Аддиктивный синдром

Назад мы возвращались в полной тишине. Нет, вовсе не неловкой. Клаус сел поудобнее за руль и наслаждался безумной скоростью и порывами ветра, разбивающими об его шлем. Меня же в этот раз посади сзади и, вопреки ожиданиям, мне совершенно не было скучно. Держась за талию мужчины, я положил подбородок ему на плечо, как делал он ранее, и наблюдал за тем, как он обращается со своей малышечкой. Как его сильные руки крепко сжимают ручку газа и сцепления. Как кончики его ботинок легко переводят байк с одной передачи на вторую. Как наслаждается его тело от адреналина, который всколыхивает его тело каждый раз, когда стрелка спидометра достает почти до максимума… Я наблюдал за Клаусом Эйзенманном, пока в моей голове кружились сотни мыслей. О мужчине. О байке. О сложностях вождения. О Керна. О Викинге. О самом себе… Куча вопросов, но ни одного о Каттерфельде, к которому Клаус вез нас уж слишком стремительно. Так быстро, что у меня не было времени подготовиться, а моя голова никак не хотела сфокусироваться на скорой встрече. Все, что я мог — сильнее прижиматься к мужчине, надеясь не слететь с байка, и вдыхать свежий осенний воздух, который заставлял все волнения о будущем развеиваться позади. Мы приехали ровно к обозначенному времени. Я отодвинулся от мужчины и снял шлем. Попытался в его отражении привести прическу в порядок, но все было тщетно. Ветер и шлем полностью испортил мой вид. — Иди сюда, кисейная барышня. Сейчас будешь, как новенький, — насмешливо усмехнулся Клаус, заметив мои страдания. Он легко слез с байка и, как ребенка, развернул меня к себе. Его большая ладонь зарылась в мои темные волосы и сильно взъерошила. Его вторая рука помогла сделать идеально ровный боковой пробор и я невольно улыбнулся, заметив в отражении, как аккуратно все сделано. Удивительно, что он умел обращаться с волосами, хотя у самого было всего несколько сантиметров на голове, которые, я уверен, он бреет почти под ноль каждых полмесяца. Хотя не мог не отметить, ему безумно шла такая прическа. Заостряла внимание на мужественном лице и подчеркивала скулы. — Спасибо, — смущенно произнес я и кивнул. Клаус и так сделал слишком много для меня сегодня. Слишком много, не попросив ничего взамен. — А дворецкий сегодня не выйдет меня встречать? Я внимательнее присмотрелся ко входу в дом, но возле ворот было пусто. Лишь несколько людей Каттерфельда охраняли вход в поместье. Эйзенманн бросил взгляд в ту сторону и трое довольно крупных мужчину в то же мгновение выровнялись, как бывалые солдаты при виде командира. Кажется, Эйзенманна боялись собственные люди. — Тот старикашка… — недовольно протянул Клаус и забрал у меня из рук шлем. Запихнув тот в небольшой багажник, Эйзенманн вернулся ко мне и подал руку, помогая спрыгнуть с байка. — Скажем так, он на стороне Эванса в этой войне. Старик что-то нашел в этом мальчишке и вот уже десять лет печется о нем, как о собственном чаде. Должно быть, он услышал слухи, что бродят по поместью, вот и встал на дыбы. — Какие слухи? — тихо спросил я, инстинктивно напрягшись. — Да знаешь, мерзкие такие тут начали бродить. Мужчина скривился и его шрам невольно растянулся, заставляя меня вспомнить о нем. Когда мы вместе, я совершенно забываю об его увечье, принимая его, как одну из неизменных частей цепного пса Каттерфельда. — Будто босс сильно сблизился с тобой на прошлом ужине. Теперь между слугами, да и моими людьми ходят слухи, будто босс бросит Эванса и поставит тебя на его место. Каждый выбирает, чью сторону занять. И знаешь, крольчонок, это забавно, если знать, что босс вряд ли расстанется с кошаком. Странно, что он уже второй раз зовет тебя на