Ты спросил меня, Знаю ли я твое величие? Удивлю тебя, Но знаю я отлично, Что в моей душе живет всего одно — То, что даже не похоже ни на что. Не описать это ни словом, не пером — Свет моей души, что называю я добром. Гигант!.. Гигант!.. Послушай, о, Гигант!.. Гигант! Этот свет увидеть можешь даже ты Если не предашь природной доброты…
— Юродивый… — выглянувший посмотреть, чем все кончилось, Сасори увидел, как зачарованный своей собственной песней Раса невольно раскинул руки и… золотой песок, в изобилии смешанный с обычным речным песком на пляже блестящим вихрем поднялся и щитом удержал открытой раззявленную устричную пасть Исобу, в которой, наверное, уже собиралась бомба хвостатого! Обреченно вздохнув и махнув рукой, Сасори лег рядом со стонущим Баки и закрыв глаза, пробормотал, чтобы они оба отошли в лучший мир быстро и с чистой совестью. — Какая трогательная песня, — внезапно для себя услышал Баки грохочущий голос монстра. — Мы вовсе не пытались поймать тебя, Треххвостый, — крикнул Раса и помахал рукой, о чем дал знать легкий ветер. — Плыви с миром. — Ну раз не пытались, то я поплыл. Послышался шум и грохот забурлившей воды и далее настала тишина, нарушаемая лишь легкими всплесками волн. Исобу действительно удалился. А Раса остался стоять и наблюдать, как ему по мановению руки подчиняется золотой песок — сакин. — Это ж я… могу теперь совсем как Третий?! — недоуменно спросил он у подошедших к нему Баки и Сасори. — Карура придет в восторг от такого ниндзюцу. Это ж надо, какое счастье подвалило! Баки же успел заметить, что стальной ящик, из-за которого он лишился глаза, очень похожий на тот, в котором в Стране Ветра обычно перевозят важные документы во избежание попадания в них песка и пыли, остался здесь же. — Заберем его? — робко спросил он, поджимая больной глаз, у Расы и Сасори. Те не ответили. Один был слишком занят созерцанием внезапно проявившегося у него кеккей генкая, другой — громко завидовал своему чудаковатому другу, собирая по всему побережью части от своих поломанных кукол и сетуя, что его искусство теперь ничего не стоит… — Баки-сенсей, так что в итоге? Вы… не женились? — К сожалению нет, — горестно вздохнул Баки, закончив наматывать тюрбан. — После этого случая твоего отца едва не сделали джинчуурики, а потом он был отправлен консулом в Совет Страны Ветра подальше с глаз Третьего Казекаге, который так и не смог принять наличие столь сильной техники у кого-то еще, кроме него. Сасори разорвал свою помолвку и, затворившись, начал работать над своей Великой армией марионеток, также наращивая свою силу. — А Вы, сенсей? Баки нахмурился и развел руками. — Твоя мать, Карура, дала клятву ждать возвращения твоего отца. Пакура, конечно, переживала, но долго после этого не прожила. А моя невеста уже вышла замуж до моего возвращения, потому что я, представляешь, вернулся с миссии на один день позже дня условленной свадьбы! Ее гордость не смогла вынести этого. И вот так я остался один. Канкуро посмотрел на Баки, думая, что сейчас для него его учитель стал казаться почти ровесником. И как же больно было слушать о таком, и как же знакомы были эти чувства, что читались на раскрашенном алыми полосами лице Баки-сенсея. — Баки, ты мне сейчас это рассказал, чтобы я вместе с тобой плакал?! — недоуменно произнес молодой кукловод, вставая, опершись о кровать. — Почему же ты так уверен, что Сакура поступит так же со мной?! Баки взглянул на него, глубоко вздохнул и почти прошептал: — Я тебе не для этого все это рассказал. Я лишь просто хотел показать, что твоя мать ни разу не засомневалась в твоем отце, даже когда его никто не понимал и он не имел огромных способностей, когда был фактически выслан из Суны на много лет. Она по-настоящему любила твоего