Плачет мальчик пишет письма

Время, которое я провёл с Арсением, всегда было и остаётся лучшим временем в моих воспоминаниях. Я даже не знал, что могу быть настолько счастлив просто от того, что нахожусь рядом с другим человеком. Я испытывал дрожь до кончиков пальцев, стоило ему только улыбнуться мне. Мне. Именно мне, а не кому-то другому. Я больше не чувствовал себя одиноким — Арсений окружал меня такой заботой и вниманием, что любой бы человек в нём растворился, не только я. Я всё ещё сходил по нему с ума. Испытывал такие сильные чувства, что мог взорваться в любой момент времени. Мать не узнавала меня, когда я таким радостным возвращался домой. И мне было очень печально от того, что я не мог поделиться с ней радостью, что происходила у меня на душе, потому что она бы точно никогда не поняла того, что я завёл отношения с парнем. Да, это были именно отношения. И я чувствовал, что в этих отношениях нам обоим на самом деле хорошо. Мы вместе ходили на дополнительные занятия; я поднял успеваемость до крепкой четвёрки, потому что Арсений занимался со мной вечерами, а потом мы закрепляли заученное с ним сексом. Да, я был прав, говоря, что Арсений меня всему научит — он научил. И теперь я знал, что нравится ему и что нравится мне. А ещё помимо постельных дел я узнал, что Арсению нравятся кошки, очень много гулять и фотографироваться. Нравится светлое нефильтрованное и жареная картошка с огромной порцией масла и мелко накрошенным луком. Что в первый раз он поцеловался с девочкой, которая была старше его лет на пять, когда он вместе с родителями ездил на отдых в Крым. Что у него есть старшая сестра и она живёт отдельно от семьи, что Арсений уже как два года стал дядей и у него есть маленькая племянница. Арс делился со мной своими радостями и переживаниями. Советовался в выборе одежды и сам приглашал погулять вечерами, если успевал закончить все школьные дела. А ещё я узнал, в чём была причина его просьбы со справками — такой непонятной для меня на тот момент. Этой причиной был его отец. Нет, он не был домашним тираном, но просто вёл себя слишком требовательно по отношению к сыну. Именно по его указке Арсений должен был хорошо учиться, поступать на технический и обязательно в Москву. Выдохнуть с таким воспитанием было невозможно, и Арсений врал, что болеет, принося фальшивые справки, сам, в свою очередь, отсиживался у бабушки. Мне было очень жалко его, но с другой стороны, я даже завидовал — Арс на самом деле уже был куда успешнее меня. Но несмотря на то, что мы были достаточно откровенны друг с другом, я никогда не слышал от Арсения, что он любит меня, хотя сам был готов сказать ему об этом в любую минуту. Мой Арсений. Мой. Только мой. Я шептал ему об этом на ухо, обжигая дыханием тонкую шею. Шептал, крепко обнимая за спину и прижимая к себе, лёжа на своей узкой кровати, которую периодически хотелось назвать нашей. Он закидывал на меня свои ноги, обнимал в ответ, подставлял шею под влажные прикосновения губ. Он улыбался, так красиво опуская ресницы. Я доверял Арсу так сильно, что никто другой не мог бы похвастаться и толикой столь сильного доверия. И всё было хорошо, вплоть до того момента, когда я осознал, что пора думать о том, куда я буду поступать. У Арсения этот план уже был прописан — в Москву, как сказал отец. А я, будучи совершенно вольной птицей, даже не думал об этом до того разговора. Поэтому, когда Арс предложил поступать вместе с ним, я без раздумий согласился, чем нереально удивил матушку, которая была уверена, что мои запросы о поступлении окажутся куда скромнее. И, хоть она знала, что в Москву будет поступать Арсений — мой друг — не думала, что я решусь ехать следом за ним. А я был готов идти за Арсом хоть на край света, лишь бы всегда иметь возможность быть рядом. Возможно, это было чуть опрометчиво, но после того, как я решился о поступлении в Москву, мы с Арсом начали думать о совместном будущем. Мы решили, что не будем селиться в общежитие, а постараемся снимать квартиру вместе. В отличии от Арсения, я понимал, что мне точно придётся работать, потому что матушка не сможет позволить себе присылать мне достаточно большие суммы, на которые можно было бы снимать хотя бы однокомнатную квартиру в столице. Но я был готов хоть весь день пахать, лишь бы ночью можно было лечь в одну постель с моим парнем и не беспокоиться о том, что родители придут раньше времени. На самом деле я уже и забыл о том, что было со мной в начале года. Арсений был так близко со мной, что я вообще не думал ни о чём, кроме него. Только о нём самом и том, что ему интересно. Если Арсений хотел сходить в кино — я шёл с ним; если Арсений хотел прогуляться посреди ночи — я шёл с ним; если решал, что нам нужно подтянуть ещё какие-то темы перед ЕГЭ — я шёл с ним. И только одно мы точно решали вместе — мы хотели целоваться ежесекундно. Только тогда я понял те самые парочки из парков, которые вечно сосались у каждого дерева, потому что теперь я был тем самым человеком, который, как и они, хотел сосаться с Арсом всегда и везде. И только потому, что мы оба были парнями и при этом не хотели получить по лицу — мы этого не делали.

