Пятеро повешенных

30.12.1825 5:12 утра Сергей Муравьёв-Апостол вместе с фельдфебелем и Кузьминым выходит на плац казарм гренадерской роты: в них на эту ночь остановилась и 5 рота Кузьмина, а посему сейчас им уже пора выходить в сторону Василькова, где должны ждать их товарищи, а так же собранный полностью Черниговский полк. — Солдаты, знаю, встать пришлось рано, но это все во благо Отечества нашего.. — Пойдемте же на Васильков. — поддерживает речь командира своего Анастасий и хоть солдаты реагируют не столь живо, многие просто потому, что не до конца проснулись, они забирают с коек своих вещи и снова строятся на плацу в рекордно короткое время. — Можно выступать, Сергей Иванович. — говорит Кузьмин и вслед за Муравьёвым-Апостолом из казарм выходит 2 рота гренадеров и часть роты Кузьмина. Полк медленно, но верно направляется в Васильков. --- 8:34 утра Майор Трухин едва просыпается, сразу же спешит в соседнюю комнату куда на время поселил жандарма, того самого, который черниговцев сдал. Почему так происходит? Потому что жандарм Трухина и растолкал, вынудил проснуться и все утро твердил о чем-то: Трухин так и не понял до сих пор, теперь хочет об этом узнать. — В чем дело? Что за шум с самого утра? — Трухин уже готов взорваться от злости, но жандарм останавливает его, указывая рукой в окно. — В нескольких километрах отсюда — заговорщики. — Снится скоро они мне будут! — резко одергивает свою рубашку Трухин, как вдруг останавливается, в изумлении выгибает бровь. — В смысле они здесь? Они сидят на гауптвахте. Что ты голову мне морочишь? — снова начинает злится Трухин, все-таки заглядывая в окно повнимательнее. — Вы не дослушали. Они с Ковалевки идут сюда. Мне доверенные люди донесли. Их очень много, очень, нам несдобровать. Нужно уходить. — Они идут? Сюда? Господь защитит нас. — Трухин сбивчиво шепчет молитву и одевается одновременно с этим: он этим гадам не даст проходу. Неужто зря Гебель здесь главным поставил его? — Идут! И здесь не остановят их! — восклицает жандарм, вздымая к небу руки в просящем жесте. — Убьют нас. — Трухин не собирается с подавленным настроением жандарма так быстро соглашаться, а потому из квартиры своей вылетает, на ходу одевая фуражку на голову. Майор достигает быстро главного штаба, благо квартира его недалеко, и забегает в него быстро, не успевая отдышаться, тем самым на себя обращая внимание караульных. — В чем дело ваше благородие? — Живо бить тревогу в городе! На нас напасть хотят! — Трухин отталкивает караульного, который ему дорогу преграждает в один из кабинетов, и заходит туда; оказывается, туда перевели Соловьева — как заявили Трухину, за юношей никаких нарушений замечено не было, а потому содержать на гауптвахте его более не имеют права, ведь майор так и не смог предоставить доказательства, что Вениамин — опасный преступник. Для Трухина это ещё больше усугубляет ситуацию, потому что доказательств при себе он не имеет, а ведь заговорщики — они такие, только посмотришь на них сочувственно и не заметишь, как уже нарушаешь данную Государю присягу. Трухина передергивает: он видит, как Соловьев на него смотрит своими серыми глазами, будто насквозь протыкает иглами, запускает ладонь в каштановые волосы и усмехается. — По вашему испуганному виду могу догадаться, что идут наши? Трухин отшатывается; от одного лишь слова: «наши» его снова передергивает всего. — Отгоним их прочь, уничтожим, предадим анафеме! — истерически кричит Трухин, а Соловьев не спорит, только хихикает в ладонь. «Насмехается. Наглец!» — И с вами разберемся! Вам не миновать виселицы. Вениамин кивает, делая вид, что внимает с усердием, да только караульные подходят к Трухину и выводят его из комнаты. — По какому праву вывели вы его с гауптвахты? — Караульные не отвечают, но на лицах их Трухин способен прочитать лишь эмоции неподдельной, к своей персоне, ненависти. — Изменники.. — шепчет, сам в то не веря, и выбегает прочь, подстрекаемый насмешками Вениамина. В голове голос его