Семейные ценности

Age: 31 — То есть вы продолжаете утверждать, что десятого января в период с полуночи до двух часов ночи вы были дома? — инспектор Шепард пристально взирает на закованного в наручники мужчину лет тридцати пяти. — Да, я выпил немного пива и проспал до самого утра, — отзывается тот, с надеждой покосившись в сторону Уэнсдэй. Забавная ирония — почти все подозреваемые, насмотревшись низкобюджетных детективов, свято убеждены, что копы всегда играют в хорошего и плохого полицейского. И если во время допроса присутствует лицо женского пола, все неосознанно ищут поддержки именно от неё, по глупости душевной полагая, что в комплекте с хромосомами ХХ автоматически идёт мягкость и сердечность. Какая опасная наивность. — В каком магазине вы купили пиво? — холодно вопрошает Аддамс, впившись в мужчину пристальным немигающим взглядом. — Да не помню я! — с досадой восклицает он и пытается всплеснуть руками, но наручники, прицепленные к столешнице, держат крепко. — Два месяца прошло, вы издеваетесь, что ли?! — Бурные истерики не спасут вас от возмездия, — Уэнсдэй понижает голос до вкрадчивого шепота и переходит к своей любимой части допроса — прямым угрозам. Мягкотелый Шепард не одобряет подобных методов, но останавливать её не решается. — Мистер Уилсон, вам когда-нибудь доводилось ломать палец на руке? Например, со смещением сустава. Говорят, боль просто адская. — Что? — лицо Ларри, поросшее трехдневной щетиной, шокированно вытягивается. — Вы совсем охренели, что ли? Да я на вас в суд подам! — Конечно, вы можете это сделать, — отзывается Энтони и тут же делает условный знак рукой, чтобы полицейский за стеклом остановил видеозапись допроса. — Но в таком случае мы легко можем подать ответный иск за нападение на сотрудника при исполнении. Как думаете, кому суд поверит больше? Хрупкой беременной женщине и пожилому полицейскому с внушительным послужным списком или вам — потенциальному маньяку, который жестоко расправился с девятью жертвами? Вдобавок, в две тысячи одиннадцатом вы привлекались к уголовной ответственности за распространение наркотиков. Уэнсдэй слегка морщится от нелестного эпитета в свой адрес, но предпочитает оставить его без комментариев — сейчас важно расколоть подозреваемого, ушедшего в тотальное отрицание, а с Шепардом за его длинный язык можно расквитаться и позже. — Да не убивал я никого! — вопит Ларри, безуспешно пытаясь отодвинуться, словно несколько сантиметров расстояния могут его спасти. — Я даже не видел Карлу в тот вечер! — Камеры видеонаблюдения зафиксировали, что в два часа ночи вы прошли мимо магазина всего в двух кварталах от её дома, — сурово чеканит Аддамс и решительно поднимается на ноги. — Вероятно, небольшая доза боли побудит вас проявить побольше откровенности. — Ладно, ладно, стойте! — он дергаётся, словно от удара электрошокером и принимается быстро тараторить, взирая на Уэнсдэй с выражением панического страха. Слабак. — Я пришёл к ней ночью, потому что жену срочно вызвали на работу. Карла была моей любовницей… И у меня были ключи от её квартиры. Но когда я вошел, то увидел, что Карла... Она… Она была уже мертва. И… я сбежал. — Почему вы сбежали? — Аддамс слегка прищуривается и нарочито медленно обходит стол, останавливаясь в шаге от подозреваемого. Цепкий взгляд угольных глаз скользит по его скованным рукам и останавливается на правом большом пальце. — Почему не вызвали полицию? — Да потому что обвинили бы меня! — Ларри рефлекторно сжимает руки в кулаки, заметив недобрый интерес Уэнсдэй к собственным пальцам. — Вы же знаете, что я уже сидел… Кто бы стал разбираться?! И моя жена тоже обо всём бы узнала! Но я не убивал Карлу, Богом клянусь, я её не трогал! Он явно близок к состоянию неконтролируемой истерики, и Шепард решительно поднимается со своего места. — Сделаем перерыв, — твёрдо заявляет инспектор и кивает в сторону выхода. — Аддамс, можно