отца. Тот, кто любит по-настоящему, никогда не променяет свое глубокое чувство на мимолетное увлечение, Канкуро. И чувство это… оно проверяется временем, а не вспыхивает, чтобы затем погаснуть, как факел в ночи. То, что сейчас происходит между вами — лишь короткая вспышка. Ничего более. Ты не знаешь ее, она не знает тебя. Когда очарование первой ночи спадет, вы окажетесь на двух разных берегах — кукловод из Суны и куноичи из Конохи. Канкуро с трудом смог дослушать объяснение Баки до конца. Он хмыкнул, махнул рукой, пробормотал «еще посмотрим» и попытался беззаботно потянуться, как он всегда делал, когда ему все надоедало. Рана в груди опять заныла. Но сердце Канкуро теперь болело намного сильнее.***
Совет старейшин деревни сегодня собрался намного раньше, чем обычно. Всех, видно, действительно волновала дальнейшая судьба собственной скрытой деревни, но, скорее всего, все-таки вложенных в те или иные мероприятия денег. Уважаемые люди Сунакагуре в кои-то веки не толпились в дверях, обсуждая перед тем, как сесть на достохвальное место, цены на зерно и скот. Шиноби Конохи на Совет, ожидаемо, не пригласили. Как и старуху Чиё: а что было делать женщине, пусть и мастеру-кукловоду, в этом высоком собрании?! Цвет деревни Скрытого Песка, многие из которых в руках-то кунай не держали, не то что по полигонам да пустыням не бегали, с важным видом рассаживался на мягкие кресла и шелестел бумагами в ожидании главы Совета. Канкуро и Темари стояли недалеко от тяжелых резных дверей из мореного дуба. Оба были в традиционных для Сунакагуре светлых свободных хлопковых одеждах с обернутыми вокруг плеч такими же светлыми шерстяными накидками. — Все так же, как и при покойном отце, — оглядевшись вокруг и натыкаясь взглядом на неизменные со времен Первого Казекаге арочные антресоли из песчаника, произнес Канкуро, после этих слов потянувшись и одновременно ойкнув от еще болевшей раны. — Пусть он перевернется. — Пусть будет светлой его могила, — с чувством произнесла Темари, потупив глаза перед прошедшими рядом старейшинами, а когда они отошли чуть дальше, снова повернулась к Канкуро и, как всегда, прямо спросила: — Так что?! Что ты решил? Канкуро тяжело вздохнул и недовольно посмотрел на сестру. — Не знаю. Баки сказал, чтобы я не дергался на Совете. Но, честно говоря, мне абсолютно наплевать, что там решат эти плешивые головы! Я все равно найду Гаару. Я все равно… Но тут снова заболела грудь. Канкуро сморщился, но заметив озабоченный взгляд Темари, ответил, что все в порядке. Между тем Совет уже собрался в полном составе. Канкуро и Темари услышали шаркающие шаги и вскоре разглядели высокую фигуру в полутьме коридора. Эбизо-сама собственной персоной шел, медленно покачиваясь и опираясь на посох. Брат и сестра учтиво поклонились ему. Внезапно старейшина Эбизо остановился перед Темари и с прискорбным видом сообщил: — Плохие новости. Твой жених и мой родственник скончался. Пятнистая хворь . Хорошо, что ты так и не посетила его дом перед свадьбой, а то бы тоже сейчас лежала в могиле. Накинув полотнище себе на голову, Темари взвыла и тоненько, протяжно зарыдала. Однако Канкуро успел заметить, как ярко блеснули ее зеленые глаза от пьянящего запаха внезапно полученной свободы. Он сразу понял, что сестра притворяется. Он сам тоже сделал вид, что сильно сожалеет и принялся «успокаивать» Темари. Эбизо-сама же, абсолютно не посочувствовав им, направился в зал заседаний, закрыв, однако, за собой дверь. Канкуро уже понадеялся было, что про него все забыли, но тут из-за приоткрывшихся дверей высунулась одноглазая голова Баки-сенсея, которая словно сыч ухнула: — Канкуро! Уважаемые люди собрались, а ты их ждать заставляешь! Вот же раззява! Попрощавшись с Темари, Канкуро вошел туда, куда