Когда ты меня убьешь?

Вид Айзенхерца был могущественен. От природы они рождались беспощадными и стойкими, непоколебимыми и храбрыми, впитав сильные стороны от обоих видов. Идеальные воины, настоящие церберы войны. Вампир кивал, мысленно соглашаясь с каждым подобранным словом. Жало гибрида дернулось, будто также одобрив мысли. Айзенхерц сморщил нос и задумчиво провел пальцем по краю стола. В потоке мыслей о величии полукровок не умещались нерадивые пленники, заставляющие гибридов меняться. Еда. Жалкий вид. Ситуация с пленником была настораживающей. Но не такой искрящей напряжением, будто вот-вот нападет вооруженный отряд людей. Нет. Будто гибрид становился рядом с ним…мягким. Уязвимым. Идущим на постоянные уступки. Другим. Слова, которые учтиво подкинуло сознание вампира, были отвратительными. Будто насмешка. Будто они равнялись слабости. Инвиктусы не должны быть слабыми. Ведь слабость, в свою очередь, равнялась смерти. Означало ли это, что Айзенхерц копал могилу сам себе, уступая пленнику? И ради чего? Ради удовольствия? Ради необычных ощущений? Ради сильного донора крови? Следовало признать, цена была явно преувеличена. Айзенхерц не хотел попадать из-за этого человека в неприятности. Но, в то же время, отказываться от Винса и его хрупкого доверия ощущалось неправильным. Вампир противился своим отрезвляющим мыслям и тянулся к человеку, желал отклика своего тела и отклика Винса. Стригой признался сам себе, что пленник начинал нравиться ему. И гибрид хотел обладать не только оболочкой, но и душой. И если тело было в полном доступе, то внутренняя духовная составляющая была недосягаемой. Дрим боялся его и ненавидел. Все это противоречило принципам вампира, грозило ... бедой. Неуязвимость гибридов состояла в отсутствии слабых сторон. Спина гибрида устало прижалась к спинке стула. Вывод напрашивался сам собой: сложившийся порядок вещей был губителен для них обоих. Один запутался в чувствах и примерил симпатию к чудовищу, явно перепутав ее со страхом, а другой жаждал этой симпатии, примерив на себя роль слабого вида. Да, он копал себе могилу. Даже две. Только вот смерть человека рано или поздно была неизбежной, а его смерть не входила в ближайшие планы. Как же люди выражаются в подобных ситуациях? Кажется, восклицают «Дерьмо», опустошают рюмку алкоголя и смачно сплевывают на пол. Гибрид хмуро осмотрел чистый пол, который усердно мыл Винс трижды в неделю. Хорошо, что вампиры не умеют плеваться, не могут напиваться и разговаривать сами с собой. Это людские утехи. Шорох в соседней комнате и зевок. Пленник проснулся. Его запах манил, соблазнял подойти ближе и впитать без остатка, но Айзенхерц остановил свой порыв прижаться к теплому ото сна телу. Точнее, Дрим бы потянулся первым за объятием, а стригой ответил бы ему тем же. Идеально. Разум, немедленно взбунтовавшись против желаний тела, неустанно начал твердить «слабость», как заезженная пластинка, и гибрид с трудом остался сидеть, нахмурившись еще сильнее. Слабостей он не хотел, жаждал лишь человека в руках. И его крови. А также внутренней гармонии. Двойственные желания отравляли стойкость его духа. И если бы Айзенхерц обладал способностью прожигать глазами стены насквозь, ни одной бы уже не уцелело. Но гибрид обладал другой, более ценной способностью. Выживать. Поэтому он остался на месте, стрекоча жалом. Человек – это лишь еда. Как бы хотел гибрид полностью согласиться с этим. --- Здравые и рациональные мысли метались в мозгу, ударялись о черепную коробку и снова разлетались врассыпную. Айзенхерц устал от попыток поймать хоть одну, спорить сам с собой и смирился с руками, которые подтянули тело пленника, тесно прижав, а щека прислонилась к виску Дрима. Голод мог подождать. Это было правильным и неправильным, учитывая возможные смертельно-неприятные последствия для гибрида, приятным и отвратительным, ведь вряд ли люди стояли в очереди обниматься с коровами или курицами. И вряд ли контакт с ними вызывал возбуждение у рода человеческого. Но это вообще было отдельной темой и зацикливаться сейчас именно на этом пункте у гибрида не было никакого желания. Решения требовали проблемы иного толка. Тревожные мысли, не дававшие покоя стригою, не позволяли разлиться приятному ощущению внизу живота от контакта с Дримом. Их было слишком много, но он со всей яростью уцепился за самую тихую: об этом его позорном поведении для вампирского рода никто и никогда не узнает. А сам он немедленно забудет о Винсе, как только