Аддиктивный синдром

«Рейнхольда нужно отвлекать, пока я буду обрабатывать Джерома… Набивайся к ним в дом. Показывай Джерому, что больше ему там не место. Будет неплохо ко всему прочему подговорить слуг встать на твою сторону. Просто крутись возле Каттерфельда. Пусть в обществе сложится впечатление, что он и правда завел любовника.» Повинуясь приказу Тобиаса Каттерфельда, я шаг за шагом укреплял свое положение в семье Каттерфельд, отодвигая Эванса на второй план. Во многом помогал Викинг благодаря его авторитету и позиции в семье. Работая двойным агентом, он с легкостью подговорил слуг перейти на мою сторону. Как сказал сам мужчина, это далось несложно. Слуги поместья Каттерфельд быстро просекли, что раз уж я так часто стал бывать в доме, наедине с их хозяином, власть в доме медленно меняет полюса. Единственным препятствием стал дворецкий. Когда я приходил в поместье, он отказывался от всех своих обязанностей. Приказывал слугам не накрывать на меня. Не впускал в дом, закрывая входные двери на замок, даже когда на улице шел ужаснейший ливень. Мне приходилось часами сидеть на мраморных ступеньках у входа, пока меня не находил Викинг или Эйзенманн. Говоря о последнем… Клаус действовал так, как и обещал. Прямо никогда не вступался за меня, но помогал справиться с кознями старого дворецкого, стоило заметить, что его босс взаправду заинтересовался моей персоной. Кроме этого, я заметил еще и изменившееся отношение людей Каттерфельд ко мне. Телохранители относились ко мне с немалой долей уважения. Намного большим уважением, чем я когда-либо мог просить от людей собственной семьи. Помог ли мне с этим Викинг или Клаус, я не был уверен, но был счастлив, что на моей стороне есть люди, готовые помочь, даже если я не просил… А вот на стороне Джерома Эванса лояльных людей становилось все меньше и меньше с каждым днем. Слуги перестали убираться в его комнате. В офисе тоже пошли слухи о любовнике Каттерфельда, что стремительно разрушали устоявшуюся власть Эванса. И я… я не мог отрицать ответственность за это. Прошел месяц с тех пор, как Каттерфельд открыл для меня вход в поместье, и за это время изменилось столь многое. Этот дом, этот каменный замок, который раньше снился мне в кошмарах из-за проведенной с Рейнхольдом ночи, стал мне роднее собственного дома. И дело не только в том, что бывал я здесь чаще, чем в поместье Кернов. Дело в Каттерфельде. Дело в этом мужчине, которого я когда-то звал монстром. Он… С каждым ужином или обедом, с каждой беседой или подарком, который он подносил мне, я все лучше и лучше узнавал нелюдимого мужчину, которого окружающие боялись до дрожи в коленях. Рейнхольд не был страшен. Он властен и любил, когда все идет по заведенным правилам и его плану. Он ненавидел сюрпризов или неповиновения, потому что был таким человеком — до чертиков пунктуальным педантов. И мне нравилось это в нем. Нравилось, как он четко знает, что хочет видеть в своей жизни и требует это от других. Нравилось, как он лестно хвалил меня за то, что я всегда прихожу вовремя, и одобрительно кивает, когда я исполняю или говорю то, что он желает от меня услышать. Да, пускай наши встречи с Рейнхольдом не длились дольше часа, а иногда и вовсе прерывались в самом начале из-за внезапно появившихся неотложных дел, я проникся им. У нас не было физического контакта. Лишь короткие разговоры о всем, что приходило мне на ум. Не важно, считал ли он меня интересным собеседником или лишь делал вид, что ему интересно, но он был первым человеком, который выслушивал весь бред, что приходил мне на ум, не беря в расчет Викинга. Со временем я забыл о темах для бесед, написанных Викингов. Мы говорили о том, что было интересно