Семейные ценности

Age: 31 — Уэнсдэй, ты скоро? — Ксавье нетерпеливо постукивает пальцами по двери ванной комнаты. — Мы опаздываем. — Ещё пять минут, у меня вторая стрелка не получается, — совершенно будничным тоном отзывается Аддамс. Но это ложь. Глаза уже давно подведены идеально ровными стрелками, а губы подкрашены тёмно-алой помадой — и выиграть немного времени ей нужно для совсем другой цели. Бросив короткий взгляд в сторону запертой двери, Уэнсдэй прислушивается — из коридора доносятся удаляющиеся шаги — а когда звук окончательно стихает, она достаёт из сумочки очередную улику. Маленькую заколку-краб, принадлежащую недавно убитой медсестре из Куинса. Прошлым утром инспектор Шепард привёз в агентство целую коробку вещей, которые были надеты на погибшей в момент смерти. Чуть больше месяца назад, сразу после отъезда родителей, Ксавье устроил очередной разбор полётов и практически умолял её больше не пытаться вызвать видения. Черт бы побрал отца, которого угораздило сболтнуть о трагедии, случившейся в семье Фрамп без малого сорок пять лет назад. Уэнсдэй пыталась привести совершенно резонные аргументы — это было давно, это всего лишь неудачное стечение обстоятельств, и вообще она чувствует себя абсолютно нормально, волноваться не о чем — но невыносимо упрямый Торп отказался прислушиваться к разумным доводам. Поэтому теперь приходится действовать втайне от него. Нельзя сказать, что Аддамс когда-либо гнушалась прибегать ко лжи, будучи убеждённой, что цель оправдывает любые средства, но скрывать что-то от собственного мужа было ей вновинку. И это оказалось весьма неприятно. Но тяжёлые времена требовали решительных мер и не оставляли выбора. Уэнсдэй усаживается прямо на чёрный пушистый коврик, не опасаясь помять широкие брюки — что толку беспокоиться о внешнем виде, когда большая часть гардероба не сходится на растущем животе? Одно из наиболее раздражающих следствий её положения. Тем более, они едут в гости к Петрополусам, где вероятность сохранить одежду в первозданном виде уверенно стремится к нулю — близнецы недавно открыли для себя мир рисования, и Энид пришлось выбросить несколько своих нарядов, которые маленькие демоны избрали в качестве холстов для творчества. Уперевшись спиной в бортик ванны, Аддамс принимается сосредоточенно крутить заколку в руках, впившись в неё пристальным немигающим взглядом. От напряжения мгновенно начинает болеть голова, но она твёрдо намерена довести задуманное до конца. Секунда, вторая, третья. Ничего не происходит. Мысленно чертыхнувшись, Уэнсдэй стискивает злополучную заколку в кулаке, ощущая, как острые зубчики больно впиваются в ладонь. И вдруг тело пронзает знакомым электрическим импульсом, словно каждый нерв становится оголённым проводом под тысячевольтным напряжением. Голова рефлекторно запрокидывается назад, и перед широко распахнутыми глазами вспыхивают туманные образы долгожданного видения. Гулко стуча каблуками по кафелю тесной лестничной площадки, темноволосая девушка подходит к одной из дверей и вставляет в замочную скважину ключ. Оказавшись в скромно обставленной квартире, она неспешно снимает верхнюю одежду, оставляет сумочку на комоде в прихожей и проходит на кухню. Щёлкает выключателем, затем приближается к столу, на котором стоит чашка с остатками утреннего кофе. Совершенно ничего необычного, стандартный набор действий, свойственных каждому человеку после тяжёлого рабочего дня. Видение резко обрывается. Особенно острая вспышка боли обжигает виски, и чертова заколка выпадает из дрогнувших пальцев. Oh merda, как же невовремя. Уэнсдэй почти уверена, что ей удалось нащупать что-то значимое — она крайне редко видела обыденные события. А значит, есть большая вероятность, что это были последние минуты жизни несчастной медсестры. Но что же произошло потом? Стараясь игнорировать пульсирующую головную боль и нарастающее головокружение, она прикрывает глаза — яркий свет в ванной усиливает неприятные ощущения — и наощупь находит заколку. — Уэнсдэй, всё в порядке? — Ксавье снова принимается барабанить в дверь, на этот раз куда настойчивее. — Да. Ещё минуту, — ей приходится приложить