тебя на минутку? Когда они выходят за дверь, Уэнсдэй с нескрываемым недовольством скрещивает руки на груди, взирая на напарника снизу вверх. — Ты его так до нервного срыва доведёшь, — укоризненно заявляет Энтони. — Нельзя ли быть как-то посдержаннее? Аддамс, ты же будущая мать, черт тебя дери. Она раздражённо закатывает глаза. С месяц назад, когда скрывать растущий живот под просторной одеждой стало уже невозможно, Уэнсдэй пришлось признаться в собственном деликатном — oh merda, какое же дурацкое выражение — положении. И с тех пор чертов Шепард словно уподобился её благоверному — даже с завидной регулярностью стал брать на себя часть её обязанностей. Ужасающий непрофессионализм. — Ты что, в самом деле думаешь, что этот Уилсон и есть наш убийца? — Энтони скептически качает головой. — Он же полный деградант, двух слов связать не может. С этим поспорить трудно. Уэнсдэй и сама ни на секунду не верила в причастность Ларри к целой серии громких преступлений. Одного разговора с ним оказалось достаточно, чтобы понять — его скудных умственных способностей явно не хватило бы, чтобы виртуозно уходить из-под носа полиции на протяжении стольких лет. — Нет, я так не думаю, — отвечает она спустя минуту размышлений. — Но отметать эту версию нельзя. Предлагаю всё-таки сломать ему парочку пальцев, чтобы узнать побольше информации. — Господи, Аддамс, умерь свою кровожадность… — инспектор остаётся непреклонным и, оглянувшись по сторонам, тихо добавляет. — Я закрыл глаза, когда ты шесть раз долбанула шокером Джозефа Деанджело, чтобы выбить чистосердечное… Тогда его причастность была налицо. Но калечить невинных людей в моём участке я не позволю. — Твоя бесхребетность однажды тебя погубит, — философски отзывается Уэнсдэй, смерив Шепарда снисходительным взглядом. — А тебя — твоя импульсивность, — мгновенно парирует тот. — Сколько лет я тебя знаю? Десять? Двенадцать? И все эти годы ты играешь с огнём. — Хм, дай подумать. Это касается расследования, так как… — она выдерживает короткую театральную паузу. — Совершенно никак. Поэтому отойди и не мешай мне выполнять свою работу. — Аддамс, у тебя в резюме написано «инквизитор», да? — Энтони с досадой теребит золотистый значок на форменной куртке, но нехотя отступает в сторону, открывая ей путь к двери. — Ладно, хрен с тобой. У тебя десять минут. И чтобы всё было чисто, без крови. Не удостоив его ответом, Уэнсдэй возвращается в комнату для допроса — щелкает замком и проходит вперёд, гулко стуча каблуками по тёмно-серой плитке. При её появлении Уилсон, нервный и издёрганный, вжимается в спинку стула и судорожно втягивает воздух. — Мы сыграем с тобой в одну игру, Ларри… — она вальяжно усаживается на край стола рядом с ним и тянется к миниатюрной чёрной сумочке, стоящей неподалёку. — Правила просты. Я задам всего один вопрос, и за правильный ответ все твои конечности останутся при тебе. Но если ответ меня не устроит, не обессудь. — Да ты больная, что ли?! — глаза подозреваемого расширяются, становясь похожими на большие чайные блюдца. — Я же десять раз сказал, что не убивал чертову Карлу! — Вопрос не в этом, — Аддамс извлекает из сумки сложенный вчетверо лист, на котором художник-криминалист подробно зарисовал татуировку возможного преступника, исходя из её видения почти шестимесячной давности. Аккуратно развернув бумагу и расправив складки, она подносит рисунок к лицу испуганного Уилсона. — Тебе знакома эта татуировка? — Нет. Точно нет. Но он врёт. Уэнсдэй уверена в этом практически на сто процентов. Все невербальные признаки лжи налицо — двойное повторение отрицательного ответа, учащённое моргание и едва заметное движение головой в левую сторону. Банальнейший пример из учебника по психологии, который она прошерстила от корки до корки ещё на заре детективной карьеры. — Неправильный ответ, Ларри, — в голосе Аддамс звенит металл и, оставив раскрытый