мне и ему. И мне действительно начали нравится эти темы. Как и сам мужчина. Это чувство было странным. Иррациональным с точки зрения и воспоминаний о том, что я опоил мужчину в первую же встречу, однако… Он начал мне нравиться. Как человек и, пожалуй, как мужчина. У нас была огромная разница в возрасте, что казалась мне пропастью, как только я услышал приказ соблазнить этого человека, но теперь… Господи, я понимал, почему за Рейнхольд Каттерфельдом убивались все, когда тот был холостяком. Рейнхольд умный, своеобразный и привлекательный в своей холодности. Ко всему прочему он был высоким, красивым и богатым. Кому это может не понравится?! Я пал под его чарами. Никакого физического контакта, никаких комплиментов в мою сторону, ничего, чтобы мало-мальски намекало о его симпатии ко мне, и все же я пропитался им так же быстро, как моя одежда под проливным осенним дождем, когда я сидел под закрытыми дверями поместья Каттерфельд. Я не понимал, что со мной происходит. Не понимал, почему со всех мужчин, что крутятся вокруг меня, я зациклился именно на человеке, чью жизнь я должен разрушить! И все же, любовь она такая — приходит внезапно, когда ее не ждут. Она настигла меня, как цунами, а я не заметил, как вода отбывает от берега. Она накрыла меня и я захлебнулся в чувстве первой влюбленности, забывая о моей миссии и цели. А в то время часики тикали. Наступил ноябрь. За мимолетными встречами с Рейнхольдом я совершенно потерял счет времени. Подступало время, когда Бен Керн и Тобиас Каттерфельд раз и навсегда положат конец мужчине, который мне… Который мне нравится. — На следующей недели состоится мероприятие в честь юбилея благотворительного фонда Каттерфельд. Я хотел бы, чтобы ты присутствовал. Одну из наших многочисленных встреч с Каттерфельдом прервали его дела. Он извинился, что так стало случаться все чаще в наши встречи, но перед тем, как уйти, огорошил меня этим предложением. Ну, как огорошил. Отец еще за месяц оповестил меня о вечеринке и настойчиво пожелал, чтобы я был там вместе с Каттерфельдом. Как идеально все сложилось. Мне даже не пришлось выбивать предложение. Иногда мне кажется, что в моей миссии нет никаких препятствий. Судьба словно нарочно подводит меня к финалу. Вопрос лишь в том: счастливому ли?.. — Я с радостью буду вашим партнером, — воодушевленно произнес я, пытаясь унять всколыхнувшееся сердцебиение. Оно все чаще сбивалось, стоило мужчине оказаться в радиусе моего зрения. Мое бедное больное сердце не выдерживало его присутствия. — Со мной будет супруг, — резко оборвал все мои надежды мужчина. Упоминания об Эвансе из уст мужчины каждый раз резали меня по живому. Я понимал, что глупо чувствовать ревность к человеку, брак которого я разрушил, но не мог заставить себя думать иначе. С растущей привязанностью к Рейнхольду ревность к Джерому лишь усиливалась. Как бы я не пытался бороться с ней, это едкое чувство захлестывало меня все сильнее и сильнее. А ведь Рейнхольд любил мужа. Любил, несмотря на все наши встречи. Любил по-прежнему так же сильно и пытался вернуться его расположение, тогда как Эванс с каждым услышанным слухом безвозвратно отдалялся от супруга. Викинг радостно сообщил мне, что они уже два месяца не то что не спят вместе, даже не встречаются! Живут под одной крышей, воспитывают одного ребенка, но отдалятся, потому что Эванс упорно избегает Каттерфельда. Мне это лишь на руку, но… Если бы только Каттерфельд посмотрел на меня. Если бы он хоть взглянул на меня так, как на супруга. Если бы хоть раз в его словах обо мне пролетела та едва уловимая нежность, когда он произносит имя Джерома. Если бы… Почему всегда Эванс, а не я? Чем я хуже? Потому что я наркоман? Но