Мой маленький Анри

Я поставил кружку около кровати. Нашей кровати. Моей кровати. «Вот четверной эспрессо. Твой любимый. Но я советую выпить тебе горячего чаю с лимоном». Я старался улыбнуться, но почувствовал, что получилось что-то очень неестественно-вымученное. «Спасибо». Она чуть приподнялась и взяла кружку. Оглядела её. Да, это была её кружка. Глотнула. «Я думал, что ты выкинул все мои вещи. Или хотя бы сжёг». «Это больше в твоём стиле, Уэнсдэй». Я произнес её имя вслух. Так странно. Я произнес её имя. И окончательно осознал, что она действительно здесь. В нашей моей спальне. Лежит на кровати. И пьет четверной эспрессо. Как раньше. «Возможно». «Что с тобой было?» «Простуда». Мы сидели около могилы Анри. Обнявшись. Долго. Потом Уэнсдэй сильно закашляла и потеряла сознание. На секунду мне показалось, что она умерла. Я помню, что мое сердце словно перестало биться. А потом норовило выпрыгнуть из груди. Я весь побелел. Проступил холодный пот. А в висках стучала одна мысль: «Я не могу её потерять». Так глупо. Ведь я уже её потерял. Безвозвратно. «Лучше тебе снять очки». И нет ответа. «Уэнсдэй?» Она пялилась в одну точку и будто вообще меня не слышала. Ах, чёрт. Она смотрела на портрет, который весел прямо напротив кровати. Потрет Анри. Уэнсдэй поднялась с кровати и подошла к портрету. Сняла очки. Протянула руку к лицу мальчика. И застыла. Это длилось несколько секунд. А казалось, что прошло несколько вечностей. «Занавесь его». Резко сказала она и вышла из комнаты. Тут я не выдержал. Вся ненависть, которая копилась во мне эти месяцы, готова была вырваться наружу. И растерзать. Растерзать её. Я побежал за ней. Она была в ванной. Умывала лицо. Когда она подняла голову, то я уже стоял сзади. Мы были вместе. Но лишь в отражении зеркала. Я впервые за это время увидел её глаза. Кажется, что это были мои глаза. Такие же тухлые и безжизненные. Сосуды в её глазах полопались. Красные глаза выделялись на её бледном лице. Они пугали. И привлекали. Лицо её не выражало ничего. Как обычно. Я резко схватил её и повернул лицом к себе. Глаза в глаза. Она была зажата между раковиной и мной. «Нельзя просто занавесить портрет ребенка, Аддамс! Нельзя его просто так забыть! Неужели ты этого не понимаешь? Это же твой сын!». Я почувствовал боль. Щека горела. Она ударила меня. Дала пощечину. Я даже сразу этого не понял. Это было так странно. Так необычно. Так не в её стиле. Я посмотрел на неё. Лицо её ничего не выражало. Опять. Как всегда. Она аккуратно взяла полотенце. Промочила его холодной водой. При этом она от меня не отворачивалась. Продолжала держать зрительный контакт. Она будто видела во мне хищника, от которого можно было ждать нападения в любую секунду. Приложила холодное полотенце к моей щеке. Я невольно положил свою руку на её. Зачем? Не знаю. Холодность её рук напомнила мне далекие времена. Тогда ещё этот жест был чем-то естественно-обыденным. Я помню эти чувства. Я наслаждался близостью. Я наслаждался тем, что я имею право быть рядом с ней. Я наслаждался тем, что она выбрала меня. Я любил её. Я безумно её любил. «Не говори так. Никогда». Я даже сначала не понял, о чём она. Уэнсдэй смотрела прямо на меня. Глаза в глаза. Было такое ощущение, что она пытается доглядеться до моей души. А моя душа будто уже давно мертва. Она вырвала свою руку. Отвела взгляд. «Я всегда романтизировала смерть. Я привыкла жить с мыслью о смерти. Я ждала смерти. Меня слишком сильно привлекал ад. И высшие силы услышали меня. Я умерла. И попала в ад. Лишь тело моё ещё живо». Уэнсдэй взяла трясущимися руками с полочки черную малопривлекательную жабу. Игрушка