Пятеро повешенных

С момента Семёновского бунта прошло 5 лет.

18.09.1825 Полтава. Усадьба Муравьёвых-Апостолов. Около 18:50 вечера Михаил Бестужев-Рюмин, недавно получивший звание подпоручика Полтавского Пехотного полка, стоит в кругу офицеров своего и Черниговского полков, пришедших сегодня на собрание в дом Матвея Муравьёва-Апостола — подполковника Полтавского полка в отставке, а также его брата Сергея Муравьёва-Апостола — подполковника Черниговского полка, и заливисто смеётся. Парнишка развлекает офицеров своей харизмой, анекдотами и, конечно же, рассказами из жизни — хоть и не долгой, но достаточно насыщенной. Сергей наперевес энергичному Бестужеву-Рюмину чувствует, что сегодня не жаждет особо много общаться, а потому сторонится шумных компаний в доме брата, который ныне в разъездах — сейчас офицер не в духе веселиться. Муравьёв-Апостол одиноко стоит рядом с окном, из которого лицо юноши, обдувает холодный ветерок, и задумчиво рассматривает золотистые локоны, ниспадающие по плечам Михаила. К Сергею подходит Анастасий Кузьмин — до 13 сентября юноша думал, что знает этого поручика, а по итогу вышло, что Муравьёв-Апостол не знает его совсем. Он ведь и подумать даже не мог, что так близко, в его полку, целое революционное «Общество Соединенных славян» находится. Так те ещё и так успешно скрывались, что Сергей не прознал о них до самого Лещинского смотра. Так бы давно пригласил бы их в «Южное» общество. Глаза Анастасия как смоль черные, а осматривают Сергея бегло, так что Муравьёв-Апостол за ними не поспевает; волосы темные, особо не примечательные, разве что кончики их немного завиваются, что придает офицеру французского шарма. Губы Кузьмина кривятся, но после в улыбку расплываются, не понятно правда, чем она вызвана, однако выглядит в целом Анастасий доброжелательно, разве что до сих пор молчит, даже одного слова не скажет. Неожиданно к Кузьмину подходит Александр Мозалевский — сероглазый, коротко стриженный молодой офицер. О том, что юноша тоже член «Общества Соединенных славян», в которое как выяснилось входит очень много офицеров Черниговского полка, Сергей от Бестужева-Рюмина узнал после смотра. Мишель почти со всеми членами «Общества Соединенных славян» не то, что познакомился, но и сошелся сразу, ибо умел, непонятным для всех образом, расположить к себе: может своей юностью, а может революционным пламенем в сердце; но зажигал этот мальчишка многих и не известно скольких ещё зажжёт. Смотря то на офицера своего, то на Сергея глазами серовато-голубыми Александр вдруг усмехается. — Vous vous taisez, messieurs? Муравьёв-Апостол пожимает плечами, опираясь на ставни спиной немного её расслабляя и выдыхает наконец. — Non, Sasha, j'attends juste que Sergey Ivanovich fasse attention à moi — Сергей смущается и извиняется: даже и не заметил сам, как снова глазами высматривал Михаила в толпе, потому что признать честно, Муравьёв-Апостол, последнее время, не общительный особо, среди незнакомых людей теряется, а потому и стыдно за волнение свое, но едва юноша замечает ответный взгляд Мишеля на себе, такой спокойный — мысли все неприятные из головы пропадают и остается лишь безмятежность, как бы восклицающая: все будет хорошо; все устроится. — Ne vous inquiétez pas, je ne vous en veux pas. C'est à moi que vous parliez. Et vous savez, je suis très surpris de voir comment, selon quelques mots, vous avez compris que nous complotions, mais avant-hier, nous nous sommes couchés sur vous, nous avons fait confiance, nous n'avons pas lancé d'offensive, et nous espérons donc que vous nous expliquerez la raison de votre lenteur à regarder la question de la destruction du pouvoir Royal. C'est un plaisir de vous rencontrer sous un nouveau jour. — во время диалога улыбается снова Кузьмин, все ещё нависая корпусом над Сергеем и тянет тому руку, которую Муравьёв-Апостол пожимает, ведёт плечом, поправляя свои эполеты и отвлекается от лицезрения товарища помладше. — Sergey, ne t'inquiète pas, nous l'appelons tous Nastasyushka — встревает в диалог Александр, а Анастасий