Аддиктивный синдром

Для того, чтобы собраться с мыслями и подготовиться к новой встрече с Каттерфельдом, одного дня, конечно же, не хватило. Утром вторника после бессонной ночи кошмаров с мужчиной в главной роли было страшно смотреть на себя в зеркало. Однако любой мой беспорядок, будь то на голове, лице или в одежде, Викинг сумел привести в норму. Иными словами, он превратил меня в конфетку. Тот самый лакомый кусочек, которым хотел видеть меня отец при Каттерфельде. Красивый, ухоженный парень без синяков под глазами и видимых капилляров после наркотиков. Викинг был феей в этом смысле. Крестная фея, претившей тыкву в золушку. На работу я шел, как на каторгу. Весь день сгорал от мыслей, о чем вести разговор с Каттерфельдом, как себя вести и как не выдать свою нервозность с головой. Не говоря уже о чувстве вины, которое не покидали меня ни на работе, ни дома, ни даже во сне. Обычно погружение в работу становилось моим спасательным кругом, но не сегодня, ведь начальник решил именно в этот день не явиться в офис из-за семейных дел. Я был свободен и от этого лучше не становилось. Мрачные мысли завладели моим разумом. Так как начальника не было, меня и еще двух стажеров, для которых тоже не нашлось работы, отпустили пораньше. Заместитель главы отдела обрадовала нас этой новостью и уже в три часа дня Викинг привез меня обратно домой, где ситуация не стала лучше. До встречи с Каттерфельдом оставалось больше четырех часов, а Викинг умотал по делам сразу же, как доставил меня в поместье. Приказав не совершать глупостей, он пообещал вернуться за полчаса до выезда. Мне было одиноко, но хуже всего, что я совершил то, что не должен был. Достал из тайника таблетку амфетамина и закинулся ею, виня себя еще и за это. Знаю, это был глупый поступок. Викинг, как бывший наркоман, мог сразу же просечь мое состояние или тот же Каттерфельд позже за ужином, но… Мне было плохо. Плохо и чертовски одиноко. А еще страшно и волнительно. Ужасное чувство. Меня разрывало изнутри и я нуждался в чем-то, что могло бы временно заполнить внутреннюю пустоту. Ну и конечно же я просто не мог находиться в нескольких метрах от наркотиков и просто ждать их звездного часа. В конце концов я был обычным наркоманом, который ради дозы пойдет на все. Даже если придется врать в лицо дорогому человеку. Вот таким был наркоман Отто Керн. Тем не менее, мне полегчало. После долгожданного прихода я даже нашел в себе силы убраться в комнате за просмотром сериала. Так я и провел время, пока в мою комнату не постучались. Я стоял в весьма и весьма сложной позе, балансируя на сложенных друг на друга стульях, пытаясь добраться до паутины, мозолящей мои глаза не первую неделю. Я до панических атак страшился этих восьмилапых чудищ, но на прошлых выходных Викинг избавил мою комнату от одного такого, и вот я добрался до уничтожения бывшего жилища паука. И все же, боясь внезапного появления его сородичей, я стоял за два метра от стены с натянутой тряпкой на швабру и пытался аккуратно очистить мою спальню от присутствия восьмилапых. За это я ненавидел осень. За чертово бабье лето! — Входи. С чего это ты стучишься? Научился манерам? Я не отрывал взгляд от паутины, боясь пропустить хоть одно малейшее движение мохнатого чудовища в мою сторону. Паранойя подсказывала, что из-за старых пыльных штор или шкафа эти твари могли вылезти в любой момент. И этого я боялся больше всего! Увидеть их прыгающими или спускающими прямо на себя, когда я на высоте двух стульев от пола! Я услышал тихий гортанный смех и еще больше разозлился. На Викинга, на себя и этих чертовых тварей, которые, как мне казалось, выбрали мою спальню лучшим местом для жилья из всего поместья! — Черт возьми, не смейся! Лучше бы помог мне! — А я думал этот крольчонок не из пугливых. Бросив взгляд на входящего, я чуть не оступился, зарыв носом в пол. В дверях моей комнаты стоял не Викинг, вернувшийся раньше обозначенного времени, а Клаус. Чертов Клаус Эйзенманн прямо в поместье Кернов! — Вау, так вот как выглядит нора у крольчонка. Мужчина ехидно оскалился и прошмыгнул внутрь комнаты, закрывая за собой двери. Я по-прежнему стоял на двух