***
Фирь сжимала пальцами глиняные бока кружки с водой, глядя ровно перед собой. Полог палатки будто поблескивал едва различимыми белыми искорками — солнечный свет пробивался в крохотные дырочки в переплетении шерстяных нитей, дрожал на тоненьких ворсинках. Иль, которая несмотря на просьбу караулившего вход Ярналя зашла в палатку, тихо возилась за ее спиной, пытаясь нащупать в своей сумке гребень. Нашла, победно фыркнула — зашуршала тонкая кожа сумки, защелкали пряжки. Фирь смотрела ровно перед собой, глаза еще жгло, щеки казались горячими, руки — слабыми. Но Иль уже принялась развязывать тонкую тесемку на ее черной косе, что совершенно нехарактерно — молча. Фирь была рада этому молчанию — говорить о том, что произошло, ей было просто невозможно. И без того казалось, что она притащила на себе в их лагерь тяжелый запах крови и спирта, принесла беду. — Эльфка, которая должна была сегодня ввести нас в курс дела, носится, как ошпаренная, по всему Лок Муинне, — недовольно начала Иль, распуская подруге косу, — прилетела сюда, как на крыльях, сказала никуда не ходить и ни в коем случае не гасить костры, и унеслась обратно. Фирь слушала ее отвлеченно — приятный и негромкий, пусть и немного раздраженный, но знакомый голос словно гладил успокаивающе по голове вместе с пальцами, перебиравшими ее волосы. Слезы отступили по дороге в лагерь, но на сердце еще было тяжело, ладони фантомно покалывал и леденил давно испарившийся спирт, ныли пальцы, сжимавшие судорожно иглу. Иль будто знала это — и именно потому усадила ее, достала гребень, принялась расплетать черную косу. Плести друг другу прически было их еще детской традицией, маленькие эльфки учились сложному искусству кос, хвостов и переплетений прядей друг на друге. Когда они подросли — детская традиция вспоминалась ими каждый раз, когда одной из них было плохо или грустно. — Она так и не сказала, что произошло, — Фирь почти видела, как подруга нахмурилась и поджала бледные губы, — и почему нельзя гасить костры. Странный приказ, костры и без того никто гасить бы не стал, мне кажется. — Я думаю, она потом расскажет, — шепотом отозвалась Фирь, — или Иорвет узнает и скажет нам, в чем дело. — Надеюсь, — Иль расплела косу до конца, добравшись до макушки, запустила пальцы в тяжелые темные волосы, нащупывая затылок, начала мягко, круговыми движениями его разминать, — кстати, того эльфа, сидевшего на стене и зашивавшего плащ, зовут Леарн, он лучник из отряда Исенгрима, они тоже с Синих гор пришли… Тихий голос, которому не требовались ответы, и легкие движения пальцев в волосах успокаивали. Фирь, наконец, расслабила плечи, Иль потянулась за гребнем — своей гордостью, изящной серебряной вещицей, подаренной на пятнадцатилетие родителями. — Не входи, — ровный голос Ярналя, сидевшего за пологом у входа в палатку, заставил обеих эльфок вздрогнуть, вспомнить, что они больше не дома, что они не одни. Фирь спиной почувствовала, как напряглась подруга, как остановилась, запутавшись в тяжелых темных волосах, ладонь Иль. — Я медик, — полузнакомый голос звучал так, будто его обладатель извинялся за этот факт. — Приказ командира, — невозмутимо и непреклонно отозвался невидимый эльфкам Ярналь. Иль еще раз тихо фыркнула, опустив гребень обратно на пол, аккуратно принялась делить тяжелые темные волосы на три части, чтоб снова заплести подруге косу. Фирь прислушалась — медик за пологом будто переминался с ноги на ногу, шурша тканью. Эльфка знала, какой может быть у Ярналя взгляд — упрямый и чуть насмешливый, уверенный в своей правоте — и не удивлялась заминке. — Я принес успокоительное, — примирительно начал снова полузнакомый голос эльфа-медика, — и извинения. Я совсем ненадолго. Еще одна пауза — Ярналь, видимо, думал. Фирь перевела взгляд вбок, на вход в палатку — Иль недовольно потянула правую прядь, легонько, но ощутимо, чтоб намекнуть, что вертеть головой во время плетения косы — не лучшая идея. Полог приоткрылся — Ярналь просунул в щель русую голову, защипнув края шерстяной ткани под подбородком. — Фирь, слышала? Впустить его? Иль теперь потянула, все еще несильно, сразу за две пряди, и Фирь