звучит, который повторяет, будто записанную на пластинку, заезженную, избитую фразу: “Никто не спасет тебя, и даже Бог отвернулся от тебя, проклинаем тебя, и народ проклинает, гореть в аду тебе вечность.” — по телу майора проходит крупная дрожь: нельзя допустить входа заговорщиков в город. Дьявол, в лице бунтовщиков, не сумеет захватить горожан, для Трухина место в Раю будет, Бог, как и Государь, не забывает столь преданных себе воинов. Майор спешит к заставе, слыша, что по городу колокола бьют тревогу: может даже и жандарм постарался, раз уж не желают поддерживать его караульные штаба. Трухин подходит к солдатам 4-й роты, что занимают караулы, вроде лица их не очернены желанием предать, жаждой власти и поддержки бунтовщиков — безбожников. На лицах их видна преданность, хоть и слабая, но Трухин и за это хватается, как за последнюю соломинку. — Солдаты, приготовьтесь, враг идет на нас, надобно не отдавать город. Может придется биться. — Трухин выговаривает все это почти скороговоркой, а в голове мысль усердно вбивается в мозг: «Уходить, нужно уходить.» Жители, видя сей ажиотаж, слыша звуки колоколов о тревоге извещающие, видящие перекошенное от страха лицо Трухина, и сами сей панике поддаются, друг с другом переговариваются, по домам прячутся, думая, что идет на них турок или француз, некоторые собирают вещи, намереваясь бежать из города. Дороги города заполняются людьми: некоторые из любопытства выходят, некоторые кричат проклятия в адрес штаба, что не уследил за безопасностью города, многие просто бегут прочь, не желая здесь жизнь свою оставлять, а в их числе и жандарм, что лишь сеет большую панику говоря. что идет неприятель с несколькими полками в составе, город желающий сравнять с землей. Быстрицкий же наконец доходит до конечного пункта назначения и в Германовке роту Соловьева собирает, сил на это правда тратя не мало, ибо солдаты за неимением командира по деревне растеклись, а все-таки наконец выступает с ней в сторону Василькова. --- 12:00 дня К полудню народ более-менее расходится с площадей по домам, Трухин не так давно закрылся в доме своем вместе с жандармом и казалось бы: все спокойно, но наступает для майора новая беда. Иван Сухинов с авангардом Сергея Муравьёва-Апостола подходит к Васильковской заставе, где встречают офицера испуганные и восторженные люди, до которых слухи о воззвании Сергея к солдатам и горожанам дошли уже, и конечно же простые крестьяне, что от крепостничества и тиранства власти устали, Муравьёва-Апостола поддерживают, и идеи его, а потому крестьяне сейчас солдат Ивана окружают, слыша, что они от Сергея, и на перебой спрашивают куда войско дальше путь держит, а солдаты и рады: рассыпаются по городу, и переговариваются с людьми, принимают от них поздравления и различные подарки. Солдаты 4 роты, стоящие на заставе, срываются на аплодисменты, уходят в город, каждого, кого находят на улицах ведут на центральную площадь, окроме тех, кто присоединился к процессии ещё на заставе, и о чем-то восторженно говорят. Естественно сия перемена в настроении народа не укрывается и от Трухина, который, слишком уж часто для спокойного человека, заглядывает в окно, то и дело прерывая отчаянные восклицания жандарма, Только Трухин собирается выйти из дома, да и посмотреть в чем причина людского ажиотажа, как вдруг оседает на стул: он резко все понимает, потому как в окне его показывается до боли знакомое лицо. Лицо не смотрит на него, даже сказать вернее не замечает совсем, зато успешно всплывает оно же на задворках сознания, спорящее с Трухиным ещё в казармах Черниговского полка. Иван Сухинов, ну конечно, один из заговорщиков, а за ним солдаты Сергея Муравьёва-Апостола. А солдаты из 4-й роты следом идут, расспрашивают, поддерживают товарищей боевых. И никакого Иван не получает сопротивления. На квартире Войниловича тоже происходит ажиотаж. Стоит Михаилу в окно увидеть Ивана, он тут же его открывает и хочет Сухинову закричать, дабы тот вытащил его