Смешно! — И как он может нам помочь? — спросил я, потирая сонные глаза. — А главное с чем? Подогреет для нас с Каттерфельдом ложе? Или быть может подержит свечу, пока я безуспешно буду пытаться затащить его босса в постель? Скажи мне Викинг, с чем он черт возьми может помочь? На ватных руках я попытался подняться. Викинг потянулся ко мне, чтобы помочь, но я несильно ударил того по руке, не желая принимать его подачки. Хватит уже. Не так уж все плохо, чтобы возиться со мной, как с ребенком. Я взрослый человек и в силах справиться с собственным бессилием, как бы смешно это не звучало. Не хочу больше зависеть от Викинга. Не хочу оборачиваться в его сторону, чтобы найти его взглядом и сыскать одобрительный кивок на каждое действие. Нужно обозначить границу, как сделал сам скандинав в начале наших отношений нянька-проблема. Он — человек моего отца, приставленный для слежки и выполнения миссии, а я — проблема, которую нужно контролировать. Так будет проще для нас обоих, и я не понимаю почему Викинг перешагнул эту черту. А ведь так и было. Я думал наши отношения не сдвинулись с мертвой точки за полгода, но я ошибся. Он проникся мною, а точнее — моей токсичной историей с наркотиками, приблизившись ко мне больше положенного. Уверен, глубоко внутри скандинав разрывается между верностью Бену Керну и мною. Это его удел. Не мой. Так пускай сам решает свои внутренние разногласия, не втягивая меня в них. Между нами все кончено с того момента, как он начал защищать отца после его последнего приказа. — Он не сказал прямо… — замялся мужчина, почесав затылок. — Эйзенманн намекнул, что было бы неплохо, если бы ты сумел все же стать вторым хозяином поместья Каттерфельд вместо Эванса, если ты понимаешь о чем я. «Такой слабый, трясущийся над ответом крольчонок, вряд ли сумеет противопоставить что-то Джерому Эвансу. Как бы мне не был отвратителен Эванс, даже сломанным он намного и намного сильнее тебя.» Клаус Эйзенманн имеет неподдельную неприязнь к Эвансу. Я осознал это еще с нашего разговора в машине. Тот тон и выражение лица, с которым верный пес Каттерфельда вспоминал о Джероме Эвансе, незаменимое доказательство тому, что внутри семьи Каттерфельд не все так гладко. Правая рука Рейнхольда Каттерфельда ненавидит его супруга. Кто как не Викинг, шпионящий внутри Каттерфельдов и близко знакомый с Эйзенманном, знает об этом, но… Эйзенманн до безумия верный человек. Я не могу подобрать иного слова, как «верность», чтобы описать намерение этого человека по отношению к Рейнхольду Каттерфельду. И что бы этот цепной пес в самом деле хотел заменить человека, которого его босс любит всем сердцем, на меня? Нет. Это абсурд! Но ведь и Викинг не раз поступал против воли хозяина ради меня… — Намекнул? — фыркнул я, сжимая свои руки. — Было бы не плохо? Ты сам себя сейчас слышишь?! Это лишь догадки, Викинг! Пустая болтовня! — Я бы не начал этот разговор, если бы не был уверен… Клаус считает твои попытки сблизиться с Каттерфельдом неэффективными, но на самом деле удивляется твоему упорству. Все твои предшественники, пытавшиеся соблазнить Каттерфельда, не выдерживали безразличия дольше месяца. Ты интересен Клаусу своим упорством, поэтому он не упускает тебя из виду. Других парней, что предпринимали попытки залезть в постель к Каттерфельду, Эйзенманн спроваживал еще до того, как босс их увидит, но тебя он не просто принял, но и подпустил ближе. Это что-то да значит. Значит? Не уверен. Однако слова Сабины Вагнер все еще помню. Она говорила, что Эйзенманн может быть мне полезен. Как его использовать она не поведала, но… Вдруг цербер Каттерфельда сможет мне помочь? Облегчит ношу и сумеет дать шанс стать ближе к Рейнхольду? Я был бы последним глупцом, отказавшись. — Даже если Эйзенманн не видит во мне угрозы для Каттерфельда, это не значит, что он не приставит мне дуло ко лбу, как только я приближусь к его хозяину, — немного скептически произнес