Предатель

— Входите, — генерал потер переносицу, прикрыв глаза. Организовать «штаб» на первом этаже бывшей ратуши было достаточно хорошей идеей — прямо напротив амфитеатра, центра жизни лагеря, недалеко от тренировочных полигонов-площадей и кварталов, в которых стояли жилые палатки. Большая часть комнат высокой белоснежной башни уцелела — убедившись в этом в первые дни, эльфы больше никогда не поднимались выше первого этажа. Незачем. В небольшой комнате справа от входа, когда-то, видимо, бывшей «кабинетом» или «приемной», остался даже один целый стол — и пустые, по большей части сломанные деревянные книжные полки, на которых теперь лежали карты, письма, схемы планов. Был в комнате даже камин — правда, очень давно не разжигавшийся, за кованой решеткой лежали черные, давно потухшие угли. Тихие шаги по камню — один идет немного неровно, прихрамывает. Ллевелин Лламасу поднял взгляд от белой мраморной поверхности стола. Эльф — кажется, Неанель звала его Лисом — нервно выпрямился после формального воинского приветствия, вытянул руки по швам. Молодой, но неплохо держащий лицо — ни одной эмоции не прочитать, внимательные темные глаза, золотой солнечный свет, копьями прорезавший пыльный воздух комнаты, спотыкался о его фигуру, очерчивая тень на полу и стене. Ведьмак, этой ночью вызволенный из человеческой тюрьмы, стоял рядом с Лисом, перенеся вес тела на левую ногу, и с интересом осматривался, достаточно бодро для того, кто полночи шел по лесу вертел кудрявой головой. Ллевелин жил достаточно долго и видел людей достаточно много для того, чтобы позволить себе на глаз прикинуть его возраст — молодой мужчина, стоявший рядом с Лисом, точно перешагнул порог двадцати лет, но к тридцати еще не приблизился. Эльф и человек рядом смотрелись чудно и контрастно — примерно одного роста, но Лис рядом с крепким ведьмаком казался угловатым подростком, а ведьмак на фоне аккуратного эльфа выглядел сущим оборванцем в мятых штанах неясного цвета и рубашке с напрочь оторванными рукавами. Генерал понял, что пауза затянулась, когда Лис неловко перешагнул с ноги на ногу, нервно сжав губы. — Иди, — кивнул он эльфу, — Саен тебя проводит. Флегматичная денщица тут же возникла в пустом дверном проеме, Лламасу мягко улыбнулся ей. Эльфка давно научилась предугадывать большинство мелких приказов — и тут тоже без слов поняла, что от нее требуется. Саен жестом пригласила Лиса следовать за ней, откинула две светло-русые косы за спину — и двое эльфов скрылись за поворотом, ведущим на лестницу к амфитеатру. Генерал и ведьмак остались в бывшей приемной один на один. Судя по вздернутым светлым бровям, ведьмак не знал Старшую Речь — впрочем, для Ллевелина Всеобщий проблемой не был. — Садись, — генерал кивнул на скамью, стоявшую у стола углом к той, на которой сидел он сам, — как тебя зовут? — Двенадцатый, — отозвался ведьмак. Он и правда слегка припадал на правую ногу, но, кроме этого, двигался плавно и даже пластично, — но Тре… Этот рыжий решил прилепить мне какое-то имя на ваш манер. Циодир, кажется. Лламасу слегка улыбнулся. Птичка, значит? Сам ведьмак, судя по нейтральному выражению лица, ни к своему странному старому имени, ни к не менее странному новому прозвищу не питал ровно никаких чувств — ему явно было все равно, как его будут звать. Куда больше его интересовало небогатое убранство комнаты и сам Лламасу. — Хорошо, — генерал спокойно выдержал любопытный взгляд ярких, светло-золотистых глаз с вертикальным зрачком, — я — Ллевелин Лламасу, генерал. А «этого рыжего» зовут Гезрас. — Да, он представлялся, — Птичка пожал плечами, — надо будет запомнить, кажется, он бесится, когда я зову его Третьим, а бесить Третьего всегда было себе дороже. — Вы знакомы? — Ллевелин сцепил пальцы в замок перед собой, — как давно? Ведьмак нахмурился, явно напрягая память, задрал голову, глядя в потолок и беззвучно шевеля губами. Сидел он свободно и