отсюда, однако караульные юношу за руки отводят от окна. — Ваше благородие, не стоит так рисковать. Мы с вами пойдем. Вы главное ведите. Михаил удивленно выгибает бровь, но едва понимает, что никакого нет у караульных желания жить с властью нынешней — улыбается. — Я вас не подведу. Щепилло и солдаты, прежде бывшие его надзирателями, выходят из квартиры Войниловича, который провожает их едва ли не со слезами на глазах, потому что такого единения, между разного рода солдатами, не видел мужчина со времен Отечественной войны 1812 года. Едва караульные в штабе видят на улицах солдат восставших, выводят за руки Соловьева из кабинета и улыбаются, каждый по своему, уникально, и все желают отчего-то юноше успехов и победы. Вениамин не понимает первое время, словно только родившийся котенок медленно спускается по заснеженным ступеням штаба, недоверчиво оглядывается, но едва видит лица знакомые на площади радостно улыбается: в разговоре с Трухиным он оказался прав. — Удачи вам, ваше благородие! — Мы на вашей стороне! — так провожают Соловьева караульные, а он благодарит их и едва замечает солдат из 6 роты, под свое их берёт командование. Трухин злится снова: ну уж нет, он не трус и в доме отсиживаться не намерен. Сухинов заходит с остатками роты спокойно в казармы Черниговского полка, а в этот момент в Васильков вступают уже рота гренадеров и 2 мушкетёрная рота под командованием Сергей Муравьёва-Апостола. Трухин же снова спешит, но теперь к казармам, натыкаясь то и дело на солдат на улице, что выражают к нему самое искреннее призрение. Майор протискивается сквозь черниговских солдат в казармы. Сергей тоже позволяет своим солдатам распустится по городу, а сам идет в казармы Черниговские, чтобы там встретится с Иваном, Щепилло и Соловьевым, да и переговорить на счет дальнейших действий. За Сергеем увязываются Михаил Бестужев-Рюмин и встретивший командира уже в казармах Иван Сухинов, а Муравьёв-Апостол и не против особо, не понятно ещё, что ждет ребят в этой части полка, где офицеров, в заговор впутанных, не было давно, вдруг его уже в свой состав включили николаевские части и не пойдут черниговцы за ними, однако такое маловероятно. Так и успокаивает себя Сергей, выходя на многолюдный плац сразу попадая в объятия солдат, что на руки поднимают его и проносят до самой середины, где водружают офицера на самодельный постамент и требуют, дабы прочел он им снова воззвание свое. Муравьёв-Апостол улыбки не сдерживает и смеется даже, прося солдат опустить его наземь, и на постаменте едва оказывается, не сдерживает за полк свой гордости, потому что все прошло хорошо, солдаты на их стороне и не смогли их царские жандармы на сторону свою переманить. Все получилось. Однако, на плац вырывается майор Трухин, наконец к нему путь нашедший. Майор Сергея двигает локтем, не взирая на роптание солдат, и воодушевленно, а также кажется злобно, требует, чтобы солдаты разошлись по казармам. — Солдаты! Вы присягу приносили Государю Императору. Вы не смеете клятву священную нарушать, быстро расходитесь по казармам, и тогда вам ничего не будет. Немедленно марш к казармам! Бестужев Рюмин смеется, вместе с Сухиновым подбегает к Трухинову сзади и толкает его, а Иван ещё и шапку свою снимает, бросая её в Трухинова, отчего майор попадает в колонну расступающихся солдат, которые начинают кидать в него свои шапки, а некоторые даже находят на плацу небольшие камушки, которые так же направляют в майора. — Это вам за ваше к нам отношение, ваше благородие! — выкрикивает один из солдат, и все подхватывают, а Мишель отходит к Сереже, хлопая его восторженно по плечу, но Муравьёв-Апостол смотрит на всю эту вакханалию остолбенело, и лишь от хлопка Михаила будто из оцепенения выводит. — Хватит! Прекратите! — выкрикивает Сергей несколько раз — слышат офицера не сразу, но едва голос его доносится сквозь шум до солдат те останавливаются, а майор встает с земли, держась за избитые руки и ноги, и прихрамывая отходит к казармам: не видит смысла более солдат удерживать, ибо масса эта людская вышла уже и завести обратно её, лишить энергии, более не представлялось возможным. — На гауптвахту его отведите. То, что вы сделали сейчас — правильно, потому как тираны должны наказание понести за свои издевательства; но не милосердно, а вы должны запомнить, что милосердие — не слабость. Милосердие — право сильного. — на этих словах солдаты, как и в Трилесах, начинают офицеру аплодировать, снова на руки Сергея поднимают, как теперь ещё и Мишеля и выносят их со двора казарм на улицы города, далее на площадь, где встречаются с товарищами своими из Черниговского полка, общаются, смеются и радуются тому, что они теперь не одни. Ну наконец, впервые за столько дней победа, настоящая — это не может не радовать искренне. В это же самое время с караула сходит наконец вся 4 мушкетерская рота, а 6, пришедшая ей на смену, под предводительством Соловьева, с радостными восклицаниями присоединяется к Муравьёву-Апостолу. Спустя 10 минут к Сергею присоединяется и Щепилло со своими караульными. Столь счастливое начало оживляет новою надеждою сердца черниговских офицеров. Они не сомневаются уже в будущих успехах своего дела, в силе своих солдат и уже мечтают о том, как окончат сей трудный подвиг, после чего Отечество их наконец сумеет освободится из под ига самовластья. — Соловьев! — радостно восклицает Щепилло, едва видит неподалеку товарища и обнимает его сходу, едва сдерживая просящиеся наружу слезы. — Говорил же, что недолго мы будем там. Только хочет Михаил и к Сергею Ивановичу подойти, расспросить его о присоединившихся полках, как видит вдруг: на площадь другой офицер на коне заезжает, не царский: по форме видно, но и не из лагеря восставших. Сергей внимания на юношу прежде не обращает, но, когда офицер слезает с коня и окликает Муравьёва-Апостола, тот реагирует наконец, поворачивается к юноше, показывая Михаилу Щепилло рукой, дабы тот пару минут подождал, и подходит к офицеру ближе, на лице Сергея появляется улыбка и он пожимает протянутую руку Александра Фёдоровича Вадковского, лицо которого так же сияет от радости: сумели-таки встретится, хоть и когда ехал Александр в Васильков, боялся, что на совещание опоздал, потому что там с Сергеем у них уговор был встретится 29 вечером, а Вадковский не сумел. — Александр Фёдорович, рад я вас видеть. Вы, как я понимаю, полк к нам привести Михаилу обещались? Вадковский кивает и поджимает виновато губы. — Вы с нами? — Конечно. Полк с товарищем Молчалиным взбунтую, он и так уже считайте за мной. Ну если же не весь полк, так хоть батальон подниму и солдат приведу вам. Не смог сейчас привести, потому что боялся, что вы ушли уже из Василькова. От себя подозрения отвести мне поздно удалось — потому передать полк не смог тогда, при первой встрече, Михаилу. Ну коли вы тут, за мной идите в Белую церковь, а я навстречу вам выведу солдат. Офицер поднимает козырек фуражки и садится на коня обратно, после уезжает прочь по дороге, лишь немного вздымая снежинки с места их привычного на сугробах расположения. Ну вот, хоть один человек понимает, что время дорого и не тратит его на простые разговоры. Сергей улыбается и возвращается к Анастасию с Михаилом Щепилло, которым передает лаконично и кратко суть визита Александра. — Сухинов, Мозалевский? — окликает товарищей Сергей и те пробираются к нему сквозь рассасывающуюся медленно толпу солдат и горожан. — Слушаем вас, Сергей Иванович. — за двоих отвечает Сухинов, зорко цепляя каждое движение людей вокруг себя своими черными глазами. — Идите на квартиру Гебеля за знаменами и полковым ящиком. — Иван, дабы толпу не перекрикивать, что все ещё окружает Сергея, поднимает фуражку, показывая, что приказ понял и выходит с Александром с главной площади, ощущая, что дышать стало заметно проще, едва весь народ, теснящий с боков, пропал. Мозалевский подходит к Сухинову ближе, дабы снова не затеряться нечаянно среди людей, торопящихся на площадь, к