решила ответить голосом. — Да, впускай, — слегка улыбнулась, показывая, что все в порядке. Эльф с сомнением прищурился, разглядывая их, но втянул голову обратно — и зашуршал по мостовой, пересаживаясь чуть вбок, открывая путь в палатку. Медик зашел в палатку, будто нырнул в чье-то гнездо — немного неловко, согнувшись, чуть не споткнулся о полог. Фирь смотрела на него с удивлением, чувствуя затылком легкое натяжение — подруга механически доплетала ей косу. — Тесно тут у вас, — вполне искренне посетовал эльф, заозирался, стоя посреди палатки согнутым, чтоб не задеть полог головой, взглядом поискал место, куда приткнуться — и сел в итоге чуть сбоку от Фирь, лицом к ней. Согнул в коленях длинные ноги, нервно сцепил пальцы в замок. Длинные полы светлой куртки легли на покрывало, как мокрые белые крылья — печально и немного беспомощно. И весь этот высокий эльф был печальным и немного беспомощным — хмурил светлые брови, глядя куда-то в сторону от двух эльфок, напряженно, до проступивших под кожей сухожилий сжал ладони в замке. — Не жалуемся, — медленно ответила Иль. Она уже завязала тесемкой темную, тяжелую косу, неторопливо переложила ее Фирь на левое плечо, придвинулась ближе. Аккуратно сжала ладонями бока подруги, прижалась виском к ее затылку, беззвучно, тихо поддерживая, напоминая Фирь, что она не одна. — Я, — медик нервно дернулся, расцепил руки, подняв взгляд на эльфок, — Оффирим, верно? — Фирь кивнула в ответ, с интересом его разглядывая, — я Паолив, медик, как вы уже поняли, — Иль тихо хмыкнула возле уха подруги, — в общем… Ирса сразу из акведуков побежала искать нас, мы ее отослали найти нам подмогу, мы не думали, что она приведет кого-то, кто в первый раз раненых видит! — Не в первый, — недовольно заметила Иль, — но ваша Ирса спросила, кто умеет шить, а не медика. Паолив снова дернул плечом, на мгновение отвернулся — но тут же вернулся взглядом к Фирь, зашарил по карманам куртки, шурша тканью. Перебрал что-то звякнувшее в левом, достал из правого небольшой стеклянный фиал. — Вот, — он осторожно протянул фиал Фирь, держа его кончиками пальцев за ребристые бока, — это успокоительное. Если будешь плохо спать — десять капель на кружку воды. Я думал, понадобится сейчас, но, вижу, все уже устаканилось, — он тут же замолк, оборвав себя, смутившись такой формулировки. Фирь снова слегка улыбнулась, отставила кружку на пол, взяла скляночку с лекарством — внутри вязко перекатывалась темная жидкость, стеклянная пробка сидела плотно, под горлышком — тонкая шерстяная нитка с маленькой, мятой биркой. Что написано — в сумраке палатки было не разобрать. — Спасибо, — тихо шепнула она. Такое внимание показалось ей очень милым и располагающим, и нервный, дерганый медик будто почувствовал это — снова поднял голову, протянул руку, касаясь ее ладони. — Ты нам очень помогла, — серьезно проговорил Паолив, — и раненым тоже. Им — даже больше. Я понимаю, что тебе страшно, раны от когтей накеров вообще неприятная штука, но ты прекрасно справилась. Помни, что ты молодец и сегодня спасла несколько жизней. И прости нас и Ирсу, она перепугалась в акведуках и теперь жутко ругается, что мы, медики, не поняли сразу, что ты не медик, и не помогли тебе. — Приволокла вам непричастного, а теперь ругается? — недовольно поинтересовалась Иль, сжимая бока Фирь чуть крепче, — еще и тебя послала за нее извиняться. Эльф чуть скованно улыбнулся, снова сцепляя руки в замок. — Вот такая она, Ирса. Пойду я, — он попытался подняться так, чтоб не прижать коленом или ладонью к полу собственную куртку и при этом не упереться головой в низкий полог палатки, — иначе ваш страж меня отсюда выкинет. Фирь вскинула на него взгляд. Ни слез, ни сбитого, прерывистого дыхания, ни звона в ушах больше не было — она была спокойна, спокойна тепло и почти апатично, как может быть спокоен кто-то, только переживший истерику. Мысли шевелились медленно и лениво, плавно обтекая сказанные эльфом слова. «Спасла несколько жизней. Значит, для того, чтобы спасти кого-то, достаточно просто уметь шить?» Фирь с заторможенным удивлением посмотрела на свои ладони — фиал с лекарством все еще лежал у нее в руках, с подушечек большого и указательного пальца правой руки уже сошел красный вдавленный след от иглы, которую она сжимала слишком сильно. Эльфка хотела сказать, что она, возможно, хочет дальше спасать жизни. Если умения шить сегодня хватило… Она бы, наверное, могла привыкнуть к крови. Привыкать все равно придется, но спасать, а не убивать — Фирь поняла, что спасать ей было бы больше по душе. Но Паолив уже ушел — тихо шорхнув, закрылся полог, снова отрезая ее и Иль от остального мира.***