лист прямо перед подозреваемым, она вновь протягивает руку к сумке. — Хочу тебе кое-что показать. Очень медленно, откровенно наслаждаясь моментом и почти физически ощущая липкий страх, волнами исходящий от мужчины, Уэнсдэй по очереди достаёт несколько предметов. Чёрный матовый электрошокер. Небольшой серебристый молоток. Гидравлический болторез с красной прорезиненной ручкой. И несколько длинных иголок с зазубренным остриём — за пятнадцать тысяч долларов умелец из Бронкса практически в точности воссоздал средневековое орудие пыток. — Выбирай, — безэмоциональным тоном заявляет Аддамс, впившись пронзительным взглядом в светло-карие глаза. Лицо Ларри становится белее снега. Несколько секунд он молча хватает ртом воздух, а потом паническое оцепенение спадает — и Уилсон принимается вопить во всю глотку, выкрикивая нечленораздельные ругательства и бестолково дёргая закованными в кандалы руками. От его истеричных визгов и неприятного металлического звона наручников у Уэнсдэй мгновенно начинает болеть голова, что вовсе не способствует проявлению милосердия. — Тогда выберу я, — ей приходится повысить голос на полтона, чтобы перебить оглушительный рёв. Oh merda, ну зачем так визжать? Она ведь даже ничего не сделала. Пока что. Бледные пальцы с заострёнными ногтями почти с нежностью скользят по набору инструментов — и останавливаются на металлической ручке молотка. Аддамс с большим удовольствием предпочла бы как минимум болторез, способный за секунду избавить пальцы Уилсона от парочки ногтевых пластин… Но Шепард очень убедительно просил обойтись без крови — а содействие главного инспектора было слишком выгодным, чтобы утратить его таким глупым способом. Пожалуй, стоит перестраховаться. Немного поразмыслив, Уэнсдэй достаёт из внешнего кармана сумочки эластичный бинт. — Выпрями руки, — приказывает она, сверкнув глазами в сторону практически рыдающего подозреваемого. — Живо. Тот упрямо мотает головой и сжимает ладони в кулаки. Раздражённо закатив глаза, Аддамс предупреждающе нажимает кнопку на электрошокере — треск короткого разряда эхом отражается от стен полупустой комнаты. — Я дважды не повторяю, Ларри. — Пожалуйста, не надо… — едва слышно шепчет он срывающимся голосом, но подчиняется. Уилсон покорно вытягивает прямо перед собой дрожащие руки с покрасневшими от оков запястьями. Уэнсдэй быстро обматывает его правую ладонь эластичным бинтом и удовлетворённо кивает самой себе — теперь о чистоте допросной комнаты можно не беспокоиться. — Ничего не вспомнил? — как бы между прочим интересуется она, постукивая пальцами по гладкому клину молотка. — Пожалуйста, прекратите… — светло-карие глаза позорно наполняются слезами, не вызывающими ничего, кроме презрительного отвращения. — Это не ответ, — Уэнсдэй небрежно пожимает плечами и резко замахивается. Молоток со свистом рассекает воздух. — Нет, нет! Стойте! — верещит Ларри, трясясь как осиновый лист на ветру. — Я всё расскажу! Он сдаётся так легко, что Аддамс почти разочарована. Предвкушение чужой боли приятно дурманит разум, но она заставляет себя остановиться титаническим усилием воли. — Ну? — Это… — Уилсон всхлипывает и громко шмыгает носом. — Это татуировка моего брата. Уэнсдэй бросает на стол перед инспектором Шепардом увесистую папку со всей информацией, которую ей удалось добыть, проторчав в полицейском архиве больше двух часов. — Это что? — Энтони неодобрительно взирает на капли кофе, расплескавшегося по столешнице после столкновения с внушительным талмудом. — Надеюсь, не твоё чистосердечное признание в убийстве Уилсона с особой жестокостью? — Спасибо, Уэнсдэй, я безмерно благодарен, что за десять минут наедине со свидетелем ты раскрыла личность настоящего преступника, — с издёвкой изрекает Аддамс. — Вот что ты должен был сказать. — Да ты шутишь, — Шепард присвистывает и удивлённо вскидывает брови. — Какие уж тут шутки, — она усаживается