немало усилий, чтобы голос прозвучал ровно. Но времени практически не остаётся. Чрезмерно внимательный Торп непременно заподозрит неладное, если уже этого не сделал. Поразмыслив ещё немного и потратив на это несколько драгоценных секунд, Аддамс решает предпринять последнюю попытку. Если ничего не получится — плевать, можно продолжить завтра. Но разгадка призывно маячит на горизонте, и Уэнсдэй не способна так легко отказаться от перспективы продвинуться хоть на один шаг вперёд. Мысленно досчитав до пяти, чтобы немного абстрагироваться от болезненных ощущений, она вновь крепко сжимает улику в кулаке. И похоже, сегодня её мозгу впервые за долгое время удаётся настроиться на нужную частоту — второй раз видение приходит практически мгновенно. Девушка сидит за столом, подобрав ноги под себя и медленно потягивая свежесваренный кофе. Телевизор, висящий на противоположной стене, транслирует какое-то глупое вечернее шоу. Громкость прибавлена почти на максимум, но через нудное бормотание ведущего вдруг отчётливо прорывается странный звук из соседней комнаты — будто на пол упало что-то тяжёлое. Но девушка вовсе не выглядит встревоженной — только лениво поворачивает голову в сторону источника шума. — Ларри, это ты? — спрашивает она, стараясь перекричать болтовню по телевизору. Ответом служит тишина. Выждав несколько секунд, молоденькая медсестра осторожно поднимается на ноги и неуверенно направляется в соседнюю комнату. Туманная, слегка расфокусированная картинка закручивается, словно монохромный калейдоскоп, из которого Уэнсдэй чудом удаётся выцепить ещё один коротенький кадр. Истошно визжа от ужаса, девушка выставляет руку прямо перед собой, а в следующую секунду на неё обрушивается первый удар ножа. Видение мгновенно прекращается. Сердце истошно колотится в грудной клетке, а очертания ванной вращаются перед глазами. Аддамс машинально моргает, стараясь унять невыносимое головокружение — постепенно становится чуть легче. Но не до конца. Вдобавок под носом появляется странное ощущение горячей липкости. Уэнсдэй рефлекторно проводит тыльной стороной ладони по лицу — на руке остаётся несколько капель крови. Плохой знак, чертовски плохой. Подобного не случалось даже в далёкие шестнадцать, когда она совершенно не умела контролировать свой дар и отключалась практически после каждого видения. Пожалуй, и впрямь стоит немного ограничить применение экстрасенсорных способностей. Цепляясь за край раковины, Уэнсдэй не без труда поднимается на ноги. Собственное отражение в настенном зеркале вовсе не радует. На щеках пылает несвойственный ей яркий румянец, под носом размазаны багряные разводы крови. Включив холодную воду и наспех приведя себя в относительное подобие порядка, она быстро выходит из ванной и тут же сталкивается лицом к лицу со встревоженным Торпом. — Всё нормально? — его внимательный взгляд скользит по ней от макушки до пят, явно подмечая и раскрасневшиеся щеки, и горящие лихорадочным блеском глаза. — Нет, я умерла, и ты видишь мой призрак, — Аддамс закатывает глаза, старательно изображая свою стандартную реакцию на его чрезмерную заботу. — Не шути так, пожалуйста. Oh merda, ну что за невозможный человек. С тех пор, как отец посвятил Ксавье в трагичную семейную тайну, чертов Торп стал крайне остро реагировать на любые упоминания смерти. Зато после его последней реплики ей не приходится прибегать к актёрским талантам — глаза закатываются сами собой. — Ты раздражаешь, — сообщает Уэнсдэй и решительно направляется к выходу. — Поехали, мы опаздываем. Вест-Виллидж располагается совсем рядом с верхним Ист-Сайдом — дорога занимает от силы пятнадцать минут. Вернее, могла бы занять пятнадцать минут, если бы Ксавье в очередной раз не продемонстрировал невыносимое упрямство и не настоял, чтобы они поехали на его машине. Непомерно огромный и неповоротливый Шевроле Тахо, не идущий ни в какое сравнение с её резвым Мазерати, уныло тащится по ярко освещённым улицам Манхэттена — разумеется, с соблюдением всех правил дорожного движения. Уэнсдэй раздражённо барабанит пальцами по кожаной обивке пассажирской двери и периодически отпускает язвительные