я, коснувшись кончиками пальцев в новому следу от иголки на сгибе локтя. Еще одно напоминания о лжи Викинга, никак не дающее мне покоя. — Тут ты прав, парень. Клаус Эйзенманн еще ни разу не нарушил приказ Каттерфельда. Его слова для Клауса подобны абсолютному закону. Если Каттерфельд скажет избавиться от тебя, он без колебаний и вопросов достанет пистолет. — Тогда как, черт возьми, он нам поможет?! — не выдержал я, впиваясь ногтями в руку. — Нам предстоит об этом узнать. Сегодня. — Как?! — Как-как? Встретимся с ним и поговорим. — Стоп-стоп-стоп, — без остановки затараторил я, осознав, к чему ведет скандинав. — Ты хочешь сказать, что мы заявимся к нему вместе? Я напомню тебе, что в глазах окружающих мы — незнакомцы. Ты принадлежишь к Каттерфельдам, а я — к Кернам. Разные семьи, пускай и союзники. Как, черт возьми, ты объяснишь Эйзенманну, что мы пришли вместе? И что ты вообще собираешься говорить ему? Привет, Клаус, я тут привел парня, который хочет запрыгнуть в постель к твоему боссу ради того, чтобы лишить его компании? Так ты себе это представляешь?! Брови Викинга взлетели кверху от удивления. Ему очень не понравился мой тон, но он промолчал. Наверное, хорошо понимал, что я все еще чертовски зол на него, да и произошедшее явно не могло не отобразиться на мне. Вел себя осторожно, как с раненным ребенком. А вот мне хотелось кричать. Вывести его на эмоции. Наорать на него и обозвать последними плохими словами. Высказать все, что думал о нем. Поссориться. Совершить ту же ошибку, что и со Стефаном, лишь бы не видеть его. Мне на физическом уровне претило близкое присутствие Викинга. То, как он близко сидит у меня на кровати, словно в этом ничего нет. То, как он ласково разговаривает со мной, стараясь не бередить старые раны. Вспоминает о моем больном сердце… Словно не он вчера встал на сторону моего отца. — Послушай, Отто, я не должен тебе это говорить, но в глазах Каттерфельда и Эйзенманна я шпионю за Керном, поэтому Клауса не увидит, если я лично приведу тебя. Шпионит за моим отцом?! — Хочешь сказать что ты двойной агент? — моему удивлению не было предела. — Именно. Скорее даже не шпионю, а присматриваю, но можешь быть спокоен: в этой войне я на стороне Тобиаса Каттерфельда и твоего отца. В свое время моя семья находилась на грани банкротства, когда Рейнхольд Каттерфельд решил, что компания должна стать приоритетом, а не торговля оружием. Нам пришлось продать семейный бизнес… Знаешь, это не важно, тебе нужно лишь знать, что я на стороне старшего Каттерфельда в этой войне. Так вот, о какой нелегальной деятельности говорила Сабина. Наши семьи десятилетиями подчинялись Каттерфельдам и зарабатывали немалые деньги, помогая Каттерфельдам со сбытом оружия. Как только его урезали, деньги перестали течь рекой и все сразу переметнулись на сторону Тобиаса. Должно быть, этот мужчина пообещал им восстановить давнее величие Каттерфельдов, а именно — их былое состояние, вернув былую деятельность. Что ж, теперь все стало на свои места. Как всегда, люди стремятся к деньгами. Ничего не меняется с годами. Но ты ведь и сам, Отто, ради денег согласился с предложением отца. Ты такой же, как и они. Я тяжело вздохнул и отпустил руку, когда заметил, что мои ногти оставили пять ярких следов на бледной коже. — Если ты чувствуешь себя хорошо, то я скажу Клаусу, что мы можем встретиться сегодня. — А что мой синяк на пол-лица? Скажем, что споткнулся на лестнице? — Не думаю, что он обратит внимание. Обычно ему нет дела до других. — Что ж, как скажешь. Я пожал плечами, неизбежно соглашаясь. Встреча с Клаусом Эйзенманном? Прекрасно. Если цепной пес поможет сдвинуть ситуацию с мертвой точки, то я буду безумно рад. Чем быстрее покончу со всем этим, тем быстрее обрету свободу. Подумаешь, разрушу семью и уничтожу крепкую любовь ради денег? В этом мире нет ничего справедливого, мне ли не знать. Лишь бы груз вины раз и навсегда не раздавил меня.