напротив него, устало потирая пульсирующие виски. — Читай. Проклятая головная боль никак не отступает даже приёма двойной дозы Парацетомола. Спасительный Анальгин в нынешнем положении, увы, категорически противопоказан. Вдобавок от обилия мелко напечатанных буковок в архивных документах очертания кабинета противно вращаются перед глазами. — Ты как вообще? — Энтони тут же обращает на неё раздражающе встревоженный взгляд. — Может, домой поедешь? — Нормально, — досадуя на себя за проявление слабости, Уэнсдэй мгновенно выпрямляет спину, становясь привычно собранной и уверенной. — Читай. У нас чертовски мало времени. Поспорить с этим трудно. На настольном календаре квадратиком в красной рамке выделена сегодняшняя дата — тринадцатое апреля. Если маньяк, отличающийся неимоверной пунктуальностью, не станет выбиваться из привычного графика, у них есть всего-навсего шесть дней, чтобы его остановить. — Странный ты человек, Аддамс, — бесхитростно заявляет инспектор, наконец принимаясь листать папку. — Моя жена месяца с четвёртого начала ныть, что поскорее хочет в декретный отпуск, а ты на восьмом скачешь, как горная коза. И чего тебе неймется, а? — На седьмом, — машинально поправляет Уэнсдэй, испытывая настойчивое желание приложить Шепарда молотком за сравнение с бестолковой домохозяйкой. — И ты раздражаешь. — Ладно, извини, — он внимательно скользит взглядом по ровным строчкам, с каждой секундой нахмуриваясь всё больше. Его реакция вполне обоснована — послужной список преступлений Майка Уилсона тянется ещё с начала нулевых. Несколько вооруженных ограблений, поджог в две тысячи десятом, изнасилование в две тысячи тринадцатом — и тюремное заключение на много лет, которое он отбывал в окружной тюрьме Вашингтона, откуда и началась цепочка кровавых расправ. По данным архива, на свободу он вышел аккурат четыре года назад. — На последней странице заключение психиатрической экспертизы, — Аддамс забирает папку из рук инспектора и пролистывает до самого конца. — Посмотри, тебе понравится. — Антисоциальное расстройство личности, шизофрения, агрессивное поведение… — Шепард удивлённо присвистывает. — Матерь божья, почему его с таким букетом не закрыли в психушке до конца дней? — Совершенство системы правосудия во всей красе, — Уэнсдэй на секунду прикрывает глаза, стараясь игнорировать болезненную пульсацию в висках. — А мотив? — инспектор откладывает папку в сторону и сцепляет пальцы в замок. — Все жертвы не связаны друг с другом, никаких точек соприкосновения нет. Странно, не находишь? — Психопатам мотив не нужен. — По себе знаешь? — несмотря на напряженную обстановку, Энтони всегда находит время для сарказма. — Но мотив есть, — Аддамс пропускает мимо ушей колкий выпад, не считая нужным отвлекаться от важного дела. — Полагаю, он возомнил себя кем-то вроде полиции нравов. Две жертвы были проститутками, ещё трое торговали наркотиками. — Ну а Карла Дельфино? Простая медсестра, что аморального было в её образе жизни? — Она спала с его братом. Женатым братом. — Браво, Аддамс, — Шепард усмехается и театрально изображает аплодисменты. — В десятый раз предлагаю, прикрывай своё агентство и иди уже работать к нам. — Не в этой жизни, — Уэнсдэй решительно поднимается на ноги, оперевшись рукой о столешницу. Черт бы побрал беременность, по вине которой даже самые стандартные движения становятся чертовски сложными. — Ларри сказал, что не видел брата несколько месяцев и текущего места жительства не знает. Но у Майка есть трейлер как раз неподалёку от Браунсвилла. Предлагаю нанести ему дружеский визит. — Совсем сбрендила? — инспектор крутит пальцем у виска и отрицательно мотает головой. — Никуда ты не поедешь. Отправляйся домой и готовь пелёнки для наследника. Уж как-нибудь справимся и без тебя. — Я беременна, а не больна, — ей слишком часто приходится повторять эту фразу. Настолько часто, что это злит до зубного