1823 год
Матвей Муравьёв-Апостол едет на лошади: юноша направляется к брату в Васильков, потому что Сергей пригласил его поговорить, возможно даже о судьбе общества или о новом плане для наступления. Матвей достаточно быстро подъезжает к казармам, но Сергея не видно нигде, однако на плацу тренируется рота Черниговского полка и вокруг стоят унтер-офицеры учебной команды. Матвей смотрит на их руки: те не выпускают из них палки, концы которых измочалились от побоев. Муравьёв-Апостол-старший морщится болезненно и среди унтер-офицеров замечает лицо знакомое: несколько раз Матвей приезжал уже к брату и видел этого человека, кажется, зовут его Анастасий, хотя память Матвея не раз подводила. Однако Муравьёв-Апостол-старший решает рискнуть и едва слышит крик Кузьмина, который требует сменить упражнения, подходит к нему и смотрит с укором на руки юноши: в них тоже зажата палка.
— Анастасий Дмитриевич? Какая встреча. — слабо улыбается Матвей, а Анастасий на него смотрит с недоверием: последнее время Кузьмин выглядит замкнутым и не разговорчивым, будто скрывает что-то. Муравьёв-Апостол-старший не зацикливает на этом внимание и не дожидаясь от Кузьмина ответа снова взгляд опускает на его руки. — Стыдитесь, господин офицер, доставлять польским панам потешное зрелище: показывать им, как умеют обращаться с их победителями. Бросили бы вы палки, потому как бить солдат при обучении запрещено. Анастасий смотрит на Матвея несколько вопросительно, после оглядывает палку в руках и уставшие лица солдат вокруг него. Щеки юноши отчего-то краснеют, он переглядывается с Михаилом Щепилло, который первый бросает палку на землю, как будто показывает Кузьмину что сделать следует. Так будет правильно. Анастасий тоже бросает палку: взгляд Матвея светлеет и тот по плечу Анастасия хлопает подбадривающе, после чего благодарит Михаила, а тот лишь загадочно выдает:
— Вы, Матвей Иванович, подарили России второй шанс. — Кузьмин нервно усмехается, из казарм выходит Сергей и крепко обнимает брата.
Матвей трет глаза руками: воспоминания накатывают сами собой, приятно лишь, что они приятные, добрые, но какие-то столь печальные одновременно, что хочется плакать. Был ли Михаил прав?1824 год.
Казармы Черниговского пехотного полка
Матвей снова все там же: в казармах Черниговского полка. Юноша переговаривается о грядущем будущем с Сергеем и вдруг неподалеку замечает стоящего, неловко пальцами сжимающего локти, Кузьмина: Матвей Анастасию улыбается и приветствует поднятием фуражки. Анастасий медленно подходит к Сергею, но смотрит на Матвея и только лишь на него: в глазах юноши что-то горит, кажется.. это благодарность? Муравьёв-Апостол-старший удивленно поднимает бровь. Кузьмин хочет поблагодарить за что-то? С роду не похоже на него. Он грозил за неповиновение убивать, если загорался идеей — то шел до конца: Анастасий не сумасшедший, просто слишком решительный и чувство вроде раскаяния и благодарности никак не его отличительные черты. Однако, сейчас и правда такой уникальный момент.
— Матвей Иванович, были вы у нас в прошлом году и знаете, я хотел вам спасибо сказать, что вы тогда открыли мне глаза. Слова сказали всего два, а ощущение, будто провели беседу, которая так в сердце засела. Я и с Сергеем Ивановичем говорил. Он вас поддерживает. Сердце у вас доброе, Матвей Иванович. Спасибо. Вы открыли мне всю гнусность телесного наказания. Анастасий торопливо уходит, что на него не похоже вовсе, а Матвей смотрит с удивлением прежним на Сергея: тот лишь улыбается.
— Вот это да, брат, я и не знал, что ты баловень судьбы. — Муравьёв-Апостол-старший в не понимании теперь ещё большем находится, а Сергей снова усмехается, но уже дружелюбно. — Стас первый раз слово такое говорит при мне: спасибо. Это ему очень тяжело далось, видно, но знаешь, идея твоя глубоко в нем след оставила. Он вступил в солдатскую артель своей роты и живёт с нею, как в родной семье. Спасибо тебе. — Муравьёв-Апостол-средний улыбается кроткой улыбкой и Матвей тогда выдыхает, обнимает брата крепко. Из зала казарм выходит на плац Михаил Щепилло и подходит к братьям, снова, как год назад.
— Я ведь говорил вам. Вы спасли Россию. — Щепилло не говорит более ничего, благодарно кивает Матвею и уходит, а Сергей шепчет:
— Он тоже в артели. Все они: Иван, Вениамин, Михаил и Стас, все они кажется с нами заодно, просто боятся говорить. Я не говорю им о нашем обществе, но спрашиваю осторожно о необходимости реформ; о военной революции и хоть говорят они мне, что политика — не для них, я в глазах Кузьмина и Михаила вижу блеск. Ваня и Вениамин его скрывают чуть лучше. Я думаю они придут к нам. Попозже. Пойдем, поговорим?