до этого заходил только для того, чтобы занести сведенные отчеты о миссиях подконтрольных ему патрульных и разведывательных групп давно уже ведущему самостоятельно и Большой, и Малый Совет Гааре. Надо сказать, что когда брат в первый раз пришел на гудящий довольствием от того, что в их руках будет малолетний правитель, Совет, Эбизо-сама даже притащил юному дарованию, прослывшему самым молодым знатоком законов и истории Сунакагуре, чай со сладостями, тем самым, думая угодить почти ребенку. Однако Гаара первым делал выложил на круглый стол толстую стопку книг и бесцветным замогильным голосом смолвил: — Теперь по закону жить будем, а не как попало. В приватном разговоре Даймэ пожаловался мне, что от криминала житья не стало. Так что советую эту лавочку прикрыть, пока говорю с вами по-доброму. А кто не согласен — те могут взять свои тапочки и идти вон из деревни. Канкуро, как раз заносивший очередной отчет с графиками успешности отлова местного мелкого жулья, проходя мимо расшитых золотыми нитями туфель и полуботинок как бы ненароком кивнул на них и сказал: — Казекаге-сама, а тут-то и нет тапочек. И шинобских сандалий тоже нема. Одно золото на золоте. — Значит, с конфискацией имущества они у нас пойдут, — вполне по-деловому сделал себе в небольшую тетрадочку отметки Гаара. — А за превышение должностных полномочий можно, пожалуй, еще и срок нарисовать. И тут братья встретились взглядами. И улыбнулись одними глазами. — Воры, наемные убийцы всех мастей, нукенины, медовые куноичи, — произнес все так же бесцветно Гаара фразу из сериала далекого детства. — Для каждого найдется своя статья, — он осторожно стер налетевший песок с книг. — И свое заслуженное наказание, — продолжил фразу Казекаге и любовно погладил стоящую рядом тыковку Суна Хьетан с личным песком. Канкуро тогда едва сдержался от смеха, почувствовав, что сидевшие за круглым столом дружно и шумно сглотнули. Ведь все в деревне давно прекрасно знали: чувство юмора у джинчуурики Песка абсолютно и бесповоротно отсутствовало. И вот теперь кресло Казекаге Гаары пустовало, и грудь Канкуро сжималась и болела от одного этого зрелища, пусть даже он и не бередил рану, нанесенную ему Сасори. Советники уже начали выступать, но Канкуро слушал их вполуха. Гнев и горечь застилали его разум, когда он смотрел на пустое кресло Казекаге. Он вспоминал, как в нем сидел, сложив руки вместе и облокотившись локтями на стол или специально предназначенные для этого подлокотники, внимательно слушая каждого, отец. Человек, который ни во что не ставил своего старшего сына и всегда считал его никчемным. Человек, на которого была возложена ответственность не только за благополучие и процветание Сунакагуре, но и за спокойствие в стране Ветра. Разумный и рациональный человек, прекрасно знавший цену каждому поступку и каждой человеческой жизни и именно поэтому пытавшийся обеспечить защиту доверенной ему земли даже засунув биджу в собственного любимого младшего сына, которого он ненавидел именно за то, что идеал был не таким уж идеальным. Канкуро никогда и никому не рассказывал, как он видел, что днем его отец учил их с сестрой избегать Гаару, а ночью подходил к стоящей отдельно от двух других кровати и прижимался лбом к макушке своего младшего ребенка, с трудом заснувшего вместе с заснувшим в нем биджу, потом гладил его по непослушным рыжим вихрам, что-то шептал и уходил. Гааре отец передал свое мировоззрение и свои убеждения, Гаару же проклинал и пытался убить много раз, когда биджу выходил из-под контроля. Сам Канкуро всегда был для отца не сыном, а еще одним шиноби Песка. Возможно поэтому он так рано начал пытаться познать любовь в женских объятиях, но так и не нашел ее там, а получил лишь расширение и разрастание