Отражение

Не ударишь? Не убьёшь? Почему ты не хочешь меня ударить? Почему ты не зол? Почему, почему, почему. Тысячи, тысячи почему проносятся в голове, но нет слов, чтобы связать языка. Молчит. Смахивает слёзы движением руки. Оборачивается. – Келлер? – Скажи мне, чего ты хочешь? – Что ты имеешь ввиду? – Отвечай. Алекс теряется, разжимает объятия и отходит на пару шагов. Видит, что девушка, будто бы не в себе. Всё её тело кипит, а глаза холоднее льда. Что-то требует, что-то хочет... А он желает лишь... Не может ответить на вопрос. Молчит. – Хочешь поцелуй? Секс? Служанку? Рабыню? Горничную? Мы заперты в этом доме одни, я безвольна, без документов, ты в праве делать что угодно со мной, ибо меня даже никто не защитит. – Келлер... Нет. – Почему нет? Никто не видит, ничто из человеческих чувств не сдерживает тебя. Там, где не видят чужие глаза - не существует культуры. Только говорит и тут же замолкает. Вновь вспоминает, как говорила такое в прошлом. Смущается горечью чувств. Мизинцем правой руки оттягивает край губ, высовывает язык. Вспоминает, как творила этим языком непристойности. Медленно рисует его кончиком в воздухе фигуры. Ухмыляется. – Келлер, нет. Требовательный голос возвращает её в реальность подобно ледяной оплеухе. Алекс не был смущён, не был возбуждён: просто не мог, пока ей плохо. Хлопает ресницами, пытаясь понять почему: не понимает. Девушка стоит, молчит, стирает тыльной стороной ладони потекшие с края губ слюни. Облизывается. Вспоминает как сладко было делать это в прошлом, вопреки всему. Тёмной ночью, когда никто не видел, когда только ОН лишь гладил её по голове. Было приятно слышать те стоны, было приятно прикасаться к его груди, бёдрам, рукам и члену. Все фантазии сливались в одну. Отворачивается, вновь чувствует себя шлюхой. Не хочет вспоминать, но раз за разом вспоминает со всё более яркими подробностями. Только так она умела извиняться, только тогда, после всех гормональных всплесков, после всей сладости похоти... Она чувствовала недолгий покой. Чувствовала уверенность, что что-то может решить сама. Вновь плачет. Вновь хочет избавиться от чувств. Не может. Отворачивается от Алекса, сжимая свою грудь руками. – Келлер... Пожалуйста... Успокойся... Не слышит его слов, теряет связь с реальностью. Засовывает под свою майку руки, сжимает грудь. Вздох. Горячо и мягко... Приятно, будто бы антистресс. Чувствует, как бьётся её собственное сердце. Трёт подушечками ареолы, поглаживает соски, вздрагивая и постанывая. Забыла о том, что на неё смотрят. "Шлюха" - одна лишь мысль раз за разом. Но не может с ней справиться. Продолжает делать себе приятно, продолжает гладить свою грудь, заставлять соски твердеть. Хочет избавиться от возбуждения, избавиться от воспоминаний. В пошлом трансе... Не может. Мутные мысли всё ярче всплывают в голове. Помнит каждый день в деталях. Каждый поцелуй, все ЕГО чувства: от любви до ненависти. От озабоченности до нежности. Помнит первый, нежный, неуверенный поцелуй в ресторане. Помнит чем они занимались в ванной, когда она впервые разделась перед НИМ, прося помощи в том, чтобы принять душ, ибо не могла стоять на стёртых в кровь ногах. Помнит каждое прикосновение ЕГО рук в тот день. К старому шраму на паху, к половым губам. Помнит, как ОН продолжал прикасаться, гладить, тереть. Помнит, что из невинной девчушки стонала как последняя шлюха. Помнит, как ОН решил опробовать её на вкус. Как слизывал каждую каплю этих молочно-белых выделений. Краснела, ещё понимая, что это слишком неправильно. Но не могла ничего поделать, отдавалась чувствам, было слишком приятно. Помнит каждое прикосновение. Каждый вздох, взгляд. Как ОН наблюдал за её движениями, как позволял ей быть рядом, как ЖЕЛАЛ, чтобы была рядом. Не может сдержать слез, прикосновений. Трёт соски более резво и грубо, чтобы вернуть себя в чувства. Не выходит: теряется лишь сильнее. Похоть туманит рассудок, а пальцы уже неподконтрольны. Тело сводит спазмами из-за напряжённых бёдер. Вновь хочет вставить внутрь себя что-нибудь: не справляется с этим чувством. Готова расплакаться от собственной никчёмности. Нежное прикосновение рук... Остановлена. Бессознательные слёзы медленно стираются мягким платочком. Вздрагивает. Алекс поправляет её растрепавшиеся волосы, осторожно расчёсывая, убирая локоны за уши. Вытирает слёзы мягким шёлковым платочком. Останавливает руки, что были готовы стереть грудь владелицы до крови: едва успел, там всё было красным от растирания. Вздыхает. Сжимает обе её ладони в своих больших руках. Заключает её руки обхватом пальцев, будто бы в клетку: лишь на время, пока она не придёт в себя. Гладит. Келлер вся горит, её всю трясёт от возбуждения, нервов и воспоминаний. Готова разреветься как последнее ничтожество. Но руки не уходят. Удар не следует. Не верит. Не верит в это. Ждёт, что это сон. Хлопает ресницами. Теряется. – Алекс... Голос звучит совсем хрипло, потерянно и устало. – Да? Дрожит, сомневается, но отдаётся похоти в моменте, пока сама не соображает. – Можешь... Выебать меня как последнюю шлюху? Алекс теряет дар речи, смотря на неё. – Пожалуйста... Умоляю тебя... Едва ли не вьётся у его ног как змея, как послушный котёнок. Прижимается бёдрами к паху, трётся, в попытках снять собственное возбуждение. Как ебливая мартовская кошка не в состоянии справиться с похотью: ласкается, стонет, желает просто избавиться от этого всего. В отражении её глаз не видно ничего, сплошной туман и муть. Страсть лишает разум последней рациональности. Оказывается поднята двумя руками. Вздрагивает, вновь чувствуя себя уязвимой. – Алекс...? – Хорошо, я сделаю это. – Сделай... Пожалуйста... Едва ли не теряет сознание от похоти: и он это видит. Относит её на постель. Садится рядом. Гладит. – Сними с меня эту одежду... Избавь меня от этой грязи похоти... Я порочна, омерзительна, грязна... Раздевает её медленно, гладит. Заставляет расслабиться. Поправляет волосы, целует в макушку. Кладёт её голову на мягкую, уютную подушку. Оставляет в белье. Видит, как её чёрные трусы были насквозь промочены в белом веществе: будто бы пятна отбеливателя, полностью выведен весь тёмный цвет. Осторожно гладит её по линии бедер. Слышит тихий стон и довольное мурчание. Укрывает одеялом. Видя растерянность, в ответ лишь молчит. Его голос обращается в шёпот. – Ложись, тебе нужно поспать... – Но... – Я обещаю, что буду рядом. А завтра тебе станет лучше. Сидит у кровати. Не трогает. Лишь гладит. Усталая девушка падает в обессиленный сон. Алекс вздыхает. – Ты принцесса... И никакая не шлюха, чтобы играть её роль. Медленно стирает платком очередную слезу, что стекала по девичьей щеке.