скрежета. — Аддамс, не дури, — Шепард становится предельно серьёзным. — Если у тебя нет инстинкта самосохранения, то у меня да. И я не хочу, чтобы твоя чокнутая семейка меня потом четвертовала. Даже не знаю, кто хуже — твой дядя-уголовник или твой муженёк. Слышал, все творческие люди — законченные психи. Уэнсдэй уже открывает рот, чтобы выдать с десяток веских аргументов — например, о том, что наличие ребёнка в животе вовсе не мешает держать в руках пистолет и уж точно никак не влияет на меткость стрельбы в случае необходимости — но самочувствие действительно оставляет желать лучшего. Голова всё ещё предательски кружится, а пульсация в висках вкручивается в мозг, словно кюретка для лоботомии. Несколько раз моргнув, чтобы сфокусировать рассеянный взгляд, она запускает руку в карман кожаной куртки и нащупывает ключи от машины. — Позвони мне сразу, как что-то выяснишь, — бросает она вместо прощания и быстро покидает кабинет инспектора. Но следовать бестолковому совету Шепарда и отправляться домой Аддамс категорически не намерена. Время едва близится к полудню, и сидеть без дела в такой ранний час — абсолютное преступление. Особенно, учитывая, что к следующему расследованию она сможет приступить очень нескоро. Скорое появление дочери неизбежно внесёт огромные коррективы в привычный ритм жизни, а значит, нужно следовать пафосному латинскому изречению — carpe diem. Тем более, нет никакой гарантии, что Майк Уилсон действительно окажется в указанном месте. Возможно, за оставшиеся дни до злополучного девятнадцатого числа ей удастся выявить некую закономерность в его действиях и хоть примерно прикинуть, где может произойти следующее убийство. Решено. Переключив передачу на движение и резко вдавив педаль газа в пол, Аддамс выворачивает руль в сторону Пятьдесят восьмого шоссе, ведущего в агентство. Апрельская погода отвратительна — столбик термометра уже стремится к двадцати градусам Цельсия. Шумный Нью-Йорк подобен разъярённому бетонному зверю, застигнутому врасплох не по сезону сильной жарой и непомерным количеством людей. Час-пик в самом разгаре — и едва блестящий Мазерати выезжает на Пятьдесят восьмое шоссе, Уэнсдэй приходится переместить ногу на педаль тормоза. Многокилометровая пробка тянется едва ли не до самого Манхэттена. Нечего и думать, чтобы успеть хотя бы к часу дня. Oh merda. Ксавье наверняка уже топчется под дверью агентства с очередной порцией какой-нибудь дряни из доставки еды — и наверняка снова устроит разбор полётов касательно её безответственного отношения к базовым потребностям организма. Стоит подумать об этом, как в сумочке на пассажирском сиденье оживает телефон. Включив левый поворотник и ловко перестраиваясь в соседнюю полосу, Аддамс наощупь находит звенящее устройство и не глядя принимает вызов. — Ну ты где? — раздаётся слегка огорчённый голос Торпа на том конце трубки. — У меня всего полчаса на обед, а тебя и след простыл. — Не жди меня, — она сверлит хмурым немигающим взглядом длинную вереницу автомобилей впереди. — Пробки. — А как же ланч? — Ксавье вздыхает, и хотя она не может видеть его лица, но отчётливо представляет, как он потирает переносицу двумя пальцами. Механический неизменный жест, выдающий досаду. — Я взял тебе салат с ростбифом. — Выброси, мне ехать ещё минут сорок. — А вечером во сколько освободишься? — с неприкрытой надеждой в голосе спрашивает Торп. — Поздно. Слишком много дел, — равнодушно отзывается Уэнсдэй, удерживая телефон плечом и немного опуская боковое стекло. Приток свежего воздуха слегка облегчает острую головную боль. — Похоже, мы вышли на настоящего убийцу. Она снова включает поворотник и круто выворачивает руль, чтобы перестроиться в самую крайнюю левую полосу. Но белый Форд, невовремя прибавивший скорость, едва не цепляет боковым зеркалом крыло Мазерати. У Аддамс вырывается крепкое ругательство. Водитель Форда раздражённо и