ужин. Может, пытается вызвать ревность Эванса? Клаус призадумался, сложив перед собой руки. Он будто почувствовал, что те трое телохранителей снова начали переговариваться между собой, и недовольно зыркнул в их сторону. Все трое в одно мгновение позакрывали рты. Наверняка не могли дождаться возможности обсудить встречу босса с сыном Бена Керна уже во второй раз. — А ты не знаешь, почему твой босс вдруг позвал меня во второй раз? — спросил я у Клауса, озвучивая собственные мысли. — А мне-то откуда знать? — Мне казалось, что ты близок с Каттерфельдом. — Крольчонок, ты забываешься, — рассмеялся Эйзенманн и немного нагнулся, чтобы прошептать мне на ухо. — Я пес Рейнхольда Каттерфельда, а не его психотерапевт. Я выполняю грязную работу и целую ему ноги, но не выслушиваю его сопли о личной жизни. Не думал, что Клаус и сам называет себя псом! Одно дело, когда это говорят за спиной, но другое, когда ты и сам так думаешь… Но что-то в этом было, безусловно. Клаус четко провел черту между работой и боссом, не пересекая ее, как бы не был привязан. Они не друзья. Они — пес и хозяин. Клаус может сколько угодно лаять, но Каттерфельд всегда будет решать, исходя из собственных причин и взглядов. Раньше я не задумывался об этом, но даже молчаливое согласие Клауса принять меня на роль второго хозяина семьи Каттерфельд… Дело в том, что Эйзенманн не сделал ровным счетом ничего, чтобы помочь мне приблизиться к боссу. Он лишь сказал, что не будет мешать, а боссу уже самому решать оставлять Эванса или повестись на меня. Поэтому я могу судить следующее: Клаус Эйзенманн знает Рейнхольда Каттерфельда от и до. — Действительно глупые слухи, — произнес я, напялив лживую улыбку до ушей. Глупые слухи, которые отчасти были правдой. Мы с Каттерфельдом сильно сблизились в прошлую встречу, вот только… Из нас двоих лишь я хранил воспоминания той роковой ночи. Прошла неделя, может, Каттерфельд сумел вспомнить? Интересно, что бы он сделал, узнав правду? Подумал бы, что опьянел и совершил ошибку? Или бы сразу понял, что против него построили заговор с целью свержения?.. Что бы он сделал со мной? Послал бы Эйзенманна покончить с предателем? Или быть может моя казнь случится уже сегодня?.. Умереть от этих красивых татуированных рук было бы не так ужасно… — Раз старик наотрез отказался коммуницировать с тобой, придется мне стать твоим сопровождающим. Клаус театрально склонил голову и подал руку. — Но ты ведь не любишь весь этот официоз, — напомнил я Эйзенманну его же отношение к хорошим манерам. — Могу сопроводить под ручку, а могу закинуть на плечо и понести. Выбирай, крольчонок. — Ты так не сделаешь, — нервно усмехнулся я, и в тот же момент Клаус потянулся ко мне. Я вовремя отшатнулся, чтобы он не достал до меня. — Ладно! Хорошо! Под руку! Я потянулся к мужчине и оплел его руку своей. Черт возьми! Только рядом с Клаусом я действительно становлюсь похожим на ребенка! В жизни бы никогда не взял вот так под руку кого-либо! Я ведь мужчина в конце концов, а не кисейная барышня, которой величал меня Эйзенманн! Мужчина громко хохотнул, и мы направились ко входу на территорию поместья. У ворот Клаус остановился и бросил ключи от байка одному из телохранителей. Тот кротко кивнул головой, не сказав ничего в ответ. Мы шагнули на территорию Каттерфельдов и огромная металлическая дверь за нами захлопнулась. Мы шли медленно. Клаус давал мне возможность сделать то, что не дал в свое время дворецкий, — рассмотреть окрестности поместья. Рядом с широкой тропинкой из брусчатки располагалась заасфальтированная небольшая дорога для машин, которая заканчивалась аж у поместья. Машина подъезжала к дому, делала небольшой круг вокруг