Юри омаки

Так сказать, для контраста и понимания, какая Куроме всё-таки добрая и моральная девочка. Дою, несмотря на показную наглость, изнутри буквально разрывало от страха. А кто на её месте не испугался бы?! Ведь перед ней в облике милой девочки сидел один из самых опасных монстров современности — небезызвестная «Хозяйка падали», что, по слухам, в силе и жестокости не уступает самой Эсдес! А уж о любви последней к пыткам известно далеко за пределами Империи. Да и сомнительные увлечения первой тоже являются источником распространения самых диких слухов. — Твоя старая жизнь закончилась. Твоя новая жизнь принадлежит мне. Ты больше не живая. Теперь ты — одна из моих мёртвых марионеток. То есть та самая «падаль», повелительницей которой я, по твоим словам, являюсь, — после этих слов неведомая сила буквально сбила её с ног, поставив на колени. — Меня, конечно, позабавила твоя попытка скрыть страх наглостью. Однако наглость стоит наказывать, — почти ласково продолжила её собеседница, но, несмотря на «добрый» тон, от смысла услышанных слов сердце Дои пропустило удар. — О, вижу, осознала! — с всё той же пугающе-ласковой улыбкой воскликнула собеседница. И тут же без перехода бросила приказ, в котором ощущался холод метала гильотины: — Вылижи мои ступни! «Да что эта сука о себе думает!» — содрогнувшись от приступа тошнотворного омерзения, мысленно возопила блондинка, едва заслышав приказ. И от её новоявленной… хозяйки это не укрылось. — Никак я тебе не нравлюсь? Или ты осмеливаешься перечить моей воле, рабыня? С каждом новым словом на Дою накатывала волна боли, и каждая следующая была сильнее предыдущей. Не сумев больше сдерживаться, Доя поползла на четвереньках в сторону своей госпожи. — Вот так, умница, — в голосе послышалось удовлетворение, но в глазах отражалось лишь растущее презрение. Доя доползла до ног своей госпожи и через силу поцеловала её туфлю. — Смелее! — Да блин! Ты не ох… — все возмущённые маты, которые хотели сорваться с языка, оказались моментально подавлены очередной вспышкой боли. — Одними ступнями, пожалуй, не отделаешься. Что остановилась? Продолжай! — с каким-то даже разочарованием произнесла имперская убийца. Не желая получать новый «заряд бодрости», Доя аккуратно сняла с ножки Куроме туфлю. Тут же она почувствовала, как ей становится легко и приятно, приняв это за поощрение, она сняла вторую, а затем так же стянула сначала один чулок и следом второй. Тут ей на макушку опустилась рука и подтолкнула голову вниз. Истолковав намёк верно, послушная Доя начала вылизывать подставленные пальцы. Как ни странно, этот процесс начал приносить ей удовольствие. — Отлично! Продолжай. Доя переключилась на вторую ногу. Вылизав поочерёдно каждый пальчик… Но тут Куроме резко вогнала ступню ей в рот, заставив закашляться. И с глумливой снисходительностью заговорила: — Теперь смысл твоего ничтожного существования отныне — угождать мне. Любое неповиновение будет означать так пугающую тебя боль. Причем силу боли буду определять я. Однако если я окажусь довольна своей игрушкой, то ты также испытаешь удовольствие. Насколько я буду довольна, настолько же тебе будет хорошо. Всё понятно? — Да, — уперев взгляд в пол и старательно не смотря в серо-фиолетовые глаза, ответила северная убийца, что ещё недавно вела себя столь уверенно. — Очень хорошо. И на этом мы могли бы и закончить. Но раз ты такая послушная, то проверим ещё кое-что, — и хлёсткий как плеть приказ: — Раздевайся! Доя, испытывая дикий стыд, отступила на пару шагов назад, но всё же подчинилась мелкой извращенке. Скинув накидку, девушка всё же осмелилась робко спросить: — Достаточно? — Хм… пока хватит. Подойди ближе. Ещё ближе. А теперь наклонись. Умная зверушка. Доя подавила вспышку негодования — что с