***

Эйзенманн ответил согласием и назначил встречу на девять часов вечера в ночном клубе. Почему ночной клуб? Почему так поздно? Я задавался вопросами в одиночестве, не желая спрашивать у Викинга. Скандинав явно уловил мое раздражение и скрылся из виду, прикрывшись делами у Каттерфельда. Была ли на самом деле какая-то работа или Викинг соврал — мне знать не хотелось. Главное, что он оставил меня наедине с самим собой. До вечера оставалось уйма времени и я не знал, чем заняться. Суббота. Выходной день. Что я делал обычно по субботам до всего этого? Сидел весь день напролет у Стефана, зависая с тамошним контингентом. Часто под хорошенькой дозой лежал в объятьях каких-то женщин. Ох, все особи женского пола, которые приходили к Стефану были добры ко мне. Зачастую такие же наркоманки, как и я, а иногда и ночные бабочки. Я всегда нравился им и, пока они поддерживали беседу, я наслаждался их внезапной доброй. Наслаждался их касаниями к моим волосам. Пускай мне никогда не нравились женщины, я мечтал завести подругу. Какое-то нежное создание, которое сможет защитить меня от невзгод мира своим теплом и любовью. Еще одна несбыточная мечта, которую я никогда бы никому не поведал… Если Стефана не было, в клубе я не тусовался. Шел к Барыге и проводил весь вечер за разговорами с ним или просто закрывшись в комнате, смотря незамысловатые сериалы. Раньше я любил смотреть все, что попадется под руку. В особенности обожал романтические фильмы и драмы. Погружаясь в вымышленные истории, сопереживая героям в несчастье и радуясь их успехам в любви, я обретал то, чего не хватало мне в реальности. Домой по выходным я не возвращался с того времени, как подсел на иглу. Последние полгода со мной всегда был Викинг, развлекая и находя мне занятия, чтобы я не заскучал. В этом деле он был лучшей нянькой со всех мне известных. Но сейчас… Викинга не было и более, клянусь, я не подпущу его к себе также близко, чтобы не испытывать этого едкого чувства, прилипшего к оболочке сердце, как сигаретный пепел к легким. Поэтому я решил убраться. Делать все равно нечего, а голову требовалось занять хоть чем-то, лишь бы не думать о вчерашнем дне. Не замечать припухшее веко в отображении зеркала. Не вглядываться в синяки, оставленных одним из ублюдков на моих запястьях… Надев наушники и включил незамысловатую музыку на фон, я выкинул всю небрежно запихнутую одежду из шкафа и начал аккуратно складывать. Естественно, в поместье Керн были горничные, коими заведовал дворецкий, но они никогда не переступали порог этого крыла дома. Как я и сказал, Бен Керн давным-давно отдал приказ о том, чтобы в крыло моей матери никто не входил. Так было еще за времен, когда Анке Керн Бернтольд была жива, и ровным счетом ничего не изменилось, когда ее спальня опустела. Мама научила меня убираться за собой самостоятельно. Даже полы мыть, что в общем-то не полагается наследнику Керн, но кого это волнует, когда меня и наследником-то никто не считает? Даже прислуга этого дома ставит себя выше. Что уже говорить о головорезах Бена Керна или моем отце лично?.. Да, моя жизнь никогда не была сахаром. Хотел бы я хоть кому-то пожаловаться, но такого человека не было. Лишь во время наркотического прихода я мог рассказать незнакомцам, которые забудут на следующий день, о своих тяготах. Кстати говоря, я нередко замечал в себе этот диссонанс. Мне хотелось подругу, друга, друзей, да хотя бы просто близких знакомых, но в общем я не имел никакого желания знакомиться первых. Так было всегда. Наверное, я слишком ленив или все еще наивно жду, что судьба пошлет мне этого человека прямо под мои двери. С Каттерфельдом я тоже никак не могу сделать шаг. Даже заговорить не получается! Простое «здравствуйте, мистер Каттерфельд» приходится выдавливать из себя, что уже говорить о чем-то большем? О флирте? Соблазнении? Общей постели? Да я просто посмешище для гордого рода Кернов, известных своей коммуникабельность. Дефектный. Когда я закончил с уборкой, постучался Викинг. Он пропустил шутку о несвойственной мне чистоплотности, но я даже не улыбнулся в ответ. Неловко почесав затылок, он ответил, что через час мы выдвигаемся к Эйзенманну и лучше бы мне одеться во что-то подходящее для клуба. Я согласно кивнул