Аэлиренн шла, гордо подняв голову. Взгляды, направленные в спину, щекотали кожу, пробирались под плотную куртку и белоснежную сорочку, заставляли сводить лопатки сильнее, покалывали затылок под светлыми волосами. Аэлиренн шла уверенно — не хрустели ветки под мягкими сапожками, лишь слегка приминалась темно-зеленая трава. Шаэрраведд смотрел ей в спину, изгибаясь белым резным камнем стен. Смотрел мудрыми, поблекшими от времени глазами Знающих, глазами обычных горожан, на дне которых прятался тщательно скрываемый страх, настороженными глазами стражей в высоких шлемах. Смотрел неуверенно, настороженно, с опаской — как на дикого зверя, голодного и непредсказуемого. Эльфы, сопровождавшие ее, шли молча, на почтительном расстоянии — справа, слева, позади. Они снова не добились ничего. Оставался один шанс, что весь поход не пущен коту под хвост — одного взгляда, привычного, знакомого, ей не хватало. Гезрас сразу по прибытии в Шаэраведд взял коня, как и планировалось, и уехал в людской город. Аэлиренн едва заметно передернула плечами, не задумываясь, обогнула вставшее на пути дерево, погрузившись в свои мысли — она так привыкла к высокой темной тени за своим плечом, что чувствовала себя перед Знающими почти обнаженной, хоть и была окружена эльфами, которые пришли с ней. Они разбили стоянку неподалеку от Шаэрраведда, в чаще леса — не ожидали особо теплого приема и приглашения переночевать в пределах стен города. Аэлиренн шла вперед, мысленно уже была в своей — их — палатке. Там, где не нужно тщательно обдумывать каждое свое слово, там, где каждая ее эмоция тут же находила отражение в кошачьих глазах, где ее гнев, медленно и ядовито тлеющий в ее груди, тут же вспыхивал ярким жгучим пламенем — в его. Она услышала шорох еще тогда, когда на мгновение остановилась перед палаткой. За спиной негромко переговаривались другие эльфы из отряда — тихие, вибрировавшие тщательно сдерживаемой яростью и разочарованием голоса. Белая Роза быстро откинула полог, проскользнула в уютный полумрак палатки и плотно задернула тяжелое шерстяное полотно. Обнаженный по пояс ведьмак, согнувшийся над импровизированным столом, сидя на корточках, сделал шумный вдох, поднял голову — и рухнул на лежанку, как мешок костей, неловко и слишком громко. — Непростая вылазка? — шепотом уточнила эльфка, хмыкнув. Неловкое движение рыжей головы на лежанке, плавно перетекшее в движение и шеи, и плеч — не то кивок, не то попытка свернуться калачиком, подтянув под себя согнутые ноги. Аэлиренн опустилась на колени, чтоб не подпирать затылком ткань палатки, склонила голову к плечу. Осторожно принюхалась, тонкими пальцами начала распутывать завязки своей куртки — кровью не пахло. Значит, успел сбежать. — Хоть ты обрадуй, — продолжила она, стаскивая плотную куртку с плеч. В ответ на ее слова ведьмак начал шевелиться — поднялась длинная костлявая рука, зашарила по лежанке где-то за его спиной. Аэлиренн с интересом наблюдала, неторопливо расплетая сложную прическу. Когда светлые волосы, наконец, привычно упали на шею, Гезрас вытянул руку вперед, к ней — в длинных белых пальцах запуталась поблескивающая металлом цепочка, медальон в виде волчьей головы с оскаленной пастью сверкнул глазами-камешками. Эльфка подсела поближе, приподняла тяжелую волчью голову кончиками пальцев, провела подушечкой по крохотным острым клыкам. Ведьмак устало уронил руку — цепочка тихо зазвенела, легко стекая с пальцев и расправляясь — и задвигался, завозился, перемещаясь к ней, уложил рыжую голову ей на колени. Аэлиренн повертела медальон, лежащий на левой ладони, кончиками пальцев правой, не