для купания. Анри. «Каждый день. Каждое мгновение. Я думаю о нём. Я вспоминаю его улыбку, его глаза, его маленькие бледные ручки, его голос. Его тонкий детский голос. Помню, как он бежал ко мне по мокрой траве. Он искал во мне защиты. Он знал, что я всегда его спасу. Он ошибся». Уэнсдэй швырнула жабу об стену, повернулась к раковине и начала бить по ней руками. Слёзы потекли ручьём. Я схватил её сзади и прижал к себе, пытаясь успокоить. «Я знаю, что ты винишь меня! Я знаю, что я виновата! Я пыталась быть сильной! Я не могу, не могу, не могу! Это боль внутри… Она меня сжирает». Уэнсдэй закашлялась. Успокоилась. Я продолжал её держать. Она тяжело дышала. Я поцеловал её в затылок. Не знаю почему. По привычке. Лишь по привычке. Давно забытой привычке. Мы снова смотрели друг на друга. Через зеркало. «Я пыталась вызвать его душу. Семьсот тридцать раз. У меня не получилось. Он ненавидит меня». Слова её были произнесены тихо. Уже спокойно. Уже размеренно. Но я почувствовал. Почувствовал, что это не её обычная холодность. Нет. Это глубочайшая степень отчаяния. Семьсот тридцать раз. По два раза в день. В течении года. Это смертельно опасно. Только сейчас я увидел её. По-настоящему. Полностью. И дело не только в глазах. Она постарела. Она похудела. Кожа приняла ещё более нездоровый вид. Она себя истязала. Она себя убивала. Ради встречи с сыном. Я даже не подумал о том, что она может вызвать его дух. Хотя это так очевидно. Если бы я умел это делать, то, возможно, тоже бы сделал. Но у меня не было способностей. А если бы были? Я бы смог его увидеть. Ещё раз. Ещё хотя бы раз. Но… я обезумел бы в тот момент, когда нам снова пришлось расстаться с ним. Отпустить его. Нет. Это неправильно. Уэнсдей смотрела на меня своими тёмными глазами, которые из-за впадших щек казались ещё больше. Она ждала чего-то от меня. А я не знал, что ей сказать. Мог ли Анри действительно ненавидит её из-за того, что она его не уберегла? А меня? Наверное, мог. Но я в это не верю. Может, я просто себя так успокаиваю. И всё же… В Анри не было ни капли той ненависти и озлобленности, которая порой овладевала Уэнсдей. Да, и мной тоже. Особенно в школьные годы. Я считал это нашей заслугой. Даже если мы не понимали его, то мы его всегда поддерживали. Этого когда-то не делали наши родители. Хотя я не знаю. Не знаю, что чувствует ребёнок после смерти. И чувствует ли… Я привык думать, что его больше нет. Вообще. Нигде. Если я начну думать о том, как он там…на другой стороне… То я выстрелю себе в рот и отправлюсь к нему. Просто даже думать о той стороне его жизни невыносимо. А она всё смотрела. И смотрела. А я молчал. И молчал. Мои собственные мысли унесли меня слишком далеко. Но здесь. В реальности. Уэнсдей как будто ждала моей поддержки. И, чёрт подери, как мне хотелось её дать. Какое-то давно забытое чувство начало шевелиться во мне. Я повернул её к себе. Она была близко. Слишком близко. И так далеко. Между нами было слишком большое расстояние. Пропасть. Кратер. Мы были на разных морских берегах. А море было заполнено нашими слезами, которые мы так долго проливали отдельно друг от друга. Я взял её лицо в свои руки. Поправил выбившуюся прядь. Как раньше. «Уэнсдей, он не…не ненавидит тебя. Я в этом уверен. Я знаю. Это же Анри. Он любит тебя». Так же, как и я. «По многим причинам духи не приходят. Ты знаешь. Ты самая это прекрасно знаешь». По её щеке покатилась слеза. Одинокая. Едва заметная. Я смахнул её своим пальцем. «Спасибо». Прошептала она. И я не выдержал. Прикоснулся губами к её губам. Неосознанно. Едва уловимо. И я потерял связь с реальностью. У меня было видение.