02.01.1826
23:45 вечера.
Ипполит ворочается в кровати: он сегодня не в одной квартире с Сергеем — сам отказался, потому что понимал наверное ещё с вечера, что уснуть не сможет долго, а если будет ворочаться — Сергей будет слышать, и тоже не сможет уснуть. Если Ипполит будет сонный — это пол беды, потому что он не чем не командует, а вот брату его жизненно необходимо выспаться, чтобы все получилось. Поэтому сейчас Муравьёв-Апостол-младший находится в квартире с черниговскими офицерами, а если быть точнее близкими друзьями Сергея. И все-таки больше у Ипполита сил ворочаться нет, да и надоедает все это: только он глаза закрывает, как тут же сердце биться начинает быстрее — в такой важный момент все страхи, которые преследовали с детства, вдруг обострились и обступили кровать юношескую со всех сторон, не давая ему уснуть. Кажется, среди этих темных монстров была даже боязнь темноты, приветливо машущая Ипполиту ручкой. Муравьёв-Апостол-младший морщится — только бы не начались снова галлюцинации — и садится на кровати, протирая уставшие глаза: не смотря на общую усталость уснуть пока не получится, а жаль. Ипполит встает с кровати медленно, стараясь никого скрипом старого железного каркаса и половиц не разбудить, после чего надевает на тело рубашку и осторожно, медленными шашками, проходит в кухню: может быть стакан воды сможет заставить юношу успокоится и уснуть? По крайней мере Ипполиту в это хочется верить. Муравьёв-Апостол-младший берет стакан со стола и наливает в него воды из стоящего на столе графина, да вот только вода холодная очень, но не знающий того Ипполит сразу делает несколько глотков, а после шипит тихо: вода не успокаивает, а напротив, резко освежает, а ещё обжигает горло.
— Ты чего не спишь? — со стороны комнаты раздаются тихие шаги и шепот, после чего в кухню заходит Анастасий, к которому поворачивается с виноватым выражением лица Ипполит.
— Я разбудил? Извини. — понуро просит прощения Поля. — Мне не уснуть.
— Да нет, все в порядке, я и сам уснуть не могу. Боишься? — Поля угукает, а Анастасий забирает из его рук стакан: сам от резкого холода морщится, но стакан в руках зажимает — Ипполит догадывается: греет. — Поль, ты не бойся, Сергей Иванович с нами и мы с ним не пропадем.
— А если проиграем? Клятву я не смогу нарушить. Но смерть это ведь.. так страшно. — Кузьмин подходит к Ипполиту, который стоит у самого кухонного стола, отставляет более-менее согретый до нормальной температуры стакан, и обнимает Муравьёва-Апостола-младшего, не говоря ничего около минуты.
— Не проиграем, слышишь? Я Мише пообещал мемуары написать, а ведь я не смогу сделать и то и то: придется что-то не нарушить. А как нарушить обещание? Или клятву? Победим. Все будет в порядке. Ипполит в ответ Кузьмина обнимает слабо и кладет голову на его плечо, прикрывая глаза: в объятиях Кузьмина спокойно так же, как в объятиях брата. Может правда не лжет? Почему бы им не победить? Возможность есть всегда и у всех, а судьбу можно поменять.
— Спасибо Стась. — даже не замечает Ипполит, как говорит о Кузьмине ласково, как о брате. — Но если вдруг проиграем.. Если вдруг.. Я клятву исполню, ты можешь быть спокоен. Кузьмин вздыхает тяжело: вот как раз после этих слов стало ему не спокойно. Не думал он, что Ипполит тогда на молебне об этом поклянется первый. В себе Анастасий уверен — придется обещание, данное Мише нарушить, но это ничего, а вот на счет Ипполита: до самого последнего дня был Кузьмин уверен, что юноша шутит, и если что уйдет в леса, чтобы после дело брата продолжать и только сейчас понимает: не шутит. Кузьмин отводит глаза в сторону окна, за которым снова начинает хлопьями падать снег. Лучше бы шутил.
Поля уснуть смог только после беседы с Анастасием, а когда, проснувшись, об этом узнал Сергей, он поблагодарил Кузьмина за помощь — тогда же ребята начали поднимать солдат. И вот сейчас солдаты более-менее построились на площади, хоть многие спали с открытыми глазами, для Сергея пока не это было важно: он замечает, что у 2-й гренадерской и 4-й мушкетерской рот нет командиров. Причем они не просто не вышли на площадь — они сбежали с ещё несколькими офицерами. Доказать это оказалось не сложно: Михаил Щепилло обошел все квартиры, выделенные под офицеров, и обнаружил, что там пусто: все офицеры, оставшиеся с Сергеем — уже находились на площади. Самым печальным в этой ситуации является то, что не один солдат за все время похода не вознамерился сбежать и покинуть своих товарищей. Муравьёв-Апостол переглядывается недовольно с подошедшим к нему Щепилло. — Сергей Иванович, нет их. — Да понял уже я. Дело наше разваливается, может не идти? Разойдёмся и дело с концом? — Щепилло разворачивается, оставляя командира без ответа, а возвращается только через несколько минут с зевающим Анастасием, немного мерзнущим Соловьевым и относительно спокойным Сухиновым. — Повторите им снова то, что сказали мне? — в глазах Михаила вспыхивает огонек злости и юноша своими синими глазами жжёт Сергея, прерывая тем самым все его попытки повторить свои слова. — Сергей Иванович, в чем дело? — спрашивает Анастасий, снова слабо зевая. — Офицеры сбежали. Многие. — сухо отвечает Муравьёв-Апостол и тяжело вздыхает. — Нам не компенсировать потерю. — Объедините роты. Я могу взяться за две роты. — улыбается Кузьмин, и Сергей, видя такую спокойную реакцию, удивляется. — Главное солдаты с нами. Ипполита разбудить, Сергей Иванович? — потому, что Анастасий перевел тему, да и вроде правда, солдаты ведь не сбежали, Сергей Иванович хоть и хочет ещё поспорить на счет вероятности окончания дела с победой, а замечает снова Михаила, который так не спускает с Муравьёва-Апостола злого взгляда и закатывает глаза. — Да. Сейчас выступаем в сторону Житомира. Михаил тут же светлеет, натянуто, но все-таки улыбается Сергею. — Спасибо вам, Сергей Иванович. — бросает юноша на прощание и уходит на квартиру одеваться, да собирать совершенно ничтожное количество личных вещей. Кузьмин же идет вслед за товарищем, чтобы разбудить Ипполита. Соловьев подходит к Муравьёву-Апостолу, кутаясь сильнее в шинель и осматривает собранных на площади солдат. — Вы извините его, Сергей Иванович. Михаил вчера все говорил о нашем деле, убеждал нас, что все получится, потому ваше подавленное настроение так плохо воспринял. Вы не волнуйтесь. Все обязательно получится. У вас есть солдаты, которое верностью своей уже доказали все, что было нужно. Сергей пожимает плечами: он не в чем теперь не уверен, но в груди с новой силой просыпается надежда. Верить нужно. Нужно, хотя бы ради солдат и брата, которые за дело жертвуют жизнями и свободой. — Спасибо, что вы со мной. В 4 часа утра без лишнего шума Черниговский полк выступает из Полог. --- 13:46 дня Сергей Муравьёв-Апостол едет на своей лошади, снова спокойным шагом и почти в ногу с повозкой офицеров, в которой сидят Ипполит и Михаил Бестужев-Рюмин. Муравьёв-Апостол прислушивается к разговору двух юношей: — Наполеон после Эльбы с 1000 солдатами вошёл в Париж. Да, и у нас сейчас примерно столько же, только войдем мы не в Париж, а в Житомир. Может это божий знак? — Муравьёв-Апостол-младший пожимает плечами, Михаил усмехается и поднимает глаза к Сергею Муравьёву-Апостолу — тот кротко Бестужеву-Рюмину улыбается и кивает головой, успокаивая. О письме Рылеева про проигрыш Петербургского восстания Сергей, конечно, говорить не стал, да и вовсе сжег его, ибо знали о нем только Мишель и Ипполит, который узнал обо всем ещё раньше брата, потому, возможно, у солдат сейчас есть ложная надежда, что им навстречу идут с Санкт-Петербурга, но это даже к лучшему. Значит их боевой дух сломить будет не так легко.Ковалевка
12:35 дня
Муравьёв-Апостол вместе с офицерами-черниговцами пересматривает свои бумаги, которые передал на полковом празднике Бестужев-Рюмин Щепилло, а так же остаток бумаг, которые смог забрать вместе с полковым знаменем Сухинов из дома Гебеля в Василькове — те самые документы, которые 25 декабря забрали из дома Сергея жандармы. Документы, выбранные жандармами, не так сильно интересуют или же пугают Сергея, потому как в них нету компрометирующей информации, в них только лишь без эмоциональные рапорты, различные письма братьям и отцу, да и ничего почти про дело. А вот документы, которые Михаил все это время у себя хранил, будоражат сознание Сергея немного сильнее: едва видит он письма свои Павлу, сразу подхватывает их со стола, чтобы никто из присутствующих не увидел, хотя тут же тушуется и поджимает губы виновато смотря на Анастасия и Михаила: привычка. Здесь Сергею не от кого что-либо скрывать.
