Семейные ценности

Age: 19 — Уэнсдэй… Я хотел предложить. Давай попробуем жить вместе? Тонкие пальцы с извечно чёрным маникюром замирают над блестящими клавишами печатной машинки — ужасно тяжелой печатной машинки, которую он вынужден поднимать на пятый этаж в свою квартиру каждый вечер пятницы. И спускать обратно каждый вечер воскресенья. Отполированная громадина весила не один килограмм, и Ксавье уже неоднократно успел пожалеть о своём решении снять квартиру в старом доме, не имеющем лифта. Пару месяцев назад он попробовал проявить изобретательность — отвалил больше трёх тысяч долларов за самую новую модель макбука и, повязав прямоугольную белую коробку чёрной ленточкой, торжественно преподнес Аддамс свой подарок. Она лишь коротко кивнула в знак благодарности и ничего не сказала. А следующим вечером, получив от неё привычно-лаконичное сообщение: «Открой подъезд», он мельком глянул в окно — Уэнсдэй стояла внизу и сосредоточенно наблюдала, как водитель такси, согнувшись в три погибели, выгружает из багажника тяжелый кожаный чемоданчик с монструозным пережитком прошлого. — Зачем нам жить вместе? — негромко отзывается она самым равнодушным тоном, не отрывая немигающего взгляда от одинаковых круглых кнопок. — Ну… — Ксавье вальяжно потягивается на разложенном диване, едва не свернув коробку с недоеденной пиццей. — Так было бы удобнее. — Кому? — Уэнсдэй едва заметно сводит брови, что обычно свидетельствует о лёгкой степени раздражения. Писательский час в самом разгаре, и в это время — с половины девятого до половины десятого вечера — любая попытка вторгнуться в её личное пространство может закончиться покушением на убийство. Но недавно озвученная мысль вертелась у него в голове не одну неделю, и Ксавье твердо намерен добиться от неё конкретного ответа. Желательно, положительного. — Нам обоим, — твердо сообщает он, закинув руку за голову и внимательно наблюдая за реакцией Уэнсдэй. — Мы ведь и так почти живем вместе. Твоих вещей здесь даже больше, чем моих. — Только потому, что в твоей квартире нет даже самого жизненно необходимого, — возражает Аддамс, наконец оторвавшись от писательства. Она откидывается на спинку крутящегося компьютерного кресла и, оттолкнувшись босыми ногами от пола, поворачивается к нему. — С каких пор набор для таксидермии стал жизненно необходимым? — иронично парирует Ксавье, задумчиво накручивая на палец шнурок от свободных спортивных штанов — единственного имеющегося на нём элемента одежды. Он честно пытается смотреть ей в глаза, но взгляд против воли падает на длинные стройные ноги, едва прикрытые его футболкой, доходящей Уэнсдэй до середины бедра. На мертвецки бледной коже местами красуются точечные светло-лиловые отметины от его грубых прикосновений — Аддамс решительно не терпит нежностей даже в постели. Разум Ксавье мгновенно взрывается ураганом чувственных воспоминаний. Как её совершенное тело выгибается навстречу его горячечным поцелуям. Как заостренные ногти упоительно-болезненно впиваются ему в спину, оставляя ярко-красные следы в форме полумесяцев — словно знаки обладания. Как она нетерпеливо прикусывает разгоряченную кожу на его шее, пока он двигается внутри дразняще медленно — и слишком нежно по её меркам — провоцируя проявить жесткость, которая всякий раз приводит её в экстаз. — Ты просто ни черта не смыслишь в таксидермии, — тонкие руки поспешно одергивают темную футболку, безжалостно возвращая Ксавье из обжигающих воспоминаний в реальность. — Ты не сделала ни одного чучела за всё это время, — он победно вздергивает бровь, с мстительным удовольствием наблюдая, как Аддамс недовольно поджимает вишневые губы, а потом молчит с минуту, явно не находя, что ответить. Туше. Чертовски довольный собой, Ксавье неспешно поднимается с дивана и подходит к ней ближе. Упирается руками в подколотники кресла и склоняется над Уэнсдэй, с наслаждением вдыхая пряный аромат её тяжелого парфюма. Угольные глаза взирают на него с непроницаемо-хладнокровным выражением, но во всей позе Аддамс интуитивно угадывается смятение — она машинально пытается стянуть футболку ещё ниже, чтобы скрыть от его