собственной душевной пустоты. Потом в этом кресле сидел Гаара. Оно было ему большим и казалось неудобным. По сравнению с отцом, да и даже с ним самим, младший брат был миниатюрным и даже казался хрупким. Внешний вид Гаары производил впечатление некоторой болезненности и не был обычен в среде шиноби Скрытого Песка. Но его воля и характер с лихвой компенсировали недостаток роста и веса. Если Гаара говорил: «Нет!», то это абсолютно точно значило, что переубедить его будет невозможно. А говорить «Нет!», в отличие от самого Канкуро, он мог с самого детства и даже отеческие пинки не сделали его более сговорчивым. Эго Гаары было столь огромным, что даже духи Песка, казалось, боялись с ним связываться и обходили его стороной. Он не признавал над собой ничью власть ни в каком виде и какое-то время действительно творил, что хотел. Но это было до встречи с Наруто. До первого соприкосновения с проявлением милосердия и терпения постороннего человека к нему самому. Гаара вдохновился и проникся. И внезапно нашел ту самую Любовь, которую всегда искал, хотя она и отличалась от той Любви, о которой говорил ему Наруто. И Канкуро мог бы даже съязвить о том, что Гаара на самом деле не поменялся, потому что люди, как известно, не меняются. Но ни он, ни кто-либо в деревне не мог не признать, что Гаара без нытья и причитаний взвалил на себя ношу управления самой бедной и бесперспективной Скрытой деревней в мире шиноби. Взял на себя ответственность за спокойствие, безопасность и порядок в самой большой и самой плохо освоенной из Великих стран, не имеющей ни больших залежей полезных ископаемых, ни плодородных почв, ни богатых рыбой рек. Сел во главе стола, на противоположных концах которого сидели ненавидевшие его и друг друга люди. В пятнадцать лет, когда другие только начинали искать себя или уходили на поиски неведомой великой силы, Гаара принял власть, которую на него возложили не старейшины. И не Даймэ. Они лишь утвердили то, что и так стало понятно всем, когда голодающая Суна открыла джинчуурики, которого она ненавидела, свои ворота для решения проблем с водой и подвод с хлебом. Нанявшийся в регулярную армию Гаара, дослужившись до высокого звания и собрав все заработанные средства, потратил их на зерна риса и ячменя для родной деревни. Весь первый год своего правления привыкший не спать из-за Шукаку Гаара действительно не спал, но по делу — руководил перекладкой водопровода и канализации. Он четко, методично и без лишних слов в прямом смысле вытаскивал Сунакагуре из дерьма. Конечно, они с Темари тоже помогали, чем могли, но все основные проекты Гаара разрабатывал и контролировал сам, лишь изредка советуясь с Баки и вовсю мобилизуя на общее дело народ деревни, в том числе и способности самого Канкуро. Брат с детства считался вундеркиндом как в ниндзюцу, так и разумом. Но даже его ближайшие родственники не мог предполагать, чего Гааре стоило сдерживать Шукаку. Канкуро еще раз посмотрел на пустовавшее сегодня кресло Казекаге, а потом вслушался в голос одного из советников, в грубой форме призывавшего считать уже Гаару мертвым и сменить Казекаге. «Гаара!» Канкуро не мог больше сдерживаться. Он подскочил к зарвавшемуся советнику, схватил его прямо за ворот его драгоценной хлопковой хламиды и грубо потряс со словами: «еще вякнешь что-то в сторону Гаары и я за себя не отвечаю!» Конечно же, к нему подбежал и пристыдил всевидящий одноглазый Баки. Конечно же, выставил его виноватым: «усовестись вести себя так в зале Собраний, Канкуро!». Молодой кукловод вскоре и сам понял, что он перегнул. Канкуро коротко извинился и сел на место. Потом слово взял Эбизо-сама и действительно предложил не торопиться в оценках, но принять какое-то промежуточное решение, которое бы позволило