смотрит на него сурово, хоть губы юноши дрожат, то и дело расплываясь в слабую улыбку. — Ему такое очень нравится, сами посмотрите. — поразительно быстро переходит Александр на русский, улыбается и уходит обратно к своим товарищам из полка, а Кузьмин закатывает глаза. — И вот, хоть говорит Саша, что только между нами так меня называет, а на деле.. Ну вы видите. — в голосе Анастасия сквозит обида, но слышно, что она лживая, потому что юноша давно уже привык к таким выходкам Мозалевского и на него давно не обижается. Сергей улыбается слабо в ответ: в целом знакомство с членами общества, а не просто подчиненными-черниговцами, проходит хорошо. Кузьмин встает рядом с Сергеем, достает из кармана лосин пачку сигарет и предлагает Муравьёву-Апостолу. — Будете? Сергей отрицательно кивает и тогда Анастасий поджигает сигарету спичкой и разворачивается к окну, чтобы дым от сигареты вылетал в него, после чего тихо спрашивает: — Вы в порядке? Чего молчите? — Спасибо за беспокойство, я просто устал. Но вы не волнуйтесь: я на вашей стороне. — Сергей отводит взгляд, снова ища Мишеля и лишь только находит — веселеет, потому, как сам Бестужев-Рюмин от сего мероприятия счастлив. Анастасий понимающе замолкает и некоторое время просто стоит рядом, не проронив не слова, задумчиво разглядывает местность вокруг в окно, то и дело затягиваясь дымом. К Сергею подходит ещё один человек, поручик — Михаил Щепилло, синеглазый коротко стриженный офицер, который на смотре отчего-то вёл себя по отношению к Сергею достаточно недоверчиво, и немного отстранённо. Михаил встает с Сергеем рядом, но с другой стороны, прежде переглядываясь с полностью расслабленным Кузьминым, как бы выясняя, стоит ли доверять Сергею Ивановичу. Стас в ответ поручику подмигивает: “Можно”; и зажимает сигарету в пальцах, прижимаясь лбом к холодным ставням окна. Безумно хочется спать. Щепилло слабо улыбается и за руку здоровается с Сергеем. — Et pourquoi êtes-vous tous ici? Allons-nous avoir une réunion? — спрашивает Щепилло — руки свои офицер не знает куда деть: то прячет за спину, то поправляет ими короткие волосы — по всем резким и торопливым движениям видно, что Михаил волнуется, никак не может довериться? Наверное это потому, что Сергей подполковник и Михаил думает, что столь высокий чин не стал бы поддерживать их дело. Муравьёв-Апостол слабо усмехается. — Qu'il en soit ainsi, Mish. Allez dans la pièce la plus éloignée de l'entrée, tout le monde y est déjà assis, et maintenant Sergei Ivanovich et moi allons monter. — голос Кузьмина на Сергея действует, как настой ромашки, хоть и общались ребята раньше достаточно не плохо, тайны давили на обоих не давая полностью раскрыться, а теперь, не прошло и недели, а Муравьёв-Апостол уже Стаса к себе близко подпускает и позволяет отвечать на вопросы, которые ему предназначены. Непорядок, а как-то так само получается — доверять. Щепилло кивает благодарно Анастасию и уходит в комнату, на которую ему указал Кузьмин. — Спасибо. — шепчет тихо Сергей, Анастасий улыбается ему в ответ и тушит сигарету, бросая её в окно. — Пойдемте на собрание, Сергей Иванович? — Я приду, только позову Михаила. — Анастасий Кузьмин окидывает взглядом гостиную, замечая, что рядом с Бестужевым-Рюминым стоит, подошедший недавно, кареглазый мальчишка—цыган — Иван Сухинов: ребята о чем-то говорят с офицерами черниговскими, среди которых и барон — Вениамин Соловьев, который по всем присутствующим своими голубыми глазами бегает, и то и дело поправляет свои кучерявые, орехового цвета, волосы. — Так не надобно вам, он с Сухиновым придет. Сергей хмурится, но полагается на Анастасия, а потому просит у юноши ещё для себя немного времени, дабы отдохнуть и подготовится к собранию. Кузьмин улыбается, кивает согласно и исчезает среди офицеров, а Сергей прикрывает глаза, вздыхает и после пробегает глазами по людям в комнате, и видит как Мишель с Иваном выходят из гостиной, а Сухинов запускает в каштановые волосы руку, укладывая их немного небрежно на своей голове. Значит и Муравьёву-Апостолу надобно идти, но так не