Судьба Кукловода

      Итак, Канкуро был оставлен Сасори умирать в пустыне. К тому времени как песок начал засыпать его тело, в его распоряжении осталось только осязание. Канкуро чувствовал, как его медленно, но верно засыпало мелкими, но тонко и надрывно режущими оголенную кожу песчинками. Песчинки кружились над ним, выплясывая странный танец, будто опоенные дурманом куноичи, то затихая, то снова вертясь в своей бешеной первобытной пляске. И среди этого вихря безобразия вдруг будто бы ласковые руки его матери Каруры коснулись кукловода, словно через пространство и время проникая к сыну.       Канкуро как раз начал задыхаться — то ли от набившегося в горло песка, то ли от воздействия яда Сасори. Но эти мягкие, нежные прикосновения не прекратились даже тогда, когда он захрипел и изогнулся, зайдясь в беззвучном крике. Сквозь боль ему показалось, как будто бы мать бережно поправила ему сбившуюся набок часть шарфа, завязанную вокруг головы, как она делала всегда, когда они вынуждены были долго находится днем под палящим солнцем.       Сейчас Канкуро казалось, что он, маленький, бежит по горячему, разогретому за день песку, а его мать, Карура, волочит за собой сумку с свитками, охая и держась уже за достаточно большой живот, в котором находится Гаара, но он, Канкуро, об этом еще не знает.       Канкуро не знает также, чем точно занимается его мама, кроме того, что она приходится ему матерью и женой отцу, который Казекаге. Но множество странных свитков в сумке красноречиво говорят о том, что у нее все же есть какое-то занятие и помимо собственной семьи. Канкуро подпрыгивает и разбрасывает вокруг себя мелкие камешки, до этого бережно набранные в руку во время одной из многочисленных остановок, когда мать встает и, прогибаясь назад, разминает поясницу, поддерживая другой рукой острый, выпирающий даже из-под свободной светлой хламиды живот.        — Духи песка, как же тяжело, — причитает она каким-то грубым, не своим голосом, но, проявляя свойственную людям пустыни стойкость, снова поднимает сумку с свитками, и они продолжают свое путешествие.       И Канкуро снова несется вперед нее, прыгая и кувыркаясь, как будто бы на него совсем не действует сила тяжести и краем уха слышит позади тяжелое дыхание уставшей матери, почему-то невероятно похожее издали на сопение несущего тяжелую ношу кочевника.       Они снова останавливаются, и мать вдруг подходит к Канкуро и кладет ему на лоб свою мягкую, словно не женскую, а нежную, не знающую еще тяжелой работы хозяйки дома девичью руку, нехарактерно влажную и прохладную для послеполуденного зноя пустыни.        — Все будет хорошо, — вдруг говорит она голосом молодой-молодой девушки, а потом вдруг неожиданно с треском разрывает на нем одежду и, положив свою прохладную, немного липкую от пота руку на грудь, уверенным голосом объясняет:        — Сердце бьется, но ток сердечной чакры неровный. Сейчас я попробую это исправить…       И тут Канкуро внезапно вышел из почти уже сомкнувшегося над ним смертельного савана, который уже крепкого спеленал его, но чья-то чужая воля разорвала последнее полотно. Он почувствовал, как его груди, смертельно пораженной оружием Сасори но Акасуна, касаются чьи-то добрые, заботливые руки. Но если он точно помнил, что руки его матери должны быть сухими, теплыми и немного шершавыми, словно вездесущий песок, то эти руки были иными. В них было спокойствие и незыблемость Стихии Земли, плавность и текучесть Стихии Воды, идеальный баланс Стихий Ян и Инь — мужской целенаправленности и женского сострадания.        — Для начала я попробую убрать основную часть яда из жизненно важных органов с помощью ирьениндзюцу Стихии Воды.       Снова эти прохладные, но сильные маленькие ладошки на его груди.       Поначалу Канкуро чувствовал только эту прохладу, но потом, через некоторое время в теле началась ломота и боль, как будто бы из него вытягивают все жилы. Он громко застонал и наконец-то смог немного приоткрыть глаза.        — Как он? — Канкуро узнал обеспокоенный голос сенсея Баки.        «Неужели я не умер? Неужели я не умер и не лежу в тесной и темной могиле? Неужели это не черви и прочие гады сейчас собрались над телом и пожирают его, а всего лишь мучения от яда Сасори? Неужели это действительно голос Баки? А где же Гаара? Жив ли он еще?!»       Канкуро попытался спросить, но из горла вырвался лишь хриплый стон и его снова скрутило.        — Я же сразу сказала, что ему не поможешь…        Голос старой кошелки Чиё, полный всегдашнего презрения и безнадеги, когда речь заходила о старшем сыне Четвертого Казекаге. Значит, он точно жив. И точно в Сунакагуре. Но чьи же прохладные маленькие руки тогда так упорно пытаются вылечить его?        — Я удалила большую часть яда из сердца и главных сосудов, — голос незнакомой девушки заставил Канкуро вздрогнуть и, стиснув зубы, подавить очередной стон. Он вновь попытался открыть сами собой закрывающиеся от слабости глаза, но образ стоявшего в дверях господина Какаши заставил его с болью распахнуть их и попытаться привстать.        «Значит, и Наруто здесь. Значит, здесь и…» И вот пришла она Как будто бы из сна. Как будто бы судьба Нас с ней свела тогда…       Канкуро сразу заметил розовую шевелюру. Заметил и невольно грохнулся обратно на медицинскую кушетку, закрыв глаза и закусив губы, чтобы не заорать от боли в животе.        «Этого не может быть»        — Но яда осталось еще много в его печени и тонком кишечнике. Поэтому его тоже необходимо удалить, — и тут Сакура (а это была именно она!), снова опустила руки в воду, которую ей сменил Баки, предварительно применив над ней свои особые техники, иначе бы ирьениндзюцу просто не подействовало на Канкуро. Все-таки течение чакры по каналам и строение тенкецу ниндзя Листа и Песка сильно отличались.        «Я, наверное, точно умер или, на худой конец, в предсмертной горячке»        Канкуро закрыл глаза и изо всех сил постарался не думать о том, что Сакура, его маленькая миленькая розоволосая куколка, прямо здесь и сейчас спасает его израненное и отравленное тело, аккуратно, почти нежно касаясь руками сначала верхней части его живота, у правого подреберья, а потом… Потом, когда ее руки начали перемещаться все ниже и ниже, Канкуро понял, что он сейчас задохнется вовсе не от действия яда.       «Ну, сейчас если я и умру, то только от счастья!»       Стараясь не думать о том, что тоненькие, но сильные пальчики сейчас залезли под резинку его исподних штанов пусть и на расстояние всего в половину аккуратно подстриженных круглых ноготочков, которые невольно поскребывали его кожу, Канкуро шумно сглотнул и едва сдержался, чтоб не перевернуться на бок, подальше от взглядов сенсеев Баки и Какаши. Ладно еще столпившиеся над ним ирьенины — что они там не видели за свою долгую практику — но лежать тушкой довольного кота, которому чешут брюхо, перед своим строгим учителем Канкуро не хотел ни в каком виде.       Краем глаза парень заметил на щеках Сакуры легкий румянец, но она продолжала делать свою работу, хотя и явно не спешила. Наверное, стремилась вывести из организма Канкуро максимальное количество яда. Наконец, ее прохладные руки ушли с живота Канкуро, который, напротив, стал горячим, словно раскаленные полуденным солнцем пустыни камни.        — Далее необходимо приготовить противоядие. Ингредиенты, которые необходимо найти, здесь, — Сакура быстро черкнула авторучкой что-то на свитке и передала его ближайшему ирьенину. Канкуро, на лице которого все еще было написан румянец смущения, до этого никогда не доставлявший ему неудобств из-за носимого грима, поспешил скривиться от боли, чтобы никто ничего не заподозрил. Однако от него не укрылась презрительная гримаса старой Чиё, которая явно была раздражена тем, что безнадежного с ее авторитетной точки зрения раненого вытащила с того света какая-то девчонка из Конохи.        — С ним точно все будет хорошо? — Канкуро вздрогнул, услышав где-то позади себя обеспокоенный голос сестры, Темари.        — Жить будет, — уверенно, но строго сказал стоявший теперь уже позади Баки, видимо жестом выгоняя всех вон из палаты, судя по тому, как все собравшиеся начали суетливо покидать помещение. Сам он вышел последним, бурча себе под нос:        — Канкуро, ну что ты даже при людях потерпеть не можешь, что ли? Эээх! — впрочем махнул рукой бывший учитель и тоже удалился. Канкуро очень надеялся, что это было сказано про его излишне громкие стоны, ведь среди шиноби Песка показывать свои эмоции на людях считалось делом неприличным, но обычно все поступали с точностью до наоборот.       Канкуро открыл глаза и первым делом осмотрел себя. Рана, нанесенная Сасори, была аккуратно перевязана. Но вот ног он до сих пор не чувствовал.       Молодой кукловод приподнялся на руках и заскрежетал зубами. Он все же потерял волевой контроль над своим телом, которое продолжало быть молодым и жаждущим жизни.        — Твою же ж мать!..       Канкуро очень надеялся, что Сакура все же не разглядела его возбуждения, хрен-то с ним, с Баки-сенсеем!

***

      Канкуро поставили капельницу с общеукрепляющим — есть сам пока он еще не мог. Сакура, как он услышал из обрывков разговоров сновавших вокруг него с различными примочками ирьенинов, в это время лично готовила для него противоядие. Лично! Значит, ему не показалось, что он ей понравился, причем понравился серьезно, иначе бы ученица легендарной Цунаде из Скрытого Листа, являющейся сейчас Пятой Хокаге, не взялась бы самолично за это дело, подвинув местных коновалов.       К Канкуро наведался также и ирьенин Корпуса Кукловодов, тот самый, который некогда прокалывал ему тенкецу на кончиках пальцев. Угрюмый мужик внимательно осмотрел его руки, применил над ними несколько диагностических медицинских техник, но когда он снова достал свой колющий инструмент, то Канкуро с силой выдернул руку из кривых волосатых пальцев, похожих на высушенные лапы тарантула.        — Мне приказано убедиться, что с Вашими пальцами все в порядке и Вы все еще способны управляться с марионетками, Канкуро-но-доно. Сама Чиё-баа-сама послала меня, — попытался оправдаться мужик, но в ответ едва увернулся от пощечины. — Кроме того, мне приказано убедиться, что Вы способны исполнять обычные мужские дела.       Слова ирьенина Корпуса не понравились Канкуро. Он уже слышал, что Гаару еще не нашли ни живым, ни… ему не хотелось даже думать об этом! А такой скорый приход к нему подручных Эбизо и Чиё говорил только об одном.       Искать Гаару наверняка и не собирались, ссылаясь на то, что он — джинчуурики. А на самом деле все было гораздо проще. Скрытый Песок, по словам Сасори, действительно представлял собой банку со скорпионами. И да, тряпку с лица нукенина Канкуро честно передал сенсею Наруто Какаши, заслужив тем самым сдержанную похвалу сына известного спеца по песчаным шиноби и смущенную улыбку на кукольном лице Сакуры. Так вот, относительное спокойствие в этой банке достигалось только за счет того, что Казекаге либо сам учитывал интересы представителей элиты деревни, либо его заставляли это делать всеми возможными способами. Но Гаара был не такой человек. Кроме того, он наотрез отказался использовать Шукаку, которым все-таки научился управлять, но Совет лил в глаза простым песчаным шиноби совсем другое. И такой замечательный случай с вполне реальной пропажей Казекаге нельзя было упустить.        — Скажи своей хозяйке, что я хоть сейчас могу обесчестить девственницу вот этими самыми пальцами, — Канкуро потряс рукой прямо перед носом ирьенина. — И ей не будет больно, в отличие от твоих бесстыжих глаз!        Канкуро с силой ткнул указательным пальцем прямо в глаз бедняги, и только реакции шиноби спасли орган зрения обалдевшего на мгновение от такого обращения мужика. Но это был Канкуро. И этим было все сказано.        — Я перед ей, что Вы совершенно здоровы, — спокойно сказал ирьенин, все же сумев вернуть себе всегдашний невозмутимый вид, и, легко поклонившись, вышел.        — Не поскользнись по дороге на собственном дерьме!.. — Канкуро никогда не стеснялся в выражениях. Он хотел еще что-то сказать, но тут, как назло, вошла Сакура со стаканом на подносе.       