сохранить порядок и безопасность в Стране Ветра на время поисков Пятого Казекаге или его тела. — Все ведь прекрасно помнят те времена, когда внезапно пропал Третий Казекаге, которого так и не нашли. И как в Страну Ветра со всех сторон вторглись узнавшие о слабости в наших рядах вражеские отряды, — резонно заметил Эбизо-сама. Канкуро заметил, как при упоминании Третьего Казекаге большинство советников вздрогнуло. У кого-то из них даже проступили на лбу капельки пота. Поначалу Канкуро никак не мог понять, что произошло, пока не услышал рядом едва слышный шепот Баки. — Его особо-то и не искали. Никому не хотелось искать тирана. «Тирана? Они действительно считают Гаару тираном?!» А считает ли так сам Канкуро? Или нет? Доводов «за» очень много. Все его детство. Детство Темари. Смерть дяди Яшамару. Но… однажды Канкуро случайно услышал чистый, сильный и красивый голос, который тихо пел в открытую форточку спальни дома глубокой ночью. Это был Гаара.Я бы хотел быть человеком, глядя на которого все улыбаются. Человеком, дающим надежду, а не отнимающим ее. Человеком, рядом с которым радуются, а не печалятся. Просто быть человеком — это для меня все!
Неужели Гаара врал тогда? Неужели так красиво растягиваемые, четко проговариваемые фразы, невероятно похожие на его разборчивый каллиграфический почерк, убористый, с правильным наклоном и начертанием каждой буковки могли принадлежать отпетому маньяку?! Канкуро видел, как Гаара убивал, но когда брат пел так вдохновенно, он просто отказывался в это верить. — Так что ты решил, Канкуро? — обратился теперь уже к нему Глава Совета Эбизо-сама. — Примешь ли ты власть и станешь Повелителем Песка, Великой Тенью Страны Ветра, да будет она благословенна?! Даймэ согласится с нашей позицией, об этом даже не думай. Ну так как, согласен?! — Встань, убогий, — будто ненароком повернувшись, тихо шепнул и легонько пнул по его ноге Баки-сама, — Принято вставать, когда тебе предлагают такой высокий статус. Не гневи народ. Канкуро встал, выпрямился и едва не заорал — так сильно заболела проклятая грудь, но, удержавшись, он, выдерживая паузу, обвел глазами весь Совет Сунакагуре. Люди и правда были в нетерпении. И лишь один только одноглазый хер Баки-сама сидел рядом и смотрел так, будто Канкуро сейчас покушается на что-то настолько запретное, что у Баки даже бы не хватило духу сказать об этом вслух. Однако у Канкуро на этот счет было совсем другое мнение. — Для меня Казекаге Страны Ветра был, есть и остается Гаара Песка. И так как я тоже являюсь представителем правящей семьи, то от имени Гаары я приказываю… — и тут Канкуро едва не осекся, потому что почувствовал на себе чей-то взгляд, чей-то любопытный и почему-то такой взволнованный взгляд. Но чей же?! Канкуро мотнул головой, прогоняя всякие посторонние мысли. Нет, сейчас он должен быть более чем сосредоточен. Он продолжил: — Я приказываю Совету деревни, действуя от имени Казекаге Гаары, продолжать исполнять все его предыдущие постановления и исполнять утвержденное им законодательство Сунакагуре. Сам же я отдам необходимые распоряжения по укреплению границ Страны Ветра, а потом присоединюсь к поисковым отрядам. Я делаю это, — и тут Канкуро положил руку на грудь, в области сердца, что в Стране Ветра считалось признаком того, что человек действительно говорит искренне, — Потому что Гаара — мой младший брат, и у меня есть перед ним не только обязательства как перед Казекаге или родственником. Он еще и является дорогим моему сердцу человеком. И тут Канкуро случайно бросил взгляд на входную дверь, которая почему-то оказалась приоткрытой. Он едва не ахнул от удивления. Прямо в дверях стояла Сакура и тепло улыбалась ему!***