стульях со шваброй в руке, достающей до потолка и не знал, что делать: слезать, чтобы поприветствовать совершенно неожиданного гостя, или окончить войну с пауками. — Что вы здесь забыли?! — наконец, выдавил я из себя, наблюдая, как Эйзенманн рассматривает мою комнату. Его серые глаза блуждали по моей кровати, шкафу, рабочему месту и голых стенах комнаты. На его шрамированном лице возникло мимолетное недоумение. Неужели он ожидал увидеть что-то другое? Более изысканную и дорогую мебель? Как бы не так. Мне никогда не было дела до этой комнаты, ведь большую часть времени я спал в клубе у Стефана или же в квартире у Барыги. Поэтому в этом помещении было так мало вещей, как для жильца, который обосновался здесь более двадцати лет назад. В закрытой от мира комнате моей мамы было и того больше вещей. Вещей, припадающих пылью уже шестой год… Я опустил швабру и пригнулся, чтобы слезть, как вдруг Клаус резко направился в мою сторону. — А вот и вылез мохнатый. — Какой еще мохнатый? — спросил я и повернул голову туда, куда смотрел Клаус. Клянусь, лучше бы не поворачивал! Из-под карниза вылез самый огромный паук, которого я только видел за все время проживания в этом паучьем царстве. Он запрыгнул на паутину, которую я еще не успел убрать и начал спускаться по стене. Мое сердце упало в пятки. Я едва ли сумел подавить в себе порыв закричать. Не знаю, что бы я делал, если бы Эйзенманн не выхватил у меня швабру и одним быстрым, ловким движением не прихлопнул эту тварь. — Ну вот и все, а ты и хвост поджал от страха, — усмехнулся тот и отодвинул швабру от стены, показывая мне готовую работу и то, что осталось от паука на моей стене. — А вы можете убрать это? — указал я пальцем на еще шевелящие в агонии лапы и передернулся. — Хочешь, чтобы я соскреб его шваброй? — удивлению Эйзенманна не было предела. — Я не смогу убрать его сам, а Викинг скорее засмеет меня, чем поможет. — А если не уберу я или Викинг, то что тогда? Переедешь жить в другой дом, потому что здесь висит дохлый паук? — Это не смешно! Вопреки моим словам, Клаус заливисто засмеялся, отчего его шрам исказился, но не испортил внешнее впечатление о мужчине. Он был прекрасен. Как всегда. Несмотря на мое негодование, Эйзенманн все же соскреб шваброй труп, чему я был безгранично рад. Да, на светло-голубой стене осталось темное пятно, но оно уж точно приятнее для глаза, чем свеженький труп моего ночного кошмара. — Куда тряпку? — спросил тот, уже понимая, что я ни за что не прикоснусь к этой вещи. Никогда в жизни. — Мусор? — Нет, только не в мусор! Я сортирую мусор самостоятельно и не смогу прикоснуться к этому! — произнес я с истерическим страхом хоть кончиком пальца коснуться к этой вещи, пускай даже паук мертв. — Лучше в окно. — В окно? — светлые брови Эйзенманна взлетели до потолка. — Да, прямо в окно. Кто-то из слуг подберет, когда увидит. — А не проще сразу позвать слугу и отдать ей? Вызвать кого-то из прислуги? Он бы еще сказал самого дворецкого! Будь я главой семьи Керн или хотя бы законно признанным наследном, такому было бы место быть, но в этом доме я — никто. Пустое место, на которого даже слуги смотрят с высока. — Лучше через окно. Мотнул я головой и обнял себя руками, смотря, как Клаус потянул за створку окна и, не отрывая взгляд от меня, выбросил тряпку во двор. Его губы расплылись в несмываемое ухмылке. Я покраснел от стыда и всей этой чертовски глупой ситуации, но таков уж был я — арахнофоб до мозга костей. Клаус оперся о подоконник и сложил перед собой руки, наблюдая, как я крайне осторожно слажу с ветхой конструкции и разбираю стулья, отставляя их из прохода. Справившись, я присел на кровать совершенно без сил. Нет, физических сил благодаря наркотикам у меня было хоть отнимай, а вот коммуникативных — нет. Пережитый позор убил их в корне. — Почему вы тут? — спросил я еще раз, намекая, что меня все еще интересует этот вопрос. — А где «спасибо, дорогой Клаус, за то что спас меня от страшного монстра»? — Спасибо, — закатил я глаза и нехотя улыбнулся. — А продолжение? Давай, «дорогой Клаус» и как я учил! Я тяжело вздохнул, не в силах прогнать улыбку из своего лица. — Спасибо, дорогой