Матвей снова улыбается: теперь они сами спасают Россию от тирана. И первым делом черниговцам нужно будет освободить их с Сергеем. Это как испытательный срок — первая проба. — Конечно помню, как же нет. И вы говорите они в Трилесы за нами поедут, верно, Михаил? — Все так. Матвей подходит к Михаилу и пожимает ему руку, улыбаясь с гордостью. — Спасибо, что довезли информацию. Теперь я пойду, надо бы лошадей проверить, а вы, если хотите, поговорите с Сергеем. Бестужев-Рюмин кивает благодарно, и Матвей выходит из дома Артамона, а Михаил возвращается к Серёже. — Ты слышал? Вы в Трилесы-таки поедете. Если что за вами туда приедут. Ну и как минимум там будет Кузьмин, так что все в порядке будет. Ты справишься, Серёж. — Муравьёв-Апостол усмехается и встает со скамьи, потягиваясь довольно. — Я-то все слышал, Мишель, отчего ты так обо мне печешься? Это же я тебя вроде успокаивать должен, а тут ты получается меня успокаиваешь. Все будет хорошо, Виктория теперь бог наш. Бестужев-Рюмин улыбается Сергею, кивает в знак согласия головой, и заходит в комнату Артамона, видя его удивленный взгляд юноша сообщает с прежним каменным спокойствием, приправленным каплей ядовитого укора: — Жаль, что вы помогать нам отказались, хотя так в 20-е годы челом бились об пол и голосили, что первые на фронт пойдете, ну что же: это ваше исключительно право, а мне уже пора домой, ибо дело наше распалось окончательно и более не видим мы с Сергеем смысла выводить солдат. — Бестужев-Рюмин лжет намеренно, ибо о ситуации с Майбородой все помнят, а потому второго доноса сейчас, в такое время сложное, уж тем более не надо, а раз Артамон не с ними значит и знать об их планах не должен. Михаил поднимает козырек фуражки, в знак прощания, и одевает на рубашку мундир, после чего выходит из комнаты Муравьёва. — Я сказал ему, что общество распалось, а теперь уходим. Прощай. — шепчет Мишель Сергею, после чего накидывает шинель на плечи и выходит из дома Артамона, к своей лошади. В груди тепло так неожиданно становится от того, что с Сергеем повидался только что, а потому и предстоящая погоня уже не страшна. Отчего-то Мишель уверен прямо сейчас, что именно теперь у ребят точно все получится. А иначе и быть не может. Сергей же вопреки словам Михаила решает остаться, чтобы расспросить брата хотя бы о жизни его, а то, что Бестужев-Рюмин о распаде общества сказал это верно, определенно, это уменьшит количество доносов от вышедших только что из общества решением Артамона гусаров. --- Вознесенск. Казармы Кременчугского полка. 15:00 дня Мишель, после право долгой езды на лошади, от которой прилично уже ныли затекшие руки и шея, что вынуждена была всю поездку голову, отягощенную думами на себе держать, приезжает-таки в казармы Кременчугского полка в Вознесенск. Ну может хоть здесь сумеют порадовать его новостями, а то день какой-то право некудышный: сердцу близкого человека арестовать хотят, товарищ полки выводить отказывается, дело рушится, даже в глазах Щепилло, страшно признать, Мишель увидал страх, когда говорил с ним, а уж это явный признак, что что-то идет не так, как хотелось бы. Лошадь фыркает несколько раз и останавливается не сразу, поднимая копытами снег. Бестужев-Рюмин едва находит в себе силы слезть с лошади, что явно устала не меньше седока, а потому офицер отводит её первоначально в конюшню у казарм, дабы та передохнула, а после потягивается сам, разминая шею поворотами головы, и выдыхает — наконец вся эта бешенная погоня закончилась. Михаил подходит к солдату на КПП. Возможно, это простое везение, но юношу замечает офицер, как раз о чем-то говорящий с солдатом. Бестужев-Рюмин только было открывает рот, дабы начать говорить о том, что ему надобно встретится со Ждановым, передать ему нечто от полкового командира, как офицер его прерывает. — Михаил Павлович, наконец вы приехали. Как я удачно вышел. Позвольте ему пройти — неизвестный офицер улыбается солдату и тот покорно отходит: как приятно, когда все решается вежливо и словами. Михаил правда радость испытать не успевает, потому что все тело захватывает страх: откуда это офицер знает его имя? Неизвестный заводит Бестужева-Рюмина в часть и резко исчезает: убегает в сторону казарм. Кажется, там начались какие-то разборки. Михаил удивляется ещё больше, но дабы зря не тратить время, которое выиграл ему этот неизвестный, юноша заходит в казармы Кременчугского полка. Здесь Михаилу нужно найти Ивана Жданова, вроде так называл командира полка Сергей, когда советовал Бестужеву-Рюмину ехать сюда. Михаил заходит в зал, где стоит много коек, потому приходится Михаилу снова протискиваться мимо солдат, которые по счастью, не особо на него обращают внимание. Бестужев-Рюмин подходит к одному из офицеров, который кажется ему достаточно дружелюбным и осторожно спрашивает: — Не знаете ли где Иван Жданов? — офицер поднимает голову: на его лицо падает свет ламп и Михаил вздрагивает: этот тот самый офицер. Михаил не успевает сориентироваться, когда видит, что юноша, ему тянет руку, а