и натянул обратно наушники не собираясь продолжать разговор. Лишь когда двери за мной тихо захлопнулись, я включил музыку на всю громкость, желая выбить мелодией из головы мерзкое ощущение предательства от лицезрения скандинава. Закончив мыть пол, я потер лоб и сходил в душ. Смыв из себя пот и прилившую пыль, я протер запотевшее зеркало и взглянул на себя. Рука, как обычно потянулась к тональному крему, чтобы скрыть новое увечье, но остановилась. Зачем мне пытаться скрыть то, что со мной сделали? Зачем замазывать шрамы, когда человек, к которому мы едем, имеет точно такой же на все лицо? Да и Викинг сам сказал, что Эйзенманну нет дела до других. Вряд ли будет и до меня. Точнее, в особенности для меня. Кому нужен этот пропащий Отто Керн? Я вздохнул и оставил все, как есть. Вышел из ванны и направился к шкафу. Натянув на себя привычные ранее удобные штаны, вовсе не те узкие, которые подобрал мне Викинг для компании, а также широкую кофту с длинными рукавами. Плевать, что на улице разгар августа. Мое тело с утра знобит. То ли дело в седативных, которые дал мне Викинг, а может подступала привычная ломка. Как-никак уже шестой день подходил к концу с того момента, как мне ставили капельницу с наркотиками. Отто полугодичной давности уже давным-давно откинул ноги без фена столько дней в ряду… Викинг всегда приходил ровно в то время, которое обозначал, а значит у меня еще пять минут до окончания данного им часа. Я упал на кровать и скрутился, обняв себя руками. Все слезы исчерпались еще вчера. За последние полгода я плакал так часто, как никогда в своей жизни. Я буквально чувствовал, как ломался изнутри. Не только физически, но и морально. Не знаю, смогу ли дожить до конца плана. Не знаю, переживу ли этот год. Да и хочу ли?.. Викинг вошел, но я даже не шелохнулся. Скосил на него взгляд. Скандинав застыл, а после стремительно приблизился и присел у кровати. — Эй, парень, я не хочу, чтобы между все так было. Я промолчал, перевернулся на спину и уставился в потолок. Заметив паутину на потолке, я слабо приподнял один из уголков губ. Мой рост не позволял дотянуться так высоко. Даже помощь стула никогда не помогала. — Прошу, Отто, не молчи. Я не понимаю, в чем провинился, и меня это грызет. — Ты ничего не сделал, Викинг. Проблема во мне. Не стоило привязывать к человек, который никогда не принадлежал мне. — Знаешь, у меня есть знакомый психотерапевт. Я могу тебя записать к нему, если тебя терзает то, что произошло вчера. Керн не узнает… Психотерапевт? А что дальше? Психушка? Ну уж нет. Если я когда-то умру, то точно не в больнице. Ненавижу эти места до ужаса. Не потому, что боюсь медицинских процедур. Из-за их затхлости и вони. Ох, как же от больниц воняет безысходностью. Я боюсь подцепить ее, ведь не переживу ее новую дозу. В этом я уверен, как ни в чем другом. — Я устал от всего этого, Викинг. Просто устал. Дай мне время отойти, — соврал я, прикрывая глаза. Нет, я действительно устал, но даже время не залечит то, что произошло. Наши отношения с мужчиной навсегда потеряны. — Может, отменим на сегодня всю эту затею с Клаусом? Он побесится из-за срыва встречи, но мне плевать на него, когда я вижу, как тебе плохо. — Не думал, что тебя заботит мое психологическое состояние. Сам ведь говорил: моя главная ценность во внешности. Викинг ошеломленно уставился на меня, изредка хлопая почти прозрачными ресницами в непонимании моей резкости, пока на его лице не появилось осознание. Он вспомнил, как много раз напоминал мне о том, что я должен хорошо выглядеть для их миссии. Так много раз, что я сбился со счета. Вот если бы у меня никогда не были этого милого лица, доставшегося от матери. Вот если бы я мог изменить свою внешность. Но этого никогда не произойдет. — Отто, я никогда не имел… — Прекрати, — перебил я мужчину и поднялся. — Пошли. Не хочу опоздать на встречу с Эйзенманном. Кто знает, что взбредет в голову этому психу? Перед тем, как скандинав сказав еще слово, я устремился к выходу. Плевать на все. Плевать на Викинга и боль в области сердца. Я просто хочу побыстрее со всем закончить. Неважно, что ждет меня в конце пути, я лишь желаю оказаться там, как можно быстрее. И Эйзенманн — единственный человек, который может с этим помочь.