Муравьёву-Апостолу и озирается на сзади идущих солдат: это Сергей Иванович послал взвод за знаменами вместе с офицерами. Александр видит неподалеку дом высокий, белый, под стать аристократии, но что не странно живет в нем совсем не князь и не принц, а Гебель, Густав Иванович. На данный момент уже бывший командир Черниговского полка. Александр хмыкает скептически: при взгляде на сие архитектурное творение возникает мысль, что хозяин дома — любитель спокойствия и порядка, на деле же вовсе не так. Мозалевский оглядывается: на левом фланге взвода, недостает нескольких рядов. Иван же хмурится, потому как из дома слышит юноша доносящиеся крики и шум. Мозалевский слышит все то же на секунду позже и понимает, что солдаты наверняка оставив ряды ворвались в дом и предаются там бесчинству, словно бесами попутанные. — Вань. — робко начинает Мозалевский, но едва слышит, как разбивается в доме что-то, уже совсем не сомневаясь в догадках своих говорит: — Кажется мне, это солдаты наши там, в доме Гебеля. Продолжать Александру не приходится, ибо Иван с полуслова понимает все, а посему шпагу свою обнажает и бросается в дом Гебеля самым первым из всего взвода. Иван доходит до комнаты, из которой слышится особо громкий шум, где и видит толпу разъяренных солдат, что улюлюкает над бывшим своим командиром, да и вовсе грозит разрубить его штыками и саблями на части. Офицер подходит ближе и видит, что солдаты все до одного пьяные; за пару метров от них несет перегаром, отчего Сухинов зажимает нос пальцами и морщится. Но в целом, это дело поправимое, потому как это солдаты — им свойственно пить, курить, потому как родину защищать, да и воевать — дело сложное. Неподалеку от Гебеля, на полу, сидит несчастная его жена, над которой так же нависают солдаты, что предлагают убить её вместе с командиром, а то и вовсе, изнасиловать, привлекая к сему действу малолетних её детей. Под градусом это простительно, но не для дисциплинированных войск, которые хотят бороться за свободу. — Ну что, каково тебе быть на нашем месте, свинья? — вопрошают солдаты, пиная женщину ногами, остальные же обливают едва дышащего Гебеля водой, и хватают за руки и ноги, намеренно сильно нажимая на раны. Сухинов, не теряя времени на пробирающийся в самое сердце страх от всего увиденного, проталкивается сквозь солдат и останавливает солдата, который начал это все, хватая его за руку, после сегодня действия встает прямо между солдатами, и женой Гебеля, оставляя так же позади себя и Гебеля, вперед выставляя шпагу. — Отставить! Отставить все, я сказал! — громко говорит Иван, чтобы все его услышали, и солдаты смотрят на него, хотя чувство, будто сквозь него, а на лицах их глупые улыбки. — Вы что творите? Вы войска, борющихся за правду, почему вы ведете себя как маргиналы? Неужто забыли о кодексе чести, который командир наш вам читал, ещё когда мы вместе в казармах находились, в мирное время? Вы же грамотные люди, не быдло какое-то, что вам все хочется разбойничать? Вас люди уважать не будут, вы разве того не понимаете? — Сухинов пытается словами успокоить солдат, — Не быть в рядах наших тем, кто угрожает смертью невинным, кто над детьми измывается, а так же кто бьет слабых, да и в мире нашем таким не жить. Вас будет ждать смерть, если сейчас же вы не уйдете отсюда. Солдаты же лишь усмехаются и один из них, видимо самый безбашенный, подходит к Ивану и вынимает из ножен свою шпагу, утыкая её юноше в грудь. На шее Сухинова нервно начинает трепыхаться жилка. — А вы что хотите? Нам сказали: право наше, кому присягать, кому нет. Право наше: как и где вести себя. И сейчас, нам нужно развлечься, потому что скоро мы пойдем умирать за вас и ваше желание власти. А лучше бы умирали за царя, Николая, который способен спасти наши падшие, благодаря вам и вашей вольности, души. Если я не прав, можете исправить меня. — солдат не отводит насмешливого взгляда от черных глаз Ивана и подоспевшего к нему наконец Мозалевского. Сухинов сжимает руки в кулаки, но