ведь никто даже не знает о моей зависимости! Отец постарался, чтобы о ней не прознали любопытные уши! А ведь я… я бы действительно бросил ради Рейнхольда. Если бы он принял меня, если бы дал хоть толику надежды, я бы из кожи вон вылез, но попрощался бы с амфетамином. Даже сейчас ради идеального внешнего вида я принимал все меньше и меньше наркотиков, лишь бы понравиться объекту симпатии. Попросил Викинга ставить те капельницы лишь раз в полторы недели, чтобы медленно слезть с иглы, как и советовала Сабина Вагнер! Впервые в жизни появилась причина, ради которой я готов остановиться. Окончательно и бесповоротно слезть с наркотической иглы ради другого человека. Однако его сердце принадлежит другому. — Тебе полезно сходить на подобного рода мероприятие, если в будущем хочешь стать главой семьи. Познакомишься с новыми людьми, а я подскажу с кем стоит заводить связи. Главой семьи? Неужели?.. Да нет, это ведь глупо, да? Рейнхольд Каттерфельд не может желать сместить моего отца и поставить на его место меня, ведь так?! Это чертовски неразумно, ведь кто я такой? Неразумный ребенок без опыта, связей и поддержки семьи! Было бы просто сместить отца, имей я хоть несколько верных людей, но у меня есть только Викинг. Викинг, который лоялен моему отцу с самой молодости! Если Каттерфельд думает, что у меня получится, то очень ошибается. Быть может вот она — его причина держать меня так близко к себе. Желает собственными руками создать марионеточного главу Кернов. Однако, как не посмотри, я неподходящая кандидатура. На этом наш разговор был окончен. Эйзенманн встретил меня у входа и обрадовал, что сегодня ему поручили вернуть меня в целостности и сохранности домой. Викинг выполняет какие-то поручения для моего отца в поместье, поэтому я встречу его уже там. Что ж, я был рад Клаусу. Рад ему, ведь это значило, что сегодня меня ждет очередная возможность прокатиться на его малышечке. Викинг стал редко забирать меня. У него появилось больше дел накануне свержения Каттерфельда и, как он посетовал, его и самого не радует то, что со мной везде таскается Эйзенманн. Этого я тоже не мог понять. Почему меня не могли поручить кому-то менее занятому и важному? Клаус постоянно жалуется, что ему не хватает времени, и все же при каждой нашей встрече проводит со мной, как минимум час. Не говоря уже о том, что я самостоятельный мальчик и как-то могу добраться домой в одиночку. Идти не так уж далеко, а денег на такси теперь у меня хватает с лихвой. Наши уроки вождения продолжались. Через полмесяца и сдачи устных экзаменов, Клаус доверил мне сесть за руль, пообещав за небольшую царапину искромсать меня на кусочки. Конечно, я боялся, но желание ездить было сильнее, чем страх перед цепным псом Каттерфельда. С ним никогда не понятно, шутит ли он об убийстве или просто насмехается над моим страхом. — Запрыгивай, крольчонок. У меня есть полчаса свободного времени. Сделаем небольшой кружочек и попрыгаешь к своему папочке. «Папочке» — так Клаус называл Викинга. Мой папочка очень боялся, что большой и ужасный цербер сделает что-то со мной, поэтому не раз приседал и Эйзенманну, и мне самому на уши насчет уроков вождения. Ему очень не нравилось наше сближение в виду езды, к тому же Викинг чертовски боялся, что я могу пораниться или разбиться. Конечно, я понимал его опасения и клятвенно заверил, что больше положенного для начинающих разгоняться не буду. Эту же клятву я нарушил на второй раз, как сел за руль. Азарт разогнаться до скорости света оказался сильнее, чем страх получить выговор от Викинга. — Только не говори, что ты опять взял… — не успел я договорить, как Клаус надел на меня шлем. Голубой шлем с ярким принтом морковок. Не