пристального потемневшего взгляда обнаженные острые коленки. Как будто тонкая хлопковая ткань способна выступить в роли несокрушимого барьера между ними, которые она продолжает возводить скорее по привычке. — Ну так что? Да, нет, возможно? — вкрадчивым шепотом спрашивает Ксавье, оставив невесомый поцелуй в уголке плотно сомкнутых губ. — Ты меня отвлекаешь, — уклончиво отзывается Уэнсдэй и пытается повернуть кресло обратно к столу. — Ты не ответила на вопрос, — он надавливает на подлокотники всем весом, не позволяя колесикам прокрутиться. — А если я не намерена отвечать, что тогда? — смоляные брови дерзко взлетают над колючими чернильными глазами. Вишневые губы кривит тень ироничной усмешки. — В тонком искусстве пыток ты не силен, насколько я помню. — Смотря что понимать под пытками, — в тон ей отвечает Ксавье, принимая негласные правила игры. Его рука ложится на её колено, собственнически сжимая бархатную бледную кожу, и очень медленно скользит вверх по бедру. Уэнсдэй склоняет голову набок, не разрывая зрительного контакта — на бесстрастном лице ни намека на малейшую эмоцию. Но ей больше не под силу обмануть Ксавье деланно-равнодушным выражением — ведь он давно знает, что под внешней ледяной броней пылает жаркий огонь, сравнимый по температуре с бушующей вулканической лавой. Его пальцы поглаживают прохладную кожу дразняще-лёгкими прикосновениями, а мгновением позже — перемещаются на внутреннюю сторону бедра и надавливают чуть сильнее, принуждая Уэнсдэй немного раздвинуть ноги. Она не слишком убедительно закатывает глаза, всем своим видом демонстрируя, что вовсе не намерена отвлекаться от писательского часа, но… надменно поджатые губы маняще приоткрываются. Пристальный взгляд угольных глаз становится на сотую долю мягче обычного. Ксавье медленно опускается на колени и разворачивает кресло так, чтобы высокая спинка уперлась в столешницу. Придвигается ещё ближе и одной рукой обхватывает ногу Аддамс повыше щиколотки — приподнимает наверх, кладёт себе на плечо. Напряженные как струна мышцы податливо расслабляются, когда его губы оставляют цепочку едва ощутимых поцелуев на внутренней стороне бедра. И хотя в комнате настежь открыто окно, от дурманящего запаха её кожи мгновенно бросает в жар. Опьяняющее сочетание специй, табака и горького цитруса вкупе с легким шлейфом от геля для душа — чистейший наркотик, вызывающий пожизненную зависимость с первой секунды. Тонкие пальчики Аддамс отпускают низ тёмной футболки и запутываются в его волосах, не позволяя отстраниться ни на миллиметр. Похоже, писательский час больше не входит в список её приоритетов — эта мысль заставляет его самодовольно усмехнуться. Руки Ксавье скользят ещё выше, сминая хлопковую ткань, большие пальцы останавливаются на выступающих тазовых косточках, ласково поглаживают сквозь кружево нижнего белья. Мягко, но уверенно стиснув её бедра, он притягивает Уэнсдэй ближе к себе и одновременно чуть прикусывает кожу, нежную словно шелк. У неё вырывается негромкий судорожный вздох, и одного этого звука достаточно, чтобы заставить Ксавье ощутить нарастающее напряжение в паху. И в этот момент её телефон, лежащий на столе, взрывается назойливой трелью. Пальцы Аддамс мгновенно отпускают его волосы, а изящная тонкая рука ложится на плечо, заставляя немного отстраниться. Он слегка подаётся назад, выжидательно взирая на неё снизу вверх и отмечая, что через тонкую ткань футболки проступают очертания затвердевших сосков. Это пикантное зрелище заставляет его нервно сглотнуть. — Черт, это редактор… Мы договаривались обсудить присланные им правки, — почти разочарованно выдыхает Уэнсдэй и проводит пальцем по экрану, принимая звонок. — Слушаю. На том конце трубки доносится неразборчивое бормотание, и расслабленные черты лица Аддамс мгновенно становятся привычно жесткими. Вишневые губы надменно сжимаются, между чётко очерченных бровей залегает крошечная неглубокая складка. — Нет, я не стану сокращать воспоминания из пятой главы, это важная часть жизни Вайпер, — твердо заявляет она, резко прерывая монолог редактора. — И мне плевать, что ты там думаешь. Похоже, человеку