Это была уже вторая порция противоядия, первую Канкуро получил еще тогда, когда Баки и Какаши рассказали ему о текущей обстановке. От оставшегося потом поговорить с глазу на глаз бывшего сенсея Канкуро узнал, что в Сунакагуре уже начали шептаться по поводу того, что деревня-де, опять осталась без повелителя.        — Но и это еще не все, — сделав глубокий вдох, Баки прикрыл один глаз, как он обычно делал в минуты волнения. — Сейчас Совет как никогда близок к идее смены правящей династии, поэтому Канкуро, пожалуйста…        — Я не буду Казекаге! — отчеканил Канкуро. — Мне это нахер не упало.        — Пожалуйста, не делай громких заявлений и резких движений на предстоящем заседании Совета, — Баки строго погрозил своим пальцем с треснутым ногтем, некогда поврежденным воздействием стихии Молнии, а потом сухо сказал:        — Сунакагуре тоже нахер не нужен подобный Казекаге-кукловод, уж можешь мне поверить!        — Вы такого плохого мнения о кукловодах, Баки-сенсей? — даже обиделся Канкуро.        — Нет, я плохого мнения о тебе, — Баки даже отвернулся, а потом бросил из-за плеча:        — Не нужен Суне Казекаге, который пьет спиртное, курит дурь и спит со всеми женщинами, кто ему подмигнет»       Канкуро вздрогнул от чужого прикосновения к своей обнаженной груди. Он повернулся и встретился своими темными как пустынная ночь глазами с зелеными изумрудными глазами Сакуры.        — Нужно сменить повязку, — тряхнув головой, сказала она. Канкуро заметил, что ее волосы были собраны в высокий узел по местной моде. — Не шевелись.       Канкуро молча кивнул и позволил девушке разбинтовать его. После Сакура еще долго осматривала рану, потом продезинфицировала ее и начала перебинтовывать снова. Короткие розовые волосы, выбившиеся из прически, щекотали Канкуро лицо, но он терпеливо сидел и не шевелился. Проклятье, он даже почти перестал дышать, лишь бы только не выдать своего крайнего волнения, пока девушка-медик из Скрытого Листа аккуратно, как по учебнику, перебинтовывала ему рану.       Внезапно ее рука дернулась, бинт выскользнул из дрогнувших пальцев, и чтобы поймать его, Сакура подалась немного ближе к Канкуро. Ее лоб случайно коснулся его щеки, и она ойкнула.        — Колется, — едва слышно прошептала она и продолжила перебинтовывать его раненую грудь.        Смущенный, Канкуро дотронулся левой рукой до своей щеки.        — Станок бы… — так же тихо пробормотал он, вспоминая, что в последний раз брился пару дней назад.        — Наши мальчишки еще не бреются, — тихо сказала Сакура, проверяя повязку. — Могу спросить у Какаши-сенсея.        — Нет, спасибо.        — Пей. — Сакура поднесла к его губам стакан.        — Я сам, — попытался было сесть и перехватить стакан Канкуро, но от резкого движения края только что перебинтованной раны надорвались, и боль в груди прошила его с новой силой, да так, как может заболеть только начавшая затягиваться, но потом резко открывшаяся рана.       Рука Сакуры подхватила его сначала за плечи, потом переместилась на затылок. Другой рукой она снова поднесла стакан к губам Канкуро и помогла ему выпить содержимое.       Канкуро был готов поклясться, что ее пальцы невольно запутались в его волосах. И постричься бы тоже не мешало. А то совсем зарос, бегая с миссии на миссию. Скосив глаза во время питья, он взглянул на Сакуру. И зачем он только это сделал, биджу, не иначе, дернул! Под светлой футболкой (видно, ей стало жарко в Сунакагуре) просвечивала маленькая девичья грудь. Канкуро отвел глаза, но его взгляд упал на округлую голую коленку…       В другое время и при других обстоятельствах Канкуро бы нашел легальный повод смотреть и дальше, а может быть и даже пощупать, но к Сакуре он всегда испытывал особый трепет, а уж сейчас, когда только благодаря ее исцеляющим рукам и заботе он не отправился туда, куда пророчил ему Сасори-сама… Канкуро просто не мог быть неблагодарным, поэтому поспешил побыстрее отвернуться и отвести глаза.        — Я еще приду сегодня. Хочу понаблюдать за тем, хорошо ли твой организм воспримет вторую порцию противоядия.        Сакура забрала стакан и поднос и направилась к дверям. Уже почти скрывшись за ними, она вдруг обернулась и, посмотрев на Канкуро из-за плеча, неожиданно сказала:        — Оказывается, ты совсем другой без этого своего макияжа. Я всегда думала, что ты чем-то похож на нашего Чоджи.       — Это грим, — сказал Канкуро, улыбнувшись уже закрывшейся за ней двери. — Хотя тебе, наверное, без разницы. — Думала ли я о том, какой ты реальный? Не знала я о том, что вижу грим идеальный. Только краски потекли как мое самообладание, В моем сердце поселив запретные желания       Сердце Канкуро пело. Да он не знал, с кого из более сотни духов Песка начать благодарить за то, что он так удачно встретился с Мастером Сасори! Неужели он ей правда нравится?! Действительно нравится?! Неужели такое прекрасное, такое совершенное, доброе, чистое и сострадательное сознание вообще могло ходить по земле, а не летать?       Стоп! А почему вдруг Сакура так добра к нему? Кто вложил эту доброту в ее сердце? Она ведь даже не знает его, она видела его до этого раз в жизни — в Конохе на экзамене на чуунина. В тот раз он напугал ее, да так, что на хорошеньком, еще тогда детском личике будущей куноичи застыло выражение испуга и отвращения. Почему же она теперь так трепетно ухаживает за ним, почти что заботиться о нем?       Канкуро не верил во всякую чушь про «любовь с первого взгляда», которую вечно показывали в тех сериалах страны Воды, которые обожала Темари. У него были другие, более практические соображения по поводу отношений между мужчиной и женщиной. Но вот как было объяснить такую заботу со стороны девушки, которая вообще была с чужой деревни? Проклятье, даже Темари навещала его не так часто!       Канкуро подумал о своих марионетках. Их уже унесли в его мастерскую и, разбитые, они, наверное, преданно ждали его, разложенные ровной кучкой деревянных деталей. Ждали, когда Мастер снизойдет до них, чтобы починить и снова привести в состояние боевой готовности.       Подумав о них, Канкуро улыбнулся. Карасу. Куроари. Сеншу. Их создал Великий Мастер Сасори, окончательно потерявший веру в Сунакагуре. Интересно, Тот, кто создал Канкуро, еще верит в исправление своего творения?! Быть может то, что Сакура ухаживает за ним на самом деле есть лишь проявление милосердия с ее стороны? Но, даже если и так, кто вложил в нее это — не просто спасти жизнь для галочки в графе выполнения миссии, а исцелить полностью? Явно не духи Песка — им-то какое дело до девчонки из Страны Огня!       И вдруг Канкуро сделалось стыдно. Стыдно за свое поведение, стыдно за вечные перебранки с Баки, стыдно за желание подложить яд в еду собственному отцу, стыдно за то, что Темари вынуждена была так рано пойти работать на красильни, стыдно за постоянно терявшего контроль Гаару, которому он, как старший брат, должен был бы помочь ему найти друзей, а не самому быть «братом джинчуурики». Стыдно за безответственность, стыдно за слабость. Стыдно за то, что не удержал отца от союза с Орочимару. Стыдно за гнев и ненависть. Ну как может такой человек, как он, вообще снискать расположение Сакуры?! Но…       Решено!       Канкуро привстал с кушетки, хотя общая слабость еще не давала ему полноценно подняться и легонько ударил кулаком по ее деревянному корпусу, сам себе давая понять, что он клянется исполнить задуманное.       Он изменится. Он станет лучше. И если до этого он еще колебался, принимать ли ему предложение стать Казекаге или голосовать за передачу власти Совету старейшин, то теперь… Теперь он понял, что он должен во что бы то ни стало найти и вернуть Гаару обратно в деревню. Сердце молодого кукловода подсказывало ему, что его младший брат жив. Почему? Да потому что сейчас он понял, что по-настоящему хотел сказать ему Мастер Сасори и зачем он явился в деревню после стольких лет.       Канкуро вспомнил, что из всех своих жертв Сасори но Акасуна делал человеческие марионетки. Почему же не сделал из него? Почему не добил его и не распотрошил его под новую куклу, аргументируя это тем, что он увидел в Канкуро желание жить? Почему вернулся и излил душу? Почему с такой болью отозвался об отце, даже называя его другом? Быть может, опальный кукловод думал, что он сделает доброе дело своей бывшей деревне, если избавить ее от Хвостатого Зверя пусть даже таким образом?       