знаю, где он его раздобыл, но ездил я только в нем. Честно, он издевался надо мной, как мог! Шутки надо мной неимоверно доставляли ему! В свою очередь, я тоже начал издеваться над Клаусом, щекоча его нервишки. Его до ужаса бесило, когда я сильно разгонялся на людных трассах или шел в обгон. Ужасно бесило, а я испытывал от этого невероятное удовольствие. Сродни с тем, что дарят первые минуты прихода. — Ненавижу тебя, — пробубнил я себе под нос, но залез на байк. — Ох, малыш, мы это уже проходили, — заливисто рассмеялся мужчина и натянут на себя черный лакированный шлем без намека на какой-либо принт. — Давай, время тикает! Я словил ключи, любезно брошенные мужчиной, завел байк и мы поехали в противоположную сторону от поместья. Обычно мы делали большой круг по объездной старой трассе, где машин меньше, а после возвращались в поместье Кернов или Каттерфельдов. Сегодня, не изменяя традиции, мы следовали привычному маршруту. Вождение стало моей отдушиной и столь нужной хваткой свежего воздуха между домом, работой и поместьем Каттерфельдов. Езда освежала мысли и Клаус не мешал мне в это время, хотя я прекрасно знал, что наши шлемы имеют настроенную друг на друга передачу связи и микрофоны. Все, что бы я не сказал, услышал бы Эйзенманн. Однако зачастую я молчал, как и сам мужчина. Я — потому что многое обдумывал, а он — потому что пристально следил за моими движениями, чтобы мы не разбились. Кроме шлема, Клаус подогнал мне еще кроссовки на высокой подошве с тем же детским принтом только черные. Они помогали мне доставать до педалей. Клянусь, если бы не езда, я бы в жизни не надел что-то подобное! Пускай они были милыми и вполне в моем вкусе, но сам факт, что это дал Клаус Эйзенманн, желавший поддеть меня, не позволил бы принять подарок с чистой совестью! В тишине я быстро сделал круг и остановился на привычной нам стоянке, чтобы сделать перерыв. Все еще было сложно выдерживать длинные дистанции. Спина болела от того, что я находился в одном положении, а о пояснице я вообще молчу. Не думал, что от двадцатиминутной езды может быть крепатура! А она у меня была первую неделю, как сел за руль, и Клаус не унимался шутить на эту тему. Мол хорошо провел время с боссом, намекая на наш интим. Он не представлял, насколько это больная тема для меня. Та ночь… Не думаю, что в здравом уме смогу повторить ее. Я зарекся на таком виде секса. Болезненно и крайне неприятном. Я снял шлем и посмотрел на небо. Собирались тучи. Скоро пойдет дождь, а Клаус не позволял мне ездить, когда дорога была мокрой. Нужно побыстрее возвращаться, пока еще есть шанс прокатиться. Ведь кто знает, сколько еще раз мне повезет поездить до того, как жизнь Рейнхольда разрушится. А я стану предателем. — Пора возвращаться, — озвучил я свои мысли после небольшого передыха. Клаус поднял взгляд с телефона и, прежде чем произнести какую-то шутку, запнулся, услышав зов резанного кита из моего живота. — Босс не покормил тебя? — Я не успел нормально поесть, потому что его снова позвали дела, а мне было как-то неловко есть в одиночку, когда его нет, — промямлил я смущенно. Он волнения с утра ничего не ел. К тому же, Викинга утром дома не было, чтобы он проконтролировал наличие в моем желудке завтрака. Думал, поем вместе с Рейнхольдом, но как-то не задалось. — Господи, дитя малое! Давай, запрыгивай обратно. Дальше по трассе есть заправка. Поедим там. — Но ведь у вас осталось мало времени. — Подождут. У меня тут ребенок не покормленный! — Я не ребенок, — коротко ответил я, немного раздраженный очередной шуткой о ребенке. — Поем дома. — Крольчонок, не нарывайся и рули туда, куда я сказал. Что ж, я был не против. Весь на нервах от встречи с