— Мне Михаил Павлович это советовал сжечь. Но я не стал. — подтягивая к себе одно из писем и крутя его в руках, тихо говорит Щепилло. Муравьёв-Апостол отводит взгляд и на лбу его появляются слабые морщинки, после чего юноша подходит к камину, который греет заговорщиков в столь холодный день, с сочувствием и жалостью пробегает по строчкам письма в последний раз и бросает его в огонь. Тот сразу же вспыхивает с новой силой, пожирая чернила, бумагу, и буквы, которые тут же пропадают из вида, на месте их остается лишь горстка серого пепла. — Сергей Иванович, зачем вы так? — почти вскрикивает Михаил, и подрывается со своего места, удерживая руку Муравьёва-Апостола, чтобы тот не выбросил в огонь ещё одно письмо, которое зажато в его второй руке.
— Михаил, это оставлять нельзя. Это слишком опасно. — с ответной жалостью заявляет Сергей, но как не пытается он руку свою освободить, Щепилло не отпускает её до тех пор, пока из медленно разжимающихся пальцев не забирает письмо.
— Наше восстание уже идет, какая теперь разница, что узнают власти? Михаил к груди письмо прижимает и разглаживает. Муравьёв-Апостол вздыхает тяжело и не слова не говоря подходит к столу — хочет остальные письма сжечь, но здесь ему путь преграждает Кузьмин, который видимо со своим товарищем солидарен.
— Михаил, Стас, ну вы мне скажите, чего вы так за эти письма цепляетесь? — устало отходит к камину Муравьёв-Апостол и скрещивает руки на груди, однако не в знак злости.
— Так после нас ведь люди будут. Они наверняка заинтересуются, будут про нас искать информацию, читать, а вы сейчас уничтожаете ценные сведения. Подумайте же о людях. — взывает к Сергею Михаил, но Муравьёв-Апостол отрицательно кивает головой.
— Извини. Не могу. Правда оставить нельзя. Кто захочет — тот найдет обязательно. Поверь: у Пестеля все это задокументировано, а нам оставлять это опасно. Я только совсем уж важные для себя письма сожгу, остальное оставлю. Уговор? — Сергей тянет руку Михаилу: тот конечно мечется несколько секунд, не хочет соглашаться, но все-таки повинуется с неохотой, пожимает командиру руку в ответ и тогда Кузьмин отступает от стола. А письмо, которое забрал Михаил, он все-таки не отдает Сергею. Решает сохранить у себя, а для того прячет его себе в мундир даже не читая. Не важно что там, главное, что оно останется. Муравьёв-Апостол собирает все письма в одну кипу: оказывается она совсем не толстой, потому что юноша выбирает только самые необходимые к уничтожению, после чего Сергей их бросает в камин. Тот снова вспыхивает благодарно и быстро пожирает письма и документы. Михаил расстроенно опускает голову и садится на свое место — Анастасий кладет ему свою руку на плечо.
— Миш, не переживай. Люди найдут не волнуйся. Я обо всем напишу мемуары. Обещаю. Щепилло улыбается благодарно и лишь тогда успокаивается: Стас пообещал — Стас точно сделает. Значит информация до людей будет донесена.
Муравьёв-Апостол-средний осматривается: вправо и влево ведут дороги, по которым можно добраться до Трилес, однако так идти долго, а впереди перед глазами раскинулась степь заснеженная. Хоть и кажется отсюда, что нет ей не начала не конца: это иллюзия. Через степь на деле до Трилес доехать можно быстрее, чем по каждой из этих дорог, а потому Сергей делает единственно верный выбор: лошадь свою направляет в степь. Солдаты послушно следуют за своим командиром. Полк, сомкнутый в полувзводную команду медленно двигается вперед, однако по прошествии двадцати минут такого спокойного хода среди солдат звучат перешептывания. Сергей дергает лошадь за узду, чтобы шла шагом и вслушивается в перекликающиеся голоса, которые к тому же сбивает поднявшийся ветер. Не смотря на такие, не очень приятные погодные условия, Сергею удается услышать обрывки фраз солдат, из которых он понимает: они где-то видели ядро, а оно могло вылететь только из пушки, что может означать, что впереди неприятель. Муравьёв-Апостол-средний хмурится недоверчиво: со своей высоты юноша не видит впереди никаких намеков на вражеские полки или артиллерию. Может быть солдатам показалось? Однако, пока Сергей убеждал себя, что все в порядке и солдаты просто ошиблись, в полку начинаются настоящие волнения: солдаты спорят, предполагают разные пугающие последствия их выступления, теряются в догадках. Кузьмин и Щепилло пытаются найти зачинщиков данных волнений, говоря каждому солдату, которого перед собой видят, что ядро — просто выдумка труса, или лгуна, однако Муравьёв-Апостол-средний понимает: пока солдат не построишь в безопасную колонну, те не успокоятся. — Солдаты, если вы думаете, что идя так, как идете сейчас, будет вам не безопасно, перестройтесь в колонну за мной. — командует Сергей. Среди солдат замечается молниеносный подъем настроения: те перестраиваются, а офицеры выходят из полка, дабы встать по правую и левую его сторону. Более-менее успокоившийся полк продолжает движение. Однако не проходит и нескольких минут, как звучит пушечный выстрел. Лошадь Сергея резко поднимается на дыбы — юноше приходится приложить не мало усилий, дабы на ней удержаться; а солдатский строй останавливается как вкопанный. По строю снова слышатся нерешительные шепотки. У горизонта Муравьёв-Апостол-средний видит орудия, прикрытые гусарами, а к Сергею с середины строя подбегает Михаил Щепилло. — Сергей Иванович, это наши должны быть. Здесь 5 конная рота квартирует, под командованием Пыхачева, а ведь он — ревностный член нашего общества. Может не узнали они нас? Сергей поджимает губы: с такого расстояния может и не разглядели, но не проще было бы послать кого-то сюда, нежели сразу палить из пушек. Михаил не дожидаясь ответа сам решает проверить свои это или нет. Юноша обходит лошадь Сергея, которая топчется на месте и идет вперед, к стоящим поодаль орудиям: на свое ружье Михаил надевает свою фуражку с красной кокардой, которую поднимает ввысь —на кокарду попадает луч солнца, что вынуждает её сиять, словно бриллиант: Михаил хочет, чтобы гусары на той стороне увидели, что он из числа заговорщиков, однако звучит ещё один выстрел: ядро падает рядом с Михаилом, отчего юноша отшатывается в сторону и с ружья его фуражка слетает в снег. Не свои. Щепилло поднимает фуражку, отряхивая её от снега, одевает на свою голову и уходит к Сергею обратно. — Изменники, Сергей Иванович! Прикажите стрелять! — кричит Михаил, а Муравьёв-Апостол-средний молчит, медлит. За первым выстрелом звучат и другие, которые до сих пор не приносят черниговцам никакого вреда, только лишь солдаты переговариваться начинают громче. — Стрелять? — Полковник не велел. — Так там ведь чужие. — Отпусти ружье! — Кажется нужно уходить — Мы умрем? Все эти голоса у Сергея в голове сливаются в один, язвительный, насмехающийся над слабостью юноши. “В атаку!” — хочет закричать, да слова застревают где-то в горле, не доходя до языка, и вместо громкой команды выходит лишь тихая просьба; — Стойте.. Муравьёв-Апостол-средний оборачивается: на повозке сидит Ипполит и смотрит на него с жалостью. “Прикажи хоть что-то Серёжа. Они уйдут.” — взгляд просит, даже скорее требует, потому что Ипполит помнит одну из причин проигрыша северян: трусость и неявка Трубецкого. Нельзя, чтобы и здесь получилось так же. Сергей берет себя в руки, вдыхает глубоко и слезает с лошади, которую рядом с собой ведет за поводья. — Осмотрите ружья. Возможно придется нам атаковать. — хоть и слабо, а все-таки выдавить из себя подобие приказа у Сергея получается, Щепилло дублирует его приказ строю, а Муравьёв-Апостол-средний начинает движение вперед. Неожиданно, один из солдат, прямо за Сергеем, падает замертво. — Стой! — Сергей Муравьёв-Апостол в очередной раз резко останавливается, после чего останавливается и идущий прямо за ним Дмитрий Грохольский, поднимая руку — указывая полку, что надо остановиться. «Началось» Муравьёв-Апостол-средний поднимает взгляд на пригорок и видит, что там стоят части 5 конного полка, а с ними рядом неизвестный Сергею, мужчина — наверное полковник этого, перешедшего на сторону Николая, полка. Муравьёв-Апостол-средний пробегает глазами по врагам, считает их количество и прикидывает в голове шансы восставших на успех, и вдруг вспоминает снова полк Семёновский и солдат из Павловского лейб-гвардии полка, которых отправили на усмирение бунта. С ними Муравьёв-Апостол говорил, и ведь они отказались семёновцев уводить в казематы, Шварц заставил их угрожая поркой. Так может и здесь можно просто поговорить и все получится? Стоять нельзя, просить нельзя, но поговорить на равных? Наверняка и солдаты на той стороне не поддерживают государя, кто вообще в здравом уме будет за него воевать? Их заставили, а Пыхачева арестовали. Нужно поговорить, вместо