кругообразной клумбы с фонтанчиком и выезжала на выход тем же путем. В поместье Кернов была похожая схема, поэтому я и не обратил внимание на это в прошлый раз. Мы шагали по брусчатке, а вокруг нас располагался огромный сад. С одной стороны — сад с небольшой оранжерее, которую не сразу видно за высокими яблочными деревьями, с другой — искусственно выкопанное озеро со старой беседкой. Поместье Каттерфельдов располагалось в самом конце и, честно говоря, мы шли целых несколько минут, чтобы добраться до него. Территория была действительно огромной и я представить не мог, что находится на заднем дворе и где она заканчивается. Поднявшись по высокими ступенькам к огромной деревянной двери — центральному входу — Клаус потянул ее на себя и театрально сделал поклон. — Господин крольчонок первый. Честно, если бы сейчас меня не одолевала паника из-за встречи с Каттерфельдом, я бы ответил ему что-то едкое. Наркотики все еще бушевали в моей крови, вызывая бурную реакцию, поэтому я приложил все усилия, чтобы смолчать. Через силу заткнул себя, проглотив раздражение. Прошмыгнув в дом, я хотел было направиться к столовой, где, очевидно, меня уже ожидали, но инстинктивно остановился. Развернулся и посмотрел на Эйзенманна. — Ты сказал, что проводишь меня. — Я вижу, у тебя нет проблем с нахождением места назначения. Больше я не нужен. Я и так потратил много драгоценного времени на тебя. Клаус пожал плечами и, махнув рукой на прощание, закрыл за собой двери, оставив меня один на один в огромном враждебном поместье. Лучше бы он не уходил. Я встряхнулся, напялил на себя глупую улыбку влюбленного мальчишки и направился в сторону северного крыла. В столовой, как и думал, было оживленно. Слуги накрывали на стол, пока Каттерфельд неизменно читал что-то в планшете, не обращая внимание на творящийся хаос вокруг. Один из слуг заметил меня и прокашлялся, обращая внимание господина на гостя. Каттерфельд поднял взгляд и мы встретились глазами. Моя улыбка дрогнула. Не передать словами, какую боль я испытал. Боль, которая пронзила мое тело, мигом выбив из меня весь воздух… Он делал это жестко, сильно, без остановки, даже не дав времени привыкнуть. Казалось, я умру от этой чертовой жгучей боли. Умру каждый раз, когда он больно кусает меня за шею, подобно животному. Умру, когда резко входит в меня до самого основания, а после ласково шепчет имя мужа, оставляя засосы вдоль спины… Я скулил, подобно умирающему животному. Хватался за подушку до побледневших костяшек, крепко прикрывая глаза, когда становилось вовсе невыносимо… «Мой маленький котенок…» Непроизвольно сглотнув, я выдавил из себя настолько приветливую улыбку, какую только могло мое искалеченное тело. — Доброго вечера, мистер Каттерфельд, — произнес я, направляясь в его сторону. — Спасибо за приглашение. — Доброго, — кивнул он мне и протянул руку, но так и не поднялся с места. Я пожал ее в ответ и отвел взгляд в поисках своего места. В этот раз место для гостя накрыли слева от хозяйского места. Однако не это так меня удивило. Нет, вовсе не расположение моего столового набора. Дело в том, что стол был накрыт на двоих. Меня и его. — Мистера Эванса с нами не будет? — задал я глупый, но очевидный вопрос. Вопрос, на который мне требовался внятный и четкий ответ, ведь… Я не знал, как посмотреть в глаза этому человеку. В его доме. С его мужем за одним столом. Я уверен, Эванс знает о моем прибытии. Знает так хорошо, как и то, что случилось той ночью. Что бы кто обо мне не думал, я не настолько бесстыжий. К сожалению, я очень совестный человек и из-за этого мне в миллионы раз сложнее встретиться с человеком, чью жизнь я постепенно разрушаю своим присутствием. Вина