хочется, усталость все тело поглощает, а сейчас ещё и собрание, значит надо много говорить, расспрашивать, увещевать — сейчас совсем того не хочется. Однако, Сергей почти заставляет себя отойти от окна и покинуть гостиную, после — выйти в коридор, в конце которого натыкается юноша на плохо запертую, даже правильнее сказать приоткрытую дверь — за ней и находится ныне комната самого Муравьёва-Апостола, а раньше в ней жил Ипполит — брат Сергея — когда мальчик не учился ещё в училище Колонновожатых в Санкт-Петербурге. Сергей дёргает дверь и к своему счастью находит внутри лишь своих знакомых из «Общества Соединенных славян» и Бестужева-Рюмина: никаких посторонних людей, а это всегда счастье. Да, Муравьёв-Апостол вовсе не похож на себя в Семёновском полку, когда едва-ли не с каждым имел Сергей общение и дружбу. Но вернемся к собранию: Кузьмин дописывает последние пункты в повестку начинающегося собрания, а Мозалевский, сидя на кровати, смеется над анекдотом, который наверняка не так давно рассказал Михаил, и в порыве дружеских чувств, которые Мишель с ним уже успел завязать, взъерошивает русые волосы на голове Бестужева-Рюмина, чем вызывает его задорный смех. Сам Михаил сидит напротив Александра, жуя, неизвестно откуда взявшуюся, травинку; мундир его полурастегнут. Кузьмин поднимает голову, замечая побледневшего Муравьёва-Апостола на пороге комнаты и мягко улыбается, поправляя ворот мундира. — Сергей Иванович, вы отчего так бледны? Если из-за плохого самочувствия, так думаю собрание сможет Михаил Павлович провести, а вы просто будьте с нами. Сергей снова робко краснеет, прячет глаза под сбившуюся на лоб челку черных отросших волос и отходит к двери обратно — даже Кузьмин и тот уже заметил, а Муравьёв-Апостол совсем не хочет, чтобы кто-то знал, что ему плохо. Кто-то кроме Мишеля, который кажется только сейчас замечает. Анастасий видит, что Сергею не комфортно, после чего меняет тему, просит Бестужева-Рюмина позвать к ним Соловьева, который кажется где-то среди офицеров затерялся, а Мозалевский, и вовсе, напыщенно требует от Михаила: «выйти» и «не мешать обсуждению государственной тайны», чем вызывает его тихий смех. — Саша, как тебе не стыдно такой дурью маяться. Я, все-таки, старше тебя — мягко грозится снова повеселевший Михаил и статно удаляется в поисках Соловьева, в душе даже радуясь, что начинается наконец настоящее собрание, а всех этих офицеров лишних надо бы из дома, да прочь, в казармы их полков, а то ещё ведь дом разнесут в пьяном угаре. Сергей садится на стул и роняет голову на руки: и почему именно сейчас так сильно лихорадит все тело, да и вообще у него кажется жар, не зря ведь лицо пылало не так давно под струями холодного воздуха, доносившихся из окна. — Вы меня извините, Анастасий Дмитриевич и остальные, мною очень уважаемые офицеры. Я чувствую себя нехорошо, однако собрание проведу, и хотел бы я знать, о чем вы с Михаилом до меня говорили? — На счет объединения наших обществ. — сообщает не отрываясь от рассматривания карты на столе Кузьмин, только поправляет рукой выбившиеся из-за ушей волосы. — Михаил Павлович предложил. Я думаю — идея отличная. Как вы на это смотрите? Только хочет Сергей ответить, как дверь отворяется в очередной раз и в каморку-комнату заходит Соловьев с Михаилом, который в свою очередь что-то прячет под плащом. Этим «чем-то» оказываются наброски Конституции будущей России авторства Павла Пестеля под названием “Русская Правда”, которую хочет Михаил отдать Сергею, дабы тот прочитал славянам, убедился в их позиции и твердом желании слиться в одно общество. Муравьёв-Апостол наливает из, кажется, принесенным ещё Михаилом, графина, в чашку ромашковый чай, а после её осушает. Немного становится легче, но жар не особо хочет спадать, ну да и ладно, это уже не важно. Усталость поглощает сильнее всего. — Кого отправим следить за обстановкой? Хоть большинство офицеров по домам разошлись, надобно следить, что бы никто у комнаты уши свои не грел. Доносов нам и так хватает. — лаконично кратко, словно вернулся в свою обычную роль