Каттерфельдом мой желудок требовал наполнения. Даже если рядом со мной будет местный цепной пес по кличке «псих». Небольшая отсрочка от возвращения в дом Бена Керна стоит того, чтобы проглотить раздражение от глупых шуток Эйзенманна. И вот мы обратно на байке. Клаус прижимается ко мне сзади и его широкие ладони на моей талии стали такими привычными, что уже не хочется отбросить их при первом же касании. На самом деле это странно. Лишь Викингу и Эйзенманну я позволяю так близко находиться рядом, а Каттерфельду, человеку, которой мне нравится… Я страшусь его прикосновений. Я странный. Неправильный. Через несколько километров мы оказались на месте. Я не раз видел эту заправку, которую мы неоднократно проезжали с Клаусом, но не думал, что когда-либо окажусь на ней. Бак байка всегда был полон и мы ни разу не останавливались, чтобы дозаправиться. Эйзенманн подсказал, что стоянка находится на заднем дворе и я вырулил байк в нужную сторону. Остановив байк, я попытался дотянуться ногой до боковой подножки, чтобы поставить мотоцикл, но не смог до ней достать. Эйзенманн насладился моими попытками, но все же смиловался и оттопырил ножку сам. Слез с байка, он немного склонился и протянул мне руку, не переставая ухмыляться. Он знал, что у меня проблемы с тем, чтобы слезть, и не мог просто остаться стоять в стороне и не подшутить. Фыркнув от недовольства, я схватился за его руку и спрыгнул с байка. Недовольно пробурчав на этот счет, я снял с себя шлем и сильно пихнул тот Клаусу в руки. Он оставил его на байку, а свой спрятал в багажник. Мы направились на заправку. Клаус даже не дал мне возможности что-то заказать. Попросил у кассира самый большой и острый хот-дог, который только имелся в меню, не забыв попросить о кофе для себя. Мы сели в помещении за свободный столик. Из-за начавшегося дождя заправку быстро наполнили другие посетители. Благо мы заняли самое козырное место — вдали от шумной кассы и прилавка. — Как ты узнал, что я люблю острое? — спросил я очевидный факт, набивая рот вкуснейшим хот-догом. — Не знал. Хотел посмотреть, как ты будешь краснеть без наличия чем-то запить. — А кто сказал, что нет? Прежде, чем мужчина среагировал, я выхватил его кофе и сделал несколько спасительных глотков. От удивления шрам мужчины растянулся, и я заливисто рассмеялся. — Ах ты маленький воришка! Похититель двойного эспрессо! — Сам виноват. Нужно было лучше следить за своим. — Папочка тебя не учил, что со мной шутки плохи? — хитро оскалился мужчина, когда я вернул ему кофе. — Викинг тонко намекнул, что ты местный псих. — И что? Не страшно? — Не думаю, что ты убиваешь невинных кроликов. Мужчина аж открыл рот от недовольства, но шутка или очередная резкость не слетела с его губ. Лишь смех. Открытый, громкий и ничем не скрываемый. Несколько посетителей бросили взгляд в нашу сторону, но Клаусу было наплевать на них. Ему всегда было плевать на окружающим, что на заправке, что на трассе. Истинный псих. — Что ж, может ты и прав, — произнес Эйзенманн, вытирая подступившую слезу от смеха. — Но не откажу себе в удовольствии полакомиться аппетитными маленькими крольчатами. Особенно такими строптивыми. — Это-то я-то строптивый? — А что, я по-твоему?! Или тебе напомнить, кто поставил на место ту нахальную суку? Ох, он снова вспоминает то, за что мне до сих пор ужасно стыдно. Я ведь говорил, что ревность захлестывает меня каждый раз, стоит оказаться в поместье Каттерфельд? Так вот, это был как раз тот случай. Я приехал немного раньше запланированного ужина и Каттерфельда еще не было дома. Было неловко шататься по дому, поэтому я решил подождать в столовой, вот только заметил, что слуги накрывают на одного человека. Только на