продолжительно сигналит. Черт бы побрал проклятого недоумка. — Води аккуратнее, пожалуйста, — уже в тысячный раз повторяет Ксавье свою давно заученную мантру. — Ладно, не буду отвлекать. Люблю тебя… Вас обеих. И постарайся не задерживаться допоздна. — Ты раздражаешь, — сообщает Уэнсдэй и, не удостоив его прощанием, сбрасывает вызов. Дорога до агентства занимает практически целый час — и к концу пути от окружающего монотонного гула у неё буквально плавится мозг. В какой-то момент Аддамс предпринимает попытку отыскать в сумке очередную таблетку обезболивающего, но блистер оказывается пустым. Проклятье. Только этого не хватало. Остановив машину на парковке возле агентства, она позволяет себе мимолетную слабость — опускает голову на сцепленные в замок руки, лежащие на руле, и прикрывает глаза. Но ничего не помогает. Вдобавок дочь выражает своё возмущение создавшейся ситуацией при помощи нескольких довольно ощутимых пинков. Уэнсдэй выпрямляется и, машинально положив руку на живот, слегка поглаживает его сквозь плотную ткань просторного джемпера. — Немедленно прекрати, — произносит она вслух, ощущая себя полнейшей идиоткой. — Нам нужно хорошенько поработать, понимаешь? Кажется, Синклер неоднократно утверждала, что все дети в утробе реагируют на голос матери — и пусть это звучит как бред сумасшедшего, попробовать стоит. Но то ли теория Энид оказывается неверна, то ли дочь унаследовала откровенно скверный характер Аддамсов — толчки только усиливаются. Оставив бесплодные попытки договориться с упрямой Мадлен — и хотя она не дала устного согласия на это имя, но мысленно называла ребёнка именно так — Уэнсдэй выходит из машины и направляется к дверям агентства. В привычной мрачноватой обстановке самочувствие немного улучшается. Приступ головокружения отступает, и хотя головная боль продолжает набатом стучать в висках, Аддамс ощущает небольшой прилив сил. Небрежно бросив на диван сумку и кожанку, она усаживается за стол и открывает макбук. Следующие пару часов проходят в напряжённых размышлениях. Шестеренки в мозгу вращаются с нечеловеческой скоростью, предлагая множество закономерностей в действиях преступника — но каждый раз в идеальной, на первый взгляд, схеме обнаруживается брешь. Словно в сложнейшем пазле не хватает одной детали, без которой картинка выглядит неполной. Oh merda. Возможно, решения и вовсе не существует. Возможно, маньяк действует абсолютно хаотично и безо всякой логики. Но отточенное годами детективное чутьё упорно твердит, что это не так. Медленно приближаясь к стадии отчаяния, Уэнсдэй устало откидывается на спинку кресла — и взгляд невольно падает на стоящую возле дивана картонную коробку. Улики. Множество бесполезных мелких вещей с мест разных преступлений. Разные убийства, разные годы, разные жертвы — объединённые лишь тем, что всё это было совершено руками одного человека, безнаказанно разгуливающего на свободе. А что, если взять одну из них и попробовать… Нет. Она не должна этого делать. Она ведь дала обещание Торпу. Но ты ведь ни на секунду не поверила в его параноидальные бредни. Он вынудил тебя пообещать то, чего ты совсем не хотела. Вот только надгробие из чёрного мрамора с золочёными буквами, гласящими, что здесь погребена безвременно ушедшая Донателла Клементина Фрамп, горячо любимая жена и мать — вовсе не параноидальный бред. Это реальность. Суровая и беспощадная. Но ты не Донателла Фрамп. Наверняка, она была такой же слабой и подверженной вспышкам эмоций, как твоя мать. Ты — Уэнсдэй Аддамс, и однажды ты уже сумела взять под контроль собственные способности. Назойливая трель телефона прерывает рассуждения рационального мышления. Но звонит вовсе не мобильный, заброшенный куда-то на дно сумки — оглушительным дребезжанием взрывается стационарный, стоящий на столе по правую руку. Слегка поморщившись, Уэнсдэй снимает трубку. — Слушаю, — голос звучит твёрдо