того, чтобы проливать кровь. Их можно будет наставить на путь истинный. А если черниговцы и начнут наступление, так им не выстоять. У врагов пушки, а у своих лишь решительность в арсенале. Так людьми рисковать нельзя, а вот собой.. Сергей слезает с лошади и чертит на снегу черту ногой. — Вот черта. Как только вы перейдете её — начнется кровавая, бессмысленная резня. Я не хочу отдавать вам приказы, которые прольют вашу кровь и кровь наших ребят на той стороне, который обманом привели сюда. Знамя ко мне! — приказывает Муравьёв-Апостол и солдат, который все время нес знамя, выходит из Черниговского полка, и вручает знамя командиру. — Господин подполковник, вы о чем? — испуганно спрашивает Сухинов, хмуря брови в непонимании. — Нам ведь нужно идти на столицу, нужно сражаться, это наш шанс! — Стойте со своими солдатами. Будьте с ними. Я смогу убедить их, они пойдут с нами. Идти в атаку нельзя — против пушек у нас шансов нет, а так, если и убьют, то только меня, а вы тогда постарайтесь найти обходные пути. Сергей мягко улыбается Сухинову, Поле, а также Кузьмину, которого оставляет за главного — командовать полком; и поднимает высоко знамя, словно флаг перемирия, после чего начинает идти к черте. Мишель секунду другую молчит, просто смотрит на все это из своей повозки, но стоит Муравьёву-Апостолу начать идти к черте, как Бестужев-Рюмин понимает, что к чему, и резко вскакивает, почти выбегая из повозки — Анастасий медленно подходит к Грохольскому. — Серж? Сережа? Сережа! Стой Серёжа! — кричит Михаил, идя за Сергеем быстро-быстро. — Даже не думай! Ты себя убьешь! Они не перейдут на нашу сторону! — но не успевает — Муравьёв-Апостол переходит черту. Бестужев-Рюмин останавливается на секунду, в нерешительности, а после пересекает черту вслед за Сергеем — есть ли смысл останавливать юношу? Лучше пойти с ним и верить в чудо, что в них не попадут. Новый полковник 5 конной роты, взамен, как правильно предположил Сергей, арестованного Пыхачева — Федор Гейсмар, опускает руку и командует: — Пли! Вражеские солдаты поджигают фитили пушек — по Сергею и Михаилу в частности начинается пальба, но Муравьёв-Апостол будто и не слышит этого — идет со знаменем, которое изредка задевает картечь, а пара дробинок и вовсе сбивает с головы юноши фуражку. Дмитрий Грохольский вынимает шпагу из ножен. — Идите за мной! — Дмитрий поднимает шпагу над головой и начинает двигаться к черте, прочерченной Сергеем Муравьёвым-Апостолом. Несколько солдат идут за ним, но останавливаются. Кузьмин подходит к Грохольскому и останавливает его, кладя ему руку на плечо. — Грохольский, разве вы не слышали приказ командира полка? — Дмитрий снимает со своего плеча руку Анастасия и напряженно ему улыбается. — А вы хотите, чтобы его просто убили? Кузьмин метается несколько секунд: за Сергея Ивановича страшно, но и кровь проливать смысла нет — им не победить, никак, однако страх за командира побеждает — Кузьмин отступает и тоже вынимает из ножен шпагу — за ним повторяют все ребята-черниговцы. — Левое плечо вперед марш! — командуют офицеры Анастасий, Михаил, а также Грохольский, почти одновременно, после чего полк начинает идти строевым шагом, переходя наконец черту. Дула вражеских пушек целятся в стой восставших, картечь попадает в солдатские тела и разрывает строй попеременно, однако выжившие солдаты доблестно и смело идут за своими командирами, а впереди всех — Сергей Муравьёв-Апостол. Бестужев-Рюмин, следующий за ним, шарахается от дробинок, которые то и дело норовят попасть в него и чудом все ещё не получает ранений — пытается остановить Муравьёва-Апостола, который почти достигнул пригорка, на котором расположились вражеские войска…Удар, взрыв, шум, пламя.
Сергей останавливается, будто о чём-то задумался, и медленно поднимает руку ко лбу — пальцы моментально окрашиваются в красный, а капли крови капают уже с носа, на белый снег — перед глазами появляется слабая пелена. Муравьев-Апостол шатается, проходит ещё несколько шагов вперед, но падает на снег — знамя из рук Сергея выпадает, откатываясь куда-то вправо, наверно под ноги Бестужеву-Рюмину. Муравьев-Апостол хватается ладонями за уши, ибо со лбом все и так понятно — кровь из него сочится не перестает, а потому снег под Сергеем медленно, но верно окрашивается в темно алый цвет. Юноша перекатывается с бока на бок, а ладони, прижатые к ушам, то и дело обагряются кровью. В голове звенит, перед глазами туман и Сергей закрывает глаза — ещё чуть-чуть и от болевого шока Муравьев-Апостол потеряет сознание. Михаил вздрагивает, видя, как фигура Сергея пропадает в тумане и щурится, пытаясь взглядом офицера найти, но поиски Михаила прерывают — его хватают за плечи, да изодранный пулями мундир: верно это вражеские гусары, до которых офицер почти дошел. Как же много на свою сторону смогли склонить солдат Николаевские командиры — даже стыдно за себя становится. Михаила гусары пытаются увести на пригорок. По пути к нему, Бестужев-Рюмин замечает, что туман от бесконечных взрывов, пуль и ядер медленно рассеивается, и тогда, наконец, офицер видит тело Сергея, который лежит неподвижно — из головы его струится кровь, Муравьев-Апостол не двигается, кажется, даже не дышит. А вдруг, он умер? Он умер. Умер. — Дайте посмотреть на Сергея! Пустите! — отчаянно требует Бестужев-Рюмин. — Если он погиб, так вы обязаны.. — Пошел вперед — резко осаждает солдат Мишеля и сильнее ему руки сдавливает за спиной, ведя дальше в полусогнутом состоянии. Сердце Бестужева-Рюмина пропускает удар, другой, он пытается вырваться из рук солдат, но у него ничего не выходит — юноша слишком ослаблен, а потому его насильно проводят мимо, и Бестужев-Рюмин даже не имеет шанса узнать, жив ли его дорогой друг. На глазах юноши появляются слезы, и он сжимает зубы, чтобы не заплакать — нельзя перед врагами плакать. Он вырвется, обязательно, едва его оставят без внимания. Кузьмин, замечая, что Сергей Иванович пропал из его поля зрения, переводит взгляд свой на Грохольского — командира 2-й гренадерской роты, которая самая первая по его приказу пошла на пушки и вдруг видит, что сам Дмитрий не намерен сражаться: он торопливо и совершенно небрежно убирает в ножны шпагу и намеревается..бежать? А ведь Анастасий никогда не доверял ему. Кузьмин злится, оставляет круг, который составляют оставшиеся обороняться и не желающие так быстро сдаваться офицеры, и идет в сторону Грохольского. Щепилло тоже замечает, что Сергей с Мишелем из вида пропали, однако чуть позже Стаса, а потому смыкает немного растянутый по полю круг, подходя ближе к Ивану и остальным черниговцам: держаться хочет с ними рядом, дабы не разбили их вражеские солдаты слишком быстро, да и вовсе: не хочется проигрывать. Михаил видит, что среди товарищей его, то и дело показывается кудрявая макушка, а значит Ипполит до сих пор здесь: Щепилло это факт немного напрягает, потому что он ждет с нетерпением когда Поля уйдет, чтобы не погибнуть. «Не намерен же он в самом деле клятву исполнять. Поля слишком мал ещё, чтобы умирать.» Раздумывая об этом Михаил и не замечает, как уничтожает нескольких вражьих гусар, однако едва осознает это — радуется, ибо под командованием Гейсмара они стали медлительнее обычного: восставшим это на пользу. Кузьмин в это время настигает Грохольского уже у края поля, откуда тот наверняка собирался по дороге проселочной бежать обратно в Пологи, и хватает Дмитрия за локоть ладонью. — Стоять! — рычит Анастасий злобно и сам себе удивляется, что уж говорить о Грохольском, который молниеносно останавливается. Михаил ударяет шпагой ещё одного гусара — в голову юноше вдруг отдает сильным ударом, будто сердце перемещается в черепную коробку, и Щепилло перехватывает шпагу крепче, потому что во всех конечностях чувствует такую слабость ужасную — боится, что выронит оружие последнее. Звук вокруг отключается, в ушах лишь звон, который все нарастает, а к груди подкатывает страх волнами, отчего Щепилло ещё несколько раз разит шпагой воздух: по гусарам уже не попадает — и падает на колени — шпага выпадает из рук его и вонзается в снег совсем рядом с поручиком. — Ваше благородие, дайте уйти. — просит на удивление спокойно, но жалобно, Дмитрий. Щепилло закрывает глаза, чувствуя, какая вдруг голова стала тяжелая, а думать так сложно становится, мысли из головы будто утекают, как и силы из тела — удерживает свое тело Михаил лишь руками, которые с каждой секундой все больше рискуют не выдержать и тогда поручик упадет в снег совсем, и даже, наверное, не сможет встать. Кузьмин чувствует, как кровь его закипает от ярости, едва он понимает, что не ошибся и Грохольский вправду намерен сбежать, так что хуже тот даже не стыдиться своих помыслов. — Я сказал