Судьба Кукловода

      В тот момент Канкуро совершенно не знал, куда ему идти — преследователи запутали следы так искусно, применив технику копирования своих следов на песке, что даже в душном мареве начинающейся бури у молодого мастера марионеток выступил холодный пот от волнения.        — Они издеваются… — с едва сдерживаемым гневом пробормотал Канкуро, снова оглядев цепочки следов. Ну уж нет — главу разведывательного отряда так просто не возьмешь! Он не просто так считался лучшим сыскарем среди шиноби Песка.       Другой бы на его месте подумал на диверсионную группу, столкнувшись с таким количеством следов, но, в отличие от своей ближайшей родни, зрение у Канкуро было просто отличным, возможно, благодаря тому, что глаза его были основным рабочим и измерительным инструментом в помощь искусству умелых рук. Он сразу заметил чистый жемчужно-белый песок у одной из групп следов — никто другой бы не обратил внимание на столь незначительную разницу оттенков, но только не тот, кто буквально спал с Гаарой в одной колыбели и всю жизнь работал с деревом, краской и различными химическими соединениями, где быстро приноравливаешься различать широкую цветовую гамму во имя собственной же безопасности.       Канкуро подбежал к следам и, опустившись на корточки, взял горсть песка, после пересыпав в руке. Потом он внимательно осмотрел и, наконец, пощупал и сами следы, сосредоточив свою чакру в самых кончиках пальцев. Так Канкуро смог определить, кому могли принадлежать эти следы — тому, кому привычнее было ходить по горам, а не по зыбкому, грозившему утопить тебя песку. Нукенину Ивакагуре, который украл Казекаге.       Этот прием они с Гаарой видели еще в детстве, по первому появившемуся в Суне цветному телевизору с кинескопом. Каждый субботний вечер отец возвращался с резиденции пораньше, чтобы самолично повернуть антенну в сторону деревни Скрытого Дождя — Амекагуре. Начиналась трансляция «астрасюжетнага дитиктива», как старательно выводил на старом и уже ненужном отцовском свитке с расчетами бюджета Суны мелкий Канкуро. А потом, предварительно спровадив Темари к подругам, на протяжении почти часа Канкуро и Гаара вместе с неожиданно расщедрившемся сделать для них чай с лимоном и сахаром Расой-сама с упоением наблюдали за тем, как среди непрекращающегося дождя, тумана, лодок и мостов славные шиноби Дождя ловили, как метко подметил отец, «всяких говнюков».       А поглядеть было на что: даже по сравнению с Сунакагуре, где заказные убийства в среде шиноби были нередкостью, но, в основном, травили и душили по-тихому, в Аме преступность поистине цвела буйным цветом. Воры, наемные убийцы всех мастей, нукенины, медовые куноичи — казалось, противозаконной деятельностью не занимается там только ленивый! Вроде красивое место с невероятной архитектурой и эстетикой — Канкуро всегда нравились их дома, мосты и причалы, а Гаару успокаивал шум дождя — но столько в этой чистой воде плавало еще и «много всякого говна», как любил характеризовать отец ситуацию, происходившую на экране. Но, в отличие от той же Сунакагуре, неблагонадежных элементов все-таки в конце концов отлавливали и сажали под замок, в Подтопленную тюрьму. Справедливый Верховный Судья и бессменный какой-то там Капитан, имена которых ни Канкуро, ни Гаара уже не помнили, всегда с блеском распутывали любое дело, только делали они это обычно не в красивом кабинете, как любимый детектив Темари из ее сериала, а как настоящие шиноби — самолично «вылавливая всякую заразу»!        — Ты знаешь, старший брат, — сказал ему тогда Гаара, тыча в экран своим пальцем, извозюканном в сахарном песке, которым он тоже пытался научиться управлять, — когда я вырасту, то я тоже хочу быть судьей!        — А ты будешь судить справедливо? — недоверчиво посмотрел на него Канкуро, тоже шарясь в стоявшей рядом сахарнице своими недавно продырявленными пальцами, чтобы, найдя внутри нерасколотый кусочек коричневой сладости, отправить ее в рот.        — Постараюсь, — пробормотал Гаара, в свою очередь облизывая уже ставшие липкими пальцы.        — Тогда я буду следователем, — важно ответил ему Канкуро, убирая сахарницу, потому что отец, закемаривший тут же на засыпанном песком Гаары и своим собственным золотым песком ковре, надвинув на лоб шляпу Каге и закрывшись свои шарфом как одеялом, мог проснуться от любого шороха.        — А почему?        — Как это почему? — удивлялся тогда Канкуро. — А кто поймает для судьи гавнюков, песок им… эээ на голову?        — Ага, — повторял вслед за братом, который повторял за отцом, Гаара, — гавнюков тогда ты лови, а я их буду наказывать!        — Держись Гаара!.. — Канкуро, уже примерно понимая, что нападавшие сейчас двинулись к северо-восточной границе Страны Ветра, со всех ног бросился за преследователями. В отличие от Гаары, он и Темари имели превосходные физические данные, и никто не мог сравниться с ними в скорости и выносливости. Однако, пусть у Канкуро и была природная выносливость и физическая сила, с силой воли у кукловода были проблемы, в отличие от его куда более тщедушного младшего брата. Да, у Гаары была железная воля и четкие убеждения, и в одном Канкуро был уверен точно — его брат и Пятый Казекаге так просто не сдастся. Но он тяжело ранен после мощного взрыва, устроенного нукенином из Камня, и поэтому кто, как не родной брат, просто должен… просто обязан… Пусть даже Гаара и терроризировал некогда деревню, пусть даже Канкуро всегда в глубине души так хотел сбежать из Суны, потому что отношение к нему было тоже сообразное — как к брату джинчуурики и, к тому же, кукловоду, которые всегда были в Сунакагуре вторым сортом в отличие от владельцев стихийных техник. О, как он хотел не погрязать в этих грязных подковерных играх отца с Советом, выполняя самые разные приказы! Как часто он не хотел пачкать руки! Как бы он хотел быть просто честным следаком на службе у честного судьи! Детская мечта, не более того.       