Отражение

– Когда я написала тебе в тот день, думала, откажешь, пошлёшь куда подальше... Беглянку, практически без документов и права на покой... – Брось это, я бы никогда не посмел. Алекс замечает, что изнеможденные веки девушки тяжелеют, когда она едва ли не падает с кресла. – Тебе нужно поспать. – Да, здесь, на полу... Я как раз взяла свою старую куртку, как подстилку... – Ни в коем разе. – Что? – Ты будешь спать в спальне. – Но... – Без но. Не прикасаясь к её рукам, к её телу, боясь побеспокоить, боясь нарушить её и без того давно сломленное личное пространство, он проводит её вдоль коридоров. Босые ноги девушки были спрятаны в толстые шерстяные носки. Тепло. Медленная ходьба вдоль коридора, тихо, чтобы вновь не заставлять её вздрогнуть. Вздох. Тихий скрип двери. – Но здесь... Только одна кровать. – И ты будешь спать на ней. – А ты... – На диване в гостиной. – Но... – Всё лучшее гостям. – Я тебя стесняю... Дверь за её спиной закрыта, чтобы не сквозило. Комната оставлена в её распоряжение; запретил спать на полу. Окна закрыты, завешаны белыми шторами. Мягкий ворсистый ковёр... И Келлер боится на него ступить, просит избавиться. Алекс покорно исполняет просьбу, сворачивая тот в трубочку и унося в коридор. Идёт по комнате, осматривая временные владения. Келлер зачарованно любуется домашними розами на окне, но не смеет прикасаться, боится, что ей мерещится, боится вновь терять прекрасные цветы. Келлер осторожно приоткрывает шкаф, боясь обнаружить там очередных скелетов. Но, шкаф был пуст, лишь пару футболок с надписями на вешалках, да кроссовки в углу. Он убрал всё подальше, чтоб не мешало, не тревожило её покой запахом мужских вещей. Стол. Бумажки для записей небрежно раскиданы, настольная лампа слабо освещает комнату. Пытаясь привести себя в чувства, девушка собирает все бумажки в красивую стопку: порядок всегда умиротворяет. Замечает ночник у постели, слабо улыбается: неужто темноты он боится? Келлер старается не поддаваться глупым мыслям, снимает обувь, садится на край кровати. Боится спать и сама вынуждена включить ночник. Мягко, светло... Кровать отдалась знакомым успокаивающим скрипом. Келлер укутывается в серое покрывало, что так напоминает ей её старое. Кладет голову на подушку. Плачет. Ей не хватает сил взять себя в руки. Слышен размеренный стук. – Алекс...? – Могу войти? – Да... Входит в комнату медленно, без резких движений, неторопливо ставит на тумбу у кровати печенье с молоком. – Ты плачешь? – Нет... Хозяин молчит, не смеет допытываться, боясь снова заставить её расчувствоваться и потерять себя, как тогда, в переписке. Он укрывает её в одеяло, получше подтолкнув края покрывала под хрупкие бока девушки. – Я в соседней комнате. Если тебе будет страшно. – Я запомню... – Если проголодаешься, я оставил тебе молоко и печенье, не бойся их взять. Келлер слабо кивает, уже не находя сил, провожает взглядом Алекса, уходящего из комнаты. Вздрагивает от щелчка замка, после, когда хозяин дома закрывает входную дверь: ей хотелось проклинать свой излишне хороший слух всеми правдами и неправдами. Молчание. Ничто не тревожит. За окном воет ветер. Слабо мигает свет ночника. Закрывает глаза, падает в сон. Обрыв. Вновь видит могилы, кровь, смерти. Вновь видит треклятую ржавую вешалку, мерзкие улыбки, раны. Вскрикивает и падает с кровати. Ничего не случилось... Сейчас... Но всё ещё больно, страшно. Сердце Келлер бешено стучит, дышать тяжело, весь окружающий воздух будто бы не существует. Она встаёт на ноги, подходит к окну, распахивает