за случившееся… Она будет преследовать меня вечно. — Нет, Джером сегодня… занят. «Занят». Да, еще бы он занят. Скорее прячется в своей комнате, потому что вовсе потерял надежду в этом браке. А может просто не считает должным присутствовать на встрече мужа с любовником. Кто же его знает, что у голове этого человека после увиденного… Честно говоря, я не понимаю Каттерфельда. Он любил супруга — это общеизвестный факт, но зачем позвал меня на ужин снова? Ладно бы, ограничился одним разом. Хотел вызвать ревность после затянувшейся ссоры, я все понимаю. Нельзя отрицать того, что он продолжает любить мужа. Я прекрасно помнил это «мой маленький котенок», которым он звал Джерома, когда беспощадно вжимал меня в постель. Да, он любил его несмотря на ссоры и разногласия, но позвать меня во второй раз? Было бы слишком глупо предположить, что Рейнхольд Каттерфельд проникся мной. Конечно, Викинг сделал из меня почти что идеальный типаж Каттерфельда, считай что второго Джерома Эванса, но это лишь внешне. Вряд ли Каттерфельд повелся бы на меня — такого молодого, неразумного и глупого. Дело в другом. Я нужен ему для чего-то. Собирается ли он использовать меня в своей игре против Тобиаса Каттерфельда? Может, он прекрасно знает, что я всего лишь пешка и хочет сыграть партию с помощью ничего не понимающего меня? Может, он вспомнил о той ночи и теперь хочет выстроить защиту против скоро нападения? Может, поэтому Эванса сегодня нет? Может, Каттерфельд лишь пытается защитить любимого, отстранив подальше от меня?.. Что-то во всем этом было не так, и пока что я не понимал — что именно. Пешка на то и пешка, чтобы не иметь возможности взглянуть на поле битвы и увидеть картину целиком. Слуги расставили еду на стол и покинули столовую, оставляя нас наедине. Как же чертовски неловко в одночасье стало! Лишь звук вилок об тарелки скрашивал тишину. Поэтому я решил все брать в свои руки. Как бы не хотел использовать меня Каттерфельд, мне нужно выбить еще несколько встреч. Тогда с помощью Викинга я пущу еще больше слухов по компании и поместью, чтобы они точно достали ушей Эванса. Покажу ему, что для него нет места в семье Каттерфельд. Только так отец будет доволен. Только так я обрету свободу. — Мистер Каттерфельд… — протянул я, перебирая в голове список заранее приготовленных тем. — Что это за часы? — внезапно спросил мужчина, перебив меня. Я опустил вилку и приподнял руку, показывая Каттерфельду украшение на запястье. — Что-то знакомое. — Вы подарили мне их на совершеннолетие. — Patek Philippe, — кивнул мужчина, смутно припоминая. — У меня есть похожие. Мне очень нравятся некоторые модели этой фирмы. Когда Джером стал руководителем отдела, я подарил ему их, но он не часто их носит. Не любит дорогих вещей. А Эберхарду совсем недавно вручил детскую модель. Он без ума от них. Носит, не снимая. Всего на мгновение, одно небольшое, едва заметное, уголок губ мужчины приподнялся, когда он вспомнил о родных. Этого было мало, чтобы заметил посторонний, но не для меня. Ведь я не был посторонним. Ведь я следил за каждым движением мужчины. За каждым изменением в его движениях или на лице. И это было одно из них. Хладнокровный торговец оружием, больше походивший за ядовитого змея, оказался обычным человеком, который радовался воспоминаниям о сыне и любимом. — Я тоже люблю часы. — Ложь сорвалась с моих губ легко и просто. Оставалось приправить ее правдой, чтобы плотоядный хищник не учуял неладное. — Но предпочитаю бижутерию. Боюсь потерять ценные вещи. Даже эти часы немного разбил, как видите. — Ты прав: драгоценности легко и жалко потерять. Как ты должно быть заметил, я не ношу обручального кольца. Несколько