расслабленно — боком на скамье, развернувшись к генералу лицом, уложил один локоть на стол. Его явно не смущал ни собеседник, ни место, где происходил разговор, ни тема этого разговора. — Да лет семнадцать уже, — досчитав, ответил Птичка, — его рожа в Могильнике — вообще первое, что я помню. Пришло время генералу задирать в удивлении брови. Мало того, что ведьмаки знакомы, судя по всему, с глубокого детства, так еще и место встречи своим специфическим названием вызывает много вопросов. — Могильнике? — Ну, комната для мутаций, — Птичка взмахнул ладонью, будто пытался подогнать к себе слова, чтобы объяснить то, что ему самому было очевидно, — помещение, где детей ведьмаками делают. Мы ее «Могильником» звали. — Насколько я знаю, мутации переживают двое-трое из десяти человеческих детей. — Вам кажется, это многовато для того, чтоб звать комнату Могильником? — ведьмак усмехнулся уголком губ, но тон вопроса не был издевательским или обиженным — Птичка явно считал удивление генерала немного забавным, — ну, дети любят громкие прозвища. Могильник и Могильник. — Сколько тогда тебе лет? Примерно? — решил перевести тему Лламасу. Птичка отреагировал неожиданно оживленно — широко улыбнулся, на мгновение показав острые человеческие резцы. — Двадцать пять, я считал. В восемь прошел мутации, в пятнадцать сбежал. Ллевелин прищурился. Сбежал. Выходит, вместе с Гезрасом. И, судя по всему, не особо-то и взволнован перспективой принять участие в восстании — или не считает восстание чем-то серьезным и ждет, что и отсюда сбежать будет легко. Второй расклад генерала не устраивал совершенно. — Ты понимаешь, где ты находишься? — Конечно, — ведьмак снова широко улыбнулся — ни грамма враждебности почему-то не было в подвижном лице и светлых кошачьих глазах, — в самом сердце человеконенавистничества, в лагере эльфских повстанцев. — И тебя это, кажется, ничуть не волнует? — Лламасу склонил слегка голову к плечу. Интересная реакция у этого человека, он рассчитывал не на такую. Он ожидал увидеть угрюмого, молчаливого и полувраждебного чужака, который будет огрызаться на вопросы и которому понадобится серьезный конвой, а тут какая-то слишком уж радостная театральщина. Очень странный ведьмак. — Не особо, — подтвердил Птичка, — куда я денусь. — Из одного места ты уже сбежал, — на пробу закинул удочку генерал. Ведьмак в ответ смешливо фыркнул, сморщив по-детски нос, прищурился. — Так то Стигга. А здесь у меня нет ни малейшего желания нарываться на Третьего. От него бесполезно пытаться сбежать, он все равно найдет и мне такой вариант нравится куда меньше. — Какая у него… интересная репутация, — заключил Ллевелин. Он не ожидал такой расстановки сил и тем более не думал, что именно рыжий полукровка будет для кого-то фактором, удерживающим от побега. — Мы с ним порядочно знакомы, — усмехнулся Птичка, — все номера знали, что с Третьим лучше не пересекаться вообще. — Номера? — снова слегка удивился Ллевелин, — в том месте всех звали, как тебя? — Ага, — ведьмак, казалось, с интересом ловил реакцию на свои слова, вглядывался Ллевелину в лицо пока непривычными и оттого непроницаемыми светлыми кошачьими глазами, — ну, были еще чародеи, но их имен мы не знали. И свои позабывали. Остались только номера. — И сколько вас, номеров, там было? — к делу это уже слабо относилось, но времени у них было достаточно, а ведьмак охотно отвечал, и Лламасу решил задать как можно больше вопросов. Больше информации всегда лучше, чем меньше информации, заодно можно проверить рассказ ведьмака на прочность — чем больше вопросов, тем более глубоко продуманной должна быть ложь, чтоб не попасться, а Птичка вел себя слишком спокойно для того, кто лжет напропалую. — В нашем поколении, кажется, сначала было пятьдесят, — ведьмак снова нахмурился, вспоминая, — да, пятьдесят, круглое число было. Потом во время мутаций умерли Первый и Второй, Шестой, Одиннадцатый… Восьмой… Десятый, хотя