Клаус, за то что спасли меня от мерзкого пушистого чудовища из моих кошмаров. — Так-то лучше. Честно, этот мужчина неисправим. И за это он мне нравится. За свою легкость, которой невольно я пропитываюсь, просто находясь рядом. Хотел бы я быть таким же беззаботным, как он. Таким же веселым и безбашенным, живя одним днем. Хотел бы я… — Так что вы здесь забыли? — спросил я, отгоняя предыдущие навязчивые мысли о том, что невозможно изменить. — Не увиливайте от вопроса. Вы к моему отцу? Тогда вы явно забрели совершенно не в то крыло. — Тебя, на самом-то деле, — ответил мужчина на мой первый вопрос, наигранно недовольно цокая языком на мой небрежный тон. — В этот раз босс решил прислать меня, а Викинга занять другими делишками. Поверь, Викинг тоже узнал о смене планов буквально час назад и, если бы кто-то соизволил поднять телефон, то узнал бы, что сегодня я отвезу тебя к боссу. Викинг звонил мне? Наверное, во время уборки. Телефон был забросан где-то под кучей одежды и, как всегда во время рабочих часов, на беззвучном. Забыл включить звук, когда вернулся из офиса. — Так что поднимай с кровати свою прелестную попку и шуруй одеваться. Нам уже нужно ехать. — Но до ужина еще два часа! — возразил я, всматриваясь в разбитые наручные часы. — Впритык хватит, чтобы закончить наши дела. На этом Клаус направился к выходу, как вдруг обернулся и добавил: — Буду ждать тебя у ворот. И еще… оденься попроще. Домой к боссу ты можешь позволить себе обычные джинсы, а не эти костюмы-удавки. К тому же, так будет проще доехать. С этими словами Эйзенманн покинул мою спальню, оставляя после себя лишь сплошное недоумение, а также темное пятно на стене. Что ж, в одном я с мужчиной согласен: костюм к Каттерфельду это перебор. Еще в прошлую встречу я заметил, что ни сам глава дома, ни его супруг не одевались официально для ужина, и лишь я приперся, как с иголочки. Думаю, чувство вкуса Викинга простит мне разок, если я оденусь так, как считаю нужным. В просторные джинсы и огромный, но приятный к телу свитер, оголяющий ключицы, но скрывающий шрамы от иголок на изгибах локтей. В этот раз я ничего не планировал брать к Каттерфельду. Никакого коньяка с наркотиками, подарков или еще чего. Достаточно меня одного. По крайней мере, я надеюсь что смогу заинтересовать мужчину разговорами. Викинг снова сложил для меня список из безопасных тем, и я собирался придерживаться его, не отходя от плана. Поэтому я наизусть заучил нужные слова и предложения, чтобы внезапно не начать заикаться прямо во время разговора. Не хватало только, чтобы Каттерфельд просек, какой я на самом деле ничтожный собеседник. По привычке я взглянул на себя в зеркало перед выходом и попытался улыбнуться. В этот раз получилось лучше, почти непринужденно. После неожиданного появления Клауса и спасения моей спальни от нашествия восьмилапых мое настроение немного превысило привычный минимум. Странным образом присутствие Эйзенманна действовало ободряюще. Стоило ему появиться в поле зрения, бросить пару насмешливых фраз, и я сразу забывал о плане отца, наркотиках и проблемах. Этот едва ли знакомый мужчина с легкостью вытягивал из разъедающих пучин мыслей, что поглощали меня, стоило остаться одному. Клаус был, как летний ливень — такой же внезапный и такой же сильный, но стремительно испаряющийся с разгоряченного асфальта, как только ветер уносит облака. Вот, каким был цепной пес Каттерфельда. Хотя я ни на миг не забыл о предупреждении Викинга. «Я не раз предупреждал тебя, парень. Не суйся к Эйзенманну. Он не тот человек, которого из себя строит.» И, честно говоря, мне было плевать на этот крайне настойчивый совет держаться подальше. Клаус мне нравился. Он умел рассмешить, растормошишь и перевернуть мой мир вверх дном. Пускай всего на несколько часов. Пускай всего на немного, но я забывался, и это забвение было сродни чувству, когда по венам начинает течь спасительный наркотик. Пожалуй, этого мне так не хватало. Нет, не наркотиков, а человека, который бы освободил меня хотя бы на несколько часов из оков этой ужасной жизни. Викинг так не мог. Он пытался, но к сожалению, не мог… Потому что его слишком