подполковника, спрашивает Муравьёв-Апостол. Все взгляды устремляются на Юлиана Люблинского: юноша не ведет военную карьеру, ему по душе больше юридические ниши, где он и работает асессором в нижнем суде, а потому юноша точно не вызовет среди офицеров подозрения. Те, вероятнее всего, даже и не поверят, коли скажут им, что Люблинский состоит в антиправительственном военном кружке, потому что родители его — дворяне, пропитанные консерватизмом и царелюбством до костей, и от чего уж юноша попал в столь неблагоприятную, по мнению не знающих того родителей его, среду, даже и не понятно; хотя, наверное, последовал Юлиан просто за другом своим Андреем Борисовым, и по предложению его в директорию «общества Соединенных славян» вступил. Люблинский недовольно качает головой, показывая, что не очень-то хочет покидать собрание, но Андрей Борисов что-то шепчет юноше на ухо, наверное, просит делу помочь, после чего лицо Юлиана светлеет, он встает с кровати и выходит в общество в тонкой тряпичной рубахе, зато в теплых, идеально по размеру подходящих, штанах. Бестужев-Рюмин, все это время стоящий у двери, усмехается, но тут же прячет свою улыбку под маской безразличия и серьезности, подсаживаясь к Муравьёву-Апостолу. — Ты как? — тихо спрашивает Мишель, а Сергей отмахивается, мол: нормально, вечер этот продержусь и ладно. Бестужев-Рюмин вздыхает расстроенно и наливает в чашку юноше ещё чаю. — Ну что же, давайте знакомится. — улыбается Кузьмин, садясь напротив Сергея и вопросительно на него смотрит, как бы взглядом спрашивая, можно ли ему сначала высказаться, а потом уже и черед «Южного» общества в лице Михаила и Сергея придет. Муравьёв-Апостол кивает согласно, а Мишель откидывается на спинку своего стула и продолжает заинтересованно слушать Анастасия. — Насколько я понял, все меня знают, в том числе и Сергей Иванович, потому я предоставлю возможность представиться остальным. Анастасий, подражая Мишелю, откидывается на спинку своего стула и сдержанно потягивается. --- 01:34 ночи Проходит, кажется, целая вечность прежде чем заговорщики встают, чтобы пожать друг другу руки — на сегодня собрание окончено и ребята пришли к соглашению: «Общество Соединенных славян» вступает в «Южное» общество. Первыми уходят братья Борисовы, сославшись на позднее время суток и собственную усталость. Соловьёв тоже уходит, прежде искренне благодаря Сергея за гостеприимство и отличное времяпрепровождение, и желает выздоровления — посреди своей речи Вениамин зевает, а Муравьёв-Апостол слабо усмехается, потому что понимает, как на самом деле Соловьёву, да и не только ему, все это наскучило, просто признаваться в том юноша не желает. Сергей выдыхает, расслабляя наконец спину, сбивая статную осанку и провожает одевающегося по дороге Кузьмина, которого обгоняет Мозалевский о чем-то весело щебеча. Чем-то Александр напоминает Сергею Михаила: такой же юный, напыщенный и очень наивный. И чувство такое, будто сломать Мозалевского морально очень легко, но Сергей проверять, конечно же, не собирается и надеется, что никогда не узнает, каков Александр в сплошном разочаровании. Такого Муравьёв-Апостол даже врагу не пожелает, не говоря уже о друзьях. Выводит его иногда из себя эта инфантильная отчасти наивность, да простота, но за неё же он так ценит не очерненную душу Михаила, поэтому мирится Сергей с этой чертой и в Александре. Анастасий наклоняет голову в знак прощания, а Мозалевский уже с самого порога подбегает и обнимает так ласково, что Сергей цепенеет, а после на губах его проступает легкая улыбка. — Поправляйтесь — шепчет Александр и отстраняется от Муравьёва-Апостола — отходит обратно к Анастасию, где одевает на плечи свои шинель. — Он даже со мной не такой добрый. — усмехается Кузьмин. — Вы ему понравились, Сергей Иванович. — Настасьюшка, не волнуйся, я тебя не на кого не променяю. — смеется Александр, после чего ребята покидают дом Муравьёва-Апостола. Сергей подходит к сидящему немного поодаль и, отчего-то, не такому уж и веселому Щепилло, после чего садится на опустевший стул с ним рядом: Мишель