комментарии по поводу манеры вождения Торпа. И по поводу выбора автомобиля, характеризующего хозяина как элитарного сноба. И по поводу скоростного режима — даже бабушка Юдора водит быстрее. Но Ксавье непреклонен и категорически отказывается нажать на педаль газа хоть немного сильнее. От очередного семейного скандала их спасает четырёхэтажный дом из красного кирпича, наконец показавшийся на горизонте Коммерс-стрит. Аддамс выдыхает с облегчением, да и Торп, кажется, тоже — редкий случай, когда они хоть в чём-то солидарны друг с другом. Полтора года назад дела Петрополусов резко пошли в гору. Аяксу удалось провернуть особенно выгодную сделку, а шоу Энид начали транслировать на более популярном телеканале — и к моменту рождения третьего ребёнка им удалось приобрести ту самую квартиру из идиллических грёз Синклер. И хотя Аддамс ни на йоту не разделяла бурных восторгов бывшей соседки, даже она не могла не признать, что дизайн пятикомнатной резиденции выглядел почти приемлемо. Швейцар в идеально отглаженном бордовом костюме и белых атласных перчатках фальшиво улыбается во все тридцать два зуба и распахивает перед ними дверь. Ксавье суёт ему смятую десятку, отдавая дань пафосным традициям. Они проходят в вымощенный мрамором вестибюль с двумя лифтами и огромными зеркалами от пола до потолка — Вест-Виллидж насквозь пропитан тошнотворным духом роскоши. Энид неоднократно хвасталась, что в их доме живёт как минимум две голливудские знаменитости и с десяток восходящих звёзд. Очередная омерзительно шикарная обитель снобов, сорящих деньгами направо и налево. Впрочем, вполне в духе Синклер, которая готова продать душу Дьяволу, лишь бы хоть немного прикоснуться к миру славы. — Ты выглядишь усталой… — негромко замечает Ксавье, когда они входят в лифт, отделанный красным деревом. — Можем посидеть часик и поехать домой. — Я в порядке, — твёрдо отрезает Уэнсдэй. Его беспрестанная забота изрядно действует на нервы. Невыносимо. Словно она не беременна, а смертельно больна и с минуты на минуту отойдёт в мир иной. — Не дуйся, я же просто волнуюсь, — он нажимает на кнопку чётвертого этажа. Аддамс бормочет под нос отборные ругательства на итальянском. Когда двери лифта бесшумно закрываются, Торп внезапно решает зайти с другой стороны — оборачивается к ней и делает стремительный шаг вперед, вжимая Уэнсдэй в стену. Его пальцы стискивают её запястья, резко вскидывая руки на головой. Это немного больно. Это невероятно приятно. И это запрещённый прием, всегда действующий безотказно. Уэнсдэй слегка вздрагивает, чувствуя, как близость его тела мгновенно отзывается импульсом желания между бедер. Черт бы побрал гормональный шторм, вызывающий острое возбуждение от малейшего прикосновения. Она машинально приподнимается на носочки и тянется к губам Ксавье. Насыщенно-зелёные глаза блестят, словно пламенеющие угли, древесный аромат парфюма окутывает дурманящим облаком. Oh merda. Но всё заканчивается также стремительно, как и началось — чуть покачнувшись, лифт останавливается на последнем этаже. Торп самодовольно усмехается и отстраняется, чем вызывает неуемное желание вогнать парочку иголок ему под ногти. Уэнсдэй разочарованно выдыхает — требовательная пульсация внизу живота напрочь уничтожает все прочие мысли. Не совсем отдавая отчёт в собственных действиях, она хватает его за руку, пытаясь притянуть ближе к себе. Но Ксавье не двигается с места, противится её напору… Oh merda. Наверное, она должна винить себя за подобное развратное безрассудство. Она окончательно свихнулась, если действительно хочет заняться сексом прямо здесь. Прямо сейчас. Но отчаянная нужда и обжигающая влажность между бедер заставляют голос рационального мышления умолкнуть. Воображение, взбудораженное мощным выбросом гормонов, услужливо подсовывает самые откровенные фантазии — бесполезные, но чувственные. Ощущение его языка во рту, на шее с неистово бьющейся жилкой, на тяжело вздымающейся груди… Везде. Грубоватые прикосновения рук, стискивающих талию и бедра до синяков. Твёрдость напряжённого члена и глубокие толчки внутри её разгорячённого тела. — Мы опаздываем, не забывай, — улыбается