потому немного медлит, прежде чем пожать её. — Я так и думал, что вместо Сергея приедете вы. Я — Александр Вадковский. Бестужев-Рюмин автоматически юноше кивает головой и жмет руку, тихо сообщая, что он — Михаил Павлович и прибыл от Сережи с поручением. Александр хихикает и подзывает к себе стоящего не так далеко ещё одного солдата или это поручик? Иван Петрович разворачивается к Михаилу в ожидании выгибая бровь. — Выйдете ли вы с нами? — почти сразу спрашивает Михаил — времени лишнего больше нет, а потому нужно узнать скорее мнение полка и уехать. Иван Петрович качает отрицательно головой и показывая, что не собирается обсуждать даже решение свое уходит куда-то в угол зала к своим солдатам. Бестужев-Рюмин даже немного цепенеет от такой отрицательной решительности, пока из мыслей его не выводит грустная усмешка Александра. — Мда, я думал, что Иван не пойдет с вами, но не думал, что он столь резко отрежет. Однако, Сергей, думаю не будет против если я с вами пойду. Полк мой, 17 егерский, у Белой церкви стоит, я около 29 числа приду к Василькову с ним, там и сориентируемся. — Александр поправляет рукой вьющиеся волосы и Михаил ему улыбается, хоть тоже немного отрешенно: ладно, один полк есть, значит сюда приехал не зря. — Я приду обязательно, а вы лучше уезжайте, а то здесь тоже брожение начинается. По всем полкам ныне проезжаются жандармы, потому будьте осторожны. — Вадковский уходит куда-то к солдатам, а Михаил даже не противится, натягивает на глаза фуражку и прячет ею слезы — все вокруг враждебным таким кажется, но наверняка это пройдет скоро, главное дождаться пока меланхолия спадет. Вадковский придет и почему Мишель не может порадоваться этому? Наверное на фоне остальных разочарований эта мелкая радость даже не ощущается ещё. Около 13:24 юноша садится на свою лошадь, Бестужев-Рюмин пришпоривает животное, и то ускоряется — начинает бежать галопом по заснеженному полю, которому, кажется, ни начала, ни конца нет; от Кременчугского полка прочь к усадьбе Сергея в Хомутец. Михаил прижимается к спине лошади и придерживает одной рукой треуголку, дабы та не слетела, после чего ежится от холода. --- 20:10 вечера Сергей спрыгивает с лошади и устало потягивается: около 4 часов ехать верхом от Любар, где не особо был рад брат его разговорам; мерзнуть, так ещё и в такую темень — не самое приятное занятие, но главное, что теперь они с братом в безопасности: здесь в Трилесах квартира у Анастасия Кузьмина — Черниговского офицера, он подскажет, как избежать ареста и может даже сможет защитить. Матвей улыбается, останавливаясь на лошади рядом с Сережей и тоже с нее слезает, но немного медленнее Муравьёва-Апостола-среднего — торопится-то уже некуда, они уже в безопасности. Сергей подходит к двери, немного не дожидаясь Матвея, который все-таки поспевает следом, прежде привязав лошадей надежно к забору; и стучит в нее пару раз кулаком. Из-за двери слышится прежде возня, далее голос чей-то низкого тембра, недовольный и ребятам открывает Анастасий, который глаза потирает, потому как разбудили его только что насильно, и смотрит с удивлением на нежданных гостей. — Сергей Иванович? — офицер тут же распахивает глаза, дабы достаточно свежо выглядеть перед командиром, в ответ на что от Муравьёва-Апостола-младшего получает тихую усмешку, и на рубашке застегивает две верхние пуговицы, что расстегнул, дабы не сжимали во сне горло. — С чего пожаловали? Мы уже выступаем? Знаю я о вашей решительности, но не ночью же. — юноша взволнованно открывает дверь шире и пропускает братьев за порог, куда первый проходит Сергей, треплет Анастасия по плечу и вешает на стул в комнате, стоящий у журнального столика, отодвинутый немного от него; свою шинель. — Анастасий, не волнуйтесь, все в порядке. Мы не выступаем: рано ещё. Я по другому делу приехал к вам. Арестовать меня хотят. — Кузьмин потирает голову удивленно, а после вспоминает и кивает головой, даже улыбается. — Да-да, помню, мне Щепилло говорил — Анастасий встает с кровати, пряча дрожащие руки и быстро одевает на плечи шинель, после на голову фуражку, растирая руками краснеющие глаза. — Я за черниговцами. Вы меня главное дождитесь. — улыбается сквозь силу юноша и устало потягивается — как ему сказал Михаил не минуты терять нельзя, а значит пора выходить. — Да вы так не переживайте, раз уж прийти должны офицеры черниговские, так мы подождем, а если что, мы с Матвеем не пропадем, уж с парой человек мы сможем справится. — усмехается Сергей так, будто и вовсе не происходит ничего плохого и жизнь его, как и дела целого, вовсе не на волоске висит, а как будто уже все проблемы решены, заговорщики победили и двигаются на встречу с северянами. Эх, Кузьмину бы такую беспечность да уверенность. — Это отлично, тогда я постараюсь вернуться через полчаса, приведу своих и ещё кого смогу. Анастасий выходит из своего дома, немного кутаясь в шинель, а за одно прихватывая с крыльца импровизированный фонарь со свечой внутри, который юноша зажигает на ходу: не верит Кузьмин, что