заботит моя жизнь. Мое благополучие. Его чувство вины. А вот Клауса Эйзенманна — нет. Ему плевать на меня, как и на большинство людей вокруг. И мне нравится это чувство, ведь оно позволяет ошибочно поверить, что я — один из них. Один из того большинства. Обычный человек. Простой. Не связанный по рукам и ногам фамилией Керн. Я растрепал волосы, чтобы те легли в нужную сторону и вздохнул. Что ж, вот и настал тот день — встреча с Каттерфельдом. Сегодня не придется спать с ним. Лишь разговор. Один небольшой разговор. Всего час или полтора — не более. Ты справишься, Отто. Уже раз справился, и в этот раз все пройдет гладко. Он ведь не сожрет тебя заживо и не покусает… Ведь так?.. Покинув поместье, я направился в сторону главного входа. У ворот, как обычно, стояли люди отца. Они даже не обратили на меня внимание, когда я посмотрел в их сторону. Как всегда — безразличие и никогда не обычное человеческое приветствие. В этом доме, в этой чертовой семье ко мне относятся хуже грязи даже те, кому платят из кармана Кернов. Я никто и ничто здесь, поэтому меня так удивил и одновременно расстроил вопрос Клауса, почему горничный не могут прийти и убрать труп паука. Еще бы они пришли ко мне. Скорее с неба начнут падать свиньи… Я приветливо улыбнулся Эйзенманну, который стоял на парковке, опершись на байк. В одной руке он держал мотоциклетный шлем, а второй держал телефон, что-то в нем активно листая. Он поднялся на меня взгляд, стоило мне оказаться в радиусе пяти метров, словно физически почувствовал мое присутствие. Осмотрев меня с ног до головы, он одобрительно кивнул и подозвал пальцем к себе. Так, словно я какое-то домашнее животное! — Снова байк? Я думал в этот раз будет машина. Клаус усмехнулся моему предположению и засунул телефон в передний карман джинсов. Сегодня он был одет не как обычно по рабочим дням. Не было костюма или рубашек, которые никогда не могли скрыть накачанное тело мужчины. Лишь темные джинсы и легкая черная водолазка под его излюбленной кожанкой. В таком виде и рядом с байком он вполне оправдывал то, кем являлся — бандитом. А он им был. Благодаря Сабине Вагнер я знаю, что Рейнхольд Каттерфельд занимается нелегальным сбытом оружия, а если Эйзенманн его правая рука, то несложно предположить, что именно Клаус занимается всей грязной работой. К тому же, что Сабина, что Викинг считают Клауса последним психом. Я не настолько глуп, чтобы не понимать, что под их насмешливым прозвищем сокрыто что-то большее. Страх. — Я помню, как ты на него пускал слюнки. Пришлось дома оттирать, — усмехнулся Клаус, вспоминая нашу прошлую поездку на его байке. — Не пускал я ничего. — Да неужели? Потому что оттирал я ой как долго, — протянул тот, словно ребенок, и рассмеялся, сложив перед собой руки. — Ну что, крольчонок, готов покататься? — А куда мы едем? У вас какие-то планы? Я имею ввиду, что еще два часа до встречи, а ехать буквально минут пять. — Пять? Я бы докатил тебя за минуту. Хочешь засечь? Точно, Клаус Эйзенманн адреналиновый наркоман. Может он и не такой уж псих в реальной жизни, но на трассе… Бедные водители. — Пожалуй, нет, — мотнул я головой. Я бы выбрал какую-то менее безболезненную смерть, чем переломать себе все кости при лобовом столкновении с грузовиком. — Эх, скучно с тобой, но знаешь, крольчонок, тебе несказанно повезло. Я смог выделить лишнюю минуту в своем очень и очень забитом графике, чтобы выполнить твою просьбу. Видишь, какой я добрый? Самому не верится. — Просьбу? — переспросил я, не в силах вспомнить что и когда я просил у этого мужчины. Вместо быстрого ответа Клаус предпочел держать интригу. Он тихо усмехнулся себе под нос, достал из небольшого багажника еще один шлем и всего за один шаг оказался у меня. Натянув на меня запасной шлем, он постучал по пластмассе у меня на голове. — Научить тебя кататься на байку. Я потерял дар речи. Если бы мое лицо не было скрыто шлемом, Эйзенманн точно бы не удержался от шутки, когда заметил, настолько отвисла моя челюсть. Я думать забыл о том, что попросил его об этом! Но вот он здесь! Стоит весь такой приготовленный к урокам езды и явно ожидает, когда я брошусь от радости прямо