держится — срываться на солдата низко и подло, к тому же сам виноват — не смог уследить и до конца объяснить. Александр, что подошел к Ивану, хочет что-то сказать, верно в защиту своего товарища и против солдата, но офицер рукой останавливает Мозалевского — сейчас ещё не время: солдатам нужно все объяснить, дабы казусов таких больше не происходило. — Я не желаю власти, и командир наш власти не хочет, как не желает никто из офицеров нашего полка. Я пойду умирать с вами, и командир наш не сбежит с поля боя, как вы, с чего-то, все решили. Власть мне не нужна, я борюсь за вас. За ваших детей и родителей, за свое и ваше Отечество. И права, вести себя как преступники, вам никто не давал. Вы должны поступать по совести. Вы не должны бездумно выступать за царя, только потому что он царь, если он не способен дать вам свободу и достаток, но честью пренебрегать не имеет права никто из вас. Да кому, как не вам об этом знать — вы солдаты, образ подражания для своего Отечества, а ведете себя как грабители, маргиналы и хулиганы. Какой пример вы подаете остальным? Какое мнение о нас вы даете местному населению? Нет уж, я не намерен рисковать своим авторитетом, авторитетом Сергея Ивановича и авторитетом полка Черниговского в глазах народа, ради вас. Ежели вам не нужна свобода, и лишь низменные желания занимают вашу никчемную голову — уходите. Нам не нужно пушечное мясо, и мы ведем вас не на убой, нам нужны мыслящие люди, которые суть дела, нашего, правого, понимают. Если вам не надо этого — уходите. Вас никто не держит. Только знайте — мы умрем в борьбе, а вы так и останетесь никем и ничем для своего любимого Государя Императора. Солдат все так же спокойно, смотрит в глаза Сухинова, который тоже взгляд не отводит — со стороны кажется, будто юноши играют в гляделки. Мозалевский хмурится и подходит к солдату — остальные расступились, смотря на это и шушукаясь о чем-то между собой. — Все пошли отсюда прочь — грозно командует Александр, но никто слушать его не собирается: Мозалевский уходит во двор для того, чтобы не допустить перехода маргинальных идей на часть взвода, стоящую во дворе, а солдат снова ударяет жену Гебеля, огибая для того Сухинова. Иван тогда свои угрозы решает исполнить, ударяя солдата в грудь шпагой. Тот штыком отводит удар Ивана, после чего к обороне подключаются и остальные солдаты, которых пытается обезоружить и на время обездвижить Сухинов. Иван же не теряя мужества бросается прямо на выставленные вперед штыки, даже сам не понимая почему до сих пор не оказывается на них вздернут, после чего осыпает солдат ударами шпаги, что и вынуждает их позорно попятится из комнаты. Солдаты, что во дворе стоят, слыша крики и шум в доме намереваются на помощь пойти своим товарищам, однако теперь уже Мозалевский обнажает свою шпагу и встает на их пути. — Первый, кто осмелится пойти туда — ляжет на месте. Солдаты не решаются идти против вооруженного офицера, тем более в глазах его читается искренняя ярость, а посему солдаты остаются на месте. Сухинову же удается прогнать наконец солдат из дома Гебеля и спасти его от конечного разграбления. Знамёна Иван так же успевает захватить с дома Гебеля, потому с Мозалевским возвращается юноша к Сергею Ивановичу, перед собой ведя провинившихся солдат. --- После того, как знамёна наконец оказываются у Сергея, тот к себе подзывает Мозалевского. — Иван рассказал мне о том, что произошло. Мне правда жаль, что тебе такое пришлось видеть. Александр же просто отмахивается. — Не волнуйтесь, часто было такое в полку, вы только их убедите в том, что поступок их — отвратный. Сергей кивает головой. — Я с ними поговорю, прямо сейчас, а ты пока найди полкового адъютанта Павлова, отбери у него архив, полковую печать и посади под арест. Щепилло с тобой пойдет. Иначе он нас сам на гауптвахту упрячет. Мозалевский в знак понимания кивает, а Михаил берет несколько солдат из своей роты, замечая правда, как вздрагивает при виде их Александр, после чего Михаил