раз потерял его и с трудом сумел найти. Как бы ювелир не уменьшал его до размеров моего пальца, ничего не получалось. Оно соскальзывает, и я предполагаю, что дело в сплаве, ведь фамильная печатка еще ни разу не слетала. Каттерфельд приподнял руку и быстро показал мне кольцо с выгравированным на большом камне рисунком. — Бен еще не передал кольцо? Тебе ведь уже исполнилось двадцать, не так ли? Самое время обозначить наследника. Двадцать один. Двадцать два мне исполнится уже в декабре, но отец никогда и ни за что не отдаст мне фамильную драгоценность, передаваемую из поколения в поколение наследникам рода. В его глазах я никогда не был и не стану достойным этого кольца. В его глазах я лишь посредник, который должен дать жизнь настоящему наследнику Кернов. — Отец… — пробубнил я под нос, пытаясь придумать, что ответить. Можно ли мне рассказывать о реалиях своих отношений с отцом? Эйзенманн уже знает, что у нас с Беном Керном не все гладко. Не удивлюсь, если цепной пес рассказал хозяину, как обстоят дела, а Каттерфельд решил устроить мне проверку. Если все так, то лучше сказать правду. Хотя бы малую ее часть. — Отец не воспринимает меня в роли наследника, — мотнул я головой и легко пожал плечами. На моем лице заиграла фальшивая улыбка, которую Каттерфельд должен был понять так: Отто Керну плевать на власть. Так оно и было. — Уверен, вы слышали о моей матери и отношениях родителей… Скажем так, из-за мамы отец никогда не поставит меня во главе. Я уже давно свыкся с мыслью. Что ж, это было правдой. Когда-то, до эры наркотиков, я бережно хранил надежду, что отец увидит во мне наследника. Рассмотрит меня, а не Анке Бернтольд в моих чертах. Несколько лет назад я окончательно потерял эту надежду, вверив решение всех своих душевных терзаний наркотикам. Мне никогда не стать наследником. Я лишь кровь от крови Бена Керна, которую нужно передать следующему, более подходящему поколению. — Все мы слышали об участи твоей матери, — серьезно произнес мужчина и нахмурил брови. — Не знаю, слышал ли ты эту историю, но это мой мой отец был тем, кому нужен был семейный банк Бернтольдов. В каком-то смысле он ответственен за то, что твоя мать связалась с Беном и родился ты… Я не знал об этой истории, как и о нашей с матерью связи с Каттерфельдами, до того, как Клаус Эйзенманн не поведал мне за бокалом коктейля. Я не знал столь многое об отношениях собственных родителей, а еще больше — позабыл с течением времени. И вот сейчас, спустя шесть лет после смерти матери я начинаю деталь за деталью собирать разбитую вазу воедино. Каттерфельды — мои очень дальние родственники, кто знает в каком колене. Каттерфельды уничтожили мою маму, позарившись на единственное, что ей было дорого. С одним из Каттерфельдов меня заставили переспать, чтобы к власти мог прийти другой Каттерфельд, и воцарилось былое устройство мира, в котором насильно отбирать последнее наследство юных девушек — привычное дело. Мир, в котором я жил, оказался еще более запутанным, если немного заглянуть в его чащи. — Я никогда не задумывался об этом с такой стороны, Отто. Я могу искупить вину отца и помочь вернуть банк тебе, раз уж у вас напряженные отношения с Беном. Мужчина потянулся к стакану с коньяком и немного отхлебнул, не переставая изучать меня взглядом. Слишком настойчиво, ожидая ответа. Не верилось, что этот мужчина, истерзавший мое тело неделей ранее, был способен на такое милосердие. — Поздно. Банк обанкротился давным-давно. Наследие моей матери уже не спасти. Обанкротил ли мой отец его специально или так сложились обстоятельства — я не знаю, однако неизменным останется то, что утраченного не вернуть. — Жаль. Больше мы с