стоять! — рявкает, уже совсем вышедший из себя, Анастасий. На себе Михаил, с огромной трудностью фокусируя расплывающийся взор, замечает испуганный взгляд Ипполита, который торопливо перекидывается с повернувшимся к нему на минуточку Сухиновым парой фраз: наверное, просит его закончить с врагами — на подмогу Сухинову спешат несколько солдат Черниговского полка, а потому он наверняка справится. — Сбежать решили? — продолжает Анастасий уже немного спокойнее, но с львиной долей цинизма. — Подставить Сергея Ивановича? Как вам не стыдно, несостоявшийся член Южного общества, разжалованный в солдаты, а потому ныне рядовой Грохольский? — Кузьмин уже откровенно улыбается, но совсем не своей милой улыбкой, напротив: от такого оскала становится жутко. Дмитрий поджимает губы: слово “несостоявшийся” больно режет слух, но Грохольский не собирается оставаться здесь и рисковать жизнью. Пусть Кузьмин думает о нем все, что захочет. Михаил видит, что Поля озирается, пока идет к нему быстрым шагом; и предполагает, что Муравьёв-Апостол-младший наверняка Кузьмина взглядом ищет, да ведь Щепилло и сам не знает где Кузьмин — пока гусаров бил, с собою рядом его не видел. — Я был майор и теперь майор. Сергей Иванович восстановил меня в прошлом звании о чем вам должно быть известно. Я сделал все что смог. — приободряется Дмитрий и говорит тверже, чем до этого. — Я был с вами до конца. Более не намерен. Поля, понимая, что не успеет найти Анастасия, бросает это гиблое дело, чтобы не тратить время, которого и так нет, и торопливо подходит к Щепилло. — Не зря я был против того, чтобы вас принимали. — шипит Анастасий, но Грохольского не отпускает, лишь продолжает в его сторону сыпать обвинениями. — Такие как вы, виноваты в том, что мы сейчас на краю гибели! Ипполит хватает Михаила за подбородок, поднимая голову офицера к себе, видит, как юноша морщится, а после отплевывает сгусток крови изо рта на снег и сжимает зубы, наверное, от боли. — Сбежать вы хотели ещё до начала битвы, признайтесь? Муравьёв-Апостол-младший быстрым взглядом окидывает все тело Щепилло, чтобы понять, куда юноша ранен, но к сожалению своему видит, что все тело Михаила испещрено ранами слабыми, а вот сильных таких, чтобы повлияло на состояние поручика нет или... Поля осторожно касается забинтованного затылка юноши ладонью, будто боится нащупать там нечто страшное и вдруг резко руку отдергивает, поднося её к глазам близко — с головы Михаила падают окровавленные слои бинтов и Щепилло кашляет в ладонь несколько раз, чувствуя, что руки и ноги уже ощущать перестает: их пробивает на дрожь и покалывание под самой кожей. — Как только Сергей Иванович не разглядел, что вы не с нами, что вы предатель? А вдруг это вы привели сюда врагов наших? Поля не видит, что состояние Щепилло ухудшается все быстрее — его глаза, полные ужаса, метаются по ладони, а Михаил, не смотря на то, что мир вокруг посерел окончательно и веки отяжелели совсем, напрягается из последних сил, чтобы держаться на руках и видит: в руке Ипполит сжимает окровавленный осколок снаряда. Через секунду Поля отбрасывает его в снег. — Поднимайся живо, и за мной. — голос Муравьёва-Апостола-младшего пустой, но твердый, как никогда ранее — значит хочет спасти не смотря на свой страх по отношению к крови и смерти — Михаил слабо улыбается — Поля теперь уж точно повзрослел. — Идите вы все к черту! — выкрикивает Грохольский, когда надоедает ему слушать Кузьмина, вырывается из его цепкой хватки и убегает с поля по дороге в сторону Пологов, а на место его прежнего нахождения падает ядро из ближайшей пушки противника. Анастасий ориентируется быстро — до падения ядра закрывает уши руками, но по инерции наклоняется сильно назад, потому едва не падает. — Сбежал-таки, Иуда. — сплевывает Кузьмин и едва оправляется от слабой контузии, сразу решает возвратиться к своим товарищам сражаться. Ипполит хватает крепко Михаила за плечи и тянет наверх: Щепилло встает осторожно, опираясь на плечо Муравьёва-Апостола-младшего и вдруг резко его от себя отталкивает. Поля распахивает глаза, не удержавшись на ногах падает в снег, сумев только лишь рукой сзади себя придержать. — Меня уже не спасти, так спасу тебя, Поленька. — шепчет Михаил, но Муравьёв-Апостол-младший того уже не слышит: влажными, от зарождающегося с новой силой испуга, глазами Поля окидывает Михаила, пытаясь понять, в чем причина его такого поступка и откуда у раненого Щепилло на это силы, как вдруг над головой Поли просвистывает что-то, а позади Михаила только сейчас Поля замечает солдата — Щепилло же в свою очередь чувствует, как пуля, выпущенная из направленного в голову Ипполита ружья, пробивает его ключицу, хочется верить, что насквозь, чтобы не начались инфекционные осложнения, а что-то острое касается его спины, будто щекочет, а после…из груди Михаила, выглядывает острие шпаги, которое пронизывает тело юноши насквозь и останавливается прямо перед лбом попытавшегося подняться с земли Ипполита, который тут же падает обратно на снег; а затем ещё раз и ещё. Щепилло закрывает рукой рот, из которого тонкой струйкой начинает течь кровь: внутри все сжимается, органы по ощущениям превращаются в решето — гусар вражеский вынимает из его груди свою окровавленную шпагу и, наконец, отходит в сторону, после чего Михаил падает на землю. — Поль, осторожно, сзади! — слова подбежавшего Сухинова тонут в сознании Муравьёва-Апостола-младшего, который никого и ничего больше не слушает — бросается к Михаилу и берет его лицо в свои руки, целуя юношу в щеки — из глаз Поли, прямо на грудь Михаила, в которой зияет множество ран, капают слезы. — Миш, зачем ты спас меня? Зачем? — шепчет всхлипывая Ипполит, закрывая раны Михаила руками, чувствуя, что не помогает: лицо Щепилло бледнеет постепенно, а руки уже висят безвольно поперек тела. Юноша что-то говорит, но у него сил не хватает, а потому получается лишь тихое хрипение. Глаза Михаила ещё моргают, грудь медленно поднимается и опускается, на запястье прощупывается слабый пульс. Поля на секунду отнимает свои руки от тела Щепилло и ужасается — ладони в Мишиной крови испачканы, весь мундир Муравьёва-Апостола-младшего в пятнах засохшей крови и на лосинах его тоже её брызги. Юноша закрывает глаза руками, после сжимает голову сильно и возвращает руки на раны — а в висках бьется сердце отчаянно, желая вырваться, не желая верить, что так все и закончится. — Мне надобно..умереть — умереть за свободу — тихо простанывает Михаил Щепилло, повторяя к тому же и свою клятву, данную на одном из последних безмятежных собраний Южного общества, после чего будто вспоминает что-то, пытается залезть ватной рукой под ворот своего мундира — Ипполит делает это за него и снимает с шеи Щепилло образ, вероятнее всего святого. — Носи, не снимай..икону..Я..мы клялись..на ней.. Сохрани..её... Она тебе..выжить поможет — шепчет Михаил, отхаркивая кровь из горла на свои щеки и сильно кашляет, прерываясь на судорожные вздохи — в его легкие заливается кровь. — Замолчи! — Ипполит прижимает к губам Михаила ладонь, дабы тот не тратил свои силы на разговоры, оттирает капли крови с лица его и одевает образ на свою шею не замечая, что остались на нем разводы кровавые. — Ты не умрешь, я тебя спасу! Не умирай слышишь?! Ты не можешь! Ты ведь обещал! Стас! Стас, пожалуйста! — изо всех сил кричит Ипполит, оглядываясь в надежде увидеть Кузьмина рядом с собой, чтобы тот помог: Стас наверняка знает что делать, Стас поможет. Анастасий слышит крик Муравьёва-Апостола-младшего, близкий к истерическому и оставляет круг, в который зайти едва успел, после чего подбегает к Поле, который склоняется над чьим-то телом и его собой к сожалению загораживает. — Что случил.. — хочет спросить Анастасий и осекается сразу, едва видит лицо человека. — Господи.. — выдыхает тихо совсем Анастасий и садится рядом с Щепилло: лишь тогда Ипполит руки свои с Мишиных ран убирает, позволяя Кузьмину их с силой зажать, чтобы кровь больше не вытекала. — Куда он ранен? Муравьёв-Апостол-младший силится вспомнить, да мозг его от такого шока напрочь забывает даже как разговаривать. — А.. э.. вроде.. только в грудь. — с перерывами выдает неуверенно Поля, а Иван, оттаскивает его от Щепилло, чтобы мальчик ещё сильнее себя не травмировал, ведь Сухинов видит уже — не выживет Миша, не в ранах на груди проблема, есть рана серьезнее, но и времени искать её тоже нет. А позволить Поле увидеть его смерть все равно, что убить юношу заживо. — Отпусти! Поставь меня обратно на землю! Он ведь выживет! Выживет! — Муравьёв-Апостол-младший из последних сил сопротивляется, дергается, брыкается, но захват Сухинова слишком крепкий. Кузьмин, видя, что Поля в относительной безопасности, Ивану