Ксавье, снисходительно глядя на её призывно приоткрытые губы. Черт бы его побрал. У него ещё хватает наглости издеваться над ней таким изощрённым способом. Раздраженно дёрнув плечами, Аддамс выпускает руку Торпа и первой выходит из лифта, стараясь игнорировать учащённое сердцебиение. Энид открывает дверь после первого же звонка. Аякс стоит позади неё, широко улыбаясь и вальяжно потягивая какой-то оранжевый коктейль. — Мы вас уже заждались… — блондинка едва не подпрыгивает на месте от переполняющих эмоций. — Скорее проходите. Ей явно доставляет неимоверное удовольствие выступать в виде гостеприимной хозяйки роскошной резиденции. Очередное отвратительно-пафосное зрелище. Уэнсдэй подавляет желание закатить глаза. — Мальчики, принесите с кухни закуски и напитки. А мы пока посекретничаем, — Энид вцепляется в её локоть мёртвой хваткой и настойчиво тянет в богато обставленную гостиную. Когда они усаживаются на белый кожаный диван, словесная диарея возобновляется с новой силой. — Нам наконец-то сделали тот столик из каталога, представляешь? Матерь божья, до сих пор не могу поверить, что всё так удачно складывается! Ну да ладно, это не так важно. Лучше расскажи, как у вас дела. Малыш уже толкается? Когда следующее УЗИ? Аддамс слушает её вполуха, равнодушно разглядывая огромный белоснежный ковёр и ярко-малиновые тапочки Синклер, небрежно брошенные рядом. Неподалёку на светлом паркете виднеется пятно от голубой акварели, явно оставленное одним из близнецов в неконтролируемом творческом порыве. К великому облегчению, маленькие исчадия Ада в зоне видимости отсутствуют — кажется, они вместе с младшей сестрой отправились в двухдневную ссылку к родителям Энид. Или к родителям Аякса — Уэнсдэй не вполне уверена, что верно вычленила эту информацию из бесконечного потока слов. — Вы уже присмотрели кроватку и коляску? Если нужно, я могу дать контакты отличного мебельного салона, мы заказывали там кроватку для Селены, просто невероятная красота! — Синклер пододвигается ближе, заглядывая ей в лицо так настойчиво, что начинает рябить в глазах. — А ещё неподалеку от твоего агентства проводятся замечательные курсы для будущих матерей, тебе обязательно нужно записаться! Непрекращающаяся трескотня бывшей соседки неимоверно злит. Аддамс уже неоднократно успела пожалеть, что поддалась на уговоры проклятого Торпа и пару недель назад рассказала Энид о грядущем прибавлении. Та сначала с полчаса оглушительно визжала от радости, а уже на следующий день принялась заваливать сообщениями с бесконечными ссылками на самые разнообразные детские вещи. Уэнсдэй подобного энтузиазма ни капли не разделяла и просто-напросто игнорировала тонну звонков и смс. Кому вообще важен выбор кроватки, когда в мире существует тысяча более занимательных способов убить драгоценное время? Например, нужно будет обязательно позвонить Шепарду и рассказать о неком Ларри. А ещё есть небольшая вероятность, что последняя жертва успела увидеть лицо убийцы перед смертью. Пожалуй, стоит съездить в морг и попробовать вызвать новое видение. — Уэнсдэй, ты меня совсем не слушаешь! — канючит Энид, дёргая её за рукав рубашки. — Ну так что? — Что? — раздражённо отзывается Аддамс, стрельнув глазами в сторону неугомонной блондинки. Жаль, что взглядом нельзя убивать, иначе хладный труп подруги уже давно валялся бы посреди просторной гостиной. — Малыш уже толкается? Уэнсдэй отрицательно качает головой. Ей категорически претят подобные бессмысленные разговоры о невероятном счастье материнства. Пока что так называемое «интересное положение» доставляет сплошной дискомфорт, и вряд ли хаотичное барахтанье ребёнка внутри сможет это изменить. Наверняка, ощущение не из приятных. — Ну ничего страшного, не волнуйся, в первый раз это обычно случается позже… — заявляет Энид со знанием дела. — А кого ты больше хочешь, мальчика или девочку? Имя уже присматривали? — Нет. Мне наплевать. — Ну как же так? — огорчённая блондинка надувает губы. — Между прочим, как ни странно, ты относишься к тому типу женщин, которым очень идёт беременность. — Никогда больше так не говори, — Уэнсдэй одаривает подругу очередным