сможет он найти хоть кого в этой глуши, особенно в такой день, а черниговцы в одиночку могут не справится, но все-таки юноша идет, ибо долг не позволяет Анастасию просто сидеть сложа руки и мириться со своей ужасной судьбой. --- 20:36 вечера Кузьмин стучит в дверь дома Михаила и Щепилло выходит на крыльцо, остальных юноша пока выводить не хочет. Ибо хочет проверить кто стучит и что собственно случилось. — Стас? Сергей Иванович приехал? — Анастасий кивает и Михаил заходит в дом обратно, но не закрывает дверь: юноша будит Ивана, который не так давно лег спать, потому что думал, что облавы уже не будет в столь поздний час; кратко передает Вениамину суть проблемы. Проходит минут пять в гробовом молчании с обеих сторон и на крыльцо выходят Соловьев и Сухинов, одетые в теплые шинели, собранные по всей форме — ребята уходят с Анастасием к его дому. — Я был в казармах. — решается нарушить висящее молчание Кузьмин. — Там около 15 солдат, остальные распущены, потому что праздники сейчас. Так что на помощь солдат можем рассчитывать, однако выступить вряд ли получится в скором времени: не знаю, когда солдаты соберутся все снова в казармах. Да и где Гебель? — Кузьмину никто не отвечает и юноша нервно прикусывает губу. Однако долго молчать у Анастасия не выходит. — Почему до сих пор Ипполита нет? — на Кузьмина косится Щепилло и тот тушуется, шепчет нечто вроде того, что уже замолкает, а все-таки тихо выдает: — Я ведь волнуюсь. Он должен был приехать. — Стас, не волнуйся. Соберись. У нас сейчас важное задание. Не спасем Сергея Ивановича, не увидим Ипполита. Поверь мне. Это наш шанс сейчас, наш и твой в особенности. Постарайся на некоторое время отвлечься от всего и приготовься к драке. — Щепилло поддерживающим жестом хлопает Анастасия по плечу и останавливается на распутье: дальше дорога идет в две стороны и спустя километр закольцовывается. Именно где происходит это слияние находится квартира Кузьмина. — Соловьев, мы с тобой пойдем по этой дороге — рука Михаила указывает влево; — А вы со Стасом идите по этой. Так Гебеля точно не пропустим. Он заезжать сюда если будет на одну из дорог попадет. Иван в знак понимания кивает и ребята расходятся. --- 21:00 вечера Полтава. Усадьба Муравьёвых-Апостолов — Хомутец. Совершенно уставший Михаил приезжает в Хомутец, потому что ночевать ему где-то нужно, чтобы заехать завтра к находящимся по близости полтавцам: глупо будет ехать сейчас в Трилесы, а потом снова сюда в Полтаву — пустая трата времени. Бестужев-Рюмин заходит в пустую усадьбу, но даже там кутается в шинель — очень холодно здесь. Юноша доходит до комнаты Сергея, садится на скрипучую кровать и огорченно выдыхает: этот день видимо вовсе не горел желанием хоть немного юношу порадовать, а потому, дабы забыть скорее весь этот ужас и страх Мишель принимает решение пойти спать; всяко утро вечера мудренее и может на утро все как-то само решится. Еда в горло все равно не лезет, хоть и ехал долго, да не ел, но чувствует Михаил, что ежели поест, его будет просто беспрерывно тошнить, а потому лучше переждать это разочарование, что изнутри поглощает, а завтра уже поесть. Может завтра будет лучше? Бестужев-Рюмин ложится на кровать, и закрывает глаза: хоть сон не идет к офицеру Михаил очень старается уснуть, ворочается то и дело, да подушку под голову подпихивает: думает верно, что так будет ему лучше, но на душе скребут кошки, ещё и от одиночества. Сережу, друга своего, он оставил далеко, в Трилесах офицер уже наверняка, а здесь у Мишеля никого нет, здесь Бестужев-Рюмин по истине одинок и оттого на душе скверно. Юноша открывает снова глаза и чертыхается на французском, снова переворачиваясь на бок. Ежели юноша не заснет плохо будет, а потому, комок тошноты и отчаянья Михаил запихивает внутрь себя, давясь им, и вопреки желанию плакать без остановки, обнимая хотя бы чье-нибудь родное плечо, Бестужев-Рюмин все-таки проваливается в беспокойный сон: не желает так здоровьем своим рисковать. --- 21:01 вечера Сергей и Матвей спокойно сидят за столом в комнате — ребята обсуждают жизнь свою нелегкую и гадают: когда уже за ними приедут, дабы арестовать, потому что спать хочется неимоверно — на дворе давно ночь, зимой ведь темнеет рано, а от того Муравьёв-Апостол-средний недовольно морщится и прижимается лбом к плечу брата. — Матвей, я устал. Давай уже спать пойдем? Не приедут за нами сегодня. — просит Муравьёв-Апостол, потирая глаза, которые от света лампы, за весь день, уже болят. — Сейчас и Анастасий скоро придет уже. Муравьёв-Апостол-старший задумчиво рассматривает карту, которую держит в руках, но смотрит на нее Матвей, вовсе дезориентировано — он не знает, что делать. Если позволит сейчас брату уйти спать, ночью могут нагрянуть, а не позволит — время только зря потеряют, так ещё и сил не будет на отпор Гебелю. Дверь неожиданно начинает скрипеть. Матвей встает, дабы открыть её, но зайдя в сени в окне видит жандарма и уходит в комнату обратно, садясь на кровать: подумал ненароком, что это ребята с