нет, Десятый потом, — ведьмак чуть не начал загибать пальцы, — Пятнадцатый тоже потом, а все от Сорок третьего и дальше тогда… Так, — он поднялся, — если вы не против, — удивленный Лламасу коротко махнул рукой, разрешая ведьмаку сделать то, что он там задумал. Птичка вытащил из камина кусок угля, примерился к стене, щурясь. — Я потом сотру, — пообещал он, — а то собьюсь совсем. Генерал подпер щеку ладонью, глядя, как ведьмак выписывает куском угля на слегка шероховатой каменной стене числа от одного до пятидесяти в пять строк. Почерк у него оказался кривоватым и округлым, но легко читаемым. — Так, — Птичка отошел на шаг, разглядывая свое творение, — вот я, — он обвел кружком число двенадцать, — вот Гезрас, — число три тоже оказалось в кружке, — остальные… Первый и Второй — умерли во время мутаций, Четвертого подушкой придушили за год до побега, Шестой — мутации, Восьмой — мутации… Лламасу замер, глядя, как ведьмак резкими росчерками обозначает чьи-то оборвавшиеся жизни, коротко комментируя — явно больше для себя. — Двадцать четвертого Пятый табуреткой забил, мы из-за этого в подвале спали, пока общую спальню драили, Двадцать шестой выпил какой-то дряни из лаборатории, когда ее оставили открытой, Двадцать седьмой, восьмой, девятый — мутации… Зачеркнутых чисел на стене становилось все больше. — Тридцать пятого в карцере забыли на три недели, Тридцать седьмой шею свернул на лестнице, Сорок второго уже после побега гули порвали, от него и до последнего все во время мутаций умерли, — ведьмак зачеркнул последние восемь чисел, отошел на шаг, явно не замечая ни генерала, ни его безграничное удивление, граничащее с шоком, — значит, сейчас могут быть живы… где-то восемь. А точно живы двое, если, конечно, Третьего не прикончили за этот час, остальных я уже лет семь не видел, — Птичка спокойно обернулся к Лламасу, пытаясь стереть с ладоней уголь. Ллевелин не изменил своей позы — сидел, подпирая щеку ладонью, и пересобирал у себя в мыслях первое впечатление о ведьмаке. Высокий, крепкий, характер движений и мелкие детали вроде еле заметных мозолей на ладонях выдают в нем неплохого фехтовальщика, манера изложения мыслей — того, кто привык общаться с кем-то и явно не провел несколько месяцев, а то и лет наедине с собой. Возможно, рассудил генерал, у этого ведьмака был наставник. Птичка бросил уголек обратно в камин, потер друг о друга ладони, попытался собрать на затылке длинные и светлые кудрявые волосы, оставив на круглом ухе угольный след. — Третий сказал, вам нужен лояльный ведьмак? — перешел к теме разговора он, — все мои мотивы у вас на ладони, генерал. Могу добавить, что работать за еду лично мне милее, чем работать за ничего и за возможность получить вилы в спину. — Я понял, — отмер Лламасу, поднял голову, уложив руку обратно на стол, — надеюсь, остальные эльфы тоже поймут. На написанные на стене числа ему смотреть не хотелось. Мелькнувшая поначалу мысль, что можно будет напрячь адъютанта поискать еще кого-то из братьев по безымянной ведьмачьей школе, убежала, мелькнув хвостом — открывшиеся факты показывали, что и внезапно нашедшийся Птичка был скорее чудом и исключением. То, что Птичка абсолютно равнодушен что к эльфам, что к восстанию, было для генерала естественным и закономерным. Ведьмак без медальона находился в положении чуть более плачевном, чем оседлые эльфы — обычных оседлых эльфов не вешали за сам факт их существования. Пока не вешали. Особой приязни что к людям, что к эльфам ведьмак без медальона мог и не питать, но там его поволокли бы на виселицу, высунь он нос из леса, подвала, чердака или где он там обретался все это время, а здесь ему предлагали какую-то работу в обмен на ту же еду и какой-никакой кров. Самосуд эльфы, находящиеся в Лок Муинне, устраивать не станут, а тем, кто все же попытается, Лламасу найдет более полезные способы для выражения их расовой ненависти.