Быть может, все дело было в том, что внутри Сасори еще сохранился кусочек Сунакагуре? Той самой Суны, в которой звуки гитары отдыхающего у ворот пришедшего после объявления начала ночи патруля, которому ждать возвращения по домам до рассвета, потому что на ночь деревня закрыта. Той Суны, где всегда рады путнику и каравану, нагруженному всяким добром, но не ради товаров, а ради новостей из других малых и великих Стран. Той Суны, где ты можешь обойти все рынки, и в каждой лавке тебе бесплатно дадут кусочек своего товара на пробу. Суны, которая по вечерам пахнет смолой обрабатываемых в мастерских деревьев и перегретым за день песком, а днем даже до резиденции Казекаге доносится запах специй и дух только что испеченного ячменного хлеба. Рассвет. Полдень. Предвечернее время. Закат. Наступление ночи. День идет за ночью, вокруг тебя — только песок и камни, а над тобой — бескрайнее синее небо, горизонт которого тонет в пыльном мареве миража… И чувства — глубокие, зыбкие как окружающие пески, наполненные страстью и желанием жизни даже в этом раскаленном днем и скованном холодом ночью неприютном для существования человека месте.       Думая так, Канкуро пришел к выводу, что, возможно, есть шанс, что Сасори не убьет Гаару лично. Но, тем не менее, ритуал извлечения из Гаары Однохвостого может погубить его. Поэтому нужно успеть найти его, а если не так, то… есть ли вообще возможность, что Гаара выживет после применения этой техники?! Канкуро ни в чем не был уверен, но он точно знал, что у них есть еще немного времени. Ведь шиноби Сунакагуре ли не знать, насколько оно быстротечно?       Молодой кукловод даже не заметил, как сквозь небольшие круглые окна в больничную палату опустилась тьма. Дверь открылась, и в комнату действительно вошла Сакура. Она только что приняла душ, и ее розовые волосы смешно висели мокрыми палочками вокруг лица. На ней на сей раз была хламида, которую обычно носили женщины Сунакагуре, но, вглядевшись, Канкуро понял, что на этой маленькой девушке скорее была надета только нижняя сорочка, потому как Сакура была настолько худенькой, что просто утонула бы в верхней одежде.        Конечно же, белая сорочка, надетая на мокрое тело, то и дело липла к нему и здорово просвечивала, но Сакуру, похоже, это совсем не волновало. Наверное, за столько времени, проведенном за обучением у Пятой Хокаге и без миссий Сакура отвыкла от наличия парней-сокомандников и поэтому вела себя немного свободнее. Ну и, верно, все еще воспринимала Канкуро просто как пациента, находящегося в тяжелом состоянии.        — Как ты? — спросила она у него, укладываясь вместе с принесенными ей постельными принадлежностями на смотровую кушетку у соседней стены. По сонному голосу было понятно, что она очень хотела спать.        — Все хорошо, — пробурчал в одеяло отвернувшийся от нее Канкуро, несмотря на все еще державшуюся сильную боль и субфебрильную температуру как следствие интоксикации. Он завернулся в одеяло и свернулся в позе эмбриона. — Я в порядке.        И невольно ойкнул от боли в груди.       Спиной Канкуро почувствовал, как Сакура поднялась с места и подошла к нему. Он невольно повернулся на звук тихих шлепков ее босых ног по деревянному полу, припорошенному задутым из нижних щелей песком.        — Если хочешь, я могу сделать тебе укол обезболивающего.       «Песок мне в рот, просто иди ко мне и не понадобится мне никакое гребанное обезболивающее!»       Канкуро понял, что его мысли уже начали жить своей, отдельной жизнью, но он же обещал… Проклятье, он сдержит свое слово и станет лучше!       Канкуро сжал свою руку в кулак так, что хрустнули кости и начал мысленно… собирать свою любимую куклу Карасу. Сначала перед его мысленным взором, конечно, еще стояла Сакура с полузакрытыми от дремы глазами, и ее худенькое девичье, словно фарфоровое тело с плоским животом и маленькой неидеальной грудью. Но потом ее образ померк, зато Канкуро мысленно перенесся за свой верстак — к любимым стамескам, рубанку, долоту, омметру, паяльнику, моткам проводов.        — Тебе точно ничего не нужно? — спросила его Сакура, которая все еще стояла поблизости. Но ее голос теперь уже шел как будто бы из-под воды.        — Ничего, кроме куска изоленты, — на полном серьезе ответил ей Канкуро.        — Тогда я спать пошла, — он услышал удаляющиеся шлепки ее босых ног словно движение железнодорожной дрезины на весьма большом от него расстоянии.       Шелохнули простыни и немного прогнулась соседняя кушетка. Сакура легла. Канкуро уже потихоньку пришел в себя, и сейчас его мозг действительно активно работал над проблемой того, что, блять, ему ж и правда надо скорее починить своих боевых марионеток! Мысленно матюгаясь, молодой кукловод уже составлял в своей памяти список необходимых для замены компонентов, как вдруг…       Канкуро услышал легкий щелчок. Как будто бы открылось большое, наглухо задраенное на ночь окно на потолке, которое использовалось днем для увеличения количества света при осмотре больного, но, вполне возможно, это был ветер.       Однако Канкуро звук показался подозрительным. Он моментально повернулся и выставил вперед свою здоровую левую руку, сосредоточив чакру в кончиках пальцев. Пальцы не почувствовали никакого человеческого или звериного тепла. Но Канкуро все еще продолжал сомневаться.       Тогда он закрыл глаза и, замерев и затаив дыхание, прислушался. Но тоже не услышал ничего, кроме мерного дыхания спящей Сакуры да стука принесенных ветром песчинок в круглые окна. Но и на этом Канкуро не успокоился. У него в мозгу крутилось одно подозрение, которое не мешало бы проверить. Выпустив из пальцев здоровой руки нити чакры, Канкуро протянул их через всю комнату и аккуратно поднял одеяло над Сакурой.       Так и есть!       Большая очковая кобра поднялась прямо над бедром девушки и, раздув капюшон, сделала свой смертельный бросок, чтобы в следующее мгновение упасть безжизненной тряпочкой на светлые простыни.       Канкуро оказался быстрее. Он сильно сжал кулак, и нити чакры, обмотавшись вокруг змеи, мгновенно сломали ей хребет. Да. Не один Гаара любил, умел и практиковал этот трюк, которому обучил их еще сам Четвертый в один из моментов своих редких порывов родительской любви к сыновьям.       На крик проснувшейся и напуганной до смерти видом огромной мертвой змеи рядом Сакуры прибежал Баки, который, видно приходил в больницу по каким-то своим делам. Увидев Сакуру, устроившуюся ночевать в палате Канкуро, единственный глаз Баки полез на лоб. Он буквально выпрыгнул из помещения и бросился на поиски кого-то.        — Все нормально? — Канкуро хотел подойти к Сакуре, но, сделав несколько шагов, упал на пол. Подбежав к нему, она помогла ему подняться и дойти до кушетки.       Сакура помогла ему сесть и вдруг неожиданно спросила:        — Как же ты смог предугадать, куда попытается ужалить змея? У тебя же, — тут она замялась, но все же сказала:        — У тебя же нет шарингана.        — Я просто видел много механизмов. Их принцип движения аналогичен движениям конечностей различных животных. У каждой части любого механизма ограниченное количество степеней свободы. У змеи каждый сегмент ее тела движется отдельно, сгибаясь и разгибаясь…        — А, — перебила его Сакура, — Я поняла: прикрепленные к каждому позвонку мышцы движутся в определенную сторону на основе информации от соответствующих нервных окончаний. Но ведь тогда движение всего тела змеи должно зависеть от начала движений в каких-то определенных главных нервных узлах, иначе будет неразбериха?        — Именно. Но в результате все сложнее. Есть сигналы от головного мозга змеи на движение, которые начинают последовательно обрабатываться в нервных узлах каждого сегмента ее тела. То есть сначала движется голова и только потом все тело. Зная, что кобра используется для броска определенное количество сегментов своего тела, я прикинул радиус угла, где будут находится наиболее вероятные зоны ее атаки и мне оставалось просто атаковать первым.        — Невероятно, — Сакура вдруг улыбнулась, и ее зеленые глаза встретились с глазами Канкуро цвета черного кофе. Она невольно облизнула пересохшие губы и вдруг пододвинулась поближе, случайно опершись на его предплечье.        — Ты совсем не похож на наших мальчишек, — ее волосы, которые уже высохли и теперь лежали пушистой розовой копной, коснулись его плеча. Канкуро невольно сглотнул. Ему стало не просто жарко, он сейчас сквозь землю был готов провалиться.        — Сакура… — он честно попытался отодвинуться.        — Ты такой взрослый. Теперь я всегда буду представлять твое лицо именно таким, без этого отвратительного макияжа!       И неизвестно, что бы еще сказала Сакура в тот замечательный момент, потому что голос вернувшегося Баки-сенсея все испортил.        — Канкуро! — громко окрикнул он его. — Что здесь творится, можно узнать?       Баки стоял в дверях. А вот в палату вошел Какаши и, улыбнувшись из-под своей бессменной маски, поманил Сакуру за собой, пробормотав что-то о том, что она может больше не беспокоиться о Канкуро — далее им займутся ирьенины Суны.        — Ты что творишь, Канкуро?! — чуть не заорал на него Баки, у которого, видно, уже начали сдавать нервы. — Она же гость, представитель дружественной нам деревни, по крайней мере пока Гаара является Казекаге! А ты, едва избежав могилы, уже бросился крутить шашни! Но это мелочи. Скажи лучше, что здесь произошло. Я попросил Какаши увести Сакуру, чтобы мы могли поговорить с глазу на глаз.        — В палату подбросили змею, — почти отрапортовал Канкуро. — Я понял это сразу, как только услышал звук будто бы приоткрываемого слухового окна.        — Это серьезно, — Баки подошел и внимательно осмотрел останки кобры, завернутые в покрывало. — Это мог сделать кто угодно и с какими угодно намерениями. Велика вероятность, что шпионы Сасори уже в курсе, что ты жив и передал ценные сведения о его местонахождении. Но еще более вероятно, — и тут Баки нахмурился и отвернулся, — Что это могло быть и дело рук какой-нибудь из влиятельных семей. Я уже говорил тебе, что власть клана Сабаку под угрозой.        — И я уже говорил, что не хочу становиться Казекаге. Пусть даже по обычаям старший сын и должен занять место отца, но бумажки и книжки — это больше по части Гаары.        — Никто и не говорит, что старейшины хотят видят именно тебя Казекаге, — развел руками Баки. — Есть масса других вариантов. Другой вопрос, что мы — вся Суна — будем делать, если Казекаге не станет достаточно сильный и влиятельный шиноби с надежным кеккей генкаем? Первый с его песком и ветром, Второй с его использованием чакры биджу, Третий с поистине безграничными возможностями владения металлом и электричеством, Ваш отец и его сакин — золотой песок. И Гаара, который должен был стать сильнейшим ниндзя Сунакагуре, соединив свои способности управления песком, магнетизм и силу биджу, будь он неладен. Я уже говорил Гааре, что он никогда не сможет приказывать Шукаку и что нужно постараться стать его другом. У него это почти получилось, и, что самое важное, люди деревни за год правления нового Казекаге стали действительно доверять ему. А теперь нам снова угрожают темные времена, и в деревне нет шиноби, обладающим силой, даже отдаленно напоминающей силу Гаары.        — Я верну Гаару во что бы то ни стало. — сжал кулаки Канкуро. — Я поклялся.        — Не будь самонадеян снова, — предупредил его бывший учитель. — В прошлый раз твоя самонадеянность нам очень дорого стоила. Завтра Совет. Ты обязательно должен присутствовать, только прошу тебя, не вмешивайся. — Баки напряженно сжал свои толстые губы. — Я скажу все сам, ладно. Эбизо-сама не дурак. Он прекрасно понимает, что в данной ситуации не стоит ни торопиться, ни медлить.        — Если даже Совет решит, что я буду вынужден не участвовать в поисковой операции и остаться в деревне как гарант власти существующего Казекаге, — вдруг заговорил Канкуро, внезапно перестав быть задумчивым. — То я согласен на эту роль до тех пор, пока Гаара не вернется. Но я хотел попросить Вас об одном одолжении, учитель.       Услышав такое учтивое и неожиданно вежливое обращение к себе, Баки вздрогнул и с крайней озабоченностью повернулся к Канкуро.        — Что такое стряслось?!        — Я бы хотел жениться…