ледяным взглядом. И где только Торпа черти носят, когда он так нужен? — Нет, правда! — не унимается Синклер. Она даже не может спокойно сидеть на одном месте, поминутно меняя положение конечностей. — Ты выглядишь просто чудесно, даже не поправилась ни на килограмм. После рождения близнецов мне пришлось полгода сидеть на жесткой диете и не вылезать из спортзала, чтобы привести себя в форму… Но тебе явно это не потребуется. Уверена, вы будете чудесными родителями… Oh merda. Кажется, она никогда не заткнётся и не сменит тему. Какой ужасающий кошмар. — Так и представляю, как вы вместе гуляете по парку с коляской… — щебечет Энид, бурно жестикулируя и явно пребывая в бешеном восторге от своих тошнотворных фантазий. — Держу пари, малыш будет твоей копией. Боже, если бы кто-то рассказал мне ещё полгода назад, что ты решишь родить ребёнка, я бы посчитала, что этому человеку самое место в сумасшедшем доме. — Это тебе самое место в сумасшедшем доме, — не выдерживает Аддамс. — И прекрати использовать свое непомерно бурное воображение применительно к моей семье, иначе я придушу тебя голыми руками сию же секунду. — Ладно, ладно… Тебя сейчас особенно опасно злить, — блондинка примирительно улыбается и накрывает ладонь Уэнсдэй своей. — Просто я так рада за вас, что слов нет! — Непохоже, что у тебя нет слов. Наконец в гостиной появляются Ксавье и Аякс — последний тащит огромный поднос, заставленный обильным количеством самого разнообразного фастфуда. Просто рай для желающих заработать эрозивный гастрит. И хотя токсикоз наконец-то остался в прошлом, Уэнсдэй взирает на еду с откровенным омерзением. — Картошка фри с сырным соусом — лучшее изобретение человечества! — сияющая Энид тянется к подносу и забирает коробочку с закуской. — Жаль, при детях такое не поешь. — Сыграем во что-нибудь? — оставив еду на хвалёном дизайнерском столике, Аякс плюхается на диван рядом с женой и приобнимает её за талию. — Валяй, — отзывается Ксавье и пытается последовать примеру друга, но Уэнсдэй решительно отстраняет его руки и отодвигается на несколько сантиметров. Торп понуро вздыхает — черт бы побрал его тонкую душевную организацию и повышенную склонность к тактильным контактам. Но у Аддамс совершенно нет желания разбираться с чужими переживаниями. Особенно в тот момент, когда у неё самой плавятся мозги от трескотни назойливой подруги. Пока Аякс раскладывает на столе карточки с псевдоинтеллектуальными вопросами, Энид задумчиво жуёт длинную картофельную дольку, а Ксавье то и дело бросает в сторону самой Уэнсдэй заискивающие взгляды, Аддамс погружается в размышления. Она старается сосредоточиться на расследовании, но мысли постоянно возвращаются к словам Синклер. Вернее сказать, к одной-единственной фразе. Имя уже присматривали? Странно, почему она не задумалась об этом раньше. Торп как-то раз пытался поднять эту тему, но она как всегда была чудовищно занята работой и посчитала лишним заострять внимание на выборе имени. В сущности, Уэнсдэй вообще никогда особо не задумывалась о предстоящем материнстве — постоянно находились более важные и неотложные дела. Не самое обнадеживающее осознание. С ролью жены она справляется более чем посредственно — взглянуть хотя бы на унылое выражение лица Ксавье, как всегда огорчённого её извечной холодностью. Что, если с ребёнком будет то же самое? Сможет ли она полюбить крохотное слабое существо, пустившее корни внутри её тела? Увы, чёткого ответа на этот вопрос нет. — Правила же все помнят? — бестолково спрашивает Аякс, хотя они играли в квиз уже бесчисленное количество раз. — Поделимся на команды. Солнышко, ты же со мной? — Прости, родной, я очень тебя люблю, но не хочу быть в аутсайдерах… — Синклер хихикает и мягко высвобождается из объятий мужа, пододвигаясь ближе к Уэнсдэй. — Поэтому играем девочки против мальчиков. Чур, дамы вперёд! Энид тянется к одной из многочисленных карточек, лежащих рубашками вверх, и вслух зачитывает задание. — Расположите планеты Солнечной системы по мере приближения к Солнцу, начиная с самой последней. На размышления шестьдесят секунд, за правильный ответ получите два балла, — извещает она с