Баки и Канкуро вышли из зала собраний, и Баки в буквальном смысле вытер пот с темно-коричневого лба. Они победили! Власть Гаары в Скрытом Песке удалось еще на сколько-то сохранить, но что же будет если его не найдут живым? И Канкуро, и Баки боялись этого исхода, но каждый держал этот страх в себе, потому что если бы они с ним друг с другом поделились, то сочли бы бессмысленным продолжать всякие дальнейшие поиски. Баки, прижав к себе покрепче бессменную сумку со свитками, направился вон из резиденции, видимо, разрабатывать дальнейший план по защите границ Страны Ветра. Канкуро планировал присоединиться к нему, но сначала нужно было привести в порядок свое оружие шиноби. Починить свои куклы. В круговороте последних событий он совсем забыл о них! Удрученный этим, а также озабоченный той перспективой, что нужных деталей для марионеток Сасори в мастерских Корпуса может просто не найтись, Канкуро вышел из резиденции Казекаге и потихоньку побрел на большой тракт, откуда начинали путь все дежурные патрули. На развилке, уже собираясь выйти на дорогу, ведущую в сторону главных ворот Суны, стояли Наруто, Сакура и Какаши-сан. Канкуро прошел мимо них. Ему показалось, что Сакура посмотрела в его сторону. Канкуро грустно хмыкнул и подвернув робу, опустил руку в карман рабочих штанов, кем-то даже выстиранных и зашитых на правом колене. Кошелек был на месте. Кукловод взглянул на небо и прикинув, что до полудня есть еще немного времени и рынки не закрылись, а отряд Конохи двинется в путь с началом вечера, когда начнет спадать жара, а значит, он еще успеет поговорить с ней, двинул к ближайшим галантерейным лавкам небольшого стихийного рынка, расположенного по пути к мастерским. Накупив шарнирных и шарикоподшипниковых механизмов, несколько механических шаговых двигателей, моток проводов и деревянные детали рук, ног, пальцев марионеток — делать заготовки самому было, конечно, приятнее, но времени совершенно не было — Канкуро нагрузил все это добро в один холщовый мешок за спиной, а в другой, на поясе, бросил гайки, шайбы, винтики и несколько саморезов. Один из них на проверку оказался ржавым и кривым, с какой-то старой куклы сняли, блять, ну его нахер. Канкуро развернулся и кинул кусочек рассыпавшегося в руках рыжей ржавчиной винта в сторону палатки, в которой он его купил. «Совсем оборзели продавать такое честным людям!» По пути ему попался один из бывших марионеточников, теперь занимающийся починкой металлических изделий и изготовлением украшений. — Я слышал, ты себе девочку нашел, — с ходу начал он и сразу пояснил: — Все в деревне уже в курсе как она тебя вылечила. — Эй, полегче! — Канкуро сначала чуть было не накинулся на него, но потом сдержался, увидев, что тот протягивает ему какой- то предмет, остановился. — Я заплачу, — замялся он, принимая из рук ювелира золотое ожерелье. — Но не сейчас. Потом. Когда верну Гаару в деревню. — Денег не надо, — объяснил тот и, положив ему обе руки на плечи, сильно хлопнул по ним и серьезно сказал: — Просто верни Гаару на его законное место. — Он указал на другой конец улицы, где стояло какое-то большое собрание. — Старики, вдовы, сироты. У них здесь нет другого попечителя, кроме Казекаге. Я, как и ты, верю, что наш молодой Каге жив, хотя они — он снова указал на толпу, — Сейчас собирают деньги и ценности, чтобы выкупить у Акацуки тело Казекаге. Негоже, чтобы тело Повелителя Суны отправилось на корм падальщикам. Что о нас потом подумают другие скрытые деревни?! — Гаара жив, можешь даже не сомневаться, — заверил его Канкуро, хотя люди Суны, собиравшие по улицам деньги на выкуп в большое блюдо, его на самом деле напугали. — Я лично приведу его и покажу всей деревне. — Лишь бы так и было, — раздался позади него голос из другой торговой палатки. — Иначе для Сунакагуре снова настанут темные