Навеянное грёзами

Ночь укрывает от непрошенных взоров. Ночью дышится легко, взгляд устремлён в небесные сферы, где тлеют огоньки звёзд, и от прохладного ветра хочется прижаться к кому-то тёплому, близкому. Ночью есть шанс урвать у судьбы хоть полчаса, чтобы увидеться с той, о ком сердце тоскует беспрерывно. Она всегда была где-то далеко — на вершине Олимпа, подле сиятельной Геры, теряясь среди сестёр-харит. Но в тот вечер, когда капризная владычица послала Пасифею собрать цветов для царских покоев, Гипнос увидел её — точно ещё одно, не им созданное сновидение, нежное, невесомое, подобное упавшему на полю лучу закатного солнца. Жене Зевса больше по вкусу были статные лилии и крокусы; Пасифея, робея, подошла к Гипносу и приняла из его рук разноцветные, словно обрывки грёз, анемоны. Харита должна была неотлучно следовать за госпожой на протяжении дня. Ночами Гипнос был полон забот о спящей Элладе. И только в редкие минуты рассвета и заката удавалось им свидеться, хоть парой фраз перекинуться. Впервые ощутить чужие пальцы — попробовать на вкус чужие губы. Гипнос знал, что холодны они у него, как и у прочих детей Нюкты — но Пасифею они не отпугнули. Ни они, ни бледность его кожи, ни тьма глаз — она смотрела в них с почти что детским любопытством и восхищением. Но этой ночью им было дано куда больше, чем пара мимолётных мгновений. — Не хочу отпускать, — Пасифея, к груди его прижавшись, прошептала в обнажённую ключицу Гипноса. — Мне всё кажется, что ты в любой момент можешь исчезнуть. Что я проснусь — а тебя уже не будет рядом. — Пустое, — он улыбнулся как мог тепло, в волосы её вплетая нежно-розовый анемон. — Этой ночью многим не спится, — он глянул в сторону большого города и сотен огней, разожённых у его стен. Илион был осаждён, но до сих пор неприступен. У Таната в последние дни дел было по горло — меч его устал рубить пряди у павших воинов. Керы, летая над полем боя, с визгами вырывали души у поверженных, и где-то под сводами подземных пещер хохотала Эрида, бесконечно довольная своей выходкой. Боги — и те собрались у стен Илиона, поделившись на два лагеря. Была здесь и Гера, поддержавшая ахейцев, но те терпели поражение за поражением. Ещё пара неудачных битв — и их вовсе оттеснят к кораблям. Богиня была, должно быть, вне себя от гнева, но переломить ход войны не могла — и, пребывая в дурном расположении духа, совсем не заботилась о том, где пропадает младшая из её харит. — Такая бессмысленная бойня, — Пасифея, проследив его взгляд, горько вздохнула. — Таков рок этих людей, — качнул Гипнос головой. — Людей и богов. Не наш. Пока ты рядом, они, другие, меня не волнуют. Пока Пасифея была рядом, Гипнос всё острее жалел о том, что рассвет всё-таки настанет и Гера хватится её. И оттого смыкал объятия крепче, ощущая на коже её тёплое дыхание. Ах, если бы он был так же проворен и сметлив, как Гермес, он бы придумал, как продлить это чудесное мгновение. Он бы украл хариту у госпожи — но думать об этом было так же безрассудно, как помыслить о краже молний у Зевса или колчана со стрелами у Аполлона. Пока что лишь покров ночи мог скрыть его преступление.

***

— Я вынуждена снова просить тебя об услуге. Каждое слово выходило из Геры словно под жуткой пыткой, едва ли не из-за сцепленных зубов. Гипнос, сохраняя спокойствие в противовес той буре чувств, что рвалась из груди богини, поглядывал на пояс, который она сжимала в руках. — Если вы хотите с кем-то возлечь, не думаю, что моя помощь будет кстати, — он поднял на владычицу бесстрастный взгляд. — Заниматься любовью со спящим не очень-то увлекательно. Губы Геры сжались в тонкую нить, но она смогла совладать с собой. Ни одного резкого слова не позволила себе, и Гипнос отметил это. Он зачем-то был ей очень, очень нужен. И, быть может, мог извлечь себе из этого выгоду. — Ты уже проделывал этот трюк однажды, — произнесла она, выдохнув. — Мне нужно, чтобы ты усыпил Зевса. Будь уверен, он не будет сопротивляться твоим чарам — не после того, как увидит меня в этом, — она встряхнула пояс, от которого веяло соблазном. — В прошлый раз это едва не стоило мне жизни, — напомнил Гипнос. — Против твоей матери даже сам царь Олимпа не будет… — Один раз — да. Что будет на второй, мне не хочется представлять, — он осмелел настолько, что прервал речи богини. Взгляд той снова потемнел, но хватило пары секунд, чтобы Гера, устало приложив пальцы к виску, осведомилась: — Хочешь, я заплачу тебе, снотворец? Что угодно, в моей власти — неисчислимые богатства, — она печально вздохнула. — Но они тебе не сдались, ведь правда? Не припомню, чтобы вас, выходцев из мрака, волновало хоть что-либо земное. — Земное — нет, — Гипнос чуть склонил голову, взглядом неотрывно сойдясь с Герой. Тонкий звук пронзил его слух — с таким натягивается и перекручивается нить судьбы в узловатых пальцах Клото, с таким бросает жребий сестра её Лахесис. — Небесное — да. Гера скривила губы. — Я ещё даже не надела этот пояс, а ты уже смеешь просить о подобном? — Нет-нет. Но, сказать по правде, вы прозорливы, когда дело касается мук сердца. Я мог бы исполнить вашу просьбу, если бы вы отдали в жёны мне одну из ваших харит. Пасифею, — имя её сорвалось с его губ, подобно трепетному мотыльку. Богиня выдержала паузу, после чего раздражённо вздохнула: — Что ж, если это правда убедит тебя… Да, отчего бы и нет. Но лишь когда моя просьба будет исполнена. Безукоризненно, — острый ноготь прочертил линию в воздухе. Гипнос торжествующе склонил голову, прикрывая глаза: — Разве я давал хоть раз повод усомниться в том, что сну подвластны и смертные, и боги? Иногда даже неумолимая судьба даёт шанс — и Гипнос, зная, что идёт на риск, вновь соглашаясь усыпить громовержца, и так затаившего на него обиду, не мог его упустить. Пусть хоть так выторговать у Геры — у предначертанного — возлюбленную. Когда веки Зевса смежатся, сном затворённые, Пасифее больше не придётся бояться, что Гипнос окажется лишь одной из её грёз.