***

— Человек! — Человек в лагере! Ярналь, сидевший на мостовой у входа в палатки, поднял голову. Пальцы продолжали ощупывать древко стрелы около оперения — но эльф уже не был так увлечен своим занятием, дернул ухом, прислушиваясь к доносящимся отовсюду голосам. Шепотки и далекие возмущенные крики, женские голоса и мужские — новость разносилась от амфитеатра, центра лагеря, волнами звука. — Какой человек? — Фирь тоже подняла голову от стрел, завертела головой. Задавать этот вопрос сидевшему рядом Ярналю было странно, он-то точно не знал ничего ровно так же, как и она, но возглас сорвался с языка сам собой. — Иорвет! — эльф откинулся назад, отогнул полог палатки, — пойдем, поглядим? — Пойдем, — Иорвет тут же вылез, завертел головой, пытаясь понять, куда им направиться. Фирь подняла голову, глядя на него снизу вверх. Острые черты лица, прямой нос с горбинкой, зеленые глаза — это был все тот же Иорвет, которого она знала с детства, и в то же время будто кто-то совсем чужой. Хотя и к этому хищному прищуру она начинала потихоньку привыкать — не вечность же ему быть соседским мальчишкой, который стреляет из детского лука в мишень и просит быстренько зашить ему порванный рукав, пока мать не заметила. Фирь вглядывалась в здание ратуши, пытаясь угадать — где там человек? Как он будет выглядеть? Он правда так сильно отличается от эльфов, что она точно-точно сразу поймет, что это не эльф? — Иорвет, — она тихонько дернула его за рукав, эльф, неотрывно глядевший на ратушу точно так же, как и она, наклонился к ней, — а зачем в лагерь привели человека? — Не знаю, — тихо шепнул в ответ Иорвет, — может, на допрос? Вокруг них гудела собравшаяся толпа. Фирь коротко огляделась — приметила и мужские, и женские лица, и коротко обрезанные волосы, и длинные, собранные в косы и хвосты. Многоглазая и многоголовая, толпа однородной все же не была. Кто-то, как и они с Иорветом, вытягивал любопытно шеи — в основном, молодые эльфы. Кто-то недовольно хмурился и ругался — эльфы постарше, эльфы в странной одежде, к которой Фирь начала уже привыкать, эльфы, которых сквозь зубы звали «оседлыми». Из пустого дверного проема ратуши вышел генерал, остановился на ступеньках, оглядывая собравшуюся на амфитеатре толпу. Фирь замерла — каждый раз, когда она сталкивалась с ним, ее охватывало сковывающее смущение. Эльфка еще не привыкла к воинскому распределению власти, но чувствовала, что Лламасу намного старше нее и опытнее, видел и знал то, что она наверняка никогда не увидит и не узнает — должно быть, думала она, какое-то такое чувство возникает у тех эльфов, которые встречают в своей жизни Знающих. За генералом вышел из ратуши кто-то ниже него, но крепче и шире в плечах. Оборванные рукава