успокаивает его простым похлопыванием по спине и ребята отправляются искать Павлова. --- 15:02 дня Оказывается, что искать Павлова не такое уж и простое занятие. Офицеры ищут его уже около трех часов и все бестолку, потому что он наверняка спрятался где-то, а ведь не зайдешь во все дома в городе, дабы найти его. Остается только лишь в который уже раз идти по заснеженным улицам, отбивая последние подошвы сапог и так никого и не находить. Щепилло устало вздыхает, потому что понимает, что им не найти Павлова, но как с таким известием вернутся к Сергею? Александр же не теряет надежды, решает у людей на улицах поспрашивать, не видели ли они Павлова. — Извините, вы не видели здешнего полкового адъютанта? — уже без особой надежды спрашивает Александр у случайного прохожего, который оказывается канцеляристом. — Кажется видел...в уездном казначействе. — как-то отрешенно отвечает канцелярист и убегает дальше по делам своим, а Мозалевский слабо улыбается: хоть и кажется ему, что это маловероятно, а все-таки это хоть какая-то зацепка. Александр берет с собой нескольких рядовых и идет в казначейство, однако же при входе в сие заведение оставляет солдат во дворе, дабы не пошли слухи о нем плохие в городе. — Извините, вы не видели здесь Павлова? — служащие приказные пожимают плечами, а один из них, вероятнее всего самый опытный, отвечает: — Никого другого из посторонних здесь не находится. Мозалевский устало вздыхает и выходит из казначейства, снова возвращаясь к своим солдатам, дабы продолжать поиски. --- Сергей Муравьёв-Апостол до сих пор находится на городской площади и никаких распоряжений пока не дает своим офицерам. Видя однако же беспокойство городских властей юноша, желая успокоить их и уничтожить их ложные опасения, Сергей созывает на площадь граждан почётных с помощью своих солдат. Едва площадь наполняется снова, Муравьёв-Апостол призывает к вниманию, после чего прокашливается и начинает свою речь: — Уважаемые граждане. Вам не зачем переживать. Солдаты наши — не грабители и не смутьяны. Мы лишь выступаем за Константина — Государя нашего настоящего. Наше выступление никак не угрожает вашей личной и вещественной безопасности, а потому, я вас прошу не предаваться напрасному страху. Порядок и тишина будут обязательно соблюдены. Горожане, успокоенные данным обращением Муравьёва-Апостола, расходятся по домам, позже правда возвращаясь, дабы солдатам принести припасы, как сами люди заявляют: от чистого сердца и потому, что цель ваша близка нам. Сергей, видя такое единение солдат и народа улыбается: вроде бы бессмысленной паники избежать удалось. Солдаты расходятся по квартирам, а Сергей уходит с площади к заставам. По пути встречает Муравьёв-Апостол Мозалевского, уже совсем потерявшего надежду найти Павлова. — Александр, не тратьте время напрасно. Щепилло продолжит поиски Павлова, хотя и вряд ли сумеет его найти, а вы отправляйтесь на Богоуславскую заставу. — Есть, ваше благородие. — Мозалевский со своим отрядом покидает площадь Василькова и уходит по другой дороге к Богоуславской заставе, на которой с солдатами обосновывается. Александр слабо зевает: поспать здесь вряд ли получится нормально, ну ничего, переживет. На соседнюю Киевскую заставу Сергей Иванович назначает Рыбаковского, а город, приказывает Соловьеву, окружить военной цепью из солдат 6 роты, что находятся под его командованием. --- 19:29 вечера. В сторону Василькова идет медленно фельдфебель 5-й мушкетерской роты Шутов с рядовыми, что были с ним отправлены поручиком Кузьминым. Юноше идти осталось недалеко совсем и вот он уже расслабляется предвкушая, как похвалит его Анастасий за успешно сделанную работу, как вдруг останавливает его командир 9-й дивизии генерал Тихановский. Шутов выгибает бровь вопросительно, а Тихановский осматривает его взвод, мало напоминающий роту из-за своего маленького состава. — Куда вы идете с командой, фельдфебель? — К своей роте в Васильков. — даже неожиданно для себя спокойно и твердо