***

Мы ехали к клубу в полной тишине. Викинг не обмолвился ни словом, а когда искоса начинал пялиться на меня, я лишь прибавлял звук музыки на магнитофоне. В отличие от Эйзенманна, скандинав слушал веселую поп-музыку, которая никак не шла его обличию. А вот Клаусу рок безумно шел. Я ловил себя на мысли, не добавить ли в личный плейлист что-то потяжелее. Интересно, мне бы понравилось?.. Добрались к клубу за полчаса. К моему удивлению, он находился не в центре, а на окраине города. В том же районе, что и клуб Стефана. Мое сердце невольно пропустило удар, когда мы проезжали место, которое ранее я считал убежищем. Место, к которому меня тянуло на протяжении стольких лет и которое я так просто потерял всего из-за нескольких слов. сказанных на эмоциях. Как поживает Стефан? Интересно, он вспоминает обо мне или предпочел закрыть эту часть истории с подростком, которого он однажды спас? А я сам смог закрыть эту главу?.. Когда мы остановились на обочине возле входа в клуб, на улице уже стемнело. Я вышел из машины и во всю грудь вдохнул свежий ночной воздух с примесью табака и травки, которую курили у входа. Не знал, что Эйзенманн любит такие места. Конечно, как бы странно это не звучало, ему оно шло из-за его татуировок, вкусе в музыке и внешности, но все же — дешевый клуб? Серьезно? Работая на Каттерфельда не последним человеком, у него должны были быть деньги на что-то по-элитнее. — Не отходи от меня ни на шаг. Держись позади. Я буду говорить с Клаусом сам. Ты молчишь и поддакиваешь. Понятно? — Да, сэр, — подразнил я мужчину и пошел первым ко входу. Будто я первый раз в подобном клубе для мюнхенских отбросов и молодежи! Не удивлюсь, если встречу несколько знакомых лиц, а может вовсе и не несколько. Охранник на входе пропустил нас без вопросов, стоило ему заметить Викинга. Должно быть, цепной пес Каттерфельда оповестил о нашем прибытии. Мы шагнули за порог и я мгновенно очутился в знакомой атмосфере. Говорят, что человек чувствует себя, как рыба в воде, в местах, которые действительно ему подходят. Так я ощущал себя во всех клубах. Громкая музыка, пьяные танцы, люди, среди которых нет кислых мин, напоминающих тебе о собственных проблемах. Здесь я был своим. Впервые за долгое время я искренно улыбнулся незнакомцам, которые решили посмотреть, кто вошел. Викинг тут же дернул меня за руку, и я ойкнул от внезапной вспышки боли, отдернув ту. Мужчина коснулся именно того места, где мои запястья покрывали синяки. Скандинав пошевелил губами, что-то говоря, но я не услышал из-за громкости музыки. Наверняка это было одно простое слово. «Прости». Викинг указал мне на вип-места на балкончиках и провел к лестнице. Мы поднялись на второй этаж и пройдя несколько столиков оказались у нужного места. В каждом вип-месте стоял низкий столик в окружении трех диванов с высокими спинками, за которыми невозможно рассмотреть сидящих. Я заглянул за одну из спинок и заметил Клауса Эйзенманна. Мужчина сидел, развалившись на одном из диванов, медленно попивая содержимое стакана и наблюдая за танцующими в толпе посетителями. Сегодня на нем не было официального костюма. Обычные джинсы, черная майка и кожанка сверху. Сбоку лежал мотоциклетный шлем, на котором лежала свободная рука мужчины. Неужели он водит байк?! Круто! Я всегда мечтал хотя бы об обычном мотоцикле! — А вот и вы. Даже не успели дать мне заскучать, — улыбнулся мужчина и привстал подавая руку Викингу для приветствия. Скандинав пожал ее и сел на соседний диван. Похлопав рядом, Викинг предложил сесть вместе, но я показательно уселся на свободный диван напротив, проводя границу. Моя выходка никак не отобразилась на лице Викинга и он отвернулся к Эйзенманну. — Можно было найти место и потише, Клаус. — Ты просто не знаешь, как это по-настоящему громко. Эйзенманн громко рассмеялся, и я невольно улыбнулся, соглашаясь. Сейчас было относительно тихо по сравнению в тем, как будет после