рубашки открывали руки, на коже пестрели заживающие синяки, дневное белое солнце бегало искорками по русым с золотинкой кудрявым волосам. Фирь вздохнула — она никогда не видела таких волос, свивающихся в кольца, как у овечки. Они с Иорветом стояли достаточно близко, чтобы хорошо видеть и генерала, и незнакомца за его спиной — и у незнакомца было довольно располагающее лицо, как отметила про себя поначалу Фирь. После она пригляделась к его глазам — и едва подавила в себе желание спрятаться у Иорвета за спиной. Человек, стоящий за плечом генерала, с интересом осматривал толпу эльфов, засунув ладони в карманы брюк, и щурил на солнце светло-желтые глаза с вертикальным кошачьим зрачком, стянувшимся в тонкую щель. Лламасу шагнул вперед, к толпе, оставив его за своей спиной и на всякий случай жестом остановив от движения вперед. Фирь вытянула шею — сейчас, наверное, расскажут, что он тут делает, подумала она. На человека она старалась не смотреть — желтые кошачьи глаза пугали своей неетественностью. Кто бросил камень — она не увидела, бросивший был за ее спиной. — Чертовы люди! Человек странно вскинул руку — вокруг него замерцал оранжевый полупрозрачный щит-сфера. Камень выбил из него стеклянные рыжие осколки, тут же погасшие — но щит выдержал. — Прекратить! Фирь вжала голову в плечи, опустила взгляд в землю. Она не знала ни этого человека, ни того, кто бросил камень, но она стояла с ним в одной толпе — и чувствовала себя соучастницей действия, оборванного резким и гневным приказом генерала. Человек-маг со странными глазами никак, кроме щита, не отреагировал на камень и на эльфов — через прозрачную рыжую преграду она видела, что он просто стоит, засунув руку обратно в карман, и смотрит на толпу. Эльфы вокруг нее шелестели тихими голосами, шептали одно и то же. — Человек. — Что он тут делает? — Зачем нам здесь человек? Генерал хмуро оглядывал толпу — кинувший камень растворился в ней, стал ее частью. Щит вокруг человека бесшумно лопнул, рассыпавшись на стеклянные рыжие осколки, тут же растаявшие в воздухе. — Это ведьмак, — громко, так, чтоб слышали все, объявил Лламасу, — он будет помогать нам, чтобы напасть с акведуком не повторилась больше. Таких напастей будет много на нашем пути, потому что чудовища живут и здравствуют по всему Континенту. Не стоит кидать камни в своего союзника. Эльфы затихли, как только генерал начал говорить. Они пришли сюда и готовы были идти за Белой Розой, а значит — и за Лламасу, и никто не хотел вступать с ним в спор относительно выбора союзников. Но недовольство осталось — эльф рядом с Фирь хмурил тонкие брови, высокая эльфка перед ней тихо фыркнула и отвернулась от дверей ратуши, дернув себя за край короткой зеленой курточки.