задумываясь, провела по заостренному уху полукровки. — Напомни, что такого полезного делает эта милая штучка, что она нужна всем ведьмакам? Гезрас, ведьмак, полуэльф и ее адъютант, издал невнятный хрипящий звук и тихо прокашлялся. Аэлиренн опустила взгляд — на свои пальцы, неторопливо поглаживающие заостренное ухо, на неровно обрезанные жесткие рыжие волосы, казавшиеся почти багровыми в вечернем полумраке палатки, на острое белое плечо. Ведьмак дышал как-то скованно, вполсилы, будто ребра были стянуты невидимым прочным корсетом, странно дернулась узкая полосочка мышцы на груди. — Эта милая штучка нужна, чтоб меня не попытались снова поймать и повесить, — хрипло отозвался Гезрас, — по крайней мере, я так предполагаю. — Откуда ты ее стащил? — оживленно поинтересовалась Аэлиренн, разглядывая медальон с куда большим интересом. Задняя поверхность оказалась плоской, на черненом серебре на Всеобщем вырезано угловатым почерком имя — Лекс. — Из лавки старьевщика, — устало начал рассказывать Гезрас, делая слишком большие паузы между словами, будто для того, чтобы сказать каждое следующее слово, ему нужно было отдохнуть от предыдущего, — он почти ничего не заметил, но стража ввалилась невовремя и потребовала медальон к осмотру. Я думал, той побрякушки с рынка, которую я надел, им будет достаточно, но король, видимо, недавно напомнил, что отлов сбежавших и ренегатов — все-таки работа городской стражи… Они оказались внимательными ребятами. — То есть эта подвесочка предыдущему хозяину уже, скорее всего, не нужна, — эльфка перебрала длинную цепочку в пальцах, любуясь острыми гранями. Ведьмак снова издал неопределенный звук, который, при должной фантазии, можно было интерпретировать как согласие — и медальон резко утратил свою интересность для Аэлиренн, она потянулась, укладывая тяжелую волчью голову на импровизированный стол. Гезрас, лежащий головой на ее коленях, наоборот — стал куда более интересным. — Что у тебя болит, если ты не ранен? Ведьмак, и без того лежавший так, что подставлял ее взгляду только висок, попытался отвернуться сильнее, уткнувшись лицом ей в колени, но Аэлиренн ухватила пальцами его за плечо, надавила, пытаясь развернуть лицом к себе. Факт, что что-то в теле ее адъютанта болит так сильно, что мешает ему дышать, и при этом не оставило на нем никаких следов — ни синяков, ни ран, ни сломанных костей — злил ее. Эльфка чувствовала, как неприятно сводит живот от ощущения неестественности происходящего — будто ведьмак, лежащий рядом, был не отдельным живым существом, а частью ее тела, которая почему-то вдруг перестала ее слушаться, перестала работать, как надо, и Аэлиренн все никак не могла понять, почему. — Это скоро пройдет, — ведьмак перестал пытаться сопротивляться, повернулся, изогнувшись в пояснице, так, что затылок опустился снова ей на колени, плечи — на пол, а ноги продолжали лежать боком, упирались босыми ступнями в бок импровизированного стола. — Надо будет запомнить, что фисштех — хорошее обезболивающее, — отстраненно проговорила эльфка, старательно глядя мимо его лица. Тихий фырк она больше почувствовала, чем услышала, медленно проводя подушечками пальцев вниз от подбородка по его горлу. Тонкая теплая кожа под пальцами сменилась на плотный, старый рубец чуть выше того места, где расходились в стороны узкие кости ключиц. — Расскажи мне про этот шрам. Гезрас коротко дернулся и снова начал недовольно шевелиться, пытаясь отвернуться. Аэлиренн прижала ладонь к острому плечу, пытаясь удержать его, но вокруг запястья мягко, пока что — едва ощутимо сомкнулись длинные худые пальцы. — Зачем? — куда более живым и куда более недовольным голосом поинтересовался ведьмак. Ей показалось, что она напала на верный след — и вот-вот узнает, почему эта часть ее так неестественно лежит рядом. — Мне интересно, — эльфка аккуратно провела кончиками пальцев по неровной линии шрама, насколько ей хватило длины руки — едва достала до середины груди. Плотный рубец шел дальше, спускался на напряженный живот, разделял тело ведьмака на две половины — правую и левую — и убегал за пояс штанов. Этот шрам привлекал ее внимание, выделялся — прочие отметины на горячей белой коже были, в основном, тонкими полосками, почти незаметными, если не приглядываться. — Это совершенно точно не от меча, — озвучила очевидное Аэлиренн. Ее адъютант коротко хохотнул — мгновенно проступили сильнее мышцы живота. Линия длинного шрама рассекла их когда-то, а после стянула обратно, заживая, но немного неровно, совсем капельку, так, что не приглядевшись — и не заметишь. — И не от ножа, — продолжала рассуждать эльфка, прищурившись и ощупывая кончиками пальцев длинную полосу, — хотя… — Ланцет. Это был ланцет. Аэлиренн хищно прищурилась, склонив голову к плечу, все-таки перевела взгляд на его лицо. Круглые, расширившиеся до предела кошачьи зрачки отражали скудный свет, пробравшийся в палатку, светились ярким, звериным, желто-зеленым огнем, тонкие белые губы растянулись в дикой усмешке — странная, болезненно-веселая гримаса. — Что ты еще хочешь узнать, Лира? Зачем это сделали? — Нет, зачем я и сама могу догадаться, — ухмыльнулась эльфка в ответ, — такие разрезы не делают, чтоб лечить. Ведьмак поднял руки, будто хотел иронично поаплодировать ее аналитическим способностям, но передумал — одну руку уложил обратно вдоль тела, вторую протянул назад, обхватывая ее за талию, сомкнулись на боку длинные худые пальцы. — Верно, — почти умиротворенно промурлыкал Гезрас. Аэлиренн вдруг захотелось провести по этой усмешке кончиком пальца — и она себе в этом не отказала. Медленно тлевшие в груди угли злости, которые жгли ее в Шаэрраведде, в Лок Муинне, в пути между ними, много лет до них — не погасли, наоборот, разгорелись чуть сильней, выжигая все вокруг, кроме болезненного любопытства, огней отражающих свет круглых зрачков и этой усмешки. Ей казалось, что часть ее — та самая часть, живая, отдельная, — наконец, начала двигаться именно так, как нужно, она узнавала эти движения — будто бы ленивые, неторопливые, но хищные, точные, выверенные, опасные. Больше не было тянущего чувства, что что-то неправильно — все встало на свои места, на какое-то короткое время все вернулось в норму. Аэлиренн не забыла о том, что ей нужно рассказать о решении старейшин Шаэрраведда, не забыла, как настороженно их встретил город из резного белого камня, не забыла собственное разочарование. Но сначала она хотела узнать больше об этом шраме, об этой боли. Узнать все и немного сверху, влезть под ведьмачью кожу, понять, как работает совершенный, отточенный, смертоносный механизм чужого тела, как он мыслит, что он помнит, выведать причины и следствия, упиравшиеся в этот проклятый шрам. — Как ты выжил? — Я не помню. Я стянул ключи со стола, начал отпирать одну клетку и отключился. Очнулся уже у эльфов, — ровным, бархатно тянущим гласные Старшей Речи голосом рассказывал он. — Я иду с тобой, потому что эльфы должны победить, — говорил Гезрас. — Люди берут, не отдавая ничего взамен, — продолжал он. Берут землю, не зная ее истории, берут знания, не зная пути их открытий, берут магию, не понимая ее сути, берут традиции, не понимая их смысла. Строят на плодородной земле свои тесные города, запирают знания в библиотеках, куда не может войти почти никто, магией изменяют живое, делая его противоестественным, копируют ритуалы, не понимая их смысла. Гезрас редко выступал перед бойцами, не вел своих отрядов и не планировал их вести — адъютант Белой Розы предпочитал действовать в одиночку или брать одного-двух эльфов на время вылазки, — но с Аэлиренн он говорил много. Общая чистая, незамутненная злость на людей толкала их вперед, выводила Аэлиренн раз за разом перед эльфами — разжигать в них ту же злость, тот же огонь, а Гезраса уносила на быстрых ногах очередной одолженной или украденной лошади в города и деревни, на тракты и опушки лесов — исполнять те части их общего плана, которые больше никому не были под силу. Любому, кто услышал бы их разговоры, стало бы ясно, что полукровка потерял рядом с Белой Розой, предводительницей восстания. По мнению самой Аэлиренн, он просто стал ее частью, как рука или сердце. Быстрым и точным, смертоносным механизмом, бьющим без промаха и убивающим без сомнений. За эльфов, за восстание, за нее.