благодарно улыбается — может тоже понимает? Однако, вопреки предположениям Сухинова, Анастасий до последнего не теряет надежду: тихо молится и прижимает тело Михаила к себе, если бы рядом были бинты, то все могло бы пойти по другому, но сейчас спасти юношу может только вера, хотя, чувство такое Анастасия настигает, что здесь и она бессильна. В подтверждение этим мыслям Михаил вдыхает глубоко, а после замирает — грудь его, более не двигается, и глаза неподвижно теперь смотрят в небо — снег под Щепилло окрашивается красным — кровь все-таки протекает сквозь одежду. Анастасий ударяет кулаком по снегу, который поглощает всю силу удара, прижимается лбом к груди товарища и закусывает губу, подавляя всхлип отчаянья. Понимал ведь, что без своевременной помощи Михаил не справится, а все равно пытался спасти его, хоть знал, что его помощи не хватит. Видимо не только в грудь был юноша ранен, видимо что-то Поля и сам он упустили. А ведь Анастасий и сам очень виноват — не остался с Полей и Михаилом, пошел за Грохольским, разозлился, хотел доказать, что насчет Дмитрия был всегда прав. Доказал, но какой ценой. Голову Анастасия застилает беспросветная злоба, он уже не понимает, что вокруг него происходит. Юноша встает на ватных ногах, машинально убивает шпагой подходящего к нему сзади очередного солдата вражеского, которого убить не успевает взявшийся защищать Полю и самого Кузьмина, пока тот пытался спасти Михаила, Иван, а после Анастасий отходит на пару шагов назад, к Сухинову, а на глазах юноши выступают слезы. — Он умер. — шепчет Ивану на ухо, чтобы Поля, совсем уж расстроенный, не услышал, видя к слабой радости правда, что солдаты их, черниговские, расправились с ротой Николаевской, а значит можно идти дальше, за Сергеем Ивановичем. — Уводи Полю отсюда и так, чтобы он не узнал ничего. — на этот раз Анастасий видимо говорит чуть громче, чем стоило бы, потому что Муравьёв-Апостол-младший изворачивается и все-таки освобождается из под ослабевшего захвата Ивана, после чего смотрит на Кузьмина с укором — по щекам юноши текут слезы, но сейчас Поля этого даже не замечает, только лишь губы его слабо подрагивают, а в горле неприятно сводит мышцы. — Скажи вслух то, что сказал до этого. — Кузьмин не отвечает ничего и отводит взгляд: почему-то становится стыдно — юноша поджимает губы и разворачивается, после чего идет к поредевшему кругу, чтобы дальше сражаться. — Вы все меня считаете маленьким, думаете я не умею думать? Ты, вот ты, Стас, думаешь я не понял? — холодность голоса Муравьёва-Апостола-младшего пронизывает тело насквозь. — Думаешь я не знаю зачем вы оттащили меня от Миши? Я сюда пришел чтобы сражаться, чтобы за Отечество погибнуть, а вы все так же пытаетесь меня защитить от того, что естественно. Я позвал тебя, чтобы ты помог Мише, а не спас меня, Стась.. — сначала вспыхивает злостью Поля, а после вдруг затихает, заканчивает предложение надломленным голосом. Анастасий останавливается, но не поворачивается, не может позволить себе показать Поле свои слезы, да и сказать ему правду, но теперь не может и уйти: оставить мальчика одного, утопать в заблуждении, в страхе — это настоящее преступление. “Он уже и так все знает”— Пожалуйста, скажи правду. Миша мне ведь, как и тебе, был важен. — от такого спокойного и в тоже время натянутого тона Поли Кузьмин морщится. Сухинов не выдерживает повиснувшего молчания: — Да, Поль, он умер. Мне жаль, что так произошло, а сейчас, пожалуйста, уходи. У тебя есть шанс спастись, если не хочешь быть на месте Щепилло. Уходи. Иван уходит отбивать гусарские атаки, которые по какой-то причине все быстрее глохнут и наносят меньше урона, Кузьмин же стоит так ещё секунду, не в силах ничего сказать, а после тоже уходит, только шепчет, зная, что Поля не услышит: — Прости. Ипполит догоняет Анастасия и спокойно говорит ему: — Не думайте, что избавитесь от меня так просто, и что сможете заставить не исполнить клятву. Как я говорил тебе ночью, Стас, что убью себя, так и говорю это снова. Либо мы победим, либо умрем. Так что я пойду с вами. — Кузьмин понимает: шок вытеснил у Поли все эмоции кроме безразличия. После прошедших продолжительных атак артиллерией солдаты начинают терять свое мужество: первый взвод бросает ружья и рассыпается по полю; второй так же, следует его привратному примеру, прочие однако, позорному бегству не поддаются, только крепче ружья свои в руках сжимают: готовятся дорого продать жизнь свою. Звучат картечные выстрелы, падают на снежный покров, бывший некогда белым, раненные и убитые солдаты, сжимает зубы в болезненной гримасе Ипполит: картечь ранила его в левую руку. Анастасий оборачивается на Муравьёва-Апостола-младшего с сожалением, но тот лишь качает головой: “Мне не нужна помощь, найди моего брата”, и теряется среди до сих пор оставшихся офицеров. Кузьмин вздыхает: умрет, ведь правда не лгал, умрет; и после пришедшего к нему понимания Анастасий лишь с большим усердием идет вперед, убивая всех на своем пути, но не может найти Сергея Ивановича, как не старается, а в правое его плечо прилетает пуля, что пробивает плечевую кость и с такой же силой из плеча юноши вылетает, оставляя после себя лишь кровавый след на ткани мундира. Кузьмин терзает зубами губы от все более накатывающей боли, но, когда юноша хочет снять мундир, дабы рану обработать хоть на первое время, в рукаве рубашки Анастасий нащупывает спрятанный пистолет Ипполита. Вероятнее всего пистолет в него вывалился из внутреннего кармана мундира, пока Анастасий пытался спасти Михаила. Кузьмин понимает, что просить помощи нельзя, иначе пистолет найдут, и лишь пытается придать мундиру былой вид, не ободранный, дабы не заметил никто ранения его. Быстрицкий, рядом с которым то и дело свистят пули и ядра, случайно не успевает уклонится, и одно, самое крепкое чугунное ядро, ударяется об землю перед его ногами: юноша закрывает руками уши и шатаясь отходит на пару шагов — пройти больше не получается. Быстрицкий едва не падает на колени, а все-таки успевает удержаться за руку идущего рядом солдата. Перед его глазами темнеет, а голова начинает раскалываться с силой, в ушах шум. Соловьев, видя, что солдаты уже совершенно охладевают к борьбе, выходит на передовую — желая подать им пример — зовет солдат за собой, едва успевая уклоняться от картечи и сражаться с врагом, но все тщетно. Вид убитых и раненых, отсутствие командира наносят последний и решительный удар мужеству восставших черниговцев: они, бросая ружья, бегут в разные стороны. Один эскадрон гусар сходит с пригорка, с целью преследования рассыпавшихся по полю беглецов, другой для окружения офицеров, оставшихся на месте, где прежде стояла колонна солдат. Сергей приходит в себя на поле боя и пытается подняться, но в глазах все расплывается и юноша, едва встав, падает на землю обратно. Муравьёв-Апостол хватается за уши, из которых течёт кровь, но пересиливает свое тело, ставшее неимоверно тяжелым и сжимает зубы, все-таки поднимаясь на ноги. Сергей шатаясь медленно доходит до упавшего не так далеко при его ранении знамени и поднимает его на трясущихся руках, но тут же бросает его прочь, на землю обратно — говорить уже не с кем и не о чем. Снова оплошал в самый решающий момент. Муравьёв-Апостол-средний идет тихими шагами к стоящей довольно далеко повозке и это замечает стоящий на передовой со шпагой в руках Соловьев. Вениамин тут же подбегает к Сергею, берёт его за руку, которую перекидывает через свою спину, чтобы помочь юноше дойти хотя бы до части поля, которая подконтрольна офицерам-черниговцам. Муравьёв-Апостол-средний поднимает голову слабо: картинка в глазах его расплывается, порой её даже становится не видно и уж тем более не понять кто с ним рядом. Будь у Сергея силы, он бы отбивался, но сил нет, да и неизвестный не колет его штыком, значит могло повести, заметить его мог свой. — Сергей Иванович, как вы? — забрасывает вопросами Сергея взволнованный Вениамин, но Муравьёв-Апостол-средний не реагирует, только шепчет, будто в беспамятстве: — Где мой брат, где брат? Соловьев с Сергеем делают ещё несколько шагов, как с пригорка к ним сбегает сбежавший от гусаров Михаил, который тут же бросается Сергею на шею, осыпая его утешениями и придерживая за плечи: чтобы юноша не упал. Вместе с Бестужевым-Рюминым к Сергею подходит рядовой первой мушкетерской роты. Отчаяние заметно на его лице превыше иных эмоций, вид раненого Муравьёва, который не способен и шагу без помощи сделать приводит его в исступление, ругательные слова начинают литься из дрожащих от ярости губ его: — И это наш командир! Человек, поведший нас на смерть! Позор! А теперь хотите сбежать к своему любимому Государю, не так ли? Хотя, вы ведь и шагу без