***

Ночь тихо шелестела вокруг черными в темноте листьями деревьев, шуршала мелкой живостью, тоненько пересвистывалась голосами ночных птиц. Людской город за стенами лежал перед ними, как на ладони. Отряд Иорвета удобно расположился в раскидистых ветвях деревьев на краю леса. Лес укутывал своих любимых детей темнотой, укрывал непрерывно движущимися от легкого прохладного ветерка листьями, маскировал все их движения звуками зверей и птиц. Иорвет прижался спиной к стволу дерева, свесив ногу с ветки. Людской город бросал живые рыжие блики на черные листья и серые камни. Людской город ночью был беспощадно и бесконечно мертв и тих — все спали. Последний стражник, проходивший под стенами с другой стороны около часа назад, бряцал латами так, что слышно было за перестрел. Скоро придет время возвращаться. За месяц с лишним Иорвет успел наизусть выучить распорядок жизни Лок Муинне — вечером сотники собирали десятки, выбирали двух-трех эльфов, которые отправятся на кухню, десяток, который уйдет утром на охоту, и до рассвета лагерь эльфов затихал. Караул на стенах, конечно, был, и где-то часовые стояли всю ночь, а где-то — ходили по участку стены, достаточно длинному, чтобы отряд успел тихо выбраться за пределы города. Особенно если командир отряда точно знал, когда караулы меняются и с какой периодичностью часовые делают обход — а это Иорвет, успевший побывать в карауле, уже знал. Их не должны были хватиться. Но людской город ночью был пустынно-тих и совершенно неинтересен — там не происходило совсем ничего. Один раз взлаяла собака где-то на другом конце города и ходили время от времени, бряцая тяжелыми доспехами, стражники. Никаких людей видно не было. Иорвет запрокинул голову — сквозь густую крону яркими белыми огоньками мерцали в темноте звезды. Семь Коз, Дева, Лира и Зверь — дальше ему надоело выискивать фигуры в непроглядно-черном небе, и он снова взглянул на каменные стены. В ночной темноте казалось, что людской город тихо дотлевал — криков, как при пожаре, уже нет, но приземистые дома, грубые каменные стены и узкие улочки медленно поглощались отблесками факелов, ярко рыжели в густой темноте, как почти погасшие угли. Иорвет даже влез на ветки повыше, чтобы видеть побольше — но у него складывалось впечатление, что строили люди бессистемно, как пойдет, лепили свои дома поближе друг к другу, разбавляя угрюмыми каменными постройками корявые деревянные домишки, и запомнить эту мешанину эльфу было нелегко. Чуткий слух снова уловил бряцающие шаги — Иорвет вытянул шею. Тихонько засвистел — условный сигнал: «не двигайтесь». В лесу отряду куда проще и незаметнее было общаться свистом, из которого складывались такие простые условные сигналы — «не двигаться», «вперед», «назад», «опасность», «добыча», «сюда». Выучить все комбинации они смогли без труда — идея со свистом была старой, еще детьми они иногда хотели подавать друг другу знаки так, чтоб понять сообщение могли только свои. В лесу, тем более в восстании, эта идея становилась еще полезнее. Бряцающие шаги стихли. Потом металлический лязг сменил ритм и тональность — Иорвет не видел стражника и при всем желании не мог понять, что тот делает. Громкие звуки, наконец, утихли — эльф закатил глаза, расслабился, снова свесив ногу с дерева и прикидывая, сколько идти до лагеря и как бы завтра весь невыспавшийся десяток отмазать перед Неанель. И пропустил момент, когда широкоплечая, массивная человеческая фигура с трудом вытиснулась из дыры в стене и под покровом тени и темноты начала переходить ров. Шаги прямо под собой, на опушке, он и не мог заметить — длинная тень, вставшая за стволом дерева, не планировала привлекать к себе внимания и прекрасно умела ходить по-эльфьи тихо в ночном лесу. Когда человек из города приблизился и стал достаточно отчетливо виден в стылом лунном свете — Иорвет замер, вжавшись спиной в ствол. Он изо всех сил пытался понять, откуда человек мог там возникнуть и как мог подобраться незамеченным, дышал через раз и от неожиданности хотел бы слиться с деревом, на котором сидел — но не мог даже подтянуть свешенную с ветки ногу, пошевелиться было невозможно физически, как и глубоко вдохнуть. Человека в этот момент просто не должно было быть на опушке за городской стеной и рвом, перед целым отрядом эльфов — и тем