на байк! Однако я продолжал стоять, словно пригвожденный к земле. Не мог поверить в то, что услышал. Боялся, что это лишь шутка. Боялся, что это правда. Боялся любого варианта, ведь с одной стороны я безумно желал хотя бы попробовать, а со второй… Черт возьми, моим учителем должен стать именно Клаус Эйзенманн! Тот, кто однажды убьет меня, если прознает правду о случившемся на прошлой недели. Судьба любил подшучивать надо мной. Очевидно, сегодня у нее игривое настроение посильнее обычного. — Ну что ты стоишь? Испугался? Я все продумал и поверь, не дам тебе угробить свою нас и мою малышечку. «Малышечка»? Хах, в этом всем Эйзенманн! Наверняка, он любит свой байк больше, чем людей. По крайней мере с того, что я видел, к машине и байку он относится до невозможности ласково и нежно, будто боится поставить лишнюю царапину. А что люди? Не думаю, что руки этого человека не запятнанные в крови. — Но… — слабо возразил я, все еще не понимая, как это все будет происходить. У меня нет даже базовых знаний о том, как водить байк. Вряд ли система вождения схожа с машиной. — Никаких но. Заставляешь меня повторяться, крольчонок? Я все продумал. На этом Клаус поставил точку в моем неуверии и резко потянул меня за широкую кофту на себя. Он залез на байк и отодвинулся к самому краю. Похлопал перед собой, заставляя сесть на переднее сидение. Сглотнув от нервозности и нетерпения начать, я аккуратно закинул ногу наверх и попытался подпрыгнуть, чтобы заскочить. Байк был предназначен для таких, как Клаус — высоких громил, а не для таких, как я — низких карликов. Помнится, в прошлый раз у меня тоже были проблемы с тем, чтобы вылезти на него, но я как-то сумел под хорошей дозой алкоголя в коктейле, а сейчас… — Да что ж ты, как ты дитя малое? — пробурчал себе под нос мужчина и уже через секунду его руки оказались у меня на талии и он вздернул меня наверх. Так, словно я ничего не весил. Так, словно я действительно ребенок. — Это было необязательно. — Ты еще дерзишь? — усмехнулся тот и надавил рукой на мою спину. — Давай, двинься до самого бака. Было непривычно находиться у руля. Я впервые сидел на «водительском» месте. Это так отличалось от машины! Здесь нет руля, что странно, лишь ручки, к которым я боялся прикоснуться, чтобы случайно ничего не задеть. Со знакомого здесь был спидометр и тахометр и, как я понимал, разъем, предназначенный для ключа. На ручках находились зажимы, которые как я знал, должны были прибавлять или убавлять скорость, а также какие-то кнопки, к который я боялся прикоснуться, чтобы не угробить малышечку Эйзенманна. Я придвинулся до самого края, оказавшись почти на баку. Клаус прижался сзади и положил подбородок мне на плечо. от чего я вздрогнул. Я понимал, что он сделал это, чтобы лучше видеть то, что спереди, ведь за массивным шлемом рассмотреть что-то было сложно, и все же… Слишком близко. Ко мне никогда и никто не был так близко, не считая той ужасной ночи с Каттерфельдом… — Эм… — замялся я, посмотрев вниз. — Я не достаю до педалей. — А тебе и не нужно, — фыркнул тот, будто это само собой разумеющееся. — Но ведь я не смогу ездить. — Так ты и не будешь. Думаешь, я бы позволил крольчонку угробить и мою малышку, и себя самого? Сегодня ты будешь смотреть и учиться, а в будущем, если будешь себя хорошо вести, то может быть дам покататься. Сегодня основы. Мужчина еще сильнее прижался сзади, буквально навалившись на мою спину своим торсом. Я невольно нагнулся вперед, чтобы он смог достать руками до ручек. — Вам неудобно. Не лучше ли, чтобы я сел сзади? — Еще чего. Смотри, какой крольчонок маленький. Я вполне достаю до ручек. Да и что ты научишься, сидя там позади? Что ж, это было логично, но его слова далеко не успокоили меня. Никогда не видел, чтобы кого-то учили, посадив спереди, но не давая порулить. Клаус был в своем репертуаре. Всегда делал все не как люди. — Смотри-ка, здесь все просто, как два плюс два. Вот ключ. Давай, бери его и вставляй в разъем для зажигания. Клаус на секунду отодвинулся, чтобы вытянуть ключ с кармана и бросил мне в ладони. Я нашел взглядом разъем и дрожащими руками повиновался то ли приказу, то ли совету