полуночи. Как только часы пробивают заветный час, здание разрывается от вибрации динамиков, но люди уже в том состоянии эйфории, что им плевать на собственное оглушение. Хорошая доза алкоголь, адреналин от диких танцев, а изредка и легкие наркотики, ходящие по клубам этой части Мюнхена — именно это я обожаю в подобных местах. Пожалуй, я бы был не против однажды работать в клубе. Если бы только моя фамилия не была Керн. — Мне конечно приятно увидится с тобой второй раз за день, Викинг, но будь душкой, свали. Клаус замахал рукой, жестом прогоняя скандинава, от чего тот округлил серые глаза. — Я никуда не уйду. — Викинг, мне нужно поговорить с крольчонком наедине. Крольчонок?! Это еще что за прозвище?! «Такой слабый, трясущийся над ответом крольчонок, вряд ли сумеет противопоставить что-то Джерому Эвансу.» Ах, точно, Эйзенманн уже звал меня так, но тогда я не обратил на это внимание. Впервые меня кто-то зовет не имени или фамилии. Странное ощущение. До безумия странное и… Приятное. Викинг продолжал сидеть на месте, сверля Клаусу взглядом. — Викинг, не заставляй повторять дважды, — произнес цепной пес и всего на мгновение, клянусь, всего на одну секунду с его лица исчезла вечная ухмылка. Мне стало не по себе. Я перевел взгляд на скандинава. Тот поднялся и, мимолетно взглянув на меня, предупреждая глазами не взболтнуть ничего лишнего, испарился. Я проследил за его удаляющейся спиной, а после поднял взгляд на Эйзенманна, который обворожительно улыбнулся мне. Это не был оскал или усмешка. Обыкновенная дружелюбная улыбка, в то время как в его глазах сверкала игривость, прямо как свет от освещения переливается в жидкости на дне его стакана. Господи, клянусь, этот мужчина чертовски обворожителен. Я заметил это еще при нашей первой встрече, но его улыбка, размеренные движения и атмосфера короля, витающая вокруг него, говорила сама за себя. Эйзенманн знал себе цену и я не удивлюсь, что его взгляды ранее, направленные в толпу, выискивали там партнера на ночь. Кого-то такого же достойного, как и он сам. Великолепного, красивого и до чертиков притягательного. Совершенно не такого, как я. Мужчина протянул мне свой бокал, предлагая алкоголь, но я мотнул головой. Мне никогда не нравился едкие терпкие напитки. Я предпочитал что-то легкое, ведь мешать тяжелый алкоголь с наркотиками — не лучшая идея. — Крольчонок? — выдавил я из себя. — Любите давать клички? — А я знал, что ты догадливый парень, — хмыкнул мужчина и отставил бокал на столик, разделяющий нас. — Знал, что кличку для Викинга тоже придумал я? Он в жизни не бывал в Скандинавии, но чертовски похож на тех викингов из прошлого, тебе так не кажется? Насколько я помню, у него скандинавские корни по материнской линии. Осталось лишь отрастить бороду у будет точной копией какого-то там Рагнара. Я тихо рассмеялся. Правда, чистая правда. Вот только растительности на лице у нашего Викинга было еще меньше, чем на голове. Уверен, к сорока ему светит полное облысение. Я благодарил Бога, что гены подарили мне густую шевелюру до глубокой старости. Интересно, моя бы ценность упала, будь я лысым? — Ты маленький и миленький — вылитый крольчонок! К тому же немного глупенький, что придает тебе очарования, но в то же время — со стержнем. Так отличаешься от своего ублюдочного папаши. Просто находка в семье Керн! Находка? Миленький?.. Клаус Эйзенманн первый человек, который говорит обо мне в позитивном ключе после Стефана. Засыпает меня комплиментами, которые я никак не ожидал услышать на, казалось бы, деловой встрече. Должно быть, дело в его хорошем настроении и Клаус просто хочет подлизаться, а может и ослабить мою бдительность. Кто его знает, что творится в голове у этого вечно веселого психа? Было ли у Клаусу хоть когда-то плохое расположение духа? Сколько бы мы с ним не встречались в компании, он всегда носил на лице вечную улыбку и ухмылку, разбрасываясь шутками и заигрывая с молодыми