хозяйское место, хотя я буквально сидел за столом! Да, я знал, что это козни дворецкого — лояльного Эвансу человека, поэтому в тот раз мое терпение не выдержало и я решил разобраться. Пошел на кухню и нашел шеф-повара — весьма заносчивую женщину, которая невзлюбила меня, как только увидела. Может, ее подговорил дворецкий, а может она была одной из последних верных Эвансу, не уверен, но мы начали с ней ссориться, стоило мне попросить накрыть стол и на меня. Наверное, во мне говорили наркотики, которые я принял как раз перед приездом в поместье. Наверняка они, ведь обычный я никогда бы не стал ссориться с кем-то из-за такого пустяка. Амфетамин в моей крови подбивал на нехорошие действия и крайне плохие слова, поэтому неудивительно, что из моего рта вырвалось: — Джером Эванс — никто в этом доме. Пускай я в самом деле так не думал. Пускай я сразу пожалел, стоило мне сказать это, но вылетевших слов было не вернуть. Клаус как раз был в доме, когда услышал нашу перебранку. Он подошел ко мне, чем изрядно меня напугал, и пообещал шеф-повару, что выпотрошит ее внутренности и подаст мне на ужин, если та не приготовит и на мою персону. Что ж, Эйзенманна в доме боялись, и уже до прихода Каттерфельда стол был накрыт на двоих. Поступок Эйзенманн был единственным открытым актом лояльности в мою сторону, чем изрядно меня удивил. В тот раз я был благодарен, но так и не смог произнести слова благодарности. Был слишком поражен поступок человека, который заверял, что не будет вторгаться в личные дела босса. — То был единичный случай. Не знаю, что на меня нашло. — Свидетелем был не только я, но и сын босса. Тебе бы быть поосторожнее в поместье, если хочешь занять место кошака. В особенности с Эберхардом. Ребенок до безумия привязан к Эвансу. Мой совет: найти к нему подход. Только тогда путь к сердцу босса будет открыт. Как будто я не пытался. Я не раз встречался с сыном Каттерфельда с момента официального знакомства. Несколько раз Рейнхольд даже приводил сына отужинать с нами. Однако этот ребенок относился и продолжает относиться ко мне крайне враждебно. Несколько раз я даже хотел взять его на руки, он ведь ребенок в конце-концов! Но Эберхард не то что не потерпел для приличия, но еще и отмахнулся то меня, как от огня! Этот ребенок меня ненавидел, и за месяц не произошло никаких продвижений. И, честно говоря, как бы абсурдно с моей стороны это не звучало, но я понимал Эберхарда. Мое присутствие разрушает его семью, а этот пятилетний малыш быстро просек, что я корень проблем. Его ненависть понятна, и я никак не могу судить ребенка. Точно не я. Мы с Клаусом еще немного посидели, пока я не доел свой ужасно острый хот-дог, запивая его кофе. Ливень поутих и мы вернулись опять к байку. Пора ехать домой, как бы мне не хотелось возвращаться. А мне очень и очень не хотелось. Сегодня была пятница, а значит отец дома и ждет меня на очередной ужин-допрос. Каждую неделю я молился, что Бен Керн рванет в путешествие или не окажется в Мюнхене, но с приближением заветного для всех сторонников Тобиаса Каттерфельда часа «Х», он все чаще оставался дома. Иногда он звал меня к себе в кабинет не только по пятницам и я, как мог, держался, чтобы не вытащить из заначки парочку белых таблеток. Я держался, как мог. Клаус залез на байк и одел на себя шлем. Я немного замешкался перед тем, как сесть. — Может, я поведу назад? Дождь почти закончился, — умоляюще промямлил я, желая получить еще одну небольшую дозу радости перед тем, как встречусь с отцом. — Первое и второе правило, крольчонок. — Никакой езды по мокрой дороге и в темноте, — разочарованно ответил я и вздохнул. Эйзенманн составил целую сводку правил, которую заставил меня выучить