новоиспеченного учителя. Всунул ключ зажигания и повернул вправо, как в машине, и к удивлению, включилась подсветка кнопок и датчиков. Стрелка спидометра устремилась к максимуму, а после вернулась к минимум. Мое сердце сделало такой же прыжок прямо за ней и затрепетало от волнения. Не могу отрицать, я чувствую детское, давно позабытое со смертью матери предвкушение от того, что сулит ближайшее будущее. — Хороший мальчик, — похвалил меня мужчина и я чертовски смутился. — А теперь давай расскажу, как все работает, а после мы с тобой прокатимся с ветерком. — А можно без ветерка? — Это вопрос или просьба? — Настойчивое пожелание. — Тогда отклоняется. Я разочарованно вздохнул, понимая, что мне суждено умереть молодым, а Клаус лишь рассмеялся. От его утробного смеха мое плечо обдало дрожью. Честно! Если бы Викинг видел меня сейчас, он бы умер от осознания, как близко я сижу с Эйзенманном и что он собирается делать! Надеюсь, те телохранители на входе, которые, я уверен, пялятся на нас сейчас, не расскажут Викингу об этом. Боюсь представить его реакцию заботливой мамаши. — Так, теперь нужно запустить двигатель. У меня включена кнопка «стоп-двигатель», теперь нужно ее выключить. Справа большая красная кнопка. Жми. Потянувшись к двойной кнопке, я нажал на нее, но ничего не произошло. Ни звука, ни движения. Клаус лишь усмехнулся моему искреннему удивлению. — Уже хочешь прокатиться? Жди, сначала я тебя, как следует, натаскаю, а после покатаемся, но слушай внимательно, потому что в следующий раз будешь сдавать экзамен. — Вы серьезно? Я уже закончил университет. — Мою школу так просто не оканчивают. Люблю помучать учеников, пускай ты и первый. Я пропустил смешок. Первый ученик в школе самого Клауса Эйзенманна. Чем же я заслужил такую честь? — Под кнопкой «стоп-двигатель» есть небольшая черная, видишь? Кивнув, я проскользил пальцем вниз с одной кнопки на вторую и нажал. Мотор тихо зарычал. Мое лицо не смогло скрыть детского восторга. Удивительно, как отличается байк от машины! — Но перед тем, как тронуться, объясню для чего рычаги и педали. Смотри, крольчонок, все просто. Небольшая железячка над правой ручкой — это передний тормоз, слева — сцепление. Теперь до педалей. Клаус немного отогнулся влево и я невольно последовал за ним. — Слева — переключатель передач. Один раз нажимаешь вниз и переходишь с нейтралки на первую. После будешь толкать вверх, если хочешь повысить передачу, и наоборот вниз — если снизить. Теперь до правой педали. Эйзенманн перенес опору направо и потянул меня за собой, придерживая байк ногой, чтобы тот не завалился. — Тут у нас задний тормоз. Ничего сложного. Все понятно, крольчонок, или повторить? — Понял, — закивал я, не уверен в том, что мой мозг сумел запомнить и обработать хоть что-то, кроме рук Эйзенманн на моей талии, таскающих меня со стороны в сторону. Я понимаю, что для него это ничего не значит. Что он привык зажимать новичков в офисе компании и ему не хватало совести делать это даже на работе! Но я же не они! Хотя нет, самое обидное здесь даже не то, что он явно переходит черту позволенного. Обидно здесь то, что он делает это, считая меня при этом ребенком. Несмышленым ребенком, которого можно немного помучить и потягать в свое удовольствие! — Тогда давай. Обхватывай своими пальчиками рычаги. Собрав всю силу воли, я не высказался о том, как это пошло прозвучало, чтобы не нарваться на еще одну пошлую шутку. Вместо этого я со всей силы сжал рычаги впереди, немного наклонившись вперед. Однако не успел я нарадоваться мимолетной свободе от Клауса, как он тут же наклонился за мной и обхватил своими ладонями мои. Если бы я не знал, что в Клауса Эйзенманна такая манера взаимодействовать со всем, что движется, подумал бы, что он флиртует. Его левая рука потянулась к рычагу — сцеплению — и зажала до упора. Левая нога мужчины проскользила вдоль моей штанины и нажала педаль вниз — Клаус включил первую передачу. Его правая рука сильнее обхватила мою ладонь и я без слов понял: пришло время стартовать. И, черт возьми, то ли действие наркотиков в крови, то ли адреналина от первой езды, но мое сердце радостно колотилось, желая