в это время сидит на своей кровати и искренне пытается не заснуть — надо будет ведь ещё с Сережей поговорить на счет его самочувствия. — Михаил, я конечно не могу быть уверен, но кажется, вас решения мои не устроили? Отчего вы в собрании так нехотя участвовали? А вечером вы суетились. Не мое дело конечно, понимаю, но, если теперь мы в одном обществе, так вы можете доверять мне. Может, вам нужно время? Михаил хмурит брови, поднимает на Муравьёва-Апостола усталый взгляд и пожимает плечами. — Да нет, все в порядке, просто со вчерашнего дня неспокойно как-то. Мы на смотре ведь хотели переворот совершить, думаю Стас сказал вам об этом, а большинство вдруг отступило в самый ответственный момент. Да и были слухи, что это вы потребовали не наступать на Государя. Вот я и думаю, а не зря ли мы решили обождать и не лжете ли вы по поводу революционности своего общества? Сергей нервно кусает губу, осматривается, а после наклоняется к уху Щепилло и шепчет: — Я не сказал этого на собрании, за что прошу простить, но вас прошу не разглашать — я скажу это Анастасию и ещё нескольким людям, потому, что чувствую, что вам доверять можно, а к остальным мне нужно время, чтобы присмотреться: на смотре Александра Павловича не было. — Как так? — встревает в диалог Михаил, а Сергей продолжает: — Там были чиновники, полковники, генералы, но его самого не было. Наши ребята в Питере на себя его внимание привлекли, оступились. И наступать на шатер вам на смотре значило бы всех нас погубить, ибо атаку нашу отразили бы и взяли бы нас под стражу. Нас и так едва не раскрыли там. А так, я не должен был с вами налаживать контакты: мне было запрещено это главой общества нашего, Пестелем, но я своевольно принял вас в наше общество и Павел Иванович об этом не знает, и не узнает, а значит у нас гораздо больше возможностей начать революцию. Говорю я все это к тому, что план у меня есть. Мы не будем ждать 26 года, как предлагает Павел Иванович, и как сообщил я вам на собрании, мы с вами, с полком Черниговским и ещё некоторыми, начнем раньше, а Пестель и северяне подтянутся. Я просто пока смотрю готовы ли вы к столь радикальным изменениям. Лицо Щепилло после исповеди Сергея светлеет, он встает со своего места и благодарно жмет руку Муравьёва-Апостола. — Спасибо, что доверились. Я никому не открою откровения ваши, но могу вам сказать, что за такую уверенность и решительность Кузьмин пойдет за вами, а если он пойдет, значит и весь полк Черниговский с вами. В общем: вы можете не волноваться — солдат для плана вашего мы найдем. Ещё раз спасибо вам. Сергей выходит с Щепилло, провожая юношу до порога и едва скрывается в ночи силуэт офицера, Муравьёв-Апостол выдыхает спокойно, отмечает себе в голове, что поступил верно и это его успокаивает, да и славяне отличными ребятами оказались. Наконец, когда все посторонние ушли, Муравьёв-Апостол уходит в свою комнату и Михаил, слыша это открывает уставшие глаза: он едва не заснул. — Как ты? — тихо спрашивает Бестужев-Рюмин, а Муравьёв-Апостол садится рядом с Мишелем ничего не отвечая: он и сам не особо понимает, как чувствует себя, но пока дышит, а значит все не так уж и плохо. — Знаешь, я поговорить хотел. — начинает Михаил слабо, волнуется, но понимает: выхода нет и придется кривить душой, дабы точно убедится, что Сережа не пойдет против совести. И хоть в Муравьёве-Апостоле Мишель не сомневается, сейчас все так хорошо складывается у него с «Обществом Соединенных славян», а Пестель же, напротив, юношу слушать не хочет, вот и переживает Михаил, как бы не ушел Сережа, как бы дело не бросил. Надобно проверить, даже если сам притом пострадает. — Слушаю. — Сергей ложится на кровать и устало зевает: он бы лучше спать сейчас пошел потому что и так себя чувствует не очень хорошо, но раз уж Бестужеву-Рюмину поговорить надобно, то конечно, там наверняка несколько вопросов будет, быстро Сергей на них ответит и пойдет спать. Муравьёв-Апостол слабо улыбается мыслям. — Мы же со славянами соединились? Давай, короче, скажем им, чтобы полковые кассы полков своих принесли