отвечает Шутов. — Знаешь ли ты, что делается в полку? — спрашивает генерал и в очередной раз окидывает солдат Шутова взглядом, полным укора. Солдаты тупят взгляды, опуская глаза в землю, но от командира не отходят. — Знаю, и затем именно туда иду, — смело парирует в ответ Шутов. — Идите обратно в квартиру или на ротный двор. Не вынуждайте меня на крайние меры. — угрожающе требует генерал. — Простите, ваше высокоблагородие, никак не могу повиноваться вам и нарушить обещание, данное своему ротному командиру поручику Кузьмину и батальонному командиру Сергею Ивановичу Муравьёву. И если команда даже оставит меня, так один я пойду в Васильков. Тихановский, понимая, какая решительность кроется за этими словами Шутова и осознавая в полной мере, что никак фельдфебеля переубедить не удастся, оставляет его в покое и подходит к солдатам. — Солдаты, не идите за командиром своим. Идите в Белую церковь и награда ваша будет огромна. А ежели ослушаетесь, так не видать вам жизни свободной, потому как в нелепую авантюру хочет командир вас впутать без вашего на то согласия и без совершенного понимания, чем для вас это обернется. Однако не смотря на все сладкие обещания генерала и его суровые угрозы солдаты с мета не двигаются, так со своим командиром и остаются. Наконец Тихановский понимает, что и солдатами нет смысла говорить, а потому оставляет их, уходя в Белую церковь для того, чтобы предупредить находящиеся там царские части о том, что у заговорщиков имеются планы на вооруженное восстание. Солдаты же Шутова продолжают свой путь в Васильков. --- 20:00 вечера Шутов, наконец, вступает в Васильков и находит Сергея Муравьёва-Апостола гораздо быстрее, чем ожидал, потому как юноша снова оказывается на площади. В своем вечернем рапорте Шутов кратко рассказывает Сергею о происшествии, а после заявляет: — Я хотел было, ваше высокоблагородие, арестовать его, но не смел этого сделать, не имея на сие никакого приказания. Сергей понимает, чего стоило Шутову привести роту в Васильков потому как фельдфебель определенно знал, что он произведен в офицеры, что приказ об оном находится в дивизионной квартире, и приписать Шутову такое звание мог лишь генерал, приказ которого сегодня он проигнорировал, чем лишил себя офицерского чина. — Спасибо тебе, что выполнил приказ Кузьмина. Спасибо, что нас здесь не бросил. Фельдфебель тоже удаляется на квартиру, а Сергей, предполагая, что после такого Тихановский наверняка явится в Васильков, в спешке доходит до Богоуславской заставы. — Александр, если увидите генерала Тихановского здесь, я приказываю вам арестовать его и вести сразу ко мне. — Мозалевский молча кивает и снова сдержанно зевает: теперь придется смотреть на проезжающих мимо лошадей с седоками в два раза усерднее, дабы не пропустить генерала, и естественно уставшего Мозалевского это не радует совсем, но приказ есть приказ. Около 21:00 вечера на заставу вместо ожидаемого Мозалевским Тихановского является жандармский поручик Несмеянов. Часовые, из числа солдат Мозалевского, останавливают повозку и вызывают Александра. — Не могли бы вы предоставить мне свои бумаги. — старается требовать вежливо Мозалевский, но жандарм начинает артачится, а потому Александр устало вздыхает: значит по хорошему не получится. — Вы арестованы. Несмеянов же и слушать ничего не собирается, показывает всеми силами, что готов до последней капли крови себя защищать, даже вынимает из-за пояса пистолеты. — На руку, пожалуйста. — командует Мозалевский, приказывая в то же время часовым окружить жандармскую повозку, что те и делают. У Несмеянова не остается вариантов, кроме как добровольно пистолеты отдать Александру и за одним из часовых проследовать на гауптвахту. В скором времени приезжает на Богоуславскую заставу ещё один жандармский офицер Скоков, с повелением арестовать Матвея Муравьёва-Апостола, однако он подвергается участи своего предшественника и с другим часовым, после минуты разговорной перепалки, следует на гауптвахту.