его, несмотря на дождь. Пытается вдохнуть всей грудью, но продолжает задыхаться. По девчачьим щекам текут слёзы. Дрожащими руками сжимает своё зеркальце, стоящее на тумбочке. Смотрит в своё отражение, похожее на чудовищную кашу из разбитых осколков крови и грязи. Пошатывается от тошноты, надеясь, что это просто галлюцинации на больную голову без сна. Отодвигает зеркало, отчаянно ища другой вариант. Молоко, печенье... Сладости. Она пытается успокоиться едой. Сахар всегда помогал ей хоть немного расслабиться из-за быстрой глюкозы. Ест почти не жуя, быстро глотая, лишь бы только съесть. Давится, но продолжает, запивает молоком. Удивляется. – Запомнил, как правильно разбавлять... Хотя я лишь единожды упоминала... Даже после удачной операции на желудке от привычки разбавлять шести-процентное молоко как два к трём, вместо того, чтобы покупать нормальное, уже не смогла избавиться. Устало вздыхает, смотрит за окно. Дождь льет как из ведра, бьёт по подоконникам, ветром заносится в дом. Келлер осторожно закрывает окно. Ей удаётся отдышаться, она вновь возвращается в реальность. Падает на кровать, сжимается, пытается бороться со своими чувствами. Смотрит в потолок, представляя звёзды. Девушка медленно считает звёзды, которые представляет на потолке. Пытается представлять созвездия, соединять вымышленные созвездия пальцами. Улыбается, когда выходит. Вновь вспоминает прошлое, вечер в парке, спокойствие с улыбкой и... ОНА. Не хочет вспоминать, закрывает голову подушкой. Келлер пытается отчаянно бежать, бежать от самой себя: не выходит. Скулит, как подстреленный котёнок. Вновь встаёт, пытается ходить по комнате. Монотонная ходьба по кругу, измотанность, дождь: ничто не помогает уснуть, ничто не приносит покой. – Алекс... Хриплый голос раздался сквозь тишину. Ей не пришлось повторять, дверь тут же открылась. – Три ночи... Плохой сон? – Я не могу уснуть... Мне плохо... – Давление? Температура? Тошнота? – Память... – Ох, Келлер... – Страшно, тошно, плохо... Я задыхаюсь... – Я принесу тебе лекарств. – Не нужно... Молчание, взгляд растерянности, уставленный на полностью изнеможденную девушку. Ни шагу ближе. – Просто будь рядом... Говори хоть что-нибудь, хоть бессвязные слова... Это возвращает в реальность... Алекс неуверенно подходит, садясь у изголовья кровати. Келлер отстраняется к самой стене, пугаясь лишних вздохов. – Всё будет в порядке... Я обещаю. Девушка молчит, обнимая подушку двумя руками, мертвой хваткой. Ей страшно, страшно снова окунуться в приступ, страшно дышать, жить, думать. – Я рядом, я буду говорить до тех пор, пока ты не сможешь уснуть. Келлер укрывается в одеяло сильнее из-за холодной дрожи, окутавшей её тело. – За окном дождь... Кошки не любят дождь, ибо он сильно мочит их ушки, из-за чего те могут заболеть. В дождь кошки прячутся по домам и подвалам, сбегая от стихии, чтобы согреться. Кошки любят тепло, когда солнечно, солнце их успокаивает и согревает. Алекс перечисляет очевидные вещи, чтобы хотя бы банальной ерундой вывести гостью из транса. Говорит о кошках, о том, что происходит вокруг, о каждой мелкой ситуации, чтобы дать Келлер хоть призрачное понимание и надежду на возвращение контроля над реальностью. Говорит долго, стараясь не прекращать, голос немного осип, отдавая хрипотцой от беспрерывного разговора, но девушка смогла уснуть. Алекс слабо улыбается, укрывая её сильнее. – Спокойной ночи... И я буду рядом. Келлер спит, спит, и, кажется, не видит снов. Слишком устала, слишком измотана, слишком изнемождена.