и ровно. Как всегда. Как и должно быть. — Аддамс, какого черта у тебя сотовый отключен? — ворчит инспектор Шепард. — Наверное, сел. Что у тебя? — Ничего хорошего, — он отпускает крепкое нецензурное выражение. — Трейлер проверили, но Уилсона там нет. И похоже, он давно не появлялся в этой халупе. В холодильнике вся еда стухла, меня едва не вывернуло. — Ясно, — она возвращает трубку на место. Осталось всего шесть дней. А потом он убьёт кого-то вновь. Ты действительно намерена сидеть сложа руки, испугавшись истории многолетней давности? Нет. Разумеется, нет. Уэнсдэй Аддамс привыкла решать проблемы, а не избегать их. Страх — удел слабых, а она таковой однозначно не является. Она решительно поднимается на ноги и делает шаг в сторону коробки. Но тут же останавливается, прислушиваясь к собственным внутренним ощущениям. Голова практически не болит, кабинет не вращается перед глазами, Мадлен смиренно затихает в утробе — хороший знак, придающий уверенности в себе. Ничего катастрофического не произойдёт. Она только попробует раз. Может быть, два. И если ничего не выйдет, немедленно прекратит попытки — и никогда не расскажет об этом Ксавье. Сделав глубокий вдох, словно перед прыжком в ледяную воду, Уэнсдэй быстро преодолевает незначительное расстояние до заветной коробки. Времени выбирать нет — нужно действовать решительно, не давая самой слабовольной части разума передумать и отступить. Поэтому Аддамс усаживается на широкий подлокотник дивана и, неловко наклонившись, запускает тонкую руку в недра картонной коробки. Пальцы нащупывают крохотную заколку-краб. Неплохой вариант. Можно попробовать. Тем более, пару месяцев назад уже получилось. Уэнсдэй извлекает наружу заколку, принадлежащую убитой Карле Дельфино — совсем юной медсестре из Куинса, по глупости вступившей в порочную связь с женатым братом сумасшедшего маньяка. Какой хрупкой подчас бывает жизнь. Даже иронично. Откровенно говоря, она не особо надеется на успех сомнительного предприятия — но попробовать стоит. Хотя бы потому, что лучше жалеть о провальной попытке, нежели об упущенной возможности. Мысленно досчитав до пяти, чтобы выровнять дыхание и очистить разум от лишних мыслей, Аддамс крепко сжимает улику в кулаке и медленно закрывает глаза. Но попытка оказывается вовсе не провальной. Мощный электрический импульс пронзает позвоночник, заставляя голову резко запрокинуться, а глаза — распахнуться. — Когда ты расскажешь о нас этой мегере и наконец уйдёшь от неё? — Карла капризно надувает тонкие губы и вальяжно потягивается на смятых простынях в нелепый голубой цветочек. — Чуть позже, малышка… — Ларри Уилсон сидит к ней спиной, слегка сгорбившись, и глубоко затягивается сигаретой. Горький дым распространяется по комнате плотными клубами. — Она потребует раздел имущества и оттяпает половину дома. Неужели ты до конца жизни хочешь жить в этой квартире? Тут же ни развернуться, ни повернуться. — Мне плевать на дом, — девушка принимает сидячее положение и подползает к любовнику, сцепляя руки на его шее. — Я просто люблю тебя и хочу быть с тобой… Видение мгновенно обрывается. Аддамс не успевает подумать о том, что увидела совершенно бесполезную слащавую картину — виски взрывает такой адской болью, что она невольно задерживает дыхание. И запоздало понимает, что сидит уже не на подлокотнике, а прямо на холодном мраморном полу. Oh merda. Какого черта вообще происходит? Уэнсдэй пытается подняться на ноги, вцепившись пальцами в кожаное сиденье дивана, но перед глазами всё вращается — сфокусировать взгляд не представляется возможным. Она снова оседает на пол, безвольно опустив голову. Словно жалкая тряпичная кукла с отрезанными ниточками. Под носом снова появляется мерзкое ощущение горячей липкости — ярко-багровые капли стекают по подбородку и срываются на джемпер в крупную чёрно-белую клетку. Аддамс машинально пытается утереть кровь с лица, но