не менее человек там был. Стоял, задрав голову к небу, хмуря густые брови, бросавшие на без того призрачное в свете луны лицо страшные черные тени на место глаз, стоял, по-хозяйски уперев кулаки в бока и широко расставив ноги — безоружный и без доспеха. Иорвет набрал в грудь воздуха, сложив губы так, чтобы засвистеть — но не успел. Человек, ведомый только ему известными мыслями, шагнул к лесу, к первой линии деревьев — и одна длинная тень, отделившись от леса, скользнула к нему чуть сбоку. Иорвет не видел, кто это — видел только смутное, будто размазанное движение, как длинная тень длинными руками тянется к человеку со спины, хватает одной ладонью за подбородок, кладя вторую на затылок. И резко поворачивает голову человека вбок. Иорвету показалось, что он слышит хруст костей. Человек тут же рухнул, как подкошенный, тени под ноги. Эльфы из отряда, кажется, вместе решили перестать дышать — Иорвет не слышал вокруг ничего, даже шелеста листвы, только биение пульса в своих висках. Горло резко сжала холодными пальцами паника — надо сидеть, не шевелясь, надо слиться с лесом, остаться под его защитой, кто знает, что это за тень и какая у нее цель, может быть, сейчас пройдет и не заметит, может быть, цель тени — город… Он не мог так подвести собственный отряд. — На землю. Голос, тянувший гласные Старшей речи, мягко выговаривавший слова языка эльфов на кошачий манер, был Иорвету знаком — он его уже слышал. Ужас их положения стал потихоньку отступать, оставшись только в подрагивающих руках и мигом заледеневших кончиках острых ушей — длинная тень тоже была ему знакома и совершенно точно не была человеком. Адъютант Белой Розы, встретивший их в воротах Лок Муинне в их первый вечер в лагере эльфов, молча и не шевелясь дождался, когда отряд спустится на землю. На призрачном, страшно обострившемся в стылом лунном свете белом лице неестественно горели глаза — но Иорвет не обращал на это внимания, он пересчитывал свой отряд. — Двое — несите его на дно рва. Иорвет тут же шагнул вперед. Он не знал, что здесь делал адъютант и не имел ни малейшего понятия, что тот собирается делать сейчас, но он понял, что их только что спасли от очень большой беды — и предпочел послушаться. Ярналь шагнул вперед вместе с ним — вдвоем они приподняли человека над землей и понесли вперед, к городской стене, аккуратно ступая и стараясь оставить как можно меньше следов с довольно тяжелой ношей. Рыжий адъютант, не говоря ни слова, широким шагом направился на склон рва возле городской стены — и с шорохом дважды проскользнул вниз, оставляя пятками глубокие рытвины в земле. Иорвет и Ярналь задумку поняли — и расположили труп на дне под следами, головой к стене. Будто не удержался и сам упал — по крайней мере, попытались изобразить что-то похожее. — Возвращаемся в лагерь. — Мы… — Иорвет хотел что-то сказать — но его быстро оборвали: — Молчать. Возвращаемся в лагерь. Посчитав на этом диалог исчерпанным, адъютант шагнул в подлесок, растворившись для людского глаза между деревьями — и отряд шагнул следом. Иорвет мрачно огибал многовековые стволы деревьев, размышляя, начнутся поучения и наставления вперемежку с обвинениями в самовольном уходе из лагеря сейчас или чуть погодя, может, на подступах к Лок Муинне пару часов спустя, но, к его удивлению, возвращение проходило в полной тишине. Здесь его явно не собирались учить быть командиром отряда. Иорвет не знал, что адъютант в принципе не собирался его чему-то учить и в чем-то упрекать. Не знал он и то, что от беды его и его отряд спасла чистая случайность — и такая же случайность чуть не привела его к этой беде. Молодой десятник из эльфского лагеря в Лок Муинне не мог знать личных заскоков Кистеня, одного из стражников людского города, который очень уж бдительно следил за городской стеной и иногда ночами, сняв для меньшего шума доспех и оружие, выбирался за стену поглазеть на лес в середине своей смены, скинув дозор на напарника. Не мог знать молодой десятник и того, что за стражей города вот уже пару недель наблюдает адъютант Аэлиренн, выбираясь ночами на опушку точно так же, как выбрался этой ночью его отряд. Совершенно точно молодой десятник Иорвет знал две вещи — что в эту ночь от рук повстанца умер по крайней мере один человек и что им обязательно влетит утром.