***

— После школы идём к тебе? — Арсений налетел на меня на перемене, цепляясь за плечи и чуть не повалив меня на подоконник в школьном коридоре. — Да, давай, — на подобные вопросы я отвечал даже не задумываясь. — А твой репетитор по русскому? — Сегодня отменили, ей нужно срочно по каким-то делам уехать. Поэтому я буду свободен. Как тебе вариант немного выпить и что-нибудь посмотреть? Он обошёл меня по кругу и запрыгнул на подоконник, прижимаясь спиной к холодному стеклу. Я поправил рюкзак на плече и улыбнулся. Арсений улыбался мне в ответ совершенно невинной улыбкой, хотя я догадывался, что он задумал что-то нереально неприличное. Что-то, после чего мне опять будет стыдно смотреть ему в глаза. — В прошлый раз, когда ты предложил немного выпить, ты валялся по полу, пытаясь покусать Бани, — я ухмылялся, глядя на то, как Арс краснеет. — Да весело же было. — А потом заблевал мне ванную. — И отмыл! — громче парировал Попов, выставив в воздух указательный палец. — И отмыл, — я облизал губы, снова поправляя рюкзак. — Хорошо, обязательно выпьем.

***

Я лежал на полу, закинув ноги на свою кровать. Арсений лежал рядом, уместив голову на моей груди. Мы молчали, глядя на потолок, по которому то и дело мелькал свет фар от проезжающих за домом машин. Матери дома не было, и поэтому мы очень громко слушали музыку. Как сейчас помню: Арсений включил свой плейлист в «ВКонтакте» и мы слушали его от корки до корки. Играли «Антiтела», которые, несмотря на всю лёгкость своего звучания, так глубоко въедались в голову. Я чувствовал, как Арсений тяжело вздыхает, чуть слышно подпевая уже давно наизусть заученную песню. — Смотри в меня в упор… Что видишь — то моё… Хотел мою свободу — я не отдам её… — «…смотри в меня в упор… Ответы все во мне… Хотел моей свободы — так получи вдвойне…» Я подпевал ещё тише, чтобы Арсений не услышал моих завываний — я не умел петь. Если быть откровенным — Арсений тоже петь не умел. Но именно в такие моменты, когда он забывался, лёжа рядом со мной, когда играла его музыка, он звучал лучше любого именитого певца. Словно вместо него пела его светлая и добрая душа. До экзаменов оставалась всего неделя. Я не мог поверить, что этот год пролетел так быстро. Кажется, ещё вчера дверь в наш класс открылась, и в неё вошёл ещё такой незнакомый мне Арсений. Я ведь даже подумать тогда не мог, к чему приведёт всё наше общение. Что я когда-нибудь буду лежать с ним вот так, держась за руки, глядя в потолок, слушая музыку и планируя переезд в Москву. Я почему-то уже был уверен в том, что у нас всё получится. Что я обязательно поступлю следом за Арсом и, даже если моих знаний не хватит на его универ, подам документы везде, где только можно, лишь бы только уехать с ним. Уже тогда я знал, что Арсений — моя судьба. Смысл моего существования и объект моей самой большой и крепкой любви. Я запустил руку в его волосы, и он замолчал. Резко, словно холодной водой брызнули. Поднял на меня взгляд, совсем непонимающий и хлопнул своими большими голубыми глазами. — Чего ты? — Ничего, — я приподнял голову с пола, чтобы лучше видеть его лицо. — Нравишься ты мне. — Я знаю, — он опустил взгляд, снова укладываясь головой на меня. Клянусь, что я видел его улыбку. Я решил промолчать, что люблю его.