Каттерфельдом не говорили на тему наследства Кернов и моей матери, словно это стало запретной темой. Я же в свою очередь не лез расспросами в его личную жизнь и отношения с супругом. Мы нашли золотую средину — бизнес. Я неустанно рассказывал о делах отдела, людях, которых встречал в офисе и всем, что только могло прийти на ум. Удивительно, но к концу ужина мне даже понравилась наша беседа. Когда речь зашла о делах компании, не пришлось напрягать мозги и придумывать ложь. В отличие от прошлого ужина, где Каттерфельд был больше увлечен созерцанием своего мужа, в этот раз он действительно показался заинтересованным беседой со мной. Его волновали дела в компании и взаимоотношения работников в офисе, даже таких незначительных, как я — стажеров. Было заметно: Рейнхольд Каттерфельд был готов продать душу за компанию — настолько ему был дорог семейный бизнес, передающийся уже не первое поколение. И я даже представить боюсь, что испытает этот мужчина, когда Тобиас Каттерфельд уже через полтора месяца отберет его у него. Он будет разбит. Уничтожен. И ведь это не считая того, что вместе с компанией Рейнхольд потеряет еще и мужа с ребенком! Раньше я считал этого человека монстром, но правда в том, что монстром в его истории был я. Я, который опоил и буквально изнасиловал ничего не понимающего мужчину. Я, который заставил его любимого это увидеть. Я, который разрушил брак и крепкую семью… Монстр здесь я. Я злодей этой истории. И мне же нести наказание, когда сказке придет конец и зло заставят исчезнуть. На стол подали десерт. Настолько вкусный, что я позабыл о всяких манерах и уплетал за две щеки, запивая каким-то терпким вином. Оно мне откровенно не нравилось, но я лишь улыбался, заверяя хозяина дома, что ужин просто идеальный и сам я в восторге. Вдруг я услышал тонкий детский голосок, спускающийся со второго этажа вниз по мраморной лестнице. Я развернулся на голос и заметил мальчика. Я видел Эберхарда Каттерфельда десятки раз на фотографиях в досье, которое дал отец на Каттерфельда, поэтому мгновенно узнал его в пятилетнем ребенке. Светловолосый мальчик с такими же ярко-голубыми глазами, как и у отца. Да и не только глаза, он весь был словно маленькая копия Каттерфельда! Лишь вместо отцовских скул пока еще виднелась мягкая округлость щечек. Мальчик был просто очаровательным. Настолько милым, что так и хотелось пожмякать. — Эберхард, — позвал Каттерфельд сына и малыш тотчас рванул в столовую, остановившись в нескольких шагах от папы. — Хотел тебя познакомить. Это Отто Керн. Он теперь будет часто бывать у нас дома. Часто?.. Что ж, кажется, я сумел выбить еще несколько встреч. Все идет, как нельзя, хорошо. — Эберхард Каттерфельд, приятно познакомиться, — пролепетал мальчишка и протянул мне руку. — И мне приятно, — искренне улыбнулся я, пытаясь не рассмеяться от того, как сильно малыш схватил мою ладонь и начал трусить. Такой маленький, такой милый, а уже строит из себя взрослого. Очаровательно. — Идешь к папе? — спросил Каттерфельд, обратив на себя внимание сына, который уж слишком пристально рассматривал меня. — Да. Кстати, отец, ты обещал мне, что помиришься с папой. Почему ты еще этого не сделал? Я не смог не заметить, как в мгновение лицо мужчины переменилось. — У нас гости, Эберхард — напомнил мужчина сыну о том, что при посторонних личные дела обсуждать некультурно. — Ты уже ужинал? Если нет, то можешь садиться с нами, если да — то иди к папе. — Ужинал. В последний раз с подозрением посмотрев на меня, малыш убежал в сторону второй лестницы, которая вела в северное крыло. То, как смотрел на меня этот ребенок… Может, у меня паранойя, но, как мне кажется, он что-то понял. Вряд