него не сделаете. — кивает солдат в сторону Соловьева, смеется и толкает Сергея в грудь ногой. Не смотря на то, что юношу держит Соловьев, Муравьёв-Апостол-средний все равно пошатывается, а после оседает на снег. — Я не позволю вам сбежать! Вы заварили кашу вы её и расхлебывайте ваше благородие! — восклицает солдат и намеревается штыком ранить Муравьёва-Апостола, но юношу кто-то телом своим закрывает — сзади Сергею и не разобрать кто; и отталкивает солдата в сторону. — Уходи прочь, не губи жизнь свою. — сурово требует Вениамин. Солдат же не бросает цель свою: отходит немного дальше и кричит, что убьет Соловьева, ежели тот не отдаст ему Сергея, наводит на Соловьева ружье свое, однако же Вениамин стоит на месте, словно скала — солдат же погибает от попавшей в его голову картечи. — Вставай. — слышит Сергей тихий голос и смотрит на протянутую к нему руку, за которую берется, поднимая взгляд уже на лицо спасителя, коим является Вениамин Соловьев. Наконец сумел разглядеть лицо его: мозг после контузии оправился на первое время. Капитан Вениамин находился рядом с Сергеем все это время, потому как Анастасия взглядом искал, но так найти и не смог, только после, не увидев его среди мертвых понял наконец, что юноша наверняка жив и уже в плену, а потому надобно и самому сдаться в плен, чтобы увидеть друга снова и поддержать его в непростом состоянии. — Спасибо — так же тихо, с запозданием, отвечает Сергей и его тут же хватают царские жандармы, которые прибыли с полком Николаевским под Устимовку, наручниками скрепляют его руки и сажают Муравьёва-Апостола на повозку, где юноша снова теряет сознание. Вениамин улыбается кротко, видя, что за ним идут солдаты вражеские и поднимает руки указывая на то, что сдается. Все равно скоро жизнь закончится, а так у них ещё есть шанс сбежать с пересадочного пункта, да и бросать командира в таком состоянии одного: не по чести это. Сухинов, понимая, что восстание подавлено, решает с поля боя сбежать и у Ивана это получается, по крайней мере на некоторое время, потому как весь интерес врагов прикован сейчас к пленным и побег Сухинова они замечают не сразу. За Иваном отправляют правда нескольких солдат, но Сухинов укрывается в ближайшем крестьянском доме и крестьянин, которого спрашивают о статном офицере, говорит лишь, что тот убежал в другую сторону и здесь его вообще никогда не было. Иван сидя в сенях испуганно прислушивается к взрывам неподалеку и шепчет молитву, а также просит прощения, наверно думает, что товарищи услышат, и на иконке, что висит на веревочке на груди юноши Иван клянется, что отомстит за друзей. Начнет дело в лесах, заново, а если и попадет на каторгу, так и там не отчается, будет сбегать и напоминать Государю о себе и народе, за который боролся, до самой смерти. Ипполит, видя, что брата его и Соловьева в тяжелом состоянии затаскивают в повозку гусары вражеские, да и на себе ловя их неоднозначные взгляды решает, что пришло время исполнить клятву, потому что Кузьмина наверное тоже арестовали и сейчас он не сможет ему помешать. Ипполит подбегает к рядом с ним стоящей повозке, до которой так и не дошёл Сергей, в которой под одеялами и иными вещами спрятан у него пистолет Кузьмина. Берёт юноша его в руки и вертит минуту, будто хочет найти нечто такое в нем, необычное, но не находит и лишь на секунду кажется ему, что пистолет ещё теплый, каким и передавал его Муравьеву-Апостолу Кузьмин. Муравьев-Апостол подставляет дуло пистолета к виску, а оно контрастно холодное, и к виску от того кровь приливает сильнее, да по лицу распространяется жар, вынуждая его покраснеть — все это, наверное, от страха. Ипполит сглатывает испуганно, дуло двигает по виску вверх-вниз, будто не может никак определить, куда же ему лучше выстрелить, чтобы умереть скорее, а после окидывает взглядом местность: юноша замечает, что с одной стороны к нему идет быстро, как может, раненный Кузьмин, наверно желающий спасти, что-то кричащий сквозь нарастающий ветер, а с другой бегут гусары Гейсмара, потому Муравьёв-Апостол принимает важное и последнее в жизни своей решение. — Живым, нет…никогда — шепчет Ипполит, ещё раз в голове прокручивая сказанную Анастасию клятву, жмурится, но в последний момент вставляет дуло пистолета в рот и из последних сил жмет на курок. Анастасий слышит выстрел и падение на снег тела Муравьева-Апостола, а также видит обагряющийся под ним кровью снег. Плечи юноши ухают вниз, сердце на секунду кажется вовсе перестает биться, а спустя секунду к Кузьмину подбегают гусары и пытаются поймать его, пользуясь его замешательством. При попытке задержания Анастасий прежде не подпускает гусар к себе, угрожая им шпагой и пытается пробраться к Ипполиту, но спустя минуту хватают его за плечи солдаты сзади, из рук шпагу выбивая ногой, и руки поручика скручивая за его спиной, даже не обращая внимания на его стоны от боли, потому что от таких манипуляций с руками у Кузьмина в плече буквально крошатся кости, а по щекам юноши текут слезы. Но Кузьмин прикладывает усилия и вырывается, ибо гусар не так много, после чего падает перед Ипполитом на колени, трогая его руки и грудь: тело Муравьева-Апостола ещё теплое; может можно спасти, хотя волосы, шея и руки Ипполита в крови, и в районе затылка рваная рана от пули — Поля ещё до начала сражения думал, понимал, что ежели поймают его, арестуют, так пытать будут, дабы узнать имена зачинщиков, а Муравьёв-Апостол-младший, дабы уж точно не проговориться, решился сначала на клятву, которую нарушить нельзя, а затем и на такой отчаянный шаг, к тому же брата скорее всего скоро в живых не будет и некому его будет осудить. Да и брат его должен понять: это — поступок чести. На задворках сознания всплывают у Поли воспоминания о том, как говорил ему Сергей вспомнить об отце, а все-таки за дело свободы забыл о нем: выбора не было. Ипполит тихо хрипит, в поднятой к груди руке сжимает одетый на шею образ ранее принадлежавший Щепилло и тянет её к Кузьмину, правда протянуть далеко не позволяет веревка: — Мишино.. — и почти сразу же затихает, перестает дышать. Анастасий, видя это, закрывает руками глаза и заходится в настоящих рыданиях — психика уже такой нагрузки не выдерживает: два дорогих человека погибли в один день с разницей в минут 20. — Как ты мог, Поля? Как? Зачем? «Я ведь и правда до конца думал, что ты испугаешься и уйдешь, не решишься.» — Анастасий снимает с шеи Ипполита осторожно образ и одевает на свою, мельком замечая, что лицо святого или святой совсем уже покрылось кровью, не разобрать даже кто изображен на этой иконке. “Спасти было можно, было бы время”. Гусары вражеские не собираясь ждать, пока Анастасий придет в себя и как-либо попрощается с Ипполитом, поручика грубо поднимают, ставя на ноги и подводят к повозке с конвоирами, где уже сидят Сергей Муравьёв-Апостол и Соловьев. Лошади запряженные в повозку ржут и та начинает движение куда-то в сторону Трилес. В голове Кузьмина лишь мелькает мысль: “проиграли.” --- 17:03 вечера Кузьмин более-менее приходит в себя после болевого шока лишь в повозке, уже ближе к вечеру, и озирается, дабы понять хотя бы где он и кто с ним едет. Рядом с собой юноша видит спящего жандарма, а с другого боку, как раз на то плечо, которое у Анастасия раздроблено, облокачивается мягко головой Вениамин, который кажется тоже спит, и лишь изредка ворочается, дабы найти место поудобнее. Кузьмин интуитивно морщится, когда Соловьев берет его за руку и задевает головой рану, а после шипит недовольно, тихо, чем Вениамина вырывает из дремы: штабс-капитан открывает глаза с неохотой и смотрит на болезненно скривившееся лицо Анастасия с непониманием. — Что с тобою? Вероятно, я крепко придавил тебе плечо: извини меня. Соловьев поправляет эполет на мундире Кузьмина, на который и облокачивался головой, и вдруг замечает, что мундир-то в области плеча разорван, как и рубашка, и на остатках ткани, которые так бережно приглаживал Анастасий в те короткие моменты, выходил из бессознательного состояния, запекшаяся кровь. — О боже, ты почему молчал все это время? — начинает суетиться Соловьев, и хочет уже от своей рубашки оторвать лоскут, чтобы рану Кузьмина перевязать, но тот напрягает все силы, что внутри него собрались и кивает в знак отказа. — Я ранен, но сделай милость, не сказывай о сем никому. — Анастасий сквозь боль улыбается, но Вениамин хмурится — понимает видимо, что Кузьмин не договаривает что-то. — По крайней мере,.. — возражает Соловьев, —..