***

Я шёл по школьному коридору. Помню, что до экзаменов тогда осталось всего три дня. Три дня, которые стали для меня настоящим кошмаром. Я шёл один. Возвращался из буфета, куда ходил за водой, чтобы потом пойти на физкультуру. Арсений должен был ждать меня в зале. Мы так всегда договаривались — я за водой, а он ждёт меня на месте. На лестнице меня сбил Игнатьев — наш одноклассник. Он бежал куда-то вниз, сломя голову. Только моё «какого хуя» смогло остановить его. — Бля, Тоха, сорян! — он остановился на лестнице, цепляясь за поручень. — Там такой пиздец! — он был запыхавшийся, и я еле понимал, что он говорит. Но сердце почему-то дрогнуло. — Чё случилось? — я крепче сжал бутылку воды в руке. — Попов, прикинь, заднеприводный! Я в ужасе замер, глядя прямо в глаза однокласснику. Он смотрел на меня, искривлённый жуткой ухмылкой, от которой было так до ужаса не по себе. — Чё ты несёшь?! — я пытался звучать, как можно увереннее. — Этот педик втюрился в физика, прикинь. Бля, я побежал, там ща за школой его пиздеть будут! Я никогда в жизни так быстро не бегал. Нёсся следом за Игнатьевым, сшибая с ног малолеток и учителей, которые пытались преградить нам путь. Я всё ещё не понимал, что происходит. Одно было ясно — мой Арсений был в беде. И если я не окажусь в следующую секунду рядом с ним, мне было даже страшно представить, что произошло. Вместе с одноклассником мы оказались за школой. На пустыре, где раньше располагалось бывшее спортивное поле, которые нынче заросло травой, а асфальт превратился в доисторические камни. Это место было не так просто рассмотреть из учительской, потому что ровно там располагалось здание старой раздевалки, которое мешало обзору. Идеальное место, чтобы курить на переменах и устраивать драки. И именно здесь я застал своего Арсения, стоящего в круге разъярённой толпы, орущих на него что-то невнятное, и время от времени толкающих и махающих на него ногами. Стоило мне выйти из-за раздевалки, как наши взгляды встретились. И я видел, как дёрнулся в мою сторону, но кто-то схватил его за рукав кофты и швырнул на асфальт. Я было дёрнулся к нему, но был остановлен. — А вот и Антоха, — раздался чей-то гогот прямо рядом со мной. — Чё происходит?! — я пытался говорить, как можно жёстче, мечась взглядом в кругу своих одноклассников. — Да пиздец какой-то, — раздался девчачий голос прямо позади меня. — Думали, такой мальчишка хороший, а он педик. — Педик и твой дружок, Антоха, — продолжил кто-то ещё. Я закусил губу, снова устремляя взгляд на Арса. Он лежал на спине, даже не думая подниматься. В его глазах читался самый настоящий ужас. — С хуя ли? — «Мне так жаль, что я не могу совладать с собой и пишу тебе это письмо…» — голос другой одноклассницы заставил обернуться и я замер, как только увидел в её руках с покрытыми в чёрный цвет длинными ногтями скомканный лист бумаги, явно вырванный из школьной тетради. — «…есть слишком много причин, по которым мы не можем быть вместе. Но я не верю, что ты не любишь меня. Потому что я безумно сильно люблю тебя.» Под мерзкий гогот одноклассников я выхватил из её рук бумагу. Метался взглядом от строчки к строчке и не мог поверить своим глазам. Я мог поклясться, что это был на самом деле почерк