помощью приехали, или же Анастасий, а это их арестовывать собираются. Неужели Михаил Щеппило и остальные не успеют. А вдруг их тоже арестовали? — Это за нами, Сёреж. Дверь открывается, хоть она и была подперта стулом, а потому закрыта, несколько жандармов сильнее одного стула. Стул отлетает в сторону кухни, Сергей вскакивает со своего места, как и Матвей уже во второй раз. Однако сделать ребята ничего не успевают: жандарм уже открывает для Густава дверь и подполковник проникает в дом через нее — за ним заходит Ланг, тот самый жандарм. Четверо караульных жандармов заходят вслед за Лангом, но проходят в кухню, не заходя за Гебелем в комнату. Подполковник подходит к Сергею и улыбается — замечает Матвея рядом. — Сразу два претендента на арест здесь. — шепчет себе под нос, а вслух говорит: — Сергей Иванович, и как это понимать? Почему вы здесь, а не в казармах? — Потому что знаю, что вы собрались арестовать меня — щетинится Муравьёв-Апостол-средний и скалит зубы. Матвей стоит с ним рядом и сжимает его ладонь в своей — не дает разъярится полностью. Ещё не время. Гебель поднимает брови — искренне симулирует удивление. — И кто же вам такую чушь сказал? Я приехал к вам в казармы днем, хотел только лишь узнать, как дела у моего полка. У вас скоро учения, вы же это помните? А вы не на рабочем месте. За такое уже и арестовать можно. Конечно, если бы Гебель был в казармах, так знал бы, что солдат там не было до вечера, как и говорил Кузьмин, но от того, что и сам Сергей в них не был, увы не смог он взять это как аргумент доказывающий, что приехал сюда Густав только ради ареста юноши. — Ложь! — громко отрезает Сергей и поднимает взгляд на Гебеля — глаза офицера горят огнём злости — ещё немного и она всего его поглотит. «Жалкий лгун, знай же, что война уже началась» — Я знаю, ещё раз повторюсь, знаю, что вам надобно меня арестовать и я не позволю вам этого сделать. — Сергей Иванович, ну поймите вы, вы не нужны мне. — полковник подходит к Муравьёву-Апостолу-среднему ближе, но тот резко отшатывается. «Как мы заговорили вежливо, вот это да.» — Вам нет, а Государю нужен. Сергей сжимает свободную руку в кулак, а на затылке волосы встают дыбом — как приемники радиоволн передают весь накал, скопившийся в воздухе, и тихое дыхание Матвея сзади. Сердце бьется, как бешеное — Муравьёв-Апостол-средний готов драться, прямо сейчас, почему-то, так, волнами, захлестывает ярость. — Послушайте меня: я хочу, чтобы вы поехали обратно в казармы, и готовились к учениям. — Гебель повышает тон и кладет руку на шпагу — собирается нападать? Ну уж нет, этого нельзя допустить. А вдруг понял что-то? — Дайте мне вашу шпагу, Сергей Иванович. Я вас арестовываю. Самому пока на рожон идти опасно, не понятно сколько у Гебеля ещё при себе жандармов, окроме тех, что уже в квартире — лучше сдаться сейчас, а после из-под ареста сбежать. Сергей делает вид, будто успокаивается и нехотя вкладывает в протянутую руку Густава свою шпагу — Матвей повторяет за братом. — Нужно выиграть время. — только и шепчет Матвей, своими глазами зеленоватыми показывая на окно. Сергей поджимает губы: что-то увидел и не сказал? Муравьёв-Апостол-старший ложится на кровать, что находится за перегородкой, а Сергей садится на стул, с которого очень удобно в окно смотреть. В нем пока не видно никого, что очень юношу печалит. Время выиграть нужно, но как? На кухне слышится копошение: это Гебель намеревается попить чаю перед долгой дорогой. Муравьёв-Апостол-средний всматривается в окно: кажется, он наконец видит нескольких человек, что приближаются к дому. Они в шинелях: одеты по форме, значит есть шанс, что это черниговцы. Хочется верить в это. Сергей заглядывает за перегородку: Матвей лежит на боку и пытается поспать, а потому Муравьёв-Апостол-средний его решает пока не будить, просто садится на кровать рядом. А если это не черниговцы? А если эти все и закончится? Да нет же, черниговцы не предадут, Сергей в ребятах уверен. Спустя несколько минут дверь дома, тихо скрипит и из-за нее тихий шепот доносится: — Не успели. Ланг и Гебель не слышат этого, Матвей с братом тем более, потому черниговцам никто не отвечает, и они решают зайти. Во дворе квартиры стоят несколько солдат, видимо из числа жандармов Гебеля: они огибают дом, как караульные, чтобы никто не сбежал, а значит Сергея уже поймали. Кузьмин заходит в кухню первым, его видит Густав и удивляется, но в тоже время выражение его лица кажется Анастасию насмешливым. — Почему вы не со своей ротой сейчас, Кузьмин? — теперь уже черед Анастасия молча усмехнуться: Гебель ведь и не знает, что солдат в казармах до вечера не было, а значит он приехал сюда целенаправленно и все его попытки оправдать себя прямо сейчас можно зарыть в землю всего одним словом. — Солдат там нет, если вы не знали. Их в честь праздника распустили. — именно это и делает Кузьмин, а Гебель лишь на секунду удивляется, после чего слова Анастасия его увы не заботят: главное Сергей, находящийся в комнате, не слышал этого разоблачения, а