приехав в Трилесы, позволь мне перевязать твою рану. — Это лишние хлопоты, рана моя легкая, — говорит, улыбаясь, Кузьмин, — Я вылечусь без перевязки и пластыря. Вениамин не верит, одннако здесь говорить об этом не хочет, ибо Анастасию и так сейчас плохо, да и жандармов вокруг много. В Трилесах лучше все это и выяснить, как и почему. Раз Кузьмин скрывает, значит повод весомый, надобно уважать. — Ладно, хорошо. — все равно довольно холодно отвечает Соловьев, и ложится обратно головой правда уже на грудь Анастасия, чтобы плечо его не задевать лишний раз, а Кузьмин его осторожно гладит по спине — подбадривает и улыбается. Хорошо, что Вениамин принял и не стал расспрашивать. Теперь оружие можно будет сохранить в тайне. --- Дом в Трилесах 17:45 вечера Вениамин молча сидит на скамье с Кузьминым рядом уже некоторое время, потому что волнуется: не знает как диалог про его рану начать, да и чувствует, что Анастасий, со своей стороны, совсем не настроен на разговор. Кузьмин о чем-то явно думает. И вот, решившись окончательно, Соловьев пытается подобрать слова правильные, чтобы подступиться к Анастасию, как вдруг его отвлекает открывающаяся в который раз дверь и врывающиеся в неё порывы холодного воздуха. Вениамин поворачивает к двери голову и видит, что к ним, в промежуточный пересадочный пункт, куда осужденных декабристов свозят уже около часа без перерыва со всех концов Малороссии, привезли, а теперь, наконец, и заводят Сергея Ивановича и Бестужева-Рюмина. Последний от длительной потери крови и колоссального стресса находится без сознания, однако жандармов это, судя по всему, не волнует и офицера просто заталкивают в комнату, только лишь вовремя подоспевший Кузьмин не дает Михаилу упасть на пол: подхватывает юношу за плечи, прижимает к себе и смотрит зло на жандармов, собирающихся прямо перед его носом дверь закрыть, будто ничего и не произошло. — Имейте приличие удостовериться, что с вашим заключенным все в порядке. Мы не животные, чтобы так обращаться с нами. — не сдерживается, скалится зло Анастасий, а один из жандармов в ответ усмехается: — Это уж как Государь Император решит; — после чего захлопывает дверь. Без конфликта обошлось, но все-таки на душе неприятное чувство собственной слабости оседает, потому Кузьмин поджимает губы, поудобнее перехватывает Бестужева-Рюмина и подтаскивает его к камину, морщась от боли в плече. Нашатырем ребята к несчастью не располагают, а потому и помочь Мишелю ничем не могут, однако Анастасий товарища не бросает, и лишь сидит с ним, внимая его слабому дыханию, да погружаясь то и дело в думы, на которые вынуждает его давящий на руку весом своим пистолет в рукаве. Сергея принимает на себя Соловьев и отводит его к скамье, на которой прежде сидел с Кузьминым, где сажает его на скамью, но Муравьёв-Апостол встает медленно и садится на пол у скамьи, сообщая, что ему так удобнее. Кузьмин на несколько минут отходит от Бестужева-Рюмина подходит к Муравьёву-Апостолу, подтягивает юношу к себе за плечо, шепча ему на ухо судорожно: — Брат ваш умер — Ипполит. Мне жаль правда, Сергей Иванович. Нужно как-то с поля боя его вытащить, похоронить. И Щепилло погиб. Их ведь так оставят, по-христиански не предадут земле. Забудут. Анастасий быстро отстраняется от Сергея, чтобы никто из присутствующих в доме караульных не подумал ичего лишнего, и уходит обратно к Мишелю, а Муравьёв-Апостол слыша все это закрывает руками уши, чтобы более этого ужаса не слышать, и Сергея, от того, что фантазия слишком его разыгралась, проецируя перед глазами мертвые тела брата и друга, едва ли не начинает тошнить. Ипполит точно застрелился сам, решив, что Сережа погиб, да и после проигрыша в деле всей жизни у юноши цели для жизни не было более, как и вариантов выжить — при аресте Ипполита бы посадили в Равелин, куда Муравьёв-Апостол-младший очень даже справедливо попасть не хотел. Сергей чувствует, как из ушей снова начинает течь кровь, а из глаз — неконтролируемые слезы. «Проиграли.» Просто поговорить не вышло, а шанс атаковать — упущен. Нужно было слушать Грохольского, который предлагал резкое наступление с последующим штыковым сражением, но даже сейчас Сергей в себе сил не чувствует, чтобы скомандовать: в атаку. Это ведь верная смерть для солдат. А на поле боя сил было и того меньше — там был выбор: поговорить и самому умереть; или убить весь полк попусту. Сергей выбрал единственный верный вариант. Вениамин с укором смотрит на севшего обратно на пол Анастасия: ну вот для чего сейчас было рассказывать это? Сергею и так плохо, а здесь ещё такие новости. Анастасий в ответ пожимает плечами: чем позже, тем было бы только хуже. Пусть лучше Муравьёв-Апостол узнает сразу. Соловьев поджимает губы и возвращается вниманием к совсем уж расстроенному Сергею, а Анастасий думает, думает, как бы убить себя так, чтобы не просто себя, а кого-то из врагов с собой захватить. Сергей Иванович пока ещё в сознании, однако то и дело он в бессознательное состояние впадает, потому как кровь из раны на лбу юноши ещё течёт, но помогать ему, как и Бестужеву-Рюмину, из караульных, что к узникам приставлены, никто не собирается, поэтому Вениамин сидит с командиром рядом не имея возможности отойти: меняет Сергею повязки то и дело, а также когда Сергей просит, а просит юноша часто — дает воды, коей арестантов благо не обделили. В дом заводят Матвея Муравьева-Апостола, а за ним, вымученного допросами и издевательствами Трухина, Мозалевского — вывезли-таки юношу с заставы Киевской и тоже сюда. Едва Муравьёв-Апостол-старший видит брата, он бросается тут же к нему, не дослушивая даже, что ему говорят об аресте его и доле жандармы. Вениамин однако же не уходит, хоть и может, ибо забота о командира более не лежит на плечах его, берёт руку Сергея в свою, думая, что может хоть прикосновения (окромя разговоров) Муравьёву-Апостолу-среднему помогут не терять сознание столь часто. — Матюш, — вдруг шепчет через силу Сергей, — Соловьев? — Вениамин приободряется тому, что командир его теперь может различать лица, и кивает. Муравьёв-Апостол-средний улыбается слабо. — Помогите..встать. Соловьев, как и Муравьев-Апостол-старший подхватывают сидящего под плечи, осторожно его поднимая. Сергей стоит шатаясь, обнимает Матвея, губами благодарит Вениамина — на слова не хватает сил — а после держась за его плечо, Сергей идет медленными шагами к камину: юношу трясет от озноба, а потому он хочет у камина погреться. Кузьмин помогает медленно в себя приходящему Мишелю, дойти до скамьи, тем самым освобождая пол перед камином и пропуская туда Сергея. Сам же Кузьмин отсаживается от Бестужева-Рюмина немного поодаль, сжимая рукой в рукаве пистолет. Нельзя, чтобы Михаил увидел. Анастасий смотрит украдкой в окно и видит, как к дому подъезжают солдаты Николаевские, а в их числе полковник Федор Гейсмар и решение, как себя убить, забрав ещё людей, приходит само собой. Неожиданно, на пол что-то тяжелое падает, и Кузьмин вздрагивает, как и все в доме: оказывается, Сергею резко стало плохо и от того он упал в обморок. Все, кто сидел прежде на скамье: например, Мозалевский, Быстрицкий, недавно сюда привезенный, и Бестужев-Рюмин бросаются к Сергею, дабы помочь ему встать и привести его для начала в сознание. И тогда Анастасий вынимает пистолет из рукава и прицеливаясь стреляет в окно, в котором видит силуэт Гейсмара. Юноша не знает, что промахнулся, не знает, что попал в жандарма, ранил, да и убил в общем, видит лишь он, как разворачивается на звук выстрела Мозалевский и в непонимании смотрит на Анастасия, в дрожащей руке которого зажат пистолет. Все выбегают из дома кроме него и Сергея, с криками: Стреляют! Стреляют!; а Кузьмин улыбается безумно, скаля зубы. В его планах конечно не было того, что уйдут все, но это даже облегчит юноше задачу. — У тебя есть пистолет? Почему ты не сказал? Мы можем сбежать. Анастасий усмехается и его следующие слова заставляют Мозалевского замолчать: — Ты забыл разве, Саш? — Не смей делать этого, Стас. Ты не можешь оставить нас и забрать шанс на свободу. С тобой мы сбежим отсюда, заберем Соловьева, остальных, начнем все заново. — медленно и осторожно Мозалевский начинает подходить к Анастасию и тянет вперед руку, намекая, чтобы Кузьмин отдал пистолет. — У нас нет ничего, у тебя есть то, чем мы можем отбиться. Разве ты предпочтешь смерть второй попытке? Разве Ипполит и Щепилло оправдают это? Анастасий тихо и устало усмехается: ну вот, перед самой смертью напомнил. Теперь желание покинуть этот мир возрастает в разы. — Ты никогда не оставлял меня, а теперь, если ты уйдешь, без тебя — что я смогу без тебя? — Ты многое не знаешь, увы. Но я уверен, тебе расскажут. Позаботься о нашем командире. — Кузьмин насильно заставляет себя улыбнуться, хоть уголки губ его ползут вниз, подставляет себе к виску пистолет, смотрит в последний раз на Сергея, который до сих пор без сознания, на Александра, и нажимает на курок...“Свобода или смерть.”