ли бы Эванс рассказал пятилетнему ребенку в чем суть измены и почему родители в ссоре, но этот смышленый малыш сам догадался и сделал соответствующие выводы. Он смотрел на меня с презрением, хотя вряд ли понимал, что это за чувство. Эберхард инстинктивно ощутил потребность защитить свою семью от распада. Защитить своего любимого папу Джерома. Защитить Каттерфельдов от меня. Маленький наследник, который с детства был готов сделать все ради семьи. Таким хотел видеть меня отец? Таким бы я был, если бы мама не отгородила меня от дел семьи Керн? — Он такой взрослый. — В конце ноября исполнится шесть. Я все еще помню тот день, когда мы с Джеромом решились на ребенка, словно это было вчера… Эванс и сын были всем в жизни Рейнхольда Каттерфельда. Больше чем компания, о которой он так заботится. Больше, чем другие люди, деньги или связи. Как бы мужчина не пытался скрыть настоящие эмоции за маской, они все выползают наружу, стоит лишь Рейнхольду услышать о членах семьи. — Вы очень любите сына, — не мог не отметить я. Каттерфельд не ответил. Его ответ можно было бы счесть за слабость, но по глазам было все понятно: он и правда очень любит этого ребенка. Как бы его тон не был строг в общении с Эберхардом. Как бы жестоко он его не воспитывал. Этого ребенка любят в этом доме. И я… Я завидую пятилетнему мальчишке. Я тоже хочу дом, в котором меня любят… Сердце больно кольнуло, и я заставил себя забыть об этом. Вскоре ужин подошел к концу и подошло время прощаться. Каттерфельд провел меня к выходу, не переставая сетовать о том, куда же делся Генрих. Должно быть, мужчина не в курсе, что их старый дворецкий принципиально решил не обслуживать меня. — Послезавтра в то же время. Хочу познакомить тебя с сыном поближе. — Буду рад провести с вами время, — обрадовался я тому, что получил столь желаемое моим отцом приглашение на следующий ужин. Приглашение в мир Рейнхольда Каттерфельда, чтобы навсегда его разрушить. Я бросил взгляд в сторону ворот и заметил краем глаза стоящего под фонарем Викинга. Даже на расстоянии в десятки метров я мог ощутить его недовольство. Наверняка ему уже доложили о том, что я был наедине с Эйзенманном целых два часа без присмотра. Наверняка меня ждет хорошая взбучка на тему безопасности. — И Отто, — позвал меня мужчина, положив руку мне на плечо. Я поднял удивленный взгляд на Каттерфельда. Он никогда не приближался ко мне настолько близко, не считая случая под наркотиками. — Ты хороший ребенок, поэтому должен понимать, что дальше совместных трапез мы не зайдем. Если у тебя есть какие-то надежды в отношении меня, лучше сразу с ними проститься. Иными словами он говорит: «У меня на тебя планы.» Почему я так думаю? Все просто: Каттерфельд только что в открытую заявил, что приглашает меня к себе в дом и мир, но при этом не испытывает ко мне чувств и мне таких не желает. Я нужен ему. Почему? Вот хороший вопрос. Как я предположил ранее, может он знает о плане моего отца и своего дяди, поэтому решил тоже использовать меня в роли уже своей пешки? А может у него другие причины? Может, своим благоволением моей персоне, хочет показать, что Керны на его стороне?.. Бог его знает причины, которым следует этот мужчина. В любом случае, я продолжу исполнять то, что от меня просят: буду находиться рядом с Каттерфельдом и постепенно показывать Эвансу, что его эре пришел конец. У меня не было шанса выбрать сторону. Я знаю, что та сторона, на которой я сейчас нахожусь, неправильная, плохая и злая. Победа этой стороны принесет в мир хаос и разрушение, но… Лишь когда эта сторона победит, я смогу обрести долгожданную свободу. Вопрос только в том: не потеряю ли я самого себя в этой войне?