жандармам это и так не важно. Потому Густав переключается на вошедшего Сухинова: — А вы почему не отбыли к новому месту назначения? — Анастасий закатывает глаза: ему нужно добраться до Сергея, сказать, что они пришли и теперь постараются их с братом вытащить, но пока не выходит. Иван смотрит на количество находящихся в кухне жандармов и сдавленно выдыхает: да, со сколькими им наверное не справиться, как тогда быть? — Я только лошадей поменять в казармах хотел и тогда в новый полк. — выдает юноша интуитивно, только бы Гебель отстал, а глазами цепляет реакцию жандармов на их приход. Пока вообще никакой. Знать бы, сколько шансов, что они будут атаковать при попытке вытащить Сергея, хотя, наверное, вопрос риторический. Примерно в это время заходят в кухню Соловьев и Щепилло — брови Гебеля с каждым вошедшим черниговцем все больше поднимаются на лоб, а Щепилло, видя это, усмехается: «Что, Густав Иванович, думали все легко будет?»; думает, а потом видит жандармов и хмурится: ладно, все будет не так уж и легко. — Почему вы отлучились от своих рот? Соловьев переглядывается с Кузьминым. “Он не знает?” — Я же сказал вам, Густав Иванович, солдат в казармах нет. Гебель трет ладонью лоб и не слышно бранится: то есть не только роты Кузьмина, но и всех. Как странно. И почему ему, как командиру полка, о том не известно? Наверное совсем уже помешался на поисках Сергея, забыл, что солдат распускают. — Да к тому же праздник ведь не только у солдат, но и у нас. Мы не обязаны быть в казармах. — поддерживает речь Кузьмина Щепилло. Пока Гебель и Михаил о чем-то спорят, скорее всего о том: должен ли офицер находится в казармах, если там нет солдат, к тому же в праздничные дни, Кузьмин выходит из кухни незаметно и заходит в комнату. Там юноша замечает Сергея, который даже не верит своим глазам с секунду-другую, а после встает со стула в спешке и бросается с объятиями на Анастасия. — Пришли, не бросили. Спасибо вам, спасибо. — выдыхает Сергей, а Кузьмин даже цепенеет на секунду, после правда улыбается Муравьёву-Апостолу-среднему в ответ. — Мы ведь ещё ничего не сделали. Что для вас сделать? — этот вопрос слышит, все никак не способный от переживаний уснуть Матвей, и шепчет: — Ничего, ехать за нами, куда повезут; но Кузьмин не слышит юношу, тогда решает ответить Сергей: — Избавить нас. — Анастасий в знак согласия кивает и так же быстро комнату покидает. «Избавить? Избавим.» Щепилло, Сухинова и Соловьева Гебель выгоняет в сени со словами: — Не ваша квартира и делать вам здесь нечего, ибо нельзя вам связей иметь с государственными преступниками, да и вовсе, я ваш командир; а Кузьмин, видя это, выходит за ними, хоть Анастасий и имеет полное право остаться в кухне, либо же в комнате, ведь это его квартира. — Это полнейшее нарушение устава! — начинает злится Михаил, но Анастасий берёт его за руку и тот мгновенно успокаивается: может потому, что Кузьмин такой спокойный: знает что делать? Нельзя сейчас поднимать шум. Густав нервничает: он понимает, что черниговцы вряд ли приехали зря, и наверное захотят сейчас Сергею с Матвеем помочь, а допустить того нельзя. Что-то нужно сделать. Густав не понимает и не видит, что происходит в сенях, а черниговцы напротив: не видят и не понимают, что происходит в комнате и в кухне. — Нам нужно вытащить Сергея Ивановича отсюда. Какие есть идеи и предложения? — спрашивает Анастасий: хоть юноша пытается показаться спокойным, выходит это у него плохо. Руки Кузьмина дрожат, но Анастасий держит осанку — сейчас нельзя волноваться, нужно думать, думать и думать. Обстановка накаляется и любой шорох вынуждает напрягаться людей как с одной, так и с другой стороны. — Нужно караульных в кухне преодолеть и вывести их отсюда. Нас четверо. Караульных много, но может сквозь бой и прорвемся. — выдает задумчиво Вениамин, Михаил опускает взгляд в пол: сколько там жандармов в кухне? А сколько ещё на улице? Прорываться с боем — так себе идея. Но выбора нет. — Или мне зайти в комнату, да вывести их через окно? — Соловьев смотрит на Кузьмина и поджимает плечами. — А как вы трое на круг караульных во дворе? — Так вы выйдете к нам. — Да даже вчетвером, что мы сделаем? Нужно за солдатами в казармы сходить. Там человек 15 было, всегда же нескольких оставляют следить за военным объектом. Тогда у нас будут все шансы. — Нельзя терять время. — А так у нас нет шансов. Щепилло морщится: этот спор порядком надоел. Лучше, как говорит Соловьев: с боем. Этот прием себя всегда оправдывал. Первым, однако же, не выдерживает Гебель. Густав Иванович, пользуясь тем, что он командир полка, а следовательно привилегий у него больше, отправляет Ланга закладывать лошадей к отъезду. — Надобно арестованных перевести к штабу. Ланг, заложи лошадей. Ланг встает из-за стола и отправляется через сени во двор, дабы исполнить поручение. Черниговские офицеры, что в смятении ходят по сеням и думают, как бы им помочь Сергею, видя, что Ланг собирается из кухни куда-то выходить, нервничать начинают ещё больше: они ведь совсем