Мозалевский вздрагивает, делает несколько коротких шагов к Кузьмину, осколки черепа которого на человеческий не похожи более, а из дула пистолета, коим застрелился юноша, ещё идет дымок — несмотря на то, что Анастасий умер, он с прежней силой сжимает в левой руке пистолет. Стена за головой Кузьмина все быстрее окрашивается кровью. — Да ты же не мог. Нет же. — глаза Александра в страхе или даже ужасе расширяются и кажется впервые за время заключения юноша позволяет себе не сдерживать отрицательные эмоции: теперь, даже если караульные увидят, Мозалевскому уже все равно. Пусть смеются, пусть мнят себя сильнее и круче — важность людского мнения и желание создать для себя образ каменной стены, после произошедшего, резко меркнет. Александр подходит совсем близко к телу, неосознанно обнимает его и на ладонях видит остатки крови, что ещё вытекает из головы Анастасия. Юноша вытирает судорожно руки о свои штаны, затем торопливо сквозь обрывки ткани ощупывает раздробленное плечо Кузьмина, не понятно зачем, и прислоняется к нему лбом, от накатившего отчаяния даже всхлипывая. — Настасьюшка, на кого ты оставил меня? На кого? — Александр чувствует, как вся его твердая, уверенная личность рушится с космической скоростью — где-то в сердце его просыпается тот самый мальчик, пропавший в самой первой встрече с Сергеем Ивановичем и Михаилом Павловичем, клянущийся всю жизнь быть добродетельным. Юноша от стыда за свои слезы и от тягостного осознания произошедшего терзает свои губы, отходя от Анастасия, не имея правда сил даже позвать на помощь. Благо Соловьев обратно в дом заходит первый и тут же подбегает к телу. Вениамин ведет себя на удивление сдержанно: сдергивает разорванный в области плеча мундир с Анастасия ниже и видит, что пуля прошла навылет под лопаткой и все нижнее платье юноши в крови — лишь сейчас понимает Соловьев, насколько была серьезной рана Кузьмина, но не смотря на боль он терпел, верно идея смерти затмила ему иные ощущения, лишь благодаря ней он сумел так долго молчать о ранении. Соловьев кусает губы в отчаянии: знал, догадывался, а не спас. Надо было тогда расспросить Стаса обо всем, найти пистолет, да и выбросить прочь, но теперь уже поздно. В этот момент в дом возвращаются заключенные — из которых не у всех получается попасть в самый центр событий — а с ними и караульные, которые проходят в центр замечая труп, осматривают его бегло и брезгливо, и одному из них в глаза бросается иконка, висящая на шее Кузьмина. — Ого, этот грешник ещё и веровал? — кивает на образ своему товарищу — караульному, юноша, и Александр, стоящий рядом с Соловьевым, тоже обращает на ранее не замеченную иконку внимание. — Она ему уже не поможет. — Нужно снять. Продадим потом, только от крови отмоем. — довольно улыбается второй караульный и быстрым движением вытащенного из-за пояса клинка срезает веревку, которая вместе с образом падает с шеи Анастасия на пол. Только караульный нагибается и к ней тянет руку, его хватает сзади за рубашку Александр и тянет на себя, благодаря чему караульный разгибается и оборачивается на Мозалевского. — Что надо? — однако закончить караульный не успевает: Александр с размаху ударяет его, попадая кулаком в нос. Юноша на пару шагов даже отходит по инерции, хватаюсь ладонью за нос, из которого на пол начинает капать кровь, а второй караульный вынимает из-за пояса свой клинок. — Саша.. Сашенька.. успокойся — шепчет в исступлении Михаил, все ещё не оправившись от обморока, а Вениамин то и дело бросает на него взгляды, говоря: все хорошо, все под контролем. — Нам сказали вас колоть при любом сопротивлении. Советую вам перестать делать это; но и этот караульный получает удар ладонью в щеку, звон от которого разносится по всему дому. Быстрицкий и Матвей, наконец пробившиеся к Бестужеву-Рюмину, которого вместе с Мозалевским и караульными окружают заключенные, с удивлением смотрят на разворачивающуюся пред их глазами драму. — Пошли. Вон. Живо. — отсекает ядовитым, яростным голосом Мозалевский, наклоняется и наконец поднимает образ, прижимая руку, в которой он зажат, к своей груди, после однако передавая его Соловьеву, чтобы не мешал в намечающейся драке. — Мы… — Вон! — Кто вы.. — Вон я сказал! — Александр выхватывает из руки Анастасия окровавленный пистолет и направляет его в грудь одному из караульных. — Я убью вас. Убью, если не уйдете! Проваливайте. — цедит, сжимая до скрежета зубы, Мозалевский. Караульные переглядываются испуганно и не спуская с пистолета взгляда, пятятся к двери, преодолевая которую наконец поворачиваются спиной и тогда Александр стреляет в обоих. Не попадает с первого раза, но убить удается. Юноша откидывает от себя пустой пистолет и садится на пол, в непонимании по лицам вокруг бегает взглядом. — Извините.. Извините, я не знаю, что это было. — почти шепчет Мозалевский, потому что от крика себе сорвал голос и закрывает глаза руками, всхлипывая, сжимаясь, пытаясь пропасть отсюда. Быстрицкий поднимает вопросительный взгляд на Соловьева, но тот качает головой: потом. Вениамин присаживается на корточки рядом с Сашей и спрашивает тихим, спокойным голосом: — Повесим иконку обратно? — Мозалевский отнимает от краснеющих глаз ладони, улыбается слабо и кивает. — Хорошо, что эти нелюди не отобрали её. Я уверен, для Стаса она много значила. Можно? Вениамин кивает, протягивает образ Александру и тот целует его, на губах чувствуя привкус крови металлический, после чего веревку обвивает вокруг шеи Кузьмина и завязывает на узел в том месте, где её разрезал караульный. Через пару минут заключенные расходятся по скамейкам, решая пока не беспокоить Мозалевского, а в дом заходят жандармы. Странно, что не забирают они Александра, хоть юноша того ждет, но не зря же он убил свидетелей приступа своего: жандармы лишь молча поднимают и уносят тело Кузьмина куда-то, а Мозалевский проглатывает последние слезы, заталкивая в самое свое нутро всю свою боль, и обхватывает руками голову тяжело дыша: так хочется снова стать суровым, заставить слезы повернуть вспять, но они снова по щекам сами катятся, как не пытается юноша успокоится. «Слабак.» — укоряет Мозалевского рассудок и Александр уходит к камину, садится на колени перед Сергеем, который очнулся не так давно и уже пытается встать. Мозалевский решает, что ежели Кузьмин погиб, так нельзя дать умереть Муравьёву-Апостолу, как просил Стас, и Мишелю, надо спасти хотя бы их, раз позволяют силы, а про себя даже не думать. Найдет юноша способ жизнь свою прервать, ежели не здесь, так на каторге, в любом случае долго с травмой такой жить дальше не получится. Скоро придет Иван, его поймают скорее всего — от своих принципов он все-таки не откажется, да и сдастся, чтобы организовать в тылу восстание новое, а значит скоро Александр будет не один. Если к тому моменту сам не умрет. Сергей же берет юношу за руку осторожно, и говорит ему тихо, но достаточно спокойно, без резких порывов, и даже без укора. Будто просто желает на путь истинный наставить. — Я понимаю, по глазам вижу, о чем ты сейчас думаешь, Саша, и хочу сказать, что сам много размышлял о самоубийстве, однако утешительное чтение Евангелия убедило меня, что никогда, ни в каком случае человек не имеет права посягнуть на жизнь свою. Пред душою самоубийцы отверзнется Книга Судеб, нам неведомых, она увидит, что она безрассудным поступком своим ускорила конец свой земной одним годом, одним месяцем, может быть, одним днем. Она увидит, что отвержением жизни, дарованной ей не для себя, а для пользы ближнего, лишила себя нескольких заслуг, долженствовавших ещё украсить венец ее… Христос сам говорит нам, что в доме отца небесного много обителей. Мы должны верить твердо, что душа, бежавшая со своего места прежде времени ей установленного, получит низшую обитель. Ужасаюсь от сей мысли. Нет, милый Саша, самоубийство есть всегда преступление. Кому дано было много, множайше взыщется от него. Ты будешь больше виноват, чем кто-либо, ибо ты не можешь оправдываться неведением… Мозалевский закрывает глаза более ничего не желая слышать или видеть. Юноша теряет сознание.