от и до. Как бы меня не бесило, трезвый смысл в них был, и все же можно же было нарушить хоть парочку? Хотя бы раз! — Хороший крольчонок. Запрыгивай назад. Нет, так нет. Чего я еще ожидал? — Ну почему именно «запрыгивай»? — недовольно пробубнил я, взбираясь на байк. — Почему не «залезай»? Так нравится сравнивать меня с каким-то животным? — Почему именно «каким-то»? — усмехнулся тот. — В моем представлении ты определенный вид млекопитающего — ушастый. — Мы будто все время играем в игру. Я какой-то кроль, а ты большой серый волк! Мужчина вставил ключ в зажигание, и я услышал его громкий и заливистый смех. — Мне нравится, как ты интерпретируешь это, крольчонок. Определенно нравится. Не церемонясь, Эйзенманн натянул на меня шлем и похлопал по нему. Черт, его отношение бесило меня все больше и больше! Особенно сегодня! — Нравится, когда я зову тебя «большим серым волком»? — ехидно спросил я. — Я уподобляюсь твоим привычкам называть всех кличками. — Нравится, потому что все зовут меня «псом» или «психом». «Волк» — это что-то новенькое. — «Большой и серый», не забывай. — А еще очень опасный. — Хищный. — Обаятельный. Смешок слетел с моих губ перед тем, как мы вновь рванули в сторону трассы. Я сильнее схватился за мужчину, когда он сильно разогнался за считанные секунды. Услышал его одобрительное мычание и представил, какое выражение лица у него под шлемом. Чертовски довольное, ведь он знал, как на меня действует быстрый разгон. Такое же чувство, как будто ты катаешься на качелях и начинаешь резко лететь вниз. Внутри все резко обрывается, а после ты чувствуешь неожиданный прилив сильного удовольствия. Я обожал это чувство и Клаус это хорошо знал. Иногда мне казалось, что он один из немногих, кто знает меня, несмотря на наши весьма странные отношения, родившиеся благодаря Рейнхольду Каттерфельду. Вопреки всем шуткам, Эйзенманн был собранным, когда доходило до дела. Он серьезно учил меня вождению. Конечно, в своей излюбленной горделивой манере, но учил. И вот спустя месяц уроков результат на лицо. Я могу ездить сам. Когда покину этот ужасный город, куплю собственный байк. И каждый раз на нем я буду вспомнить о своем обаятельном учителе со шрамом. Мы доехали к поместью за десять минут. Слишком быстро, чтобы я приготовился к встрече с отцом. Естественно, Клаус об этом ничего не ведал. Его ждали дела и он стремился быстрее сбросить балласт в виде меня и устремиться восвояси. Когда мы подъехали к поместью Керн на улице начало смеркаться. Из-за дождливой погоды и так было темно, лишь фонари освещали дорожку к дому. Эйзенманн остановился у самых ворот и заметил мою секундную задержку перед тем, как слезть. — Керн в поместье? — спросил тот, наконец, разгадав причину моего быстро исчезнувшего настроения. — Мы сегодня ужинаем вместе. Ужинаем, хотя вряд ли хоть кусочек влезет в мой рот. При отце я старался придерживаться старой тактики — сидеть молча и смотреть в пол. Соглашался со всем, что он говорит, и поддакивал, когда нужно. Только так Бен Керн терял ко мне весь интерес и быстро отпускал. — Знаешь, ты ведь можешь дать отпор Бену. Так, как сделал с той кухонной сучкой. Я спрыгнул из байка и положил свой шлем в пустой багажник. — Ты не понимаешь. — Ох, крольчонок, я много чего понимаю. Отцы, семьи, кровные узы — это все последняя туфта. Ты запросто можешь посмотреть проблеме в глаза и выстрелить ей между глаз. Если бы все было так просто. — Знаешь, — продолжил Клаус, услышав мой нервный смешок, — свою проблему я развязал именно так. Мой отец был последним ублюдком. Я ни разу не пожалел, когда всадил в его тело ржавый нож. Что?.. Он убил собственного отца? В этот момент я понял, что совершенно не