Цвет солнца

      После того, как меня вывернуло от человеческой крови, я ожидал, что он приведет новую жертву, но он не привел. Я пытался уловить его мысли, но получалось все хуже, как если бы они доносились до меня через сломанный телефон, где помехи выкидывают из предложения звуки или целые слова. Когда он намеренно пытался что-то мне передать, — такое бывало редко, потому что отнимало у него силы, но, полагаю, ему нравилась телепатия, — мне порой приходилось самому додумываться до смысла, исходя из того, что я «расслышал». Я плохо понимал, почему, но внутри слабо и осторожно загорелась надежда, что и он теперь читает меня хуже. Пусть даже он был старше и сильнее меня.       После случившегося я большую часть времени убегал в себя агрессивнее, чем когда-либо, но иногда мне наоборот казалось, что никогда еще я не мыслил так ясно, и эта ясная часть разума сопротивлялось тому, чтобы остальная часть ее игнорировала. Может, сейчас Марк не стал приводить нового человека. Но произойдет ли это когда-нибудь? Я решил, что это вопрос времени.       Я противоречу сам себе, думал я. Но Марк сделает это, если мне станет хуже. Или он позволит мне умереть? Потом найдет себе нового бездомного котика. Может, в той же больнице, куда ходил я. На свете много тяжелобольных, которые пришли лечиться слишком поздно.       Если, конечно, я не помру четвертого числа, подумал я и захихикал. Зажал рот обеими руками, стараясь хихикать бесшумно. И подумал, что, вероятно, не имею права умирать.       Я мог бы определять время по тем дням, когда он не приходит. Четвертое, четырнадцатое, двадцать четвертое. Это бы сложило хотя бы примерную картину мира, но меня слабо интересовало, какое сегодня число.       Сверху зашумел дождь, — я безошибочно научился различать шум дождя, хотя ни разу за новую жизнь дождя не видел. В голову полезли мысли об азбуке Морзе. Когда-то я умел подавать сигнал SOS. Изредка я заставлял себя выучить подобные вещи, но сейчас, когда мой корабль* действительно нуждался в спасении, я не мог вспомнить последовательность коротких и длинных звуков (логика подсказывала, что «S» обозначается короткими — так быстрее), а если бы и помнил, это не принесло бы пользы.       «Ты не убежишь, — звучал в голове то ли голос Марка (иногда мне казалось, будто его частичка поселилась во мне, как бы безумно это ни звучало), то ли голос из глубин разума, таких черных глубин, что я не решался туда забираться. — Духу не хватит».       (А чего я боюсь?)       Ответ на заданный себе же вопрос пришел быстро.       (Того же, что когда-то пугало меня в идее смерти. Неизвестности. Я не знаю, чего от него ожидать.)       (Что бы я выбрал? Умереть от болезни или жить вечно?)       (Нет. Это праздный вопрос.)       (Что я бы выбрал теперь — рискнуть или сидеть здесь?)       Раньше я выбрал бы первое. Я знаю. Я серьезно опасался Марка и — надо ли отрицать? — я боялся внешнего мира. Когда он впервые дал мне выйти из подвала, я тревожно поглядывал через окно на смутно светлеющий горизонт, хотя от поднимающегося света даже не начало покалывать кожу. Это знак, что пора «идти спать», говорил Марк — не когда солнце уже вот-вот поднимется, а когда свет начинает покалывать. Я не хотел этого признавать, но, как бы там ни было, в подвале я чувствовал себя в безопасности. Так было до того, как Марк привел человека.       (До того, как я убил человека.)       (Меня заставили.)       (И заставят снова.)       Дождь усилился.       (Сколько раз я видел Марка таким же бледным, как я?)       Я вспомнил лицо человека, у которого выпил кровь.       (У него почти всегда розовые щеки. Не каждую ночь, но часто.)       Когда все кончилось, лицо человека было почти белым.       (Он убивает регулярно. Он не голодает.)       Капля засохшей крови на подбородке.       (Если я сбегу, он продолжит убивать, и знать буду только я. Существование нам подобных по-прежнему под вопросом.)       (Если сбегу, позволит ли он хоть кому-нибудь к себе подобраться?)       Гром прогремел прямо над нами. Я не отреагировал. Во мне прогремела идея, такая громкая, что я боялся, что Марк ее уловит.       (Я не сделаю того, о чем сейчас подумал.)       (Духу не хватит.)       Я закрыл глаза, хотя даже не надеялся заснуть, пока не успокоится дождь.       Впервые в жизни я мог полагаться только на себя. Это не больница, где твоя судьба в значительной степени зависит от профессионализма врачей. Других вампиров нет, — по крайней мере, будем исходить из того, что их нет, — а смертные мне не поверят.       (Может, Марк даже зауважал бы меня, если бы я сбежал.)       Грохот наверху снизился до постукивания, и я заснул.