нам, якобы мы Пестелю отдадим для дела нашего, а на самом деле себе возьмем, уедем во Францию и будем жить там, без всяких забот и обязанностей? Я так подумал просто — зачем нам вся эта революция?.. Изменения в настроении и поведении Муравьёва-Апостола проявляются моментально. — Ах, ты хочешь сбежать? Сергей принимает сидящее положение, тем самым прерывая Михаила, хватает его за плечи и сжимает их сильно, вынуждая юношу оскалится от боли. — Что ты ещё придумал, дурак, что? М? — злобно шипит сквозь сжатые зубы Сергей. Бестужев-Рюмин поднимает растерянный взгляд на Муравьёва-Апостола, а после, его лицо приобретает страдальческое выражение, и юноша опускает разочарованный взгляд в пол, виновато поджимая губы. Стыдно стало от своих же предположений? — Почему ты тогда не сказал мне сразу, что свалить хочешь, я бы и не приглашал тебя на твое первое собрание в 23 году. Знаешь, как мне тогда попало от Павла Ивановича за тебя, а здесь ты мне предлагаешь такое. — очень агрессивно огрызается Сергей, но замолкает на пару секунд, вдыхает глубоко, сжимая руки около плеч Михаила в кулаки — пытается успокоится. «Наверняка здесь все не так просто. Мишель бы такое не предложил просто так, точно. Может он вовсе пьяный?» — проговаривает в своей голове Муравьёв-Апостол и только благодаря этому проглатывает свою злобу. — За кого ты меня принимаешь? За предателя? Как ты мог сказать мне такое, Мишель? Ты пьян? — в ответ на это Михаил совсем незаметно кивает головой, как будто сам себя в этом пытается уверить. — Как тебе всё это вообще пришло в голову? — Муравьёв-Апостол ахает, уже от ужаса, а после чувствует, как кровь бежит к ладоням: так хочется дать пощёчину, может несколько, а после обнять крепко и вынуть из головы юнца все эти глупые мысли, чтобы Мишель никогда, не дай Бог, не ассоциировал любовь Сергея к Родине с желанием дрянной власти. — Да ладно уж бог с тем, что ты предлагаешь сбежать, ежели так тебе хочется: уезжай, тебя никогда никто не держал здесь, я дам денег, но как тебе хватило ума просить меня ограбить простых солдат? Знаешь ли ты каким трудом эти люди зарабатывают себе на жизнь? — пытается скрыть колкую желчь в голосе и не разразится саркастическими шутками, да не получается. — Неужели ты сейчас говоришь все это и правда веришь в то, что я такой человек? Если бы меня пугали обязанности я никогда не вступил бы в общество, я всегда ревностно любил Отечество, живя в Париже стремился сюда душой, а здесь ты, со своим предложением. Ты правда думаешь, что ради денег или власти я бы бросил идею, которой посвятил всего себя и всю свою жизнь? Был бы перед Муравьёвым-Апостолом не Михаил, Сергей давно бы осадил его, опустил оскорблениями на законное место и заставил замолчать, но с Михаилом поступить так юноша не может, старается понятным языком растолковать всё, хоть злоба все-таки прорывается сквозь каменный сухой тон. — Ну хватит играть из себя правильного. Понимаешь ведь, что сейчас воспользоваться этими глупцами как никогда легко, ведь они доверились тебе. Можно их, как ресурс, использовать в своих целях, а после взять и исчезнуть, это ведь так круто: у нас будет куча денег, а революцию проведет кто-нибудь другой. Членов в обществе нашем достаточно, так лучше пока отсидеться вдали, а после вернуться. Тебя все равно не уважают, как ты того заслуживаешь.. — наверняка Михаил хочет сказать что-то ещё, но Сергей с силой хватает его за плечи, чем прерывает бессмысленный монолог Бестужева-Рюмина — брови Сергея поднимаются высоко, а после резко ухают вниз в знак молчаливого презрения. — Закрой рот. Муравьёв-Апостол замолкает и внимательно смотрит в глаза Бестужева-Рюмина: расфокусированный зрачок, полная краснеющих капилляров радужка, блестящая оболочка вокруг глаз — слезы; тело юноши совсем уж в руках Сергея обмякает, кажется, что Михаил сейчас расплачется и наконец не выдержит, выйдет из своей глупой роли, но Сергей того уже не чувствует: ярость от всего услышанного лишь сильнее захлестывает, а вид Мишеля вызывает не жалость, а пустое презрение. Сергей морщится и