на линии совершенно чужды инстинкты самосохранения — судя по отдельным фразам, доносящимся до слуха Ксавье, он пытается возражать. Уэнсдэй раздраженно хмурится, крылья тонкого носа возмущенно трепещут. — И на твой многолетний опыт мне тоже наплевать, можешь хвалиться им где-нибудь в другом месте, — чеканит Аддамс, явно не намереваясь уступать ни на секунду. В напряженном диалоге проскальзывает слово «контракт» — очевидно, уже наученный горьким опытом работы с Уэнсдэй, редактор сразу решает зайти с козырей. Вернее, достать из рукава единственного имеющегося туза. Ксавье вдруг приходит в голову шальная мысль. На всякий случай бросив короткий взгляд на письменный стол и не обнаружив там никаких потенциально опасных предметов, он снова склоняется над её разведенными бедрами. Прижимается губами к колену — здесь тоже осталась россыпь синяков от прошлой бессонной ночи, когда они даже не успели дойти до кровати — и скользит жаркими откровенными поцелуями все выше и выше… Но взгляд не опускает, внимательно следя за её реакцией. Уэнсдэй красноречиво вскидывает брови, недвусмысленно намекая, что он рискует в лучшем случае остаться без руки, но Ксавье даже не думает останавливаться. — Нет, подробное описание вскрытия я тоже не уберу… — она на секунду зажмуривается, явно стараясь сконцентрироваться на обсуждении правок, а не на ощущении горячих рук и губ на собственных бедрах. — А если кто-то не поймёт обилия медицинских терминов, значит они узколобые идиоты. А, ты тоже не понял? Тогда это относится и к тебе. Наверное, он мог бы посочувствовать многострадальному редактору — тому явно понадобится не один бутылёк валерьянки после работы с Аддамс. Но в данный момент все мысли Ксавье сосредоточены на крышесносном ощущении её бархатистой кожи под подушечками его пальцев. Через пару месяцев исполнится ровно три года, как они вместе — а Уэнсдэй сводила его с ума также, как во время первой близости. Если не сильнее. До одури, до потемнения в глазах, до сбитого дыхания и лихорадочной дрожи во всём теле. Это было совершенное безумие — иногда ему казалось, что всё происходящее нереально. Что однажды он непременно проснется в одиночестве в своей комнате без соседа, а упрямая жестокая девочка с тугими косичками снова окажется бесконечно далекой и холодной. И оттого он не мог перестать постоянно к ней прикасаться — во время совместных выходных в его маленькой квартирке, во время ночных прогулок по кладбищам, во время жутко банальных, по её мнению, походов в кино и театры — только бы лишний раз убедиться, что всё это не является бредом воспаленного сознания. Что Уэнсдэй действительно рядом, и что она действительно отвечает ему взаимностью. Аддамс по-прежнему не выносила лишние тактильные контакты, но какой-то мизерной частью души, вероятно, понимала, что ему это жизненно необходимо — и потому недовольно сверкала чернильными глазами, но уступала. Позволяла брать себя за руку и иногда даже допускала объятия в присутствии посторонних людей. — Черт с тобой, можешь добавить сноски с объяснениями, но переписывать я ничего не буду… — её голос звучит привычно твердо и уверенно. — У меня и без того горят все сроки. Уэнсдэй все ещё выглядит отстранённой и безэмоциональной — такой расклад Ксавье решительно не устраивает. И потому он медленно запускает правую руку под её футболку, проводит по впалому животу с напряженным прессом и довольно грубо стискивает соблазнительное полушарие груди. Гладит подушечками пальцев давно затвердевший сосок, а спустя секунду — резко сжимает. И с удовольствием отмечает, как ровное дыхание Аддамс сиюминутно сбивается. — Выдели ещё… — она невольно запинается, но железное самообладание мгновенно берет верх. — Выдели второй абзац шестой главы курсивом или жирным шрифтом, чтобы сделать акцент на описании отчета о вскрытии. Подожди секунду. Она прикрывает динамик рукой и чуть опускает голову, уставившись на Ксавье немигающим взглядом исподлобья — вот только за привычной суровостью в угольных глазах отчетливо сквозит едва скрываемое возбуждение. — Какого черта ты творишь? — шипит Уэнсдэй на уровне едва