Но Гааре Канкуро еще и был должен. Не просто должен, а должен до самой смерти. Будучи подростком, старший брат некогда встрял в серьезную историю: крепко залез в наркосистему, из которой его никто не мог вытащить, кроме Гаары, методично и четко выследившего и убившего тех, кто подсадил на это его брата, несмотря на имевшиеся у них связи…       Гааре было можно. Он был неуправляемым джинчуурики. Демоном Песка. Его и так все проклинали. Десятком жертв больше, десятком меньше — это для него ничего не решало.       Канкуро бы хотел рассказать кому-нибудь все, но он просто не мог. Он не помнил. Он ничего не помнил. Он помнил, как употребил в первый раз. Потом провал. И очнулся он уже закованным в цепи в домашнем подвале. В темноте и тесноте. Среди запаха вони собственного тела. Над ним стоял Гаара, который взглянул на него сквозь окружающую тьму своим холодным немигающим взглядом и сказал только одно:        — Если еще раз этим кумарнешься, то я и тебя убью.       Испуганный до смерти от осознания того, что он очнулся в собственной блевотине и нечистотах, тринадцатилетний Канкуро поклялся душой матери, что он никогда даже близко не подойдет… Никогда и ни за что!       И даже когда отец, уже серьезно страдавший от тяжелой болезни, из-за которой он не мог толком ни есть, ни жить без соответствующих наркотических обезболивающих, отдал ему четкий приказ убить Гаару, Канкуро вдруг впервые нашел в себе силы возразить ему, пообещав, что всегда будет защищать брата.        — Но он же чудовище… — на бледном изможденном лбу отца появилась складка недовольства.        — Я тоже, — пожав плечами, ответил Канкуро, протягивая Казекаге свиток с отчетом о том, что группа, готовившая мятеж против власти Казекаге, благополучно отправилась на корм гиенам.       Канкуро думал, что этот морально давящий на него кошмар внешнего мира, от которого он постепенно переставал быть человеком, никогда не кончится. И поэтому он уходил от него в чистое искусство. Его спасала работа над починкой марионеток или просто резьба по дереву, а также рисование чертежей новых, никем еще не изобретенных механизмов — железных птиц, самоплавающих рыб, самодвижущихся машин, работающих на пару и земляном масле. В мире механизмов — не просто кукол, считавшихся благородным искусством истинного шиноби — а настоящих, удивительных устройств Канкуро считал себя своим. Он не гнушался починкой табуреток или сборкой часов и не был утонченным эстетом, видевшим вокруг себя только то, что представляет собой академически выверенную красоту.       Канкуро всегда помнил одно и это держало его на плаву в океане житейских бурь: теплые руки деда, вложившие в его детские, еще быстро устававшие от работы с рубанком пальчики, простое железное кольцо из металлической стружки.        — Как думаешь, сколько оно стоит? — спросил его тогда дед.        — Ничего не стоит, — определенно ответил Канкуро, а потом, увидев, что дед не согласен с ним, поправился:        — Или… Ну, если его отшлифовать, огранить, напылить золотой или серебряной пыли, вделать в кольцо драгоценный камень, то, наверное, за него дадут хорошую цену.        — Верно, — улыбнулся тогда ему дед своими сухими бескровными губами и погладил Канкуро по голове. — Упорный и кропотливый труд способен сделать из на первый взгляд незначительного настоящую драгоценность. А что ты на это скажешь, а, Канкуро?       И тут его невидящий дед, кряхтя, поднялся с места рядом с большим верстаком у точильного круга, и, дойдя до большого пузатого комода с ящичками, поднял руку вверх и, отсчитав одному ему известное количество выдвижных полочек, открыл нужную.       Вскоре в руках у Канкуро оказался какой-то кусок неизвестного ему металла.        — Это точно не золото, — определенно ответил ему Канкуро, а потом попытался согнуть его, как любое другое железо, что, к его крайнему удивлению, у него не получилось.        — Просто кусок тугого металла, из которого даже чушки не отольешь. Выбрось его, дедушка, на что он тебе?! Его даже нельзя обработать, в отличие от той же жестянки!        — А если я тебе скажу, что он ценен? — в этот момент Канкуро явственно показалось, что слепые глаза деда смотрят на него в упор. — Если я скажу, — тут дед легонько щелкнул Канкуро по облупленному загорелому мальчишескому носу, — что этим металлом можно обработать даже железо, то что ты на это скажешь?       И тут дед взял серебристый кусочек из ладони Канкуро и поцарапал им лежавшую рядом на столе деревянную заклепку. Удивлению мальчика не было предела. Что это за камень такой, способный поцарапать даже железо?        — Это кусочек вольфрама, — вновь вложил его ему в руку дед. — Неказистый, не спорю. Но его можно получить только с помощью секретных техник Страны Железа. С виду обычный металл, но это не так. — И тут дед важно поднял вверх свой указательный палец, — Важны свойства. Сверхпрочность. Стойкость против кислот и расплавленных металлов. Высокая температура плавления. Если бы не он, то не было бы света в темноте, нельзя было бы обрабатывать другие металлы. А с виду он ничем не отличается от обычной железки.        — Но ведь тогда получается, что и железо тоже очень ценно, правда, деда? — кусая губы, предположил пристыженный тем, что сразу не понял подвоха, Канкуро.        — Правда. Как и дерево, и золото, и серебро, и ртуть, и свинец. Каждый химический элемент по-своему важен. — Дед снова погладил по голове своего внука, уже прижавшегося к его теплому животу в рабочем переднике, пахнувшему расплавленной на солнце смолой хвойных деревьев. — Как и каждый человек. И только тот, кто обладает знанием и мудростью, будет знать твою настоящую ценность, Канкуро.       Канкуро бежал словно ветер, ведомый одним своим чутьем и тревогой за брата. Он был уверен, что с легкостью разберется с любым противником, даже с этим навозным жуком из Камня. Но одна беспокойная мысль все-таки продолжала тревожить его сердце. Одна глупая, но такая не отстающая, въедающаяся в сердце дурным предчувствием, догадка.       Ну не мог этот молодой паренек самостоятельно попасть в Деревню Скрытого Песка без проводника! Страна Ветра большая, а все врата Сунакагуре слишком хорошо охраняются. Неужели все-таки он, этот таинственный Сасори? Нет-нет, он ушел из деревни почти двадцать лет назад, что ему теперь здесь делать?! Но, с другой стороны, он однажды уже лишил деревню ее лидера, так что могло помешать ему сделать это и сейчас? Но, даже если это было и так, то у Канкуро все еще оставался главный вопрос — зачем? Точного ответа он не знал, но был уверен лишь в одном — если это и был сам Сасори Красного Песка, то ему явно понадобились сила Гаары. Его хвостатый зверь, будь трижды проклят он и его имя!       Канкуро еще несколько раз пытались запутать техникой копирования следа, но песок Гаары будто вел его туда, куда надо. Всю ночь и почти половину следующего дня бежал Канкуро по пустыне, пока не настиг их.       Они тоже почувствовали за собой погоню и остановились. К крайнему удивлению Канкуро, который ожидал вооруженного до зубов отряда, их было только двое. Плащи странствующих по свету путников и соломенные шляпы были одеты на них, ничем не выдавая опасных противников. И только зловещие красные облака на одежде говорили о том, что лучше всего с ними не связываться.        — Стоять, я вас уже нашел! — рявкнул Канкуро. Его на данный момент волновала совсем не опасность, которая могла угрожать ему в лице этих двоих, а завернутый в хвост белой глиняной птицы тяжело раненный Гаара. — Я забираю Гаару!       По его виду было ясно, что молодой марионеточник был настроен серьезно.       Оба нукенина недовольно переглянулись. На их лицах было написано: «что это еще такое?»        — Иди дальше! — вдруг сурово приказал нукенину из Камня, который Канкуро уже успел примелькаться, уродливый согбенный человек в маске. — Я сам разберусь с ним.       И, повернувшись к Канкуро, который уже понял, что перед ним, скорее всего, автоматон, управляемый каким-то другим человеком, сурово посмотрел на него своими вполне человеческими глазами.       «Если тот, на птице, похитил Гаару, то значит, этот хмырь единственный — кто мог установить ловушки»       Канкуро едва не зарычал от негодования, втайне немного переживая, что он все-таки не послушался сенсея Баки и не взял с собой хотя бы несколько человек на подмогу. Кто его знает, какими техниками может обладать этот урод. Возможно, он как-то связан с нукенином Сасори?!       Молодой мастер марионеток потянулся рукой за спину, к свиткам, в которых были запечатаны его боевые куклы. Что ж, кто бы он ни был — теперь ему точно недолго жить осталось!       Итак, свитки были разложены, печать активации выполнена.        — Я покажу тебе свое представление! — уверенно начал Канкуро, сложив печати призыва. — Карасу!.. Куроари!.. Сеншу!..       Теперь он не один. Теперь он — главный герой, сценарист и режиссер своего театра. И вся пустыня — это его сцена! А его драгоценные куклы… нет-нет, какие куклы, они совершенно живые! Канкуро уже забыл, что они — всего лишь обработанные и оснащенные механизмами куски дерева. Для него они: никогда не виденная им птица Ворон; не подобие железной девы, а настоящий Черный Муравей, ну тот, который так забавно спешит к своему муравейнику, стремясь успеть домой до заката солнца; не горящая даже в пугающем Канкуро вечном огне Черная Саламандра. И даже сам он всегда в черном, но эта чернота ассоциируется им с тайной и неукротимой внутренней силой, с сокрытой от всех стихией и страстью. Да, Канкуро, как и любой представитель Скрытого Песка, обладал сильной предрасположенностью к стихийным техникам. Только его стихией и страстью были его куклы!        — Не позволю! — заорал Канкуро, увидев, как большая белая птица уносит Гаару.        Молодой марионеточник вскинул правую руку. Карасу бросился вперед и уже почти настиг свою цель, когда огромный гибкий металлический «хвост» вытянулся из нутра скособоченной «черепахи» и с удивительной легкостью схватил Карасу. Самого Карасу!       У Канкуро открылся рот от удивления. Он просто поверить не мог, что так легко смогли поймать его любимую марионетку, в восстановление котрой было вложено больше всего сил!        — Я не люблю ждать и заставлять ждать людей, — пробормотало нечто, почти что подползая к Канкуро, которого снова прошиб холодный пот. — Сейчас все кончится.        Было ясно, что он тоже не шутил.