такой интонацией, будто берёт интервью у очередной звезды, подающей огромные надежды. Ксавье и Аякс садятся рядом и принимаются сосредоточенно совещаться, делая пометки в небольшом блокноте. Уэнсдэй почти забавно наблюдать за их напряжёнными лицами — тем более, что задание на уровне начальной школы едва ли заслуживает и половины балла. — Время вышло! — торжественно объявляет Энид, громко хлопнув в ладоши. — Ваш ответ? — Сейчас, сейчас… — Петрополус слегка прокашливается, чтобы прочистить горло. — Итак, по мере приближения к Солнцу. Сначала Плутон, Нептун… — Сразу нет, — Аддамс мгновенно обрывает его речь. — Плутон утратил статус планеты двадцать четвёртого августа две тысячи шестого года. Тебе следовало бы знать о таком знаменательном событии, произошедшем аккурат в твой День рождения. — Черт, бро, твоя жена просто ходячая энциклопедия! — Аякс смеётся в голос, пониже натягивая светлую шапку. — Держу пари, ваш ребёнок станет Нобелевским лауреатом, не меньше. — Только если по несчастливой случайности не унаследует мои мозги, — с улыбкой отзывается Ксавье и тянется за новой карточкой. — О, тут у нас высший уровень сложности, целых шесть баллов. Какой учёный открыл группы крови? На размышление даётся… — Карл Ландштайнер, — мгновенно отзывается Уэнсдэй, не утруждая себя необходимостью советоваться с Энид. — И кстати, получил за это Нобелевскую премию. — Кто-нибудь скажет мне, зачем мы вообще играем? — Петрополус с досадой качает головой. — Чувак, давай просто отдадим все призы мира нашим дамам и прекратим выглядеть полными идиотами. Раздаётся дружный взрыв хохота — и даже Аддамс слегка улыбается самыми уголками губ, но спустя мгновение одёргивает себя, придав лицу привычное непроницаемое выражение. Впрочем, нельзя отрицать, что иногда отвлекаться от дел полезно любому человеку. Даже ей. Уэнсдэй совсем не чувствует угрызений совести, что убивает время таким бесполезным способом. Мужская часть компании соглашается признать поражение очень быстро — уже после следующего вопроса, затрагивающего закон радиоактивного распада, Аякс поднимает руки в сдающемся жесте. Впрочем, ожидать иного исхода не было смысла. Петрополус никогда не отличался выдающимся интеллектом, да и Торп мало что смыслил в точных науках, будучи полностью погруженным в возвышенный мир искусства. Посиделки заканчиваются далеко за полночь, и Уэнсдэй буквально валится с ног от усталости — даже позорно засыпает прямо в машине под мерное урчание мотора и спокойную музыку, доносящуюся из динамиков. Шевроле замедляет свой ход, шурша шинами по гравию подъездной дорожки, и сонное оцепенение быстро спадает — но расслабленность в теле и разуме остаётся. И оттого Аддамс не возражает, когда Ксавье по-джентельменски открывает дверь с пассажирской стороны и галантно предлагает ей руку. Они поднимаются по лестнице на второй этаж дома, держась за руки, словно глупые школьники. Впрочем, сейчас она находит этот жест вполне уместным — и выпускает его ладонь лишь тогда, когда они оказываются в спальне. Вытаскивая из волос многочисленные шпильки и снимая украшения, Уэнсдэй неожиданно для себя решает задать волнующий вопрос. — Как бы ты хотел назвать ребёнка? Она не оборачивается к супругу, но наблюдает за его реакцией в отражении большого настенного зеркала — Ксавье удивленно замирает в наполовину расстёгнутой рубашке. — Не знаю… — отвечает он спустя минуту размышлений. — Надо ведь сначала узнать, кого мы ждём. УЗИ ведь послезавтра в девять утра. Ты же помнишь об этом? — Разумеется. Разумеется, она не помнит. Разумеется, нет ничего удивительного, что крохотная пометка о посещении врача затерялась в плотном графике, расписанном на несколько недель вперёд. Уэнсдэй мысленно прикидывает, какие конкретно дела назначены на послезавтра — теперь к внушительному списку добавилась необходимость в очередной раз посетить морг. Но суровое рациональное мышление твердит, что отныне она обязана научиться правильно расставлять приоритеты. И крохотное существо внутри неё в ближайшие восемнадцать лет и четыре месяца должно занимать если не первое место, то хотя бы одно из. — Но вообще-то есть одно