различимого шепота. — Немедленно прекрати. — А что, если я не могу прекратить? — лукаво отзывается Торп, даже не стараясь понизить голос. — Я убью тебя. — Не убьёшь. Закатив глаза, она пытается отпихнуть его ногой, но Ксавье ловко предотвращает бунт, намертво вцепившись в тонкую голень левой рукой. Повозившись несколько секунд и не добившись никакого успеха, Аддамс сдаётся и возвращается к разговору с редактором. — Даже не думай менять описание одежды подозреваемого, это крайне важная деталь, потому что… — Уэнсдэй запинается во второй раз, потому что его пальцы резко опускаются с груди на низ живота. — Потому что… Не суть. Я не обязана перед тобой отчитываться, это важно и точка. Последнюю фразу она проговаривает скороговоркой и пытается перехватить наглую руку, но безуспешно — Ксавье молниеносно перемещает пальцы на клитор и слегка надавливает на чувствительное место сквозь кружевную ткань нижнего белья. Вишневые губы приоткрываются, но Аддамс удаётся сдержать стон. Она слегка морщится — то ли от раздражения, то ли от предвкушения — и инстинктивно старается свести ноги вместе. Но и это намерение остаётся безуспешным. Его рука опускается ещё ниже — и на подушечках пальцев остаётся горячая липкая влага, насквозь пропитавшая тончайшее чёрное кружево. Прямое доказательство, что Уэнсдэй распалена едва ли не больше, чем он сам. Из динамика айфона все ещё доносится нудное бормотание редактора, и Аддамс впивается ногтями в подлокотник компьютерного кресла в слабой попытке сконцентрироваться на телефонном разговоре. Костяшки и без того бледных пальцев становятся совсем белыми. Ксавье улыбается — широко, триумфально, — а спустя секунду отодвигает в сторону мешающую полоску нижнего белья и резко вводит сразу два пальца. От ощущения обжигающей влажности окончательно сносит крышу. Он тут же увеличивает глубину проникновения до максимальной — и останавливается. Совершенное тело Уэнсдэй напрягается, как натянутая гитарная струна, и её бедра рефлекторно подаются навстречу грубоватым ласкам. Она отстраняет руку с телефоном, и в трубке быстро повисает молчание. — Уэнсдэй, ты меня слушаешь вообще? — из динамика доносится недовольный голос редактора. Судя по интонации, он близок к нервному срыву. — Мне надо к утру отправить первую часть в издательство, как ты не возьмёшь в толк… Иначе меня лишат годовой премии. — Ты ноешь, как пятилетняя девочка, — совладав с собой, Аддамс снова подносит телефон к уху и пытается отодвинуться, но спинка кресла упирается в столешницу, и все пути к отступлению отрезаны. — Что там ещё у тебя? Ксавье не двигает рукой в течение минуты, пока несчастный редактор подробно и обстоятельно излагает свои предложения о необходимых правках. Уэнсдэй закусывает нижнюю губу, отчаянно стараясь абстрагироваться, ёрзает на сиденье, но только усугубляет своё положение. Он слегка изгибает пальцы особым образом — и с упоением ощущает, как мышцы внутри неё, истекающие раскалённой влагой, начинают пульсировать. Грудь Аддамс тяжело вздымается, а дыхание становится рваным и прерывистым. — Хорошо, сделаем так… — как только она начинает говорить, Ксавье резко вынимает пальцы и, сильнее отодвинув в сторону кружевную полоску, подаётся вперед. Припадает губами к клитору — Аддамс вздрагивает как от удара тысячевольтным разрядом тока, но Торп не дает ей шанса опомниться. Горячий язык описывает несколько дразнящих круговых движений и скользит ниже. Туда, где все давно отчаянно пульсирует и сочится обжигающей влажностью с тонким привкусом крышесносного возбуждения. У неё вырывается ругательство — и Ксавье не может сдержать триумфальной улыбки. Уэнсдэй крайне редко позволяет себе нецензурные выражения на родном языке, предпочитая использовать почти благозвучное итальянское «Oh merda». Но сегодня, похоже, исключительный случай. — Это я не тебе… — поспешно добавляет она в трубку, но обычно ровный голос заметно дрожит. — Нет, все в порядке… Просто блокнот на ногу уронила. Наспех придуманная ложь звучит совершенно неправдоподобно — очевидно, Уэнсдэй уже не способна нормально соображать. Ксавье на секунду прекращает мучительные