***

      Канкуро продолжал атаковать противника, несмотря ни на что. Как и любой представитель Скрытого Песка, он был уперт до ужаса и, возможно, не признал бы свое поражение, тем более при несогласии противника с его личными взглядами. Особенно, если это касалось его искусства. На его невольный возглас удивления от того, что некто поймал Карасу, уродец в ответ обозвал его любимую марионетку «мухой». Это было просто худшее сравнение в скрытом Песке. Так называли что-то настолько незначительное, что оно не стоило даже упоминания. И от этого сравнения Канкуро просто рассвирепел.       Хер из Камня, который почему-то знатно напугался Карасу, хотя в бою с Гаарой отнюдь не выглядел трусом, с уважением цыкнул, пробормотав что-то о родне, добавив, однако, что вот если бы было дело в Скрытом Камне, так там бы не то, что клан или семья, а целая улица не дала бы обидчику уйти живым, а тут всего лишь какой-то «Кантаро» или «Кенпачи».       Канкуро предпринял еще несколько бесполезных попыток атаки с помощью Карасу, чтобы достать глиняную птицу, но все его атаки снова были отбиты гибким, пружинистым хвостом, словно кнутом. Вконец обозленный, Канкуро предпринял последнюю отчаянную попытку набросится на странную штуковину, которой, как он уже понял, управлял невидимый оператор (хотя это были Акацуки, и что они за приблуды там используют, хрен их разберет!).       Теперь уже делом чести кукловода Песка становилось не просто спасти своего Казекаге, но и поймать и расчехвостить нахер эту самодвижущуюся коляску с хвостом!        — Иди уже! — рыкнула тут чудная «черепаха» на своего напарника. Тот, сам будучи достаточно опасным, с готовностью подчинился, не став спорить. Видно, все-таки неведомый противник Канкуро был ведущим в этой паре преступников и, похоже, намного старше и опытнее — субординацию и уважение к старшим в Скрытом Камне, по слухам, вбивали в тупые головы генинов крепче, чем в любой другой деревне.       Канкуро предпринял последнюю попытку атаковать, но Карасу был снова пойман и мощным ударом стального хвоста вбит в песок.       » — Чертов фетишист! — подумал Канкуро, посмотрев на угрожающее покачивание уродливого, гипертрофированного «хвоста» и его щелкающие удары. — Впрочем, не более, чем каждый нормальный кукловод»       Но даже вид поверженного Карасу его не сломил. Ведь в его распоряжении оставалось еще две марионетки, а все вместе Карасу, Куроари и Сеншу имели огромный боевой потенциал.        — Я покажу тебе мою марионеточную технику, — самодовольно хмыкнул Канкуро. Он подумал, что его раскрашенное фиолетовым лицо, наверное, сейчас выглядит так же устрашающе, как и у самых злых и неуправляемых песчаных духов.       На удивление, его противник никак не отреагировал. Он не встал в боевую стойку, не начал напрягаться, ища глазами как бы совершить маневр уклонения. Ему будто бы было все равно, хотя глаза его (или что там?!) смотрели прямо в глаза разъяренного Канкуро с какой-то первобытной злобой, которая не имела смысла, а будто бы всегда жила в человеке. Не в механизме, а в сердце его безумного создателя. Впрочем, с ним Канкуро разберется позже. Если, конечно, сумеет найти его или, если его точка зрения все же верна, вытащить изнутри марионетки, как обычно вытаскивают из панциря песчаную черепаху, чтобы потом бросить мясца в закопченный котелок на жареху.       Но, как назло, эта махина с металлическим хвостом уклонилась от атаки Карасу, подпрыгнув на месте… чтобы немедленно попасть в уже отверстое деревянное брюхо Куроари.       Канкуро усмехнулся. Еще бы! Он недавно усовершенствовал режущие клинки, двумя рядами обоюдоострых спиралей поместив их внутрь куклы Куроари, и это не считая семи острейших ядовитых клинков, которые скрывали в себе конечности Карасу. Теперь ублюдку точно не сдобровать, а уж вытащить Гаару из лап этого хохлатого попугая он всегда успеет! И вот когда он вернет брата, Баки-сенсей уж точно больше никогда не назовет его раззявой!       Заклепки на пузе Куроари с грохотом захлопнулись. Шесть деревянных ног и голова марионетки Карасу с грохотом влетели в пазы деревянного отсека первой куклы. Лязгнули лезвия, и Канкуро самодовольно улыбнулся и прищелкнул пальцами. Ну вот, все оказалось более чем просто.       Однако к скорому удивлению и огорчению Канкуро вместо вскриков и сочащейся по дереву ярко-алой крови, которую потом задолбываешься отмывать после каждой миссии, из щелей бочины марионетки… начал медленно осыпаться песок. И тут же перед мысленным взором молодого мастера марионеток в тонком душном мареве начинающейся пыльной бури всплыло лицо Баки-сенсея, единственный глаз которого, как всегда, слезился от едкого пустынного ветра и содержал немой укор вперемешку с глубокой болью от того, что он до сих пор так и не смог научить Канкуро не торопиться в бою с оценкой ситуации.        — Песчаный клон?!       Черепаха, а, скорее, уже скорпион, вынырнул из толщи песка аккурат в симметричной от своего захвата точки позади Канкуро.       Парень уже понял, что действовать с этим противником нужно быстро, четко и, главное, неожиданно. Дождь из ядовитых игл, вырвавшихся из сочленений и на руках Карасу, обсыпал противника, но не смог причинить никакого вреда его броне — автоматон просто отошел на метр. Всего на метр, но уже за пределы досягаемости выстреливших в него сенбонов. Глаза Канкуро расширились от ужаса. Откуда этот хмырь вообще мог знать радиус поражения оружия, которым был снаряжен Карасу? Ведь для этого нужно было, по меньшей мере, знать коэффициент жесткости и длину пружин запускающего механизма. Но и еще не только это.       