пареньками в компании. Один раз я даже мимолетно стал свидетелем, как он загнал какого-то парня в кабинку туалета и прижал к стенке. Естественно, я быстро ретировался с поля боя, не желая вникать в их дела. Вот только образ мощного тела, нависшего над хрупким телом, никак не выходит у меня из головы. Этот цепной пес Каттерфельдов тот еще ловелас! — Викинг сообщил, что вы можете помочь мне, — решил перейти я к делу, будучи безумно смущенный подобной темой. — Ох, да, точно, — щелкнул пальцами мужчина, будто вспоминая то, о чем забыл. — Вижу, твоя заинтересованность в боссе так и не прошла. Что ж, поздравляю, у тебя появился прекрасный шанс завладеть его вниманием. У голубков не все прекрасно в раю. — Что вы имеете в виду? — спросил я, начав нервно теребить перед собой пальцы. — Скажем так, Эванс полез своим длинным носом, куда не нужно. В его репертуаре, я даже не удивился. На днях они с боссом сильно поссорились, поэтому если действительно хочешь занять место Эванса, сейчас подходящий момент действовать. Эванс и Каттерфельд поссорились? Настолько сильно? Однако в компании все говорили, что у них крепкие отношения. Идеальная пара, созданная друг для друга! Неужели не все прекрасно в оазисе любви? — Зачем вы говорите это мне? Эйзенманн почесал затылок и оперся локтями на колени, сложив руки в замок перед собой. — Что ж, ты мне нравишься, Керн. Не должен, но нравишься. Если мой босс хоть каплю заинтересуется тобой, ты станешь лучшим спутником жизни, чем этот Эванс. Я не буду препятствовать, если так случится, но только, если босс действительно захочет видеть тебя при себе. Пойми, крольчонок, я не вмешиваюсь в отношения этих двоих, но не против дать кому-то достойному шанс. Достойному? Это я-то? Если бы ты знал, Эйзенманн, причину моей заинтересованности, то никогда в жизни не подпустил ни на шаг такого жалкого наркомана к хозяину. И все же ты сейчас сидишь передо мной, распинаясь о том, что я подходящий партия, а я… У меня внутри все скрутило, и я отвернул взгляд, посмотрев на толпу внизу. Как же хотелось не ощущать этого душераздирающего чувства собственной ничтожности и просто оказаться там, внизу, в толпе полных незнакомцев. Танцевать до упада, пропитываясь чужой энергией. Вливать в себя напитки, подливаемые незнакомцами. Зажиматься с кем-то в уборной. Нюхать запрещенные вещества в подворотне клуба, наслаждаясь реакцией собственного тела. Хотелось просто жить. Но я лишь сидел и строил планы о том, как разрушить чью-то семью. Какой же ты мерзкий, Отто Керн. — Почему вам так не нравится Эванс? — я задал вопрос, пытаясь отвлечься от гнетущих мыслей. — Почему? Да потому что он не подходит боссу! Он делает его слабее, уязвимее. С ним босс отвлекается и уже не раз делал ошибки, ища присутствия Джерома в его жизни. Эванс пытается исправить его. Хочет, чтобы босс проводил больше времени с ним и их сыном. Хочет, чтобы босс окончательно бросил нелегальный бизнес. Но знаешь, если ты пытаешься изменить человека, это никакая не гребаная любовь. Или вы живете вместе и свыкаетесь со всеми недостатками, или расходитесь. Увы, босс так не думает и продолжает держаться за этого парня, как может. А ведь ему больше подошел бы такой, как ты. С семьей из нашего круга за спиной, кроткий и милый. Вот как, значит. Эйзенманн считал, что любовь должна делать человека сильнее, а не становиться слабостью. Интересно, если у меня любимый человек я бы стал его уязвимым местом? Наверно, да. Из-за своих проблем с наркотиками и семьей, я бы лишь прибавил ему проблем. Вряд ли бы кто-то захотел вечно выслушивать мое нытье и помогать с непрекращающимися трудностями. Скорее всего, от меня быстро устанут и бросят. Уверен, так и будет… А вот Эванс уже десять лет с Каттерфельдом. Может, они и делают друг друга слабее, но вряд ли их любовь стала от этого меньше. Если бы большинство влиятельных семей Мюнхена не стояло против них, интересно, сколько бы