Мой маленький Анри

Холодный ветер гоняет песок. Дождь. Очень мокрый дождь. Но ни капли свежести. Трудно дышать. То ли от погоды, то ли от того, что моего мальчика не стало год назад. Скрип открывающихся ворот. И вот я уже у могилы сына. Вместо надгорбной плиты — ангел. Хотя мой Анри был маленький чертёнком. Никак не ангелом. Весь в… Кладу цветы на сырую землю. Хочу уйти. Не люблю находиться здесь. Ведь если не ходить на кладбище, то можно жить в иллюзии, что мой мальчик жив. Что он просто заблудился и не может найти дорогу домой. Но скоро он появится. Обязательно вернётся и обнимет меня своими маленькими ручонками. Как глупо. Не могу уйти. Я чувствую, как кто-то подошел сзади. Убейте меня. Разорвите меня на части. Выпотрошите остатки моей жалкой души. Это она. Её шаги. Её дыхание. Аромат её немного горьковатого парфюма, по которому я сходил с ума будучи ещё школьником. Да. Это она. Уэнсдей ТорпАддамс. Мне не хотелось оборачиваться. Я боялся. Так привычно было её обвинять и ненавидеть первые месяцы. Потом пришли горечь и равнодушие, хотя случались у меня и приступы ярости. Мне хотелось накричать на нее. Спросить, жалеет ли она о том, что произошло или это все как в ее идеальных кошмарных снах, которые она так безумно любит. Любила. Любит. Я не знаю. Я ничего уже не знаю об этом человеке. Человеке, который стоит позади меня. Определенно я её уже не любил. Не мог любить. Сама мысль об этом была мне противна. Да. Точно так. И никак иначе. По-другому быть не может, так ведь? А сердце предательски застучало. «Привет». Она поздоровалась со мной и положила руку мне на плечо. Я дернулся так, словно меня ошпарило кипятком. Ударило током. Ударило ножом. Выстрелило пистолетом. Слегка обернулся и кивнул головой. Не мог произнести ни слова. Да, и не нужно было. Зачем? Мы уже давно чужие друг другу люди. Выглядела она почти также. Излюбленный черный костюм в тонкую белую полоску. Пучок. Да… Сначала были две косички. Потом одна косичка. После рождения Анри она предпочитала носить пучок. С выпадающими прядями. Которые я когда-то обожал поправлять. Кажется, что это было в прошлой жизни. На лице теперь красовались большие темно-защитные очки. Не знаю, зачем она их стала носить. Может, чтобы поклонники не досаждали известному писателю. Особенно в такой день. Уэнсдей положила цветы. Чёрные розы. «Здравствуй, Вещь». Её голос казался непривычно хриплым. Она будто была простужена. Словно в подтверждение моих мыслей тишину разрезал сильный кашель. Я невольно взглянул на неё ещё раз. Она кашляла в руку. В руку, на которой красовалось обручальное кольцо. На секунду мне показалось, что это новое кольцо. Меня неожиданно бросило в жар. Я пригляделся. Нет. Это моё кольцо. То самое кольцо, которое я надел на её палец семь лет назад. Взглянул на свою руку. Да. Я ведь тоже не снял кольцо. И ведь даже ни разу в голову не приходила мысль его снять. А кашель всё продолжался. Она пыталась его сдержать. Старалась кашлять как можно тише, но получалось как будто только громче. Её кашель бил мне по ушам. Сильно. Слишком сильно. Не выдержал. Протянул платок. Она повернулась ко мне так медленно, так по-кукольному…так, как умеет поворачиваться только она. Уэнсдей Аддамс. Ни капли пластичности. Но столько притягательности. Вместо её глаз я увидел свои тусклые неживые глаза в отражении её солнцезащитных очков. Она неуверенно взяла платок. Наши руки слегка соприкоснулись. И впервые за многие месяцы я почувствовал себя живым. Да, я винил её за смерть единственного сына. Да, я ненавидел её за равнодушие. Но я скучал по ней. И только сейчас я понял, как сильно я по ней скучал. Как мне не хочется в этом признаваться. Как мне хочется затолкнуть эту мысль куда подальше. А лучше забыть об этой мысли совсем. Вырвать из головы. А потом разорвать эту мысль так, как я рву её портреты, которые неосознанно рисую… Иногда. Очень редко. «Спасибо, Ксавьер». Как непривычно было слышать своё имя в её устах. Как будто это и не моё имя. А имя кого-то другого. Того, кого уже нет. Уэнсдей дотронулась рукой до холодного ангела. «Пока». Кому она это сказала? Мне? Или ему? Она собиралась уходить. И мне от этого стало на секунду легче. Уйдет она. Уйдут те мысли, которых не должно быть в моей голове. Я взглянул на ангела. На мои цветы. На её цветы. На Вещь, который будто застыл, смотря куда-то в серое небо. Опять что-то непрошенное и неправильное ворвалось в мою голову. И это всё? И так всё закончится? Мы будем раз в год видеться на могиле сына? И так до того момента, пока кто-то из нас не умрёт? За что? За что я это заслужил? Что я такого сделал? За что меня так наказали? Говорят, что испытания нам даёт судьба не «за что», а «для чего». Так и для чего я потерял сына?! Потерял жену. Потерял себя. «За что?!». Я крикнул что есть мочи. Свалился обессиленный на землю и начал плакать. А ведь давал себе обещание — больше не плакать. Раньше были слёзы пропитанные болью и отчаянием. Такими слезами я плакал в самом начале. В детской комнате. Воткнувшись лицом в подушку. Вдыхая ещё едва уловимый запах, который совсем скоро должен был навсегда раствориться. Сейчас — слёзы осознания. Осознания того, что так, как раньше уже не будет. Это не временное. Это не пройдет. Это не отпустит. Я знал это. Я понимал это. Всегда. Но сейчас осознание слишком остро вонзилось острым клинком в мою грудь. Я не мог этого выдержать. Внутри ноет, ноет, ноет. Когда ноет зуб, то ты можешь пойти к стоматологу и вырвать его. Когда болит сердце, ты не можешь сходить к хирургу и вырвать его. А жаль. Я почувствовал, как меня кто-то обнял. Это была она. А я думал, что она ушла. А я думал, что она не умеет обниматься первой. Я схватился за неё как за спасательный круг. Обнял её сильно. Крепко. По-настоящему. Моя рубашка мокнет. От дождя. От слёз. От моих слёз. От её слез. Да, она плачет. Из-под очков текут слезы. Кажется, что эти те самые слёзы, которые стекали когда-то по щекам Анри. Мы обнимаемся. Мы плачем. На могиле собственного сына. Больно. Но становится лучше. Мне становится лучше. Кажется, что впервые за целый год я могу разделить с кем-то эту боль по-настоящему. Да. С ней. Потому что только она может понять меня. Это её сын. Это мой сын. Это наш сын. Ей больно. Ей так же больно, как и мне. Или в тысячу раз больнее.