вырваться наружу и воспарить. Клаус надел свой шлем и потянулся назад ко мне. Легким движением он закрыл стекло на моем шлеме, защищающее глаза от резких порывов ветра и дорожной пыли. Последним приготовлением он поднял боковую ножку. Теперь ничего не мешало долгожданному старту. — Выжимай газ, крольчонок. И я выжал. Медленно, не спеша, пока рука Эйзенманна зажимала сцепление, чтобы мы не улетели в кювет. Байк тихо тронулся с места. На первой передаче мы медленно выехали на трассу. Совершенно пустую в это время трассу, где нас не словит ни полиция и где я не врежусь в едущую навстречу машину. Клаус действительно все продумал, а я сомневался в нем. Когда дело доходит до исполнения, цепной пес Каттерфельда бросает шалости и начинает походить на мужчину своего возраста — взрослого и уравновешенного. — Я переключаю на вторую передачу. Немного разгонимся. — Хорошо, — пробурчал я себе под нос, сосредоточенный на спидометре, стрелка которого неустанно росла с каждым мгновением. И мне это нравилось. Нравилось, как мы разгоняемся, пока вдоль трассы лишь гул нашего мотора, ветра и падающих пожелтевших листьев. Так, словно весь мир перестает существовать. Мы не ехали быстро по сравнению с тем, как Эйзенманн катал меня в прошлый раз, но этого было достаточно, чтобы я невольно опускал взгляд с дороги на спидометр в каждую свободную минутку. Клаус поднял передачу до третьей, но выше нее не поднимался. Мужчина контролировал все и молча наблюдал за тем, как я привыкаю к его байку. К сцеплению, на котором держал пальцы. К газу, который пока что боюсь выжимать больше. К педалям, к которым я не достаю, но Эйзенманн разрешил поставить свои кроссовки на его, чтобы я чувствовал, когда он изменяет передачи. Медленно, но уверенно я запоминал не только, как управлять байком, но и трепещущее чувство от исполнения давней мечты. Мечты, которую я мог бы не исполнить, покончи я с собой в тот день. Вот что значит жизнь — медленное движение к тому, что ты хочешь. За плохим моментом всегда стоит хороший. Жизнь — череда таких моментов, и я был последним дураком, решив, что в тот день моя жизнь закончилась. Нет, она продолжается. И сколько бы я не страдал, всегда найдется момент, когда я буду чувствовать себя так — счастливо и безмятежно. Стоят ли этого все пережитые страдания? Определенно. Не знаю, сколько мы так катались и как далеко заехали вдоль по трассе, но нам стали попадаться больше машин и я невольно ощутил неуверенность в том, что выучил ранее. — Накатался? Хочешь назад поведу я? У нас еще осталось немного времени. Можем поехать по другой, более длинной дороге. Мы остановились на обочине, где-то за городом у гор. Не знаю, как далеко мы уехали от Мюнхена, но точно находились где-то за гранью цивилизованного мира. Прямо сейчас хотелось бы залезть обратно на байк укатиться так далеко из этого города, как только можно. Но со мной Клаус Эйзенманн. И вряд ли он этого позволит, как и не поймет мое желание сбежать. Ведь в его глазах я мальчишка, который посягает на его босса. Ведь в его глазах я хочу остаться в Мюнхене рядом с Рейнхольдом Каттерфельдом. Ведь он считает, что я могу сместить Джерома Эванса с места супруга и стать его вторым хозяином. Не удивлюсь, если в этом причина его любезности ко мне. Хочет задобрить меня, своего будущего второго хозяина. — Да, давайте вы. Слишком много машин. — Хорошо. И давай, заканчивай уже с этой формальной речью. — Но вы ведь мой учитель, — с насмешкой поддел я его, начав играть по правилам Клауса Эйзенманна. — И твой учитель приказывает говорить неформально, пока мы вдвоем. Ненавижу весь этот напускной официоз и аристократичность. Бесит. Удивительно. Рейнхольд Каттерфельд был образцом того, что Клаус, как говорит, так ненавидит! Он был собранным, немного напыщенным аристократом голубой крови. В отчете отца о Рейнхольде было черным по белому прописано его семейное древо. История никогда не была моим коньком, но Каттерфельды явно не просто семья, которая величает себя аристократами. У них глубокие древние корни и я даже не удивляюсь, почему Рейнхольд Каттерфельд такой хладнокровный и серьезный — это у него в