ласки, желая подольше растянуть столь изысканную пытку. Но не отстраняется, опаляя разгоряченную влажную кожу ещё более обжигающим дыханием. Невесомо прижимается губами к внутренней стороне бедра в непосредственной близости от самого чувствительного места. Аддамс настойчиво пытается оттолкнуть его голову свободной рукой, запустив дрожащие пальчики в каштановые волосы и грубо дергая назад. Это резкое движение причиняет небольшую боль — желая отомстить за подобную дерзость, Ксавье вновь припадает губами к клитору. И с упоением ощущает, как по напряженному телу Уэнсдэй проходит волна дрожи. — Я перезвоню позже, — выдыхает она окончательно севшим голосом и, не обращая никакого внимания на доносящиеся из динамика возмущения, решительно сбрасывает звонок. Телефон выпадает из ослабевших пальцев и летит прямо на светлый ламинат, но им обоим до этого нет совершенно никакого дела. Ксавье мгновенно отстраняется и утирает губы тыльной стороной ладони, пристально взирая на Уэнсдэй снизу вверх. — Я убью тебя за эту выходку, — заявляет Аддамс, безуспешно пытаясь держать лицо, но лихорадочный блеск в угольных глазах и сбитое дыхание выдают её с головой. — Может быть… — он криво усмехается, откровенно наслаждаясь произведенным эффектом. От созерцания пленительного зрелища напряжение в паху становится почти невыносимым. — Но сначала я трахну тебя прямо на этом столе. Мертвенно-бледные скулы вспыхивают румянцем — то ли от гнева, то ли от возбуждения — впрочем, прямо сейчас Ксавье тотально наплевать. Она дергается в кресле, намереваясь вскочить на ноги, но он оказывается быстрее. Резко стискивает изящную талию, притягивает Аддамс максимально близко и рывком выпрямляется. Стремясь удержать равновесие, она рефлекторно цепляется за его шею и обхватывает его бедра своими. Со школьных времен она не выросла ни на миллиметр и не прибавила ни одного килограмма — Ксавье с легкостью удерживает её хрупкое тело одной рукой, а второй решительно сметает со столешницы аккуратно разложенные листы. Наброски двух последних глав летят на пол в хаотичном беспорядке. — Сложишь всё, как было, — шипит Уэнсдэй сквозь зубы, бросив короткий взгляд на воцарившееся безобразие. — Ты правда все ещё можешь думать о работе? — он иронично усмехается уголками губ. Аддамс оставляет этот выпад без ответа. Ксавье усаживает её на гладкую деревянную поверхность и скользит пальцами от разведенных бедер и выше, подцепляя хлопковую ткань футболки. Она с несвойственной покорностью поднимает руки, позволяя избавить себя от ненужной одежды. Следом за футболкой на пол отправляется насквозь промокшее кружевное белье. Бархат её алебастровой кожи обжигает холодом, но быстро теплеет под чувственными раскрепощенными прикосновения его рук. Ксавье с жадностью впивается губами в изящную шею, прикусывая до красноватых отметин, и буквально теряет остатки разума от её первого приглушенного стона. Уэнсдэй, с присущей ей очаровательной жестокостью, врезается ногтями в его обнаженную спину — он чувствует, как кожу вспарывают полосы глубоких царапин. Но уже не морщится — привык. Аддамс с завидным постоянством раздирает ему спину до крови, проявляя садистские наклонности даже в сексе. Особенно в сексе. У Торпа буквально темнеет перед глазами от накатившего желания — отчаянно хочется намотать на кулак её неизменные косички, шире раздвинуть стройные ноги и одним грубым движением ворваться сразу на всю длину, заставляя Уэнсдэй сходить с ума от сочетания боли и наслаждения. Но титаническим усилием воли ему удается сдерживать себя. Сегодня он намерен хорошенько её помучить. Заставить умолять о продолжении. И потому он слегка подается назад и, стиснув хрустально-острые плечики, принуждает Аддамс откинуться на столешницу. Она с удивительной для своей комплекции силой — насколько обманчива подчас бывает внешняя хрупкость — вцепляется в его руки с явным желанием перехватить инициативу. Но Ксавье не поддаётся. Недовольно насупившись, Уэнсдэй все же принимает правила игры и ложится на спину, упираясь локтями в стол. Машинально облизывает приоткрытые вишневые губы и чуть прищуривается — похоже, она немало заинтригована. Хороший знак. Удовлетворенно кивнув самому себе, Ксавье нависает над ней и одной рукой скользит вдоль совершенного тела, обводя каждый соблазнительный изгиб подрагивающими от вожделения пальцами. Аддамс выгибается в спине ему навстречу — ей явно недостаточно столь невесомых прикосновений. Он мгновенно убирает руку, и у неё вырывается разочарованный вздох. — Ты правда так сильно этого хочешь? — дразняще-вкрадчивым шепотом произносит Ксавье, склонившись к её уху и слабо прикусывая мочку. — И всё-таки ты совершенно ничего не смыслишь в пытках, — парирует Уэнсдэй. Это могло бы прозвучать ядовито, но в голосе явственно слышится едва скрываемая дрожь. — Это мы ещё посмотрим. Едва договорив фразу, он резко опускает руку вниз и вводит сразу три пальца. Аддамс содрогается всем телом и молниеносно подаётся бедрами вперед, стремясь углубить проникновение. Но Торп не позволяет ей этой восхитительной вольности — мгновенно отодвигает руку и спустя пару секунд мучительного промедления вновь запускает пальцы в горячую влажность, погружаясь буквально на одну фалангу. Уэнсдэй шипит от бессильной ярости, в широко распахнутых угольных глазах бушует адское пламя. — Ты ещё красивее, когда злишься, — восторженно произносит он, не в силах оторвать взгляд от чернильной бездны её глаз. — Ты гораздо терпимее, когда молчишь, — она тяжело дышит, то и дело прикусывая нижнюю губу. Ксавье делает несколько рваных смазанных движений рукой, выбивая из неё протяжный приглушенный стон. Тонкие руки обвивают его шею, принуждая склониться ниже — приходится упереться рукой в стол. Аддамс настойчиво тянется к его губам, но Торп снова отстраняется. Она не особенно любит поцелуи и крайне редко проявляет инициативу в этом деле. А значит, это уловка, призванная его отвлечь. — Тебе меня не обмануть, Уэнсди… — он намеренно выбирает самое ненавистное ею сокращение. — Я точно задушу тебя во сне, — раздраженно выплевывает Аддамс и пытается замахнуться крохотным кулачком, но Ксавье довольно грубо припечатывает её руку к столу. Благо, за почти три года отношений он успел тщательно изучить все её коронные приемы. Он наконец принимается толкаться пальцами в жестком быстром темпе — так, как нравится ей. Спесивое выражение на лице Аддамс мгновенно растворяется, сменяясь совершенно иным… Совершенно безумным. Искусанные губы приоткрываются с громким протяжным стоном, смоляные брови резко взлетают над угольными глазами, подернутыми пеленой острейшего возбуждения. До синяков стиснув её тончайшее запястье, Ксавье впивается собственническим поцелуем в шею. Задевает языком отчаянно бьющуюся жилку и до боли прикусывает нежную кожу. Стоны, срывающиеся с губ Аддамс при каждом движении его умелых пальцев, становятся все громче — особенно, когда большой палец вскользь задевает клитор. Ксавье едва может сохранять устойчивый ритм проникновений — настолько велико собственное неуемное желание. Но хотя член давно стоит колом, ему из последних сил удается держать себя в руках. Уэнсдэй уже близка к пику наслаждения — он чувствует, как обжигающе горячие пульсирующие мышцы плотно сжимают его пальцы. Голова безвольно запрокинута назад, а на белоснежной шее расцветают созвездия мелких пурпурных отметин, оставленных его губами и зубами. Если бы Торп был способен оторваться от неё хоть на секунду, он бы мгновенно схватился за кисть, желая увековечить это пленительное зрелище. Совершив над собой поистине титаническое усилие, он резко вынимает пальцы — и тут же демонстративно облизывает их, ощущая мускусный вкус её возбуждения на кончике языка. Раскаленное желание воспламеняет все нервные окончания, струится по артериям потоком адреналина. Но Ксавье нарочно медлит — твердое намерение довести её до исступления многократно усиливает его самообладание. — Какого черта ты вытворяешь? — голос Уэнсдэй звучит совершенно хрипло. Обнаженная грудь вздымается часто-частно, а разведённые бедра бьёт мелкой горячечной дрожью. — Попроси меня, и мы продолжим, — выдыхает Ксавье прямо в соблазнительно приоткрытые губы. Она хмуро сводит брови и упрямо мотает