Арсения. Я это точно знал. Он был так сильно похож на мой, но я этих слов не писал. Я читал, и каждое предложение отдавалось нереальной болью в моём сердце. Это было письмо Арсения. Письмо, написанное не мне. Оно было написано нашему физику и датировано несколькими днями ранее. Оно было написано именно в тот день, когда мы с Арсом были у меня дома. «Мне так жаль, что я не могу совладать с собой и пишу тебе это письмо. Мне так тяжело осознавать, что между нами ничего не может быть. Я бы хотел, чтобы это было не так, но понимаю, что иначе невозможно. Да, я помню всё, что ты сказал тогда, но до сих пор не могу это пережить. Подожди, прошу, не сжигай это письмо, как все предыдущие. Пожалуйста, прочитай его сперва и, если сможешь, сохрани. Я прошу. Я знаю, что я слишком юн для тебя. Что есть слишком много причин, по которым мы не можем быть вместе. Но я не верю, что ты не любишь меня. Потому что я безумно сильно люблю тебя…» Сквозь вакуум, что поглощал меня, словно Чёрная дыра в глубинах далёкого космоса, я слышал, как ржут ублюдки, стоящие вокруг нас. Но я оцепенел. Не мог сделать ничего — только следить взглядом за буквами, что превращались в такие страшные и ужасные слова. «…Я вспоминаю каждую нашу встречу, каждую фразу, что ты говорил мне. Каждая минута, проведённая с тобой, для меня является наивысшим блаженством. Я стараюсь становиться лучше, как ты и говорил мне. Я очень хорошо учусь, чтобы поступить на бесплатное, грызу этот чёртов гранит, а на уроках физики смотрю только на тебя. Тебе так идут твои новые очки, Андрей…» Арсений писал ему. Писал не раз — это было ясно из текста. Арсений признавался ему в любви, и я не представлял, было ли это до наших поцелуев или сразу за ними. Я знал, что ничего не значу для него. Но так было только до определённого момента: пока он не зарыдал у меня на плече. Тогда я думал, либо просто хотел думать, что это из-за меня. Что я на самом деле стал так важен ему, и он сам бросил Бебура и пришёл ко мне. А сейчас я наконец-то понял, что дело в том, что физик его бросил. И Арсений пришёл ко мне плакать о своей любви. Всё это время, пока он был со мной — сидел рядом, держал за руку, целовал, ложился подо мной, подставлял шею поцелуям, стонал от моих прикосновений… он был с другим. Он всё это время был с ним. И пытался вернуться к нему. Пытался снова добиться его расположения. И просто довольствовался мной. «…Если бы ты позволил мне прикоснуться к тебе, если бы забыл весь страх… Я бы сделал всё, чтобы ты был счастлив. Я уже говорил тебе об этом столько раз, но никогда не устану повторять: я люблю тебя. Я люблю тебя. Я очень сильно и бесконечно люблю тебя. Я всегда буду твоим. Всегда…» Он разбил мне сердце. Разбил мне душу. Вынул из неё всё живое, сплясал на ней и облил бензином. Я горел. Я сгорал. Я уже сгорел. И меня невозможно было спасти. Я был заменой. Я был в руках Арсения просто игрушкой, с которой он весело проводил время, пока тот человек, которого он на самом деле хотел видеть рядом, отказался от него. Бросил, как блохастого щенка. Как блохастого щенка — моего холёного, идеального, лучшего в мире Арсения. — Пизда ему. Заржал ещё один, и я на самом деле дёрнулся вперёд, когда рука одноклассника