крови. — Но вы ведь крутитесь в этих официозных и аристократических кругах, — пожал я плечами, озвучивая мысли. — Но это не мешает мне их презирать. Тебе ведь тоже все это не нравится, не так ли? Да, и никогда не нравилось. Я рожден в этом мире и принадлежу ему, но если бы был выбор, я бы жил обычной скучной жизнью простолюдина. Ходил на работу не в надежде соблазнить женатого мужчину, а просто для того, чтобы заработать деньги на еду и крышу над головой. У меня был бы парень, отношения с которым поддерживали бы меня на плаву лучше, чем наркотики. Да и сами наркотики… их бы не было, будь я обычным человеком. Мне бы не пришлось добровольно скатиться по этой скользкой дорожке, не имей я за спиной деньги, влияние и историю Кернов. — С чего вы взяли? — спросил я, не припоминая, когда я высказывался как-либо негативно о мире вокруг нас. — Скажем так, некоторое время я следил за крольчонком в компании. Ты ведь хотел стать ближе к боссу, вот и я подумал, что тебе нужно пройти мой тщательный отбор. Мне не показалось, что тебе так уж нравится работа в компании, да и общение со всеми теми снобами. Тебе больше по душе случайные знакомые в клубе. Я хорошо помню, каким ты был в том клубе. И какой ты сейчас. Клуб и байк — вот, что позволяет мне понять, что в остальное время ты врешь окружающим. Настоящий ты здесь и сейчас. С этой глупой улыбкой и довольной мордочкой, крольчонок. Как бы я не пытался скрыться за улыбкой, Клаус все видел. Возможно, дело в том, что раньше он знал фальшивую улыбку моей матери. Не сложно составить два плюс два… Он знает, что я ношу маску. Знает, что сейчас я настоящий перед ним, оголенный, как открытая книга. И дело не только в амфетамине, действие которого вызывает во мне желание открыться кому-то и воспарить от счастья. Нет, дело в в другом. Дело в давней мечте, которую этот мужчина сегодня помог осуществить. Дело в Эйзенманне, который несмотря на все предупреждения, нравится мне, как человек. Такому, как он, хочется открыться. — Поэтому да, я считаю, что ты такой же, как и я: живешь среди этих снобов и аристократов, но никогда не относил себя к ним. — Вы кое в чем ошибаетесь. Я тоже один из них. Во мне течет кровь Кернов и, как вы сами однажды сказали, Каттерфельдов по материнской линии. Клаус усмехнулся и начал протирать пальцем собравшуюся на шлеме пыль. — Нет, малыш, это ты ошибаешься. Кровь не определяет ровным счет ничегошеньки. Важно лишь то, кем ты сам себя чувствуешь и кем ты хочешь стать. Ему легко говорить, не имея за собой фамилию Керн и ее наследство. Легко, ведь уверен: Клаус с рождения знал, кем он хочет быть и кем ему суждено стать, а я… Я всю жизнь то и делал, что плыл по течению. Выбранная матерью школа, после отцом университет и место работы. У меня никогда не было выбора выбирать. Да что говорить? У никогда не чувствовал себя кем-то определенным! Все эти четыре года я учился на специальности, которая вовсе мне не подходит! Мне двадцать один, а я так и не нашел цели в жизни. У меня нет ни ориентира, ни друзей — ровным счетом ничего без денег и власти семьи. Клаус не понимает, как это чувствовать себя никем. Клаус не понимает, как это, не иметь ни малейшего предположение, кем стать. И никогда не поймет, ведь мы настолько разные, как небо и земля. — Ладно, Клаус, но только наедине. Викинг меня убьет, если узнает. — Он убьет тебя в любом случае за то, что ты согласился на мои уроки. Попрошу заметить — полностью бесплатные уроки с гарантированным результатом и учителем-красавчиком. Хах! Значит, он все-таки знал, что красив! Знал и пользовался во всю! — Что ж, учитель-красавчик, отвезешь меня к своему боссу? — Мне определенно нравится, как это звучит из твоих уст. Я искренне рассмеялся, не в силах остановиться. Да, как бы не пройдет ужин с Каттерфельдом в ближайшее время, я хорошо повеселился. Клаус помог мне развеяться и позабыться хотя бы на пару часов. Этого достаточно на сегодня, да и в принципе на целую неделю. Я уже привык, что моя жизнь состоит из сплошной боли и редких проблесков света. Этот проблеск света я сохраню в своей памяти надолго, ведь вряд ли в ближайшем времени появится еще один.