дает Бестужеву-Рюмину хлесткую пощечину, чтобы запомнил надолго. Выходит не смог сдержаться. Всё движения Михаила четкие, хоть и довольно слабые, а значит Бестужев-Рюмин точно трезв. И это гораздо хуже, чем если бы он, все-таки, оказался в состоянии алкогольного опьянения. Сергей решает сейчас грубо всё оборвать, чтобы ещё больше Мишелю в слепой ярости не наговорить, а уже завтра офицер будет относительно спокойно выяснять все причины того, что происходит прямо сейчас. — Как у тебя вообще язык поворачивается мне такое говорить? Ты вообще соображаешь, что ты несёшь? Никакие обстоятельства не дают тебе право со мной так говорить и так измываться над моими мечтами. Я перед тобой только что минут 10 распинался, и в ответ на всё это ты думаешь, что можешь просто продолжить вести себя как идиот, делая вид что и не слышал моих слов? Я сказал тебе, что мне неприятно такое, а ты продолжаешь. Ты считаешь, что я могу дело предать, могу написать донос и сделать всякие порочные вещи, за которыми последует развал общества, но понять не могу: почему именно я? Вижу по лицу — ты не хочешь верить моим словам, что я не являюсь предателем, но если так, зачем ты находился со мной всё это время? Если я неприятен тебе, если ты не способен довериться мне — уходи. Я тебя не держу и ежели ты со мной только ради крыши над головой то знаешь, я могу уйти к товарищам из полка жить, и мы никогда с тобой не пересечемся. А потом ты, если захочешь, договоришься с кем-нибудь из друзей и будешь жить у них, а если нет то пожалуйста, живи тут, я не против быть у Стаса либо же у Михаила, поверь, я себе найду место. Думаешь я не вижу, что ты не пьяный? Не выводи меня из себя, пожалуйста. — Сергей весь дрожит от накативших чувств и злобно скалится, совершенно отбрасывая от себя все нормы этикета. Потому, именно сейчас, во время застелившей мозг злости, Муравьёв-Апостол показывает себя с темной стороны. Способный причинить человеку боль словами, совсем забывший о правилах приличия — Сергей не походит на себя обычного. Совсем. — Я люблю Отечество искренне, а то, о чем говоришь ты — жалкая алчность и низменная гордыня, которым я не подвержен, потому как желание вольности давно вытеснило из мозга моего всякие непристойные мысли. Был бы я таким, каким ты меня видишь, я бы давно написал доносы на общества «Южное» и «Северное», я бы не стоял у истоков «Союза Спасения» и поверь, я бы не отдавал в полковую казну последние деньги, лишь бы средства на спасение Отечества моего были. А хотя знаешь что: считай ты что хочешь, право твое. — срывается на колкость Сергей, а после останавливается, понимает, что слишком уж давит, а потому тушуется, замолкает на несколько минут. Продолжает Муравьёв-Апостол уже гораздо тише: — Я сейчас лучше уйду отсюда, пока я ещё больше не наговорил тебе, пока я ещё могу себя сдержать, потому что не коим образом я не хочу навредить тебе, но твои слова вызвали во мне ярость, и я не могу контролировать себя. А ты, пожалуйста, не трогай меня некоторое время. Завтра поговорим. — Сергей прожигает Бестужева-Рюмина злобным взглядом и грубо отодвигает его от себя, встает с кровати и выходит за дверь, которую после захлопывает. Юноша совсем не хочет оставлять Михаила одного, но не может ему позволить быть с собой рядом: наверное сам в таких мыслях друга виноват, надо быть сдержаннее. «А может это вовсе проверка? От Павла Ивановича например. Он такое может устроить» — с грустной улыбкой думает Сергей, уходя в, достаточно от своей комнаты отдаленную, комнату брата Матвея, в которой самого Муравьёва-Апостола-старшего естественно нет. Спустя некоторое время, более-менее успокоившись юноша прокручивает в голове слова Мишеля. «Почему он мне сказал все это? Разве я давал ему повод так думать обо мне? Мне стоит быть сдержаннее, не рассказывать Мишелю свои далеко идущие планы, чтобы не давать ему повода для таких глупых мыслей..» — Муравьёв-Апостол позволяет себе погрузится в меланхолию на пару секунд, а после ложится в кровать, в брюках и рубашке. От усталости офицер, почти мигом, засыпает.