головой, впившись в него тяжёлым пронизывающим взглядом. Удивительно, но даже в таком положении — лежа под ним полностью обнажённой, с призывно раздвинутыми ногами, — Аддамс умудряется сохранять привычную ледяную надменность. Но и Ксавье не привык сдаваться. По части упрямства они всегда могли составить друг другу достойную конкуренцию. И потому он снова кладет большой палец на клитор и снова делает несколько невесомых круговых движений — этого достаточно, чтобы сорвать с её губ очередной вымученный стон. Но недостаточно, чтобы довести до умопомрачительной разрядки. Когда Ксавье отстраняется во второй раз, она едва не рычит от ярости. Он выпускает хрупкое запястье из стального захвата и выпрямляется, выжидательно взирая в затуманенные бездонные глаза. — Ладно, черт бы тебя побрал… — Аддамс на секунду прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Она явно воспринимает необходимость опуститься до просьбы как личное оскорбление. — Я хочу, чтобы… Уэнсдэй осекается на полуслове и несколько раз моргает, как всегда в редкие минуты волнения. Недовольно поджимает припухшие губы. Ксавье дразняще касается подушечками пальцев её выступающих ребер и скользит выше, едва ощутимо задевая напряженные соски. И ещё выше — обводя тончайшие линии хрупких ключиц. — Чтобы что? — уточняет он самым невинным тоном. — Я хочу тебя. — Конкретнее, пожалуйста. Уэнсдэй не отвечает и сверлит его своим коронным порабощающим взглядом. Ксавье не опускает глаза. Она едва не скрипит зубами от безысходности ситуации. — Торп, клянусь, после всего этого я убью тебя с особой жестокостью. Но сейчас… — секундная пауза. — Трахни меня уже наконец. И от этой фразы ему окончательно и бесповоротно срывает крышу. Уже не контролируя себя, Ксавье в мгновение ока развязывает шнурок на спортивных штанах и, стянув их, яростно врывается в Уэнсдэй одним резким движением. Максимально глубоко — до звона в ушах и потемнения в глазах. Она настолько узкая и настолько горячая, что его тело мгновенно прошибает разрядом тока. Словно от прикосновения к оголённому проводу под смертоносным напряжением. У Аддамс вырывается полустон-полувскрик. Она сиюминутно подстраивается под бешеный ритм движений, с готовностью приподнимая бедра навстречу каждому глубокому толчку. Видавший виды письменный стол жалобно скрипит под весом объятых жаром тел. Не помня себя, Ксавье неистово вонзается в неё раз за разом — концентрированное наслаждение накатывает и отступает обжигающими волнами. Но сквозь дурманящую пелену удовольствия пробивается и другое чувство — невыносимая, щемящая душу нежность. — Я так люблю тебя… — сбивчиво шепчет Ксавье, покрывая россыпью лихорадочных поцелуев скулы, горящие непривычным румянцем, высокий бледный лоб и взмокшие пряди растрепавшихся волос цвета воронова крыла. — Ты такая красивая… Ты моя… Уэнсдэй не отвечает. Не хочет. А возможно, просто не может. Он и сам едва успевает дышать в перерывах между толчками. Спустя всего несколько секунд Аддамс выгибает спину с особенно громким криком — и пульсация мышц, туго обхватывающих его член, многократно усиливается. И как бы сильно Ксавье не хотелось подольше растянуть момент острейшего наслаждения, он больше не в силах сдерживаться. С глухим стоном он толкается максимально глубоко и замирает, изливаясь в неё. На задворках сознания проскальзывает едва уловимая мысль — как же чертовски хорошо, что она сама изъявила желание перейти на таблетки — и тут же исчезает, уступая место блаженной расслабленности. Чувство реальности ускользает, растворяясь в импульсах удовольствия, заполняющего каждую клеточку разгоряченного тела. Способность двигаться возвращается спустя добрых секунд тридцать — Ксавье приподнимается на дрожащих руках и медленно отстраняется. Уэнсдэй, не открывая глаз, вдруг ловит его за запястье и снова притягивает к себе. — Все ещё хочешь меня убить? — он мягко улыбается, переплетая её тоненькие пальчики со своими. — Нет. Я накажу тебя другим способом, куда более изощренным, — голос Аддамс звучит непривычно тихо, но в нем уже отчетливо угадываются металлические нотки. — Завтра ты переезжаешь ко мне.