знаю человека передо мной. Мы провели достаточно времени вместе, чтобы подружиться, но кроме имени и возраста я не ведал о его жизни ровным счетом ничего. Да, он был одним из важных частей иерархии в семье Каттерфельд. Да, он полный псих, который, уверен, не раз убивал людей, в том числе отца и мать Рейнхольда. Но лишить отца жизни?.. А чем ты лучше, Отто? Ты давным-давно согласился на предложение Сабины Вагнер, что значило лишь одно для Бена Керна — верная и безвозвратная смерть. Ты слишком труслив, чтобы сделать это собственными руками. — Ты тоже можешь так сделать. После байка нужно будет научить тебя стрелять или орудовать ножом. Как думаешь, крольчонок, что тебе больше подходит? — Пистолет. — Не любишь марать руки? — усмехнулся Эйзенманн. — Заметано. С этими словами мужчина устремился вдаль, оставив после себя множество частей пазла под названием Клаус Эйзенманн, которые мне лишь предстояло разгадать… Стоял я так не долго. Почувствовав на себе тяжелую руку Викинга, я развернулся. Скандинав столбичил рядом, прикрывая меня от моросившего дождя зонтом. — Только не начинай, — устало попросил я, предугадав, что тот хочет сказать. — Не сближайся с Эйзенманном, Отто. Это опасно. — Он хороший человек… — несмело начал я защищать Клауса, уже не так уверенный в своих словах, как раньше. На этот момент я уже знал, как минимум, о трех его жертвах. Родители Рейнхольда и его собственный отец. — Он псих, а ты не разбираешься в людях. Я не шучу, парень, и мне надоело напоминать тебе о том, что он неподходящая для тебя компания. Было бы хорошо, если бы вы прекратили эти свои игры с байками. — Наши уроки не игры. — Парень, — настойчиво и нетерпеливо повторил мужчина. — Не суйся к Клаусу. Серьезно, это плохо закончится. Он и так странным образом прикипел к тебе. Такое нельзя было допускать. Мой промах. — Если ты считаешь, что он «неподходящая компания» для меня, тогда кто, скажи на милость, подходящая? У меня ведь нет друзей. У меня нет никого, Викинг. У меня нет отца, хотя он жив. У меня нет матери, которая умерла. У меня нет близких людей, которым я мог бы излить душу. У меня нет никого. Лишь эта гребаная симпатия появившаяся из ниоткуда и уроки вождения, что стали моей отдушиной… Викинг этого не понимал и, пожалуй, никогда не поймет, как претит мне одиночество. Оно убивает меня. Разрушает. Подталкивает вскрыть тайник и окунуться в блаженное забвение. Викинг побледнел, стоило сказать, что у меня никого нет. Наверняка вспомнил о моей маме, с которой у них была своя история. Еще одна загадка. — Клаус — сын шлюхи и владельца борделей. Он — все то, что олицетворяет порочность и греховность. А ты, Отто… ты еще невинный ребенок, которого он может сбить с пути. Поэтому я прошу тебя, умоляю, держись подальше от психа. Еще одна частичка пазла. Сын шлюхи и владельца борделей. Этого я ожидал меньше всего. Я нарисовал образ Эйзенманна — обычного человека с обычной семьи, сбившегося с пути, но увязшего в этом дерьме с рождения. Как и я. Этот мир был передан нам по крови. Что бы не надумал Викинг, мы с Клаусом похожи. Даже больше, чем кто-либо может представить. Дети, выросшие в преступном мире. Люди, познавшие аддиктивный синдром. Нынешний и будущий отцеубийцы. — Потерпи еще немного. Через две недели собрание акционеров. Через две недели я поставлю точку в самой ужасной главе своей жизни. Я считал дни до этого события с волнением и страхом. — Скоро все закончится, — произнес Викинг в который раз и в этот не сорвал. Скоро все и правда закончится. В эту ночь я блаженно уснул под амфетамином из тайника, отогнавших всех демонов после встречи с отцом и приближающейся бурей. За окном к городу тихо приближалась гроза.