Мало кто в мире шиноби вообще был в курсе, как кукловоды управляют своими марионетками. Это не было огромным секретом — все дело было лишь в том, что нитями чакры невозможно было управлять всей марионеткой сразу. Цепляясь нитями, например, к сочленению локтей или колен куклы, марионеточник мог заставит ее идти или махать руками. Но не двигаться как единый организм и уж тем более летать, как Карасу. Да и пальцев на руках было всего десять, а Канкуро виртуозно управлялся с двумя марионетками сразу! На самом деле все было просто и сложно одновременно — внутри каждой марионетки находился еще и сложнейший механизм, приводящий в движение ее и ее оружие. Тысячи хитроумным образом расположенных проводов, кабелей, шестеренок, приводов, поршней и гидравлики совместно работали от того, что воздействие чакры кукловода замыкало или размыкало реле, встроенные в теле марионетки, тем самым передавая сигнал управления далее до необходимой точки, словно нервы. Наверное, поэтому нукенину Сасори было так легко делать кукол из людей, как судачили в деревне. Он просто прекрасно знал, как работают все органы человека и заменял их на что-то, на его взгляд более совершенное. Но как может быть абсолютно совершенным то, что не способно к воспроизводству? Чье существование невозможно без наличия любящего и заботящегося о нем мастера?       » — Как же так?.. — отчаянию Канкуро не было предела, потому что его противник не просто отражал все его самые хитроумные способы нападения. — Как он так легко предугадывает все мои атаки и всего лишь уклоняется?»       В разгоряченном мозгу Канкуро было две версии. Первая — шиноби из Акацуки уже имел раньше дело с кукловодами Суны. Но она не имела смысла, потому как каждую марионетку старались сделать уникальной, на ее разработку мастер тратил годы, а полностью рабочая, она по праву считалась достоянием Сунакагуре. Вторая версия была куда логичнее, но казалось суеверному Канкуро настолько же реальной, насколько неестественной.       Этот сученыш каким-то образом не просто видел… да хоть херовым вживленным в оба глаза бьякуганом видел строение каждой марионетки! Он, песок ему во все щели, прекрасно понимал, как оно все вместе работает! А вот это уже внушало реальный страх, и Канкуро действительно не знал, то ли сейчас взмолиться о помощи всем песчаным духам сразу, то ли еще постоять-поперебирать, к кому из них ему обращаться первым?!..        — Что не так? — удрученно проскрежетала «черепаха», в которой Канкуро упорно не хотел видеть извращенное подобие гигантских скорпионов пустынь. — Все уже?       Тон был настолько же разочарованным, насколько и издевательским. Так говорили Канкуро его более опытные партнерши по любовным играм, когда им казалось, что парень быстро выдыхался в постели.        — Я только начал!.. — взвыл Канкуро, вспоминая, как не раз точно такими же словами, сказанными после тяжелой затяжки кальяном, оскорбляла его мужское достоинство сама Красная Госпожа. После такого просто невозможно было не поставить ее раком и…       Теперь Канкуро атаковал уже Карасу и Сеншу. Адреналин в его крови заставлял сердце биться чаще и быстрее, что отражалось в бешеном водовороте движений танца двух марионеток вокруг бронированного и очень умелого противника. Если уж он так ловко уклонялся от атак, Канкуро не хотелось давать ему даже шанса начать атаковать самому.       Пора было начать играть по-настоящему серьезно и грязно. Дождавшись, пока противник, как ему показалось, потерял бдительность, пытаясь уследить за движениями Карасу и Сеншу, Канкуро выпустил в него бомбы с ядовитым газом, а затем обсыпал еще и тысячей ядовитых сенбонов для верности. От такого даже внутри точно ничто не смогло бы остаться в живых!       Но когда ядовитое облако дыма рассеялось, удивлению Канкуро не было предела. «Черепаха» как стояла, так и осталась стоять на месте и вот ну нихерашеньки не заходилась в предсмертных корчах!        — Закончил? — уже с некоторым озлоблением спросило ходячее деревянное корыто.       Канкуро в ответ что-то гневно залепетал о том, что это, мол, невозможно, но в ответ ему снова выдали тираду о том, что нехорошо заставлять людей ждать. Старинная старушачья присказка, которой до сих ворчит всякая уважающая себя песчаная бабка на своих внуков, когда те медленно собираются на тренировку, о которой та договорилась с уважаемым джоунином через три-четыре знакомства.        Это точно шиноби Песка! Сомнений у Канкуро уже не осталось! Видно, чертов Акацуки очень спешил к своему боссу, не иначе!        — Моя очередь! — и тут скорпионий хвост понесся на Канкуро, который едва успел закрыться щитом Сеншу.        Довольный результатом, парень даже не преминул об этом похвалиться:        — Ты не сможешь даже задеть меня!        — Согласен, — уже спокойно и вдумчиво ответили ему. — Эта марионетка предназначена для обеспечения высокого уровня защиты оператора.       Внутри Канкуро все похолодело.       Тон. Ключевые слова. Высокий уровень защиты. Оператор.        Обычно кукловоды называют себя кукловодами, а свои куклы — театром. Но на бумаге, именуемой даже не документами, а документацией, потому как на каждый механизм куклы приходятся свои чертежи и схемы разной степени описания и детализации, кукловод именуется формально «оператором машин». И если для непосвященных кукловоды будут называть детали своих марионеток «приблудой» и «фиговиной», то в кругу своих можно выразится и попрофессиональнее, чем «эта хренотень».        — Но у нее есть свои слабости, — заключил ублюдок.       «Хвост», описав широкую дугу, атаковал Сеншу прямо в бок, сильно ударив в тонкое сочленение между двумя щитами. Прямо в разболтанный от частого трения выдвигающихся частей шуруп, плохо затянутый гайкой. А туже и нельзя было — иначе щит Сеншу потерял бы подвижность. Канкуро часто смотрел на этот шуруп при рутинной диагностике Сеншу и думал, что даже слабый удар именно в это место может запросто лишить его щита, но ничего не предпринимал. Потому что свято думал, что никто, кроме него, этого не знает.       Щит Сеншу знаменательно отлетел в сторону от слабого удара. Но Канкуро не только и не столько лишили защиты. Его только что макнули в дерьмо. Обоснованно, с четким и емким приведением единственно верного аргумента.       Канкуро бы ошарашен случившимся, но более всего — ощущением и осознанием своей собственной самонадеянности, и это привело к тому, что он пропустил роковой удар. «Скорпионье жало» мягко, почти ласково подняло его над землей. Его немного порезало и острие вонзилось в грудь, но на общем фоне Канкуро почти ничего не почувствовал. Его будто просто приподняло и подбросило. Только и всего. А он-то ожидал, что гибкий стальной хвост пронзит его насквозь и будет долго продираться сквозь кишки!       » — Защити меня! — молнией пронеслась тогда мысль в голове Канкуро. Он уже не помнил никого и ничего от ясного осознания скорой и мучительной смерти»       Канкуро с силой грохнулся на спину, и благо, что под ним оказался мягкий песок, а иначе бы он умер от кровоизлияния во внутренние органы вследствии такого удара.       «Защити его!»       Канкуро показалось, что Баки сказал ему вслед именно это. Но у него не было абсолютной защиты как у Гаары, тогда чего же учитель так разорялся?!        — Неважно, насколько марионетка сильна на вид, — глаза неведомого ему кукловода-предателя смотрели на Канкуро с неподдельной и непрекращающейся грустью, будто бы он и вправду сожалел, что так случилось:        — Ее силу определяет ее слабейшая точка.       Скрежет внутри теперь сменился вполне человеческим голосом, в котором пели свои заунывные песни ветра пустыни.       Это не был надменный голос старухи Чиё и его незабвенных учительниц. Это не был разочарованный или недовольный голос отца. Это не был обеспокоенный и непонимающий голос матери, который, скорее всего, Канкуро лишь представлял таковым. Это не были такие же непонимающие и непринимающие его искусства голоса Темари, Гаары и многих других жителей Суны.       Это был голос человека, который точно знал, о чем говорил. Без чувств и без эмоций. Со знанием дела и глубочайшим уважением к марионетке. Который чувствовал то же, что и он сам.       Превозмогая начавшую подступать и усиливаться боль в груди, Канкуро поднялся и с трудом посмотрел на человека. Теперь он точно знал, что мастер кукловод находится внутри куклы, всем своим видом похожей на скорпиона.        — Ну что?! Закончим на этом? — с нескрываемым энтузиазмом и страстью продолжить эту битву спросил у него «скорпион».        — Неет! — уже поднявшийся ветер унес эти слова Канкуро куда-то далеко в пустыню. Несмотря на начавшееся онемение, а затем и жуткое горение во всем теле, молодой кукловод выпустил нити чакры и подтянул к себе Карасу. Он вспомнил о Гааре. Он просто не может проиграть.       Ради Суны. Ради брата-Казекаге. Проклятье, да чтобы доказать Мастеру напротив, что он тоже достоин зваться Мастером-кукловодом!       Кунаи. Сенбоны. Любое оружие со всех сторон отражалось гибким металлическим хвостом!       » — Почему это выглядит так, как будто он точно знает все секреты моего оружия? Он же точно не.?»        — Зря ты меня встретил… — вдруг неожиданно с легким чувством едва уловимого тепла сказал отступник. Глаза его, которые Канкуро до этого считал лишь считывающим устройством, сделались печальными. Во взгляде появилась глубина, как у много пожившего и искренне не желавшего решать что-то здесь и сейчас человека.        — Насчет этих машин… Я их насквозь вижу! — в голосе послышалась горечь.       Канкуро узнал этот тон. Такой же, какой бывал и у него самого, когда кто-то пытался неумело и коряво в его отсутствие починить Карасу. Приходя с миссии Канкуро тоже насквозь видел если не грубую, то во всяком случае, не свою переделку, и это было для него достаточным аргументом, чтобы марионетка была полностью разобрана и пересобрана уже его, родными для дорогого Карасу руками!        — К черту такую грубую работу! — и после этих слов сильные удары стального хвоста по остальным слабым точкам разбили все три марионетки почти что на части. Канкуро почувствовал, как из глаз невольно брызнули слезы, смывая остатки грима.        — Выглядишь смущенным, подмастерье. — Внутри машины довольно хмыкнули. — А сейчас ты, наверное, уже довольно долго задаешься вопросом: как он так легко мог предугадывать все атаки? Карасу. Куроари. Сеншу. Создатель этих боевых марионеток никто иной, как я!..       Вскрик отчаяния вырвался из груди Канкуро. Как же так? Как же он сразу этого не понял? Нет, на самом деле понял, только не хотел признаваться сам себе, что это может быть реальностью.        — Похоже, я заставил их подождать еще немного. Но я просто не мог вот так сразу прикончить своего очаровательного юного преемника, — в голосе Сасори слышалось бахвальство.        — Значит, ты и есть великий изобретатель армии Марионеток, Сасори Красных Песков?! — удивлению Канкуро не было предела.        — Даже такой сопляк как ты знает мое имя? Я счастлив! — Сасори действительно был доволен. А Канкуро бы просто не простил себе, если бы не поговорил. Не расспросил подробнее.        — Ты покинул деревню более двадцати лет назад! Почему ты здесь?       Голос Сасори вновь стал механическим.        — Какой смысл отвечать умирающему…       И тут только Канкуро все понял. Понял и, скрученный сильной судорогой, упал на песок. Сомнений не было. Он все-таки был отравлен.       Но он не собирался сдаваться так легко. Зная неугомонного Баки, он это точно просто так не оставит. Бывший сенсей наверняка уже начал собирать отряд вдогонку Канкуро. И даже если он теперь и обречен на смерть, Казекаге следовало спасти во что бы то ни стало.       Собрав последние силы, Канкуро совершил обманный маневр с помощью атаки головы куклы Куроари. Сасори успешно отбил эту атаку, но именно в тот момент, когда он открылся, лезвие из одной из рук Карасу срезало кусок ткани с закрывающей нижнюю часть лица куклы повязки. Канкуро двинул пальцами — деревянная лапа крепко сжала украденный кусок ткани. С этим вещдоком потом можно будет иметь хороший шанс на то, что аналитики Суны вычислят, где находится логово Акацуки, а значит, и освободят Гаару.        — Раз уж ты так хочешь жить, то я не буду тебя добивать, — честно ответил ему Сасори. — Яд все равно убьет тебя за три дня.       И, отвернувшись, Сасори Акасуна пополз в своей кукле Хируко в ту же сторону, где почти час назад скрылась белая птица.       А Канкуро остался лежать на песке, засыпаемый им словно пеплом, летящим на пустыню с неба. И последняя его мысль была о брате и о том, что он поплатился за то, что всегда предпочитал быть в тени сильного и в итоге оказался слишком слаб, чтобы защитить даже самого себя.