скинет его бездыханное тело с утеса, может быть, оставит на утесе в качестве корма диким животным. Или утопит в реке, привязав груз. Может быть, даже закопает под деревом в неглубокой могиле. Подобные мысли с определенным конечным результатом больше радовали воспаленный от раздумий мозг Айзенхерца, чем те, в которых его будущее было весьма туманным. Он поступал с телами по меркам людей весьма неуважительно, делал так, как проще, никогда не задумываясь об упокоении душ погибших. Люди наивно верили в нечто большее, в духовную составляющую их недолговечных тел. И напрасно. Его Винс точно обладал душой, насчет остальных он не ручался. Один хуже другого. Рассмотренные варианты окончания их с Дримом взаимодействия, которые чуть раньше казались логичными, сейчас вызывали лишь желание взреветь, он точно не хотел скорой смерти человека, а тем более, становиться ее причиной. Гибрид хотел его для себя живым и навсегда. Еле-еле уговорив себя успокоиться и перестать нервничать, гибрид прикрыл глаза, втянув чудесный запах замершего Дрима. Глупый человек, фамилия которого была говорящей. И подходящей. Винс все еще грезил о спасении, напрасно ожидал его, не понимая, что гибрид, скорее, удавится, чем позволит кому-нибудь хотя бы заговорить с ним. Винс вдруг ощутимо напрягся. Мышцы спины и рук натянулись, как канаты, окаменели под холодными пальцами стригоя, а сердце забухало чаще. Наверняка нервозность передалась человеку через касание. Или Дрим интуитивно почувствовал нервное состояние вампира. Как уже давно выяснил гибрид, связь между интеллектом и эмпатичностью у людей отсутствовала. Поэтому даже глупцы иногда удивляли его своей способностью понимать некоторые вещи глубже и яснее, чем более одаренные представители рода людского. Винсент глупцом не был и выдающейся интуицией не обладал, раз позволил себя пленить. Но наверняка детально изучил поведение своего пленителя. И точно заметил тот момент, когда следует начинать бояться. Вот как сейчас. Айзенхерц чуть было не совершил оплошность: рука, уже напрягшаяся для успокаивающего поглаживания по спине, расслабилась в последний момент и осталась на месте. Гибриду ни в коем случае нельзя было успокаивать Дрима, нельзя было вручать человеку орудие для воздействия. Ведь если Винс узнает о некоей симпатии, даже легкой привязанности вампира, то начнет использовать эту его слабость. А уж позволить Дриму вертеть им так и сяк Айзенхерц не мог позволить. Уж лучше немедленная смерть, чем такое унижение и позор. -Сегодня тот самый день? Смысл услышанных слов дошел не сразу до сознания вампира. Какой день? -Ты о чем? Голос чуть хрипел. Гибрид с раздражением обнаружил, что слегка разомлел от тепла человеческого тела. И тотчас собрался. -Сегодня ты меня убьешь, Айзенхерц? Улыбка скользнула по губам стригоя. Но не в предвкушении завтрака. Ему нравилось, как узник произносил его имя. Бережно растягивал «а», согласные деликатно смягчал, будто Винсу действительно нравилось это слово. Айзенхерц сменил много прозвищ за свою долгую жизнь в целях безопасности. Будто каждый раз надевал новую личину поверх старой. Однако прямо сейчас он желал, чтобы его имя состояло из одних «а» и глупый человек не замолкал, вновь и вновь произнося его. -Сегодня – нет. Никогда. Но этого вампир предпочел не говорить, так как ему очень не хотелось стать свидетелем очередной истерики Винса и испортить этот замечательный момент. -Я…не могу так больше. Ты бы смог так жить? Прочесть язык тела и скрытый смысл слов не составило для опытного вампира особого труда. Плохо скрытое волнение. Страх наказания за слова. Попытка вызвать сострадание. Весьма предсказуемо. -Я не ты. Мы слишком умны, чтобы вовремя замечать слежку. И не обладаем состраданием, чтобы остаться без оружия. Айзенхерц отстранил от себя нахмуренного Винса, чтобы взглянуть на него. -Я бы уже сбежал. Мы не переносим неволи. Каждый находится на своем месте. Что-то вспыхнуло на лице человека, рот чуть приоткрылся, но тут же губы сомкнулись усилием воли. Это «что-то» было вытеснено плотно сжатыми зубами и болезненными воспоминаниями о том, что следовало после неосмотрительно оброненных слов. Хамить в ответ пленник не осмелился, однако его опущенный взгляд, напряженные мышцы, сердитое сопение и пальцы, крепко вцепившиеся в руки стригоя четко выразили отношение Дрима к словам стригоя. -Нас найдут, а тебя вздернут. Или будут ставить опыты. Айзенхерц усмехнулся. Его позабавили слова Дрима на этот