времена. Канкуро не ответил. Он взглянул на небо и понял, что слишком долго искал нужные детали. Отряд Конохи должен был выступать уже через полчаса. Кукловод буквально бегом пустился бежать к месту точки сбора. На его счастье Сакура уже была здесь: отдыхала под навесом немного поотдаль. Какаши-сан и Наруто, видимо, устав стоять тут просто так в ожидании проводника, пошли купить еды и воды. Она увидела его первой и улыбнулась. Канкуро тоже постарался улыбнуться, но больше смущался. Он совсем забыл нанести свой бессменный грим и сейчас вполне мог покраснеть, как помидор. У них с Темари это было общим. Гаара с детства носил песчаную броню, и по нему было не разобрать, когда он краснеет. — У тебя уже все хорошо? Ничего не болит? — спросила Сакура, когда он вошел к ней под навес где, видимо, до этого что-то продавали. Канкуро не ответил, но вдруг с изумлением почувствовал, что маленькие, но теперь уже горячие, видимо, от долгого стояния под солнцем, ладошки Сакуры дотронулись до его щек. Канкуро не знал, куда себя деть. Не знал, что сказать. Он постарался отодвинуться от нее, но самому убрать ее руки, в которых она сейчас держала его лицо, у него просто не хватало духу. Кто знает, что будет, когда он возьмет ее за руки? Ему было до жути неудобно, но и что-то предпринимать Канкуро боялся, потому что боялся не сдержаться и… и он даже точно не знал, что может сделать, но делать это было очень стыдно. Ну только не с Сакурой. Она ж его из лап духа смерти вырвала! — Теперь ты уже не колючий, — Сакура смотрела на него своими зелеными глазами. — И температуры у тебя уже больше нет. Значит, все действительно в порядке. Да. Побриться он-таки догадался. Но вот то, что Сакура поведет себя так — и знать не знал. Уже не сумев далее сдерживаться, Канкуро осторожно повернул голову к одной из рук Сакуры и уткнулся носом в ее ладонь. — Сакура… — только и смог выдавить он из себя, совершенно ничего не понимая. Как будто бы напился вина допьяна. Он посмотрел в ее подернутые зеленой дымкой глаза и понял, что Сакура тоже одурманена. И тут перед глазами Канкуро пронеслась та самая, до глубины души шокировавшая его некогда картина.…Невозможно не взглянуть на твое прекрасное лицо, Что в себя все сиянье солнца собрало. Слепнут глаза мои, превращаясь в очи. Разве так можно! Я люблю тебя все больше. Твои сладкие губы целуя, хочу умереть. Не знаю еще, все это любовь или нет. Или это грешно — так любить и хотеть? Даже имя свое мне не вспомнить теперь…
Красная Госпожа любила петь эту песню, видно, вспоминая Мастера Сасори. Но как только это слышала Белая Госпожа, она подбегала к своей сестре, вырывала у нее из рук гитару, и начинала избивать соратницу. Красная Госпожа тоже сопротивлялась. Побеждали сестры с переменным успехом. А Канкуро всегда просто стоял и смотрел, не принимая ни ту, ни другую сторону и ожидая, пока они как-нибудь сами между собой разберутся… — Такую речь, какую ты сегодня произнес на вашем Совете, наверное, мог бы произнести только человек из благородного клана, обладающего уникальными додзюцу. Такими как шаринган, например… Канкуро почти не услышал того, что сказала ему Сакура. Он, к своему ужасу, увидел, что на них смотрят. Чиё-сама. Проклятье духов песка на нее! Что ей здесь понадобилось?! — Канкуро! — голос старейшины не принимал возражений. Ей нужен был немедленный разговор. Сейчас. — Госпожа, — поклонился Канкуро. «Старая грымза приперлась сглазить мое счастье!» — Что за гендзюдцу она на тебя наложила? — прошамкала Чиё-баа-сама. — Я смотрю, ты уже готов был в рот ей залезть. — Да что за мысли, бабушка… — Не перебивай старших, — отрезала она. — Лучше расскажи мне еще раз, как выглядел Сасори, когда ты в последний раз видел его. — Я все уже сказал