имя, которое мне нравится… — произносит Ксавье, отрывая её от размышлений. — Мадлен. Так звали его безвременно ушедшую мать. Уэнсдэй хочется сказать, что «Мадлен Аддамс» звучит абсолютно ужасающе, но колкие слова застревают в горле. Вместо этого она, повинуясь внезапному порыву, подходит к Торпу и заключает его в объятия, уткнувшись носом чуть пониже ключицы. Немало удивлённый столь неожиданной реакцией, он на секунду замирает, а потом притягивает Уэнсдэй ближе, уничтожая последние миллиметры расстояния. — Никак не привыкну к твоим резким сменам настроения… Как будто на вулкане живём, — иронично поддевает Ксавье и целует её в макушку с бесконечной, щемящей сердце нежностью. — Но мне будет этого не хватать. Может, и второго сразу заведём, м? — Только через твой труп, — язвит Аддамс, но расслабленно прикрывает глаза, глубоко вдыхая горьковато-древесный аромат парфюма. И вдруг замирает — в животе возникает странное, едва заметное ощущение. В первую секунду Уэнсдэй предполагает, что ей показалось, но мгновение спустя слабое движение внутри повторяется. Это совершенно непохоже ни на одно чувство, которое она испытывала на протяжение всей жизни. — Уэнс… Ты чего? — тихо спрашивает Ксавье, и она запоздало осознаёт, что не дышала всё это время. — Толкается, — едва слышно, на уровне практически неразличимого шепота отзывается Аддамс, и Торп резко отстраняется, взирая на неё с выражением благоговейного трепета. Очевидно, новое ощущение провоцирует мощный выброс гормонов — иначе чем объяснить, что его блаженная эйфория мгновенно передаётся и ей? Уэнсдэй всеми силами старается воззвать к собственному самообладанию, чтобы сохранить равнодушное выражение лица, но… ничего не выходит. Она чувствует, как уголки губ против воли приподнимаются в лёгкой улыбке — и понимает, что совершенно не в силах с этим бороться. — Господи… Я так тебя люблю, — Ксавье и вовсе нисколько не старается держать себя в руках, принимаясь осыпать хаотичными поцелуями её лоб, скулы и губы. — Только прошу тебя… Не надо никаких видений. Вы — всё, что есть в моей жизни… Я так боюсь, что случится что-нибудь плохое. Я не переживу этого, понимаешь? Опять он за своё. Что за невозможный человек. Но… он прав. Как всегда чертовски прав. И она сдаётся, оказавшись во власти проклятого гормонального шторма, парализующего разум. — Хорошо. Следующий день проходит в обычной рутинной суете — уже дежурное совещание в полицейском участке, просмотр многочасового видеоматериала с допроса свидетелей, двадцатиминутный перерыв на сэндвич и чашку эспрессо, и снова работа до позднего вечера. Но никого с именем Ларри в списке свидетелей и возможных подозреваемых нет — и даже среди контактов в телефоне погибшей девушки тоже. К концу дня от напряжённого мыслительного процесса у Аддамс начинает болеть голова, но дело не продвигается ни на миллиметр. Oh merda. За долгие годы работы она привыкла в большей степени опираться на видения — и обычных дедуктивных методов явно недостаточно. Но Уэнсдэй твёрдо убеждена, что для неё не существует невыполнимых задач. Большую часть материалов дела приходится взять домой — и просидев за их изучением до трёх часов ночи, она с неимоверным трудом отрывает голову от подушки, чтобы успеть на УЗИ. Зато Ксавье выглядит непривычно бодрым и всё утро ходит за ней по пятам, подгоняя собираться поскорее. Уэнсдэй едва не скрипит зубами от раздражения, ценой титанических усилий подавляя желание запустить в него чем-нибудь тяжёлым. Когда они наконец выходят из дома и усаживаются в Мазерати — ибо ехать на Шевроле равно опоздать везде, где только можно — Ксавье предпринимает робкую попытку завязать диалог. — Знаешь, до разговора с твоим отцом я был уверен, что хочу дочь… Маленькую копию тебя, — сообщает он совершенно безынтересную информацию. — Но теперь готов молиться всем богам, чтобы это был сын. — Какая вообще разница? — недовольно огрызается Уэнсдэй, вжимая в пол педаль газа. — Прекрати слушать отцовские байки. Ежедневно умирает примерно сто семьдесят тысяч человек, а ты прицепился к истории сорокалетней давности. — Я просто волнуюсь. Что в этом такого? — он хмурится