***

      Канкуро резко открыл и закрыл глаза. Воспоминания пронеслись перед ним быстрее пустынного суховея. Он поднялся с места у стола, на котором сидел, вскинул руки, нитями чакры притянул к себе куклу Сасори и, усадив на свое место у стола, подошел и посмотрел прямо в удивительно сделанные стеклянные глаза с зрачками-фотокамерами, сама мысль о создании которых вызывала в Канкуро священный трепет.        — Я помню, — начал он, нагнувшись к кукле и, пододвинувшись ближе, зашептал в само искусственное ухо, которое тоже было снабжено уникальными в своем роде подслушивающими микрофонами. — Помню Ваши слова, Мастер Сасори. На самом деле я был не так уж и слаб, я был в сознании и прекрасно слышал все то, что Вы… — и тут глаза Канкуро наполнились слезами, но он резко сморгнул их и продолжил:        — Все, что Вы никогда и никому больше не могли рассказать. Только оказавшись на родине, среди начинавшейся песчаной бури.       Канкуро нервно сглотнул, а потом ласково погладил волосы куклы.        — Я понял вас, Сасори-сама. Хоть Вы были и великим изобретателем, подобным Чикамацу, пусть Вы более всех достойны были признания в Сунакагуре, но…в какой-то момент Вы сдались и впали в заблуждение. Вы не смогли справиться с тем грузом, который свалился на Вас так же, как и на моего отца-Казекаге.       Канкуро тяжело задышал. Он отстранился от куклы и вытер внезапно выступивший пот со лба. Он тоже уже больше не мог носить это в себе. Этот присмертный опыт и заунывный голос Сасори, который все-таки вернулся через некоторое время, чтобы облегчить свою душу прямо над лежащим без сознания Канкуро.

***

      В тот момент Канкуро уже потерял сознание, но еще мог чувствовать кожей шебуршание вернувшейся и нарезающей вокруг него круги куклы. В конце концов она остановилась прямо перед ним и открылась.       Из деревянной машины-скорпиона вылез молодой человек, на вид выглядевший немногим младше самого Канкуро, который не мог разглядеть его уже помутневшим из-за воздействия яда зрением, но смог понять его молодость по подростковому размытому силуэту. Сасори подошел к Канкуро, подбоченясь, посмотрел на него, а потом в сердцах бросил:        — Куда ж ты полез, придурок! Думал, что ты один такой смелый и умный, что сможешь на равных тягаться с тем, кто куда как старше и опытнее тебя, сопляк!       Канкуро почувствовал, как его с силой пнули по руке.        — Сопляк, песок тебе в рот! Сопляк, сопляк! — Деревянные ноги дубасили его со всех сторон, но Канкуро уже почти отключился и даже не чувствовал, как его избивали. Наконец, видно достаточно отведя душу, Мастер Сасори отошел немного, но потом все же снова подошел, как показалось парню, наклонился над Канкуро и неожиданно вполне спокойно заговорил.        — Ты, верно, побежал вслед за молодым джинчуурики Шукаку, оказавшимся, к несчастью, сыном моего старого друга. Ты тоже его сын, надо же! — он хмыкнул и продолжил:        — Вы оба настолько невероятно похожи на Расу, этого глупого мудака, который хвостом увивался за Третьим, что просто невозможно бороться с такими простодырами! Я даже не сомневался, что вы — его сыновья, всего лишь немного понаблюдав. Такие же глупцы, верящие в то, что они могут сделать этот мир лучше дозволенным образом.       Канкуро вдруг стало больно. Больно не физически, а душевно, что его снова сравнили с отцом, которого он терпеть не мог, наверное, еще больше, чем Гаара. Он едва не застонал, но догадался, что ему сейчас лучше притвориться мертвым и дослушать до конца, потому что Сасори явно было что сказать.        — Ты спрашивал у меня, для чего мне Гаара? Мне он ни к чему, я просто немного помог тем, кто на данный момент обладает реальной властью в мире шиноби. — голос Сасори сделался глуше. — Конечно, эти люди совершенно не обладают чувством прекрасного, но за ними сила. Знаешь ли ты, что такое сила? Нет, не знаешь. Сила и власть в мире шиноби прямо пропорциональны самодурству, несдержанности и безрассудству. Даже Лидер Акацуки не лишен этих недостатков.       Сасори внезапно замолк, видно, осознавая, что сболтнул лишнего, но эмоции накатили на него с такой силой, что он продолжил дальше, и в его голосе послышалась нескрываемая боль и желчь.        — А знаешь, почему я помог им? И почему я снова явился сюда, в пески, спустя столь много лет?       И тут Канкуро услышал самый мерзкий и противный шепот в свое ухо. И голос… этот голос был так невероятно похож на голос старухи Чие, что молодой кукловод даже подумал, а не один ли это из ее очередных розыгрышей. Но то, что он услышал дальше, было полной неожиданностью.        — Все просто, дорогой подмастерье. Я ненавижу Сунакагуре. Ненавижу даже каждой частичкой своего совершенного искусственного тела. Тела, которое не болеет, не страдает физически. Которое не подвержено желаниям.       Канкуро почувствовал, что в его легких кончается воздух. Видимо, яд парализовал нервные окончания, но, в итоге, сделав над собой усилие, он все-таки вдохнул. И получилось даже не очень громко, потому что Сасори продолжал разговор то ли с ним, то ли с самим собой.        — Сунакагуре давно стала оплотом подлости, лжи и разврата. Наверное, тебе интересно знать, как я смог победить Третьего Казекаге? Все просто: его победил не я. Его победила его похоть. В конце концов величайший шиноби Скрытого Песка просто заразился той замечательной болезнью, от которой гниют заживо кости и проваливается нос. Он просто пожелал, чтобы его прекрасное и совершенное во всех смыслах тело осталось нетленным, и в глубокой тайне приказал мне приготовить яд, который бы убил его и одновременно сохранил бы на века его тело и техники. Я был не просто его учеником. Я был самым близким человеком к Казекаге. И никого он не облагодетельствовал так, как меня! Я был привязан к нему, как к старшему товарищу, я почитал его, как почитал бы родного отца… Но когда я узнал, что он хочет сделать своего наивного родственника Расу джинчуурики Шукаку, потому что тот был наиболее подходящей кандидатурой, хотя служители храма говорили, что парень может не вынести переноса в него биджу в подростковом возрасте, то я действительно рассторился. Я на все мог закрыть глаза, но не на манипулирование доверием. Твой отец был невероятно доверчив. Проклятье, он, наверное, слушал и кивал не только Совету старейшин, но и каждому навозному жуку на дороге! И тогда я решил, что забальзамированное тело Казекаге не должно лежать мертвым грузом в погребальном храме. Оно должно приносить практическую пользу, которую он как Каге обязан был приносить деревне и при жизни.       И тут Сасори отстранился от него. Видимо, ему все же тяжело было говорить об этом. Удивительно, но даже страдая от физической боли и едва не скручиваясь от нее, Канкуро умудрялся сохранять понимание того, что происходит вокруг него, хотя глаза уже и не открывались. Наконец, опальный мастер заговорил снова.        — Но больше всего на свете я ненавижу не Третьего, не моего двоюродного деда Эбизо и не тюфака Расу, которого выбрали Казекаге лишь для того, чтобы было легче вертеть им, хотя бедняга всегда свято верил в то, что он является хозяином ситуации. Больше всего на свете… я ненавижу свою бабку Чиё, будь она трижды проклята! Гореть ей в вечном пламени за то, что она пообещала мне вернуть отца и мать с помощью разработанной ей техники воскрешения, а когда я понял, что это невозможно, она просто развела руками и заверила, что зато эта техника сможет помочь в случае коматозных состояний. Ведь смерть — это вечный сон, как же! Вот только мне от этого не легче. Старуха столько лет обманывала меня, давая мне ложную надежду на встречу с моими родителями. Но хуже всего было то, что даже когда я привел ей все аргументы того, что это невозможно, она продолжала настаивать. Хотя в ее подслеповатых глазах и было видно, что она сама не верит в сказанное!..       При своих последних словах обычно спокойный, как понял Канкуро, Сасори сорвался на крик, который, однако потонул в вое ветра уже вступавшей в свою силу песчаной бури.        — Не думай, что я разговариваю не с тобой, — вдруг услышал Канкуро у другого уха. — Я знаю, что ты еще жив и даже все прекрасно слышишь, поэтому скажу тебе еще кое-что. Да, ты умрешь. Да, не позже, чем через семьдесят часов с момента, как мой яд попал в твой пусть даже молодой и сильный организм. В Сунакагуре не знают рецепт противоядия, поэтому я хочу, нет, не так, я жажду, чтобы последние слова, которые ты услышишь до того момента, пока сознание полностью покинет тебя, а твое тело — сгниет и разложится, как и миллионы других тел до этого, были моими.       И тут Канкуро почувствовал, как его лицо взяли чьи-то совершенно человеческие руки. Ему удалось немного приоткрыть глаза, и то, что он увидел, было лицом нереальной, кукольной красоты.        — В мире честным может быть только искусство, — кофейные глаза Сасори казались живыми и смотрели на Канкуро невероятно печально, — А настоящее искусство — это вечная красота, неизменная, геометрически выверенная и нетленная. Она не чувствует, она не подвержена пороку, ей не нужно делать моральный выбор. А все эти глупые поступки самопожертвования ради чего-то, что даже идеей назвать нельзя, ради каких-то непонятных привязанностей — якобы дружбы, долга, справедливости — пусты и лишены всякого практического смысла. Я рад, что, перейдя в новое совершенное тело, я освободился от них, сохранив лишь квинтэссенцию моего мозгового вещества в ядре живой плоти. Чистый рассудок. Идеальный, не подверженный никаким влияниям ни гормонов, ни окружающей среды разум. А что до духовного, ради чего ты, маленький преемник, так долго выслеживал нас по всей пустыне, то сначала приведи мне хотя бы один веский довод существования этой самой души? Где она? Как мы можем увидеть то, что никак себя не проявляет? И…       И тут Канкуро снова шепнули это в самое ухо:        — Скажу тебе по секрету, раз уж ты рискнул зайти так далеко, что встретился со мной.       Голос Сасори теперь был вкрадчивым, почти нежным. Таким голосом пристойнее было разговаривать со своей невинной невестой перед тем, как взойти с ней на ложе, или убаюкивать ребенка, и поэтому Канкуро вздрогнул. Явно вздрогнул, уже не опасаясь, что его могут убить — он просто больше не мог выдерживать этого разговора.       — Скажу тебе лишь одно, — голос Мастера становился все тише и дальше с каждым новым звуком. — Мы все на самом деле всего лишь куклы. Только не из дерева и управляют нами не с помощью нитей…