раз, никакого гнева вновь не возникло. Лишь умиление и восторг. Ведь чтобы поймать, удержать вампира в неволе и вздернуть, мало одного людского желания. Гибрид убьет всех осмелившихся, даже не запыхавшись. И обязательно проследит, чтобы Винс не пропустил ни мгновения из этой знатной кровавой резни. А потом вампир вновь заберет Винса себе и никто не посмеет встать у него на пути. -Дрим. Ты можешь «мечтать», сколько душе угодно. Рисовать в воображении любые сцены, со мной связанные. Потому что это единственное, что ты можешь. Если бы ты был кому-то нужен, тебя бы уже нашли. И попытались отбить. Раз ты еще здесь, значит, о тебе забыли. Вампир намеренно вложил однозначный смысл в слова. Предложить покориться. Заявить свои права. Убить надежду на спасение. Большие глаза смотрели на вампира растерянно, не моргая. Впитывая услышанное. Затем они гневно сузились в щелки. -Чтоб ты провалился. Сколько проклятий слышал Айзенхерц в свой адрес, и не сосчитать. Грозные, посылаемые самыми страшными ведьмами, хлесткие, суровые, злые, предсмертные, забавные. Можно было уже словарь эпитетов составлять на разных языках. Слышал он и такие, как у Винса, нейтральные по сути, когда человеческий мозг от возмущения перестает соображать, а ответить что-то необходимо. Странно. И вновь ни капли гнева или желания заткнуть рот пощечиной он не ощутил. Лишь жало заклокотало в горле, шум крови сводил с ума. Они могли пререкаться хоть до вечера, однако слышать в свой адрес грубые слова, видеть ненависть в глазах узника уже не доставало терпения. Гораздо приятнее было слышать звуки своего имени и видеть …да хотя бы унизительное сострадание во взгляде Дрима, чем ненавистный прищур. Гибриду резко начали претить отрицательные эмоции человека. Рука вампира скользнула на затылок, человек вздрогнул и заморгал, ожидая порцию боли за свои слова. Пальцы вплелись в мягкие волосы, задумчиво пропустив пряди между пальцев. Тело обмякло, повинуясь приказу спать. Айзенхерц подхватил Дрима, не дав мешком свалиться на пол. Хотя поначалу он собирался позволить гравитации оставить на теле человека несколько синяков в качестве маленькой мести за грубость, но передумал. Как узнал гибрид, синяки на теле пугали Дрима не так сильно, как смысл брошенных в его адрес слов. А с него сегодня будет достаточно внушенного ощущения одиночества и ненужности. Айзенхерц подкидывал дрова в еле тлеющий костер разочарования человека, чтобы воспламенить его до ненависти к людям. Хотя гибрид не мог взять в толк, почему столь ценный человеческий экземпляр еще не попытались спасти, ну ладно, хотя бы отыскать, но решил, что это к лучшему. Пусть люди и дальше боятся появляться возле дома стригоя, это только на руку вампиру. Ведь он всегда будет рядом, не оставит умирать, в отличие от предавших Дрима людей, будет заботиться о Винсе, лечить его тело, беречь дух, ценить его сильные стороны. Он защитит его в случае опасности, ведь узник безраздельно, целиком и полностью принадлежит гибриду. И вскоре человек осознает, что Айзенхерц куда лучше прогнивших людей, сильнее и честнее. И взгляд, направленный на гибрида, будет всегда мягким и добрым. Слова, обращенные к вампиру, станут ласкать слух учтивостью и дружелюбием. Касания станут доверчивыми, а объятия – бережными. Дрим будет предан ему до последнего вздоха, вручив гибриду свою душу. Взаимовыгодный союз, переросший в нечто большее. В нечто удобно – прекрасное, что не случалось еще с вампиром. Но чего он…хотел. Нужно лишь набраться терпения, и когда Винс будет готов, обучить его военному искусству. Конечно, таким, как гибрид, ему не стать никогда. Но вот отточить навыки рукопашного боя, развить в нем физическую силу и ловкость, которые в данный момент вызывали лишь желание прослезиться от смеха, казалось вполне возможным до более-менее приемлемого уровня. И если Дрим станет сильнее, превзойдя своих сородичей по силе и духу, тогда липкое унижение и позор от стремления жить рядом с человеком, обнимать его, купаться в его внимании перестанут терзать вампира. Потому что «сильнее других представителей человеческого рода», хоть и с огромной оговоркой, приравнивалось к «на одном уровне с гибридом». Нехитрый план утихомирил метущиеся в беспорядке мысли и успокоил что-то наподобие тревоги, невесть откуда взявшееся. И гибрид, все еще прижимая к себе Винса за плечи, утолил голод, залечил раны и перенес его на кровать, укрыв одеялом. Да, он заботился о человеке. И был, несомненно, лучше людей.