и потирает переносицу. — Oh merda, мне всё чаще кажется, что это у тебя отшибло мозги из-за гормонов. Ты ноешь хуже, чем Пагсли в детстве. Она сильнее нажимает на газ, чтобы успеть проскочить на мигающий сигнал светофора, и подрезает серый Бьюик, выезжающий с парковки. Торп укоризненно цокает языком, но благоразумно молчит. Когда идеально отполированный Мазерати останавливается напротив клиники, часы в углу бортового компьютера показывают без трёх минут девять. Практически идеальная пунктуальность. — Доброе утро, мисс Аддамс, мистер Торп, — медсестра за стойкой ресепшена встречает их стандартной фальшивой улыбочкой. — Чай, кофе, воду? — Двойной эспрессо и револьвер с парой боевых патронов, — бросает Уэнсдэй, не удостоив её даже мимолетным взглядом. — Не обращайте внимания, — извиняющимся тоном произносит Ксавье. — И лучше одну порцию эспрессо. Спасибо, вы очень любезны. Oh merda. Черт бы его побрал. Если она не прикончит его до момента рождения ребёнка, это станет восьмым чудом света. Аддамс одаривает супруга самым уничижительным взглядом, на который только способна, но проклятый Торп остаётся тотально невозмутимым. — Давайте поскорее, у меня много дел, — она входит в нужный кабинет без стука, и молоденький врач испуганно вздрагивает. Небрежно бросив сумку на ближайший стул, Уэнсдэй устраивается на кушетке и быстро расстегивает пуговицы на чёрной блузке. Ксавье останавливается у двери, предпочитая сохранять безопасную дистанцию — первое верное решение за сегодняшнее утро. — Мисс Аддамс, но сначала нужно измерить давление… — почти умоляюще произносит врач, переводя взгляд с выключенного тёмного монитора на донельзя раздраженную Уэнсдэй. — Лучше просто начинайте, — Торп сокрушенно вздыхает и, скрестив руки на груди, негромко добавляет. — Пока никто не пострадал. — Ладно… — мужчина не решается спорить и, подкатив кресло на колёсиках поближе к кушетке, достаёт из тумбочки тюбик с гелем. Аддамс равнодушно следит за его действиями. Покосившись на неё с изрядным опасением, врач осторожно выдавливает из тюбика немного прохладной вязкой субстанции и нажимает несколько кнопок на панели управления аппарата. — Готовы? — он поспешно натягивает медицинские перчатки и пытается улыбнуться, но мгновенно осекается, напоровшись на колючий взгляд угольных глаз. — Ладно, приступаем. Врач аккуратно прижимает датчик к уже заметно выступающему животу и слегка поворачивает монитор в сторону Уэнсдэй — на экране тут же появляется неясная картинка в чёрно-синих тонах. — Обратите внимание на круг в левом верхнем углу… — курсор движется в указанном направлении. — Это голова ребёнка, мы можем наблюдать разделение на полушария. Сейчас продвинемся чуть дальше и посмотрим на позвоночник, а также на… — Ближе к делу, — она холодно обрывает неуместно долгую речь, не считая нужным так пристально разглядывать каждую косточку. Зато Ксавье неотрывно взирает на экран с выражением блаженного восторга, как у умалишенного. Кажется, он даже не дышит. — Вам нужна запись сердцебиения? — не слишком уверенно спрашивает врач. Они отвечают одновременно. И совершенно по-разному. — Нет. — Да. — Нет, — с нажимом повторяет Уэнсдэй. — Просто назовите наконец пол и закончим. — Как вам будет угодно… — кажется, врач и сам отчаянно желает поскорее избавиться от их общества. Датчик скользит чуть ниже, размазывая по коже липкий гель, и картинка на мониторе видоизменяется. — К сожалению, пока ничего не видно... Посмотрим в другой проекции. Мисс Аддамс, пожалуйста, повернитесь на левый бок. Она покорно исполняет просьбу, уперевшись взглядом в стену со смутными очертаниями теней — в кабинете стоит полумрак из-за наглухо закрытых жалюзи. Несмотря на крайнюю степень раздражения, не оставляющего места для прочих переживаний, Уэнсдэй вынуждена признать, что ей… немного любопытно. Сердцебиение слегка учащается, и она оборачивается через плечо, внимательно рассматривая неясную картинку на большом мониторе. Врач ещё несколько раз меняет положение датчика, поочерёдно сдвигая его вверх и вниз. — Мои поздравления, — выдыхает он спустя полминуты с заметным облегчением. — У вас будет дочь.