в спортивном костюме схватила Арсения за отросшие волосы и потащила по асфальту, сдирая его ладони, которыми он пытался упираться, в кровь. «Твой А.» — Стой! Я выкрикнул по инерции. Тело била дрожь, я сжимал бумагу в вспотевшей ладони. Бросился в самый центр, хватая того, кто держал Арса за ветровку, оттаскивая в сторону. Ко мне сразу бросились ещё двое, хватая за руки и опрокидывая следом на асфальт. — Это не он! Я видел, с каким ужасом на меня смотрел Арсений и с каким непониманием, глядели наши одноклассники. — Это я написал. Уже ожидаемый удар прилетел мне прямо в лицо. Меня отбросило, и я крепко приложился головой об асфальт. Следующее, что я услышал — крик математички и быстрые приближающиеся шаги. Она там явно была не одна, но это было уже совершенно не важно. Я чувствовал привкус крови во рту и бельмо перед глазами. Бумагу, что я крепко сжимал в руке, выдернули насильно. Голоса… их было так много, но я различал только один: голос моего Арсения. Он кричал что-то про скорую, про то, что все уроды и что-то ещё, чего я уже не помню. Потом и правда была скорая, приезд матери в больницу, которой пришлось вырваться с дежурства. А на следующий день разборки с директором. Я не думал, что когда-нибудь мне будет так стыдно. Я сидел перед ним на школьном стуле, пока позади ревела мать. Я придумывал о своих чувствах к физику и о том, что он отшил меня. Я врал, чтобы спасти своего Арса. Чтобы обелить его имя и, почему-то, спасти Бебуришвили. Я знал — и Арс говорил мне об этом ни раз — если бы кто-то узнал о том, что было между тридцатилетним мужиком и несовершеннолетним мальчишкой, тому точно бы светил срок. А я знал, что если это произойдёт, то Арсений этого не выдержит. И я врал. Лгал, пиздел — да как угодно! Я придумывал, что схожу по нему с ума, что написал это и, стало быть, другие письма от отчаяния, ибо он не отвечал на мои чувства — какой он правильный. А я… Во всём виноват только я. Мне было так жалко маму, но я не мог ей признаться, потому что ещё в тот день, когда я впервые застал Арсения с физиком, уже знал, что буду делать всё, чтобы спасти эту тайну. Дело замяли. Ровно так, как происходит обычно, когда директор не хочет распространяться. Он мне с диким удовольствием поверил, когда я заверил всех, кто Бебур на мои чувства так и не ответил. А он, в свою очередь, говорил то же самое. Мне, конечно, не узнать, что именно, потому что с того дня мы ни разу с ним не встречались. Но, видимо, импровизировал он достаточно хорошо, потому что это сошло ему с рук. И мне, если честно, практически сошло. Во всяком случае, мне было плевать, что теперь я стал самым настоящим прокажённым среди всего класса. Главное, что таковым не стал Арсений. Оставшееся время до ЕГЭ я провёл дома. Мама очень боялась говорить со мной, но при этом вела себя так, словно у меня была неудачная попытка суицида. Я слышал, как она плачет за стенкой и однажды подслушал, что она звонила отцу. Слушать, о чём они говорили, я не стал. Но, и гением не нужно было быть, чтобы догадаться.

***

Я сдал ЕГЭ на хороший балл. И даже мог бы пройти по нему на бюджет в Москву, если бы не одно «но». Мне больше не нужна была Москва, потому что у меня больше не было моего Арсения.