каждым разом давалось всё легче — и покорно выполнила требуемое, сгорая от стыда и пряча взгляд. Меж тем, маленькие, но очень сильные ладони её новой госпожи начали играть с её грудью. Холодные как лёд пальцы грубо сжимали нежную плоть. Причём, как казалось Дое, жестокая и извращённая тварь делала это скорее с механистичностью вивисектора, проверяющего рефлексы подопытного, чем с каким бы то ни было возбуждением. — Пожалуйста, хватит… — почти скатившись в позорный плач, попросила девушка, испытывающая тошнотворную смесь из ненависти, отвращения, отчаяния и унижения. — Ты… просишь, — слово опять было произнесено с презрением и словно бы подспудным ожиданием некоего действия, — меня прекратить? — спросила эта мелкая сумасшедшая извращенка, особенно сильно сжав её соски. Но, вопреки ожиданиям, Доя, вместо боли испытала сильное наслаждение. Теперь ей словно наркоманке хотелось ещё, хотелось большего, хотелось униженно просить госпожу подарить этой жалкой рабыне немного нового удовольствия… Однако собрав свою волю в кулак, Доя всё же смогла подавить внезапное наваждение и повторила: — Прекрати это, пожалуйста. — Может, и не настолько жалкая, — непонятно к чему произнесла имперка. — Хорошо, это прекращу. Но тогда снимай трусы. — Но!.. — вспышка жестокой боли, которая не заставила биться в конвульсиях лишь из-за пришедшего с ней паралича, очень быстро подавила всякое желание возражать. Сняв трусы, Доя застыла оловянным солдатиком расцветки «багровый помидор». — Неплохо, неплохо, — и вновь несчастной марионетке казалось, что слова и тон едва ли не противоречат истинным чувствам этой психопатки, которая будто… разочарована? — А теперь повернись. Повернувшись, Доя почувствовала, как её со столь же бесцеремонной небрежностью начали лапать за попу. Внутренне кипя от гнева, Доя почти до хруста стиснула зубы, что не укрылось от её новой хозяйки. — О, какие эмоции! — воскликнула брюнетка. — Меня они так заводят! И рефреном этим словам на краю сознания промелькнуло разочарованное: «Неужели эта слабачка и такое снесёт?» Впрочем, последняя реплика, которая точно не была произнесена вслух, практически осталась незамеченной, смытая напором наведённого наслаждения. Доя ощутила, как её бросило в жар. По бедру прошла предательская влажная дорожка. Получается, что она потеряла власть не только над своим телом, но и над чувствами? Какая же она жалкая. От этой мысли ей стало невыносимо горько, настолько, что даже практически начавшее биться в оргазме тело отошло на второй план. Почти ревя от горечи и жестокой обиды, она прокричала, полуобернувшись: — Насмотрелась, ты, некрофилка?! Может, я уже оденусь? — О-о-о ты уже приняла факт своей гибели? — напоказ облизнув губы, томно произнесла Куроме. И посерьёзневшим тоном: — Хорошо, слабачка. Тогда ты должна понимать, что твои душа и тело отныне — моя собственность. Ты сохраняешь так ценимое тобой существование лишь до тех пор, пока являешься мне полезной. Каждое слово мелкой извращенки сопровождалось шлепком ладони по заднице. Но каждый удар приносил непредсказуемые ощущения; это могла быть как адская боль, так и райское блаженство. Вдоволь наигравшись со своей слабовольной игрушкой, несколько разочарованная юная некромантка всё же оттолкнула её. — Надеюсь, что ты усвоила урок. А теперь одевайся. — Да, госпожа. — Сгинь, — северянка исчезла в пространственном кармане. — Разочарование, — Куроме вздохнула. — И вот это вот убило Сену… — пробормотала она себе под нос. — Теперь понимаю Эсдес: даже издеваться над такой не интересно. «Некого вербовать, некому мстить, не с кем позабавиться. Можно лишь использовать как одноразовую пешку, — уже мысленно продолжила затронутая демонической силой воительница. — На большее этот материал не годится».