не знают, куда он собрался идти. — Он нас, видимо, слышал. — с нотками грусти сообщает Кузьмин. Михаил кусает губы и когда видит, как Ланг проходит мимо них, не выдерживает. Опасаясь, что Анастасий прав и их разговор в сенях на тему: «Что делать?» мог быть подслушан как раз именно этим жандармом, Щепилло решает действовать, дабы не допустить донесения Лангом в штаб. Юноша выхватывает у одного из караульных ружье со штыком, и с ним кидается на Ланга. Никто из черниговцев не успевает среагировать сразу, Ланг испуганно шарахается в сторону. Штык вонзается в стену. Щепилло сжимает зубы зло и выдергивает штык, да с такой силой, что сам отходит от стены на несколько шагов, едва не падая — по инерции. Лишь спустя минуту Соловьев ориентируется: подбегает к Михаилу и второй удар его штыка отводит в сторону, снова в стену. Ланг выпрыгивает из сеней и закрывает дверь, подпирая её собой, после чего чувствует, как сердце его бьется бешено: юноша пытается отдышаться. Биение сердца ощущается в голове, глаза слезятся а руки потеют. Щеки горят. Страшно до ужаса. Ланг дышит через раз, воздух хватает ртом, а губы от того обветриваются, сохнут и юноше то и дело приходится их облизывать. По виску катится капелька пота. Вдруг звучит удар в дверь, затем ещё один: Ланг вздрагивает и сильнее телом на нее напирает: только бы не открылась. — Убить его надо! Он нас сдаст! — рычит Щепилло и изо всех сил снова прикладывается головой об дверь, после чего бьет в неё кулаками: сильно, сильно. Ланг на той стороне замирает, едва не забывая дышать. — Миша, Миша, успокойся! — пытается оттащить друга от двери Анастасий, но Щепилло опять бьется плечом и головой в дверь, после чего потирает плечо ладонью, болезненно кривясь: со лба юноши на пол капает несколько капель крови. — Успокойся! — уже более сурово требует Кузьмин и за руку оттаскивает Михаила от двери. Едва Ланг ощущает, что попытки Щепилло проникнуть во двор прекратились, он перестает телом подпирать дверь и быстро убегает прочь. Тогда Иван отправляется за жандармом, в попытках поймать его. Гебель заходит в комнату к братьям, чтобы проверить не сбежали ли они, и едва в этом убеждается, уходит в кухню обратно; обеспокоенный долгим отсутствием Ланга Гебель подходит к караульным. — Нам нужно будет сейчас лошадей заложить, арестованных вывести, не позволив только офицерам мятежным помочь им, и далее уехать в штаб. — поучает караульных Гебель, — В случае сопротивления Муравьёвых, колоть их, как важнейших преступников. Кузьмин заходит в кухню и подходит к фельдфебелю своей роты: Михееву Шутову, человеку, который служит давно в Черниговском полку. — Шутов, постарайтесь не дать караульным атаковать Муравьёвых. Если получится — задержите Гебеля. Кузьмин решил действовать по своему плану: вывести братьев через окно, а после сбежать; потому что более адекватного предложения юноша в течении всей беседы, увы, не услышал. Шутов кивает в знак согласия: ему не сложно, Анастасий замечает Гебеля и подходит к нему: может можно все решить мирно, просто разговором? — За что вы Муравьёвых арестовываете? — спрашивает Кузьмин, старается не повышая тон, да не получается, голос дрожит, грубеет и тон иногда повышается. — Знать это — не ваше дело, и я даже сам того не знаю. — резко, но прямо отвечает Гебель — Анастасий понимает, что просто разговором здесь не выйдет. А времени все меньше. Придется более решительные действия предпринимать. — Я пытаюсь с вами поговорить нормально, все мирно решить, а вы не даете мне выбора. — громче говорит Анастасий, зло сжимая в кулаки руки. Его до сих пор пугает прерогатива, что придется пролить кровь. Однако дверь, ведущая в сени, резко распахивается и в кухню, с криком: — Ты, варвар, хочешь погубить Муравьёва!, врывается Щепилло с ружьем наперевес: ружье у него в руках то самое, что он позаимствовал у караульного в сенях. На этот раз Соловьева рядом не оказывается, Кузьмин решает юношу не держать и тот ударяет Гебеля штыком в грудь. Густав кричит от неожиданной боли, Матвей от такого резко вскакивает с кровати, а Сергей прислушивается к топоту с криками на кухне. «Нужно бежать.» Анастасий на все происходящее лишь хмыкает сдержанно: он хотел решить все мирно, Гебель не захотел. Сам виноват. Кузьмин оглядывается и забирает штык у стоящего неподалеку караульного: на всякий случай. — Колоть их! — приказывает, кашляя, Густав Иванович жандармам, но ответа не получает. Вообще. Жандармы вместе с фельдфебелем остаются молчаливыми зрителями этой сцены. Сергей понимает, что дело плохо и думая, что караульные бьют черниговцев, на глазах у удивленного брата пробивает стекло стулом и залезает на раму окна, дабы спрыгнуть во двор. Стоящий под окном часовой пытается помешать юноше покинуть комнату: подходит к самому окну и на грудь Муравьёва-Апостола-среднего наставляет дуло ружья. — Уйди с дороги! — столь яростным тоном, будто сам не в себе, кричит Сергей и толкает караульного прочь, выдёргивая из его рук ружье. Гебель озирается: на приказ его никакой