еще лет продолжилось их «вместе и навсегда»? Вряд ли бы они расстались, если бы не появился Отто Керн, желающий их разлучить. Заслуживаю ли я чью-то любовь, если разрушаю чужую?.. — Спасибо, что рассказали, — поблагодарил я мужчину и начал выискивать Викинга в толпе внизу. Скандинав сидел у бара, сверля взглядом наш балкончик, где мы сидели с Эйзенманном. Разговор с Клаусом был закончен, но я не хотел покидать это место. Как же хотелось просто остаться здесь и не возвращать домой. Не хотелось вновь заходить в собственную комната и проникаться воспоминаниями о предыдущем дне. Вспоминать решения отца и тех ублюдков. Как же хотелось просто абстрагировать от всего мира и позабыться хотя бы на день. Как же мне не хватает доброй части наркотических веществ в крови… — Нравится мой клуб? Я повернул голову к довольно улыбающемуся мужчине. — Ваш?! — Ну, он принадлежит мне, но так как я провожу с боссом большую часть дня, не занимаюсь им. Для этого есть доверенные люди. У меня слишком мало времени в будни, но по выходным я часто бываю здесь. Обожаю это место. — Мне нравится здешняя атмосфера, — вдохновенно произнес я, окидывая внимательным взглядом интерьер помещения. — Если бы Викинг не пообещал вернуть меня домой к полуночи, я бы с радостью остался. Клаус рассмеялся, и я ответил ему улыбкой. Правда, если бы нам не нужно было возвращаться, я бы до утра пробыл здесь. Под разноцветным неоновым освещением искажающим реальные цвета. В окружении незнакомцев и алкогольно-табачного запаха. Да даже с Эйзенманном. Каким бы психом его все не называли, мне он нравился. Хороший мужчина, и я не понимаю, почему все так опасаются его. Лишь бы не возвращаться домой. — Викинг скоро убьет меня взглядом, — Клаус кивнул в сторону скандинава и помахал тому рукой. — Ладно, не буду тебя задерживать. Могу лишь пожелать удачи с боссом. Тебе она понадобится. — Спасибо, — я улыбнулся на прощание и поднялся. Я сделал шаг на выход из укромного местечка Клауса Эйзенманна, как вдруг его голос остановил меня. — Кто это сделал с тобой? Мое тело застыло, и я обернулся к мужчине, не понимая, о чем тот говорит. Эйзенманн указал на свой глаз, намекая на мой синяк. — Упал с лестницы. — А что-то поправдоподобнее? Что ему сказать? Отец приказал меня изнасиловать, что я бы получил какой-то глупый опыт в соблазнении твоего босса? Два ублюдка прижали меня к кровати, раздели и били за попытки сопротивления? Рассказать, как я купался в собственных слезах и умолял Викинга дать мне наркотики, чтобы не чувствовать себя так мерзко? Что мне тебе сказать, Клаус Эйзенманн? — Это был Бен Керн? — почти догадался мужчина, и я опустил взгляд в пол, никак не отвечая. — В прошлый раз ты говорил, что у вас не все гладко. — Вы ошибаетесь. — Знаешь, крольчонок, если тебе все же удастся привлечь внимание босса и сместить Эванса, то у Каттерфельдов тебя никогда не будут бить. Ты будешь под такой защитой, что даже твой ублюдочный папаша тебя не достанет. Не знаю, в чем ты провинился, что Бен поднял руку, но так нельзя. Детей нельзя воспитывать силой. — Но я ведь не ребенок, — слабо улыбнулся я. — Для меня всегда будешь. Клаус вторил словам, которые сказал мне три месяца назад в нашу первую встречу, и мое сердце глупо сжалось от сказанного. Вот бы мой отец это услышал. Вот бы он никогда не относился ко мне так жестоко. Вот бы… Неужели у Каттерфельдов лучше? Может, стоит рассказать Эйзенманну о плане отца и попросить защиты? Сможет ли он меня защитить? Поможет ли потерявшемуся в этом мире ребенку обрести покой? — Хочешь что-то сказать? — улыбка с лица Клауса исчезла, стоило заметить, как я замешкался. — Нет, простите. Еще раз спасибо за помощь. Я кивнул и, не смотря в бездонно голубые глаза мужчины, ретировался с поля боя, трусливо поджав хвост. Ты забыл, Отто? Все люди вокруг тебя страдают. Не обрекай их на несчастье, помогая тебе. Никто не сможет спасти тебя, кроме тебя самого.