руки бьёт мелкой лихорадочной дрожью, как при высокой температуре. Кровотечение никак не прекращается, словно тромбоциты отказываются исполнять свою прямую функцию. Металлический солоноватый вкус заполняет нос и рот, вызывая рефлекторный приступ кашля. Перед глазами сверкают цветные вспышки, предвещающие скорую потерю сознания. Oh merda. Трижды. Нет, десятикратно. Нужно срочно что-то предпринять, пока она не отключилась прямо тут. Мадлен снова принимается возмущённо толкаться — и это ощущение немного отрезвляет, не позволяя утратить хрупкую связь с реальностью. Уэнсдэй старается дышать ровнее и как можно глубже. Вдох. Выдох. Снова вдох. И снова выдох. Стиснув зубы, она предпринимает вторую попытку подняться. Впивается ногтями в прохладную кожу дивана с такой силой, что белеют костяшки пальцев — и резким рывком выпрямляется. Ноги становятся ватными, но титаническим усилием воли Аддамс удаётся сохранить вертикальное положение. Ей невыносимо жарко, плотная ткань джемпера липнет ко взмокшей спине, очертания кабинета плывут перед глазами, а вкус крови во рту вызывает нарастающее чувство тошноты. Но Уэнсдэй лишь сильнее стискивает зубы — до скрежета, до боли — и делает первый осторожный шаг, держась за стену. Она не особо понимает, что нужно делать в подобной ситуации. В голове стоит туман, боль набатом стучит в висках, а пульс явно зашкаливает за сотню — все эти плачевные факторы нисколько не способствуют умственному процессу. Практически не отдавая отчёта в собственных действиях, Аддамс медленно движется в сторону уборной. Вероятно, ледяная вода поможет хоть немного прийти в чувство — а потом, если не станет легче, можно будет вызывать скорую. Но Уэнсдэй чертовски надеется, что до подобных кардинальных мер дело не дойдёт. Ей непременно станет легче. Нужно только немного подождать. В какой-то момент, когда до заветной двери остаётся не больше четырёх шагов, приступ головокружения накатывает с новой силой. Пошатнувшись на ослабевших ногах, она едва не падает, но инстинктивно успевает схватиться за прибитую к стене полочку. На пол летит несколько предметов. Кажется, что-то разбивается. Что именно — понять трудно, перед глазами хаотично пляшут цветные мушки. Из носа продолжает капать кровь — кажется, джемпер на груди уже насквозь пропитан горячей алой жидкостью. Наплевать. На всё наплевать. Это не так важно. Важно добраться до проклятой уборной. Но совсем незначительное расстояние сейчас подобно марафонской дистанции. Взгляд становится совсем расфокусированным — как будто перед глазами стремительно вращается калейдоскоп, остановить который Уэнсдэй не в силах. Головная боль усиливается с каждым шагом, словно в черепной коробке медленно раскаляется добела кусок железа. А вот пинки в животе внезапно… затихают. И это чувство — вернее, его отсутствие — пугает в стократ сильнее всех прочих. Oh merda. Похоже, она совершила ужасающую ошибку. Похоже, это не закончится так легко. Похоже, пора кому-то позвонить. Торпу, Синклер, Шепарду… Кому угодно. Обернуться назад стоит очередного титанического усилия воли — и лишь когда затуманенный взгляд угольных глаз падает на сумку, небрежно брошенную на диване, Аддамс запоздало вспоминает, что проклятый мобильник давно разрядился. Черт бы его побрал. Благо, есть стационарный. Но путь до письменного стола на шесть-семь шагов длиннее, чем до дивана, что в нынешнем крайне плачевном состоянии сродни километру. Впрочем, выбора всё равно нет. Выждав пару секунд, чтобы собрать воедино жалкие остатки самообладания, Уэнсдэй осторожно разворачивается, цепляясь за стену. А в следующий момент делает неловкий шаг вперёд и наступает каблуком на один из мелких предметов, слетевших с полки. Нога мгновенно подворачивается, и от резкого движения перед глазами всё меркнет. Краем ускользающего сознания она чувствует, что летит на пол, а потом воцаряется кромешная тьма.