Какаши-сану, — отчеканил Канкуро. — Больше повторять не намерен. Наруто, Сакура и их учитель выступят сегодня, а мы с Темари выступим вслед за ними и покончим с этим! — Глупец! — вдруг взъерепенилась Чиё. — Зачем ты полез в драку против самого Сасори? Странно, что он не убил тебя! Он обычно всегда убивает своих противников. Я сама лично учила внука не оставлять ни поверженных врагов, ни свидетелей. В этом наша сила, Канкуро! А вы с Баки — два глупца, что осмелились заявить о пропаже целого Казекаге в Коноху! Как будто бы мы сами не разобрались! — Вот что! — тут уже Канкуро, совершенно забыв, что перед ним уважаемая старейшина деревни, подскочил к ней и приставил указательный палец к ее самому носу, — Не надо мне тут, Чиё-баа-сама! Наруто — друг Гаары. И у него тоже есть право знать, что с его другом и право помочь ему! А у меня есть право как у старшего брата позаботиться о том, чтобы в отсутствии Гаары не развалились все его дела! — Тогда надо было самому стать Казекаге! — отрезала Чиё. — Вот только кишка тонка! Ты всегда был посредственностью, Канкуро! Потому я и отказалась учить тебя кугетсу, предоставив самому себе и оставив наедине с давно не эксплуатировавшимися и проржавевшими от попавшей в них воды куклами Сасори. Понятия не имею как, но ты восстановил их. Это похвально, но ты все равно никогда не достигнешь уровня моего внука. Он был и остается гением. Я думала, что он со временем станет Казекаге, но этот похотливый недоумок Третий выбрал Расу. Твоего отца. Лишь потому, что у него был сакин — кеккей генкай золотого песка! А то, что твой отец был на деле неотесанным пастухом из Великой Пустыни, а не представителем старого и элитного рода Суны, так то ж его не волновало! И в результате эксперимент с джинчуурики не удался. Хотя я полжизни на это положила! Да что там — я всю свою жизнь положила на благо Сунакагуре, каждый день заботясь о ее силе и мощи, а не просиживая штаны в Совете только потому, что у кого-то есть лишний кусок плоти, а у меня его нет! — Бабушка, тут же Сакура…. — Да что она там не видела! Она ж медик! — Хватит! — вдруг вмешался в разговор некто третий, неукротимый и бесстрашный как вихрь. — Хватит вспоминать старое. Ничего уже не вернешь, бабуля, и никого не исправишь. Как бы то ни было, сейчас нас должна сплотить и объединить одна общая цель, даттебайо! Наруто оказался между Канкуро и Чиё-баа-сама в самый ответственный момент. Он буквально создал между ними преграду своими раскинутыми руками. Голубые глаза джинчуурики Конохи горели не звериным огнем, а решительностью и отвагой. — Нам необходимо вернуть народу Страны Ветра того человека, на которого они возложили свою надежду. И это сейчас должно быть самым главным. — А потом, когда Гаара вернется, — закончила мысль уже подошедшая к спорщикам Сакура. — Мы все вместе вернем Саске в Коноху. И вдруг она посмотрела прямо на Канкуро, а затем четко и с достоинством, тряхнув в знак определенности своей розовой шевелюрой, произнесла: — Знаешь, Канкуро, твоя речь на Совете старейшин настолько вдохновила меня, что я поняла, что точно люблю… И тут сердце Канкуро подпрыгнуло и забилось как математический маятник. Оно ведь могло и совсем остановиться от износа за эти несколько мгновений, пока Сакура не собралась с духом и не выпалила: — Я люблю Саске-куна так сильно, насколько это вообще возможно себе представить! В этот миг лицо Канкуро превратилось в каменную маску. Он почувствовал себя так, как будто бы его похоронили заживо в центре Великой Пустыни, а голос старухи Чиё, прорицательски вещавший, что вот она, судьба простого кукловода, не имеющего элитного додзюцу, звучал будто бы из толщи наползавшего на его тело песка, медленно хоронившего останки того, что сейчас лишилось души.