реакции, а значит он один против двух. «Отсюда нужно убираться!» мелькает здравая мысль в голове Гебеля и тот выбегает в сени. На пороге его встречает взволнованный от криков в кухне Соловьев. Вениамин, не зная ситуации, думает, что Гебель хочет сбежать, но так, как времени вооружиться хоть чем-нибудь у него нет, он просто хватает Гебеля за руку и валит на пол. Из кухни выбегает Кузьмин и спотыкаясь об, не вовремя выставленную вперед ногу Соловьева, роняет на пол штык и падает на Гебеля сверху. Понимая, что выбора особо нет: либо он, либо его, Анастасий начинает бить Гебеля кулаками. Матвей моргает несколько раз глазами, как будто пытается понять что вообще происходит, и до юноши доходит наконец, что надо уходить. Он выходит из комнаты в сени и видит там Гебеля, который уже успел вылезти из-под Кузьмина, и теперь пытается сбежать от черниговцев во двор. Соловьев заходит в комнату Муравьёвых, которых не находит там: темнота в сенях не дает ему заметить выходящего Матвея, а Сергей давно уже во дворе, а потому Соловьев, видя выбитое окно и думая, что братья уже во дворе, сам вылезает в оное. Щепилло намеревается ударить Гебеля и тут Матвей хватает его за руку. — Как вам не стыдно? — в исступлении кричит Матвей, в ответ на что Щепилло смеется и поднимает свои синие глаза на Матвея: в них горит не ярость, нечто более сильное. Страх? За Сергея? Вероятно. — Вы не знаете этого подлеца. Как он обрадовался, когда узнал, что велено было вашего брата арестовать. — Михаил отталкивает от себя Матвея, но не сильно, чтобы тот не ударился об стену, после чего видит, что Кузьмин уже выбежал во двор за Гебелем. Щепилло бежит за ним, а Матвей уходит в комнату: вряд ли он один, против трех черниговцев сможет что-то сделать. Неожиданно накатывает волнами мерзкий страх. Да, ребята командира защищают, но не до такой же степени. Матвей морщится. Сергей замечает выбежавших Гебеля и Кузьмина, за ними Щепилло и подходит к ним, видя что те снова сцепились в драке. Руками Сергей сильнее сжимает ружье за железный холодный ствол, чувствуя, как знобят пальцы. Часовые и караульные до сих пор стоят как вкопанные не реагируя на все нарастающую драку. “Стоя — ничего не решить” — всплывает в голове и Муравьёв-Апостол-средний подбегает к Гебелю на ватных ногах: “Безумец, не соображаешь, что делаешь” — первая мысль заменяется этой, а Сергей от нее отмахивается. Здравые размышления нужно на потом оставить, а сейчас надобно спасти не начавшееся восстание, не дать Гебелю донести, отомстить за брата и товарищей. Соловьев видит как Сергей с места подрывается и идет за ним: только после того пред ним предстает картина боя. Вениамин видит подполковника Гебеля в крови, которого Щепилло бьет штыком ружья, Кузьмин — шпагой, а подбежавший Сергей и вовсе прикладом — так и не взял ружье нормально, пальцы судорожно сжимаются на стволе, который от капель крови и пота становится скользкий, падает из руки. Соловьев подбегает к израненному Гебелю, который пытается уйти от ударов, то и дело взвывая от боли, когда в него попадают штыком или прикладом, и хватает его за руку, после чего оттаскивает от черниговцев. Толи для спасения его, толи ко вреду — Вениамин и сам не понимает, он сейчас не о чем не думает, в голове пульсирует лишь одна мысль: кровь, проливается кровь. И это заставляет действовать машинально. Сухинов находит Ланга у соседнего дома священника, куда и заводит юношу, дабы священник за ним следил. После чего идет Иван в сторону дома Кузьмина. — Ты его спасти пытаешься? — загнанно дыша спрашивает Щепилло. На время вернулся рассудок, который захлестнула скупая ярость? — Да, потому что вы — идиоты. — выплевывает резко Соловьев. — Убиваете человека, вы — убийцы. Как называется ваша революция? Кровавая? Чего вы добиться-то пытаетесь? Щепилло отворачивается от Вениамина демонстративно, показывая, что слушать его не собирается, а Кузьмин поджимает губы, но в отличии от Михаила находит в себе силы противостоять натиску Соловьева. — Он оскорбил нас. Я скажу позже. Очень сильно, очень. Такое не прощается, понимаешь? Да к тому же мы отпустим его — он все властям донесет. У нас нет выбора. — Я не собираюсь участвовать в революции начатой со смерти — парирует Соловьев, а Гебель, понимая остатком рассудка, что черниговцы отвлеклись от него, начинает медленно ползти со двора прочь, к дороге. Подполковник находит в себе немного сил, встает, но Кузьмин, видя это, отвлекается от разговора, подбегает к Гебелю, сшибает его с ног и наносит несколько ударов шпагой в спину. — Тебе не понять, тебя тогда не было. — с грустью в голове выдает чуть опосля Анастасий и разворачивается к Соловьеву обратно: в его черных глазах блестят слезы. Юноша тихо начинает говорить:1824 год
Трилесы. Казармы Черниговского полка.
Ипполит подходит к Щепилло и трогает юношу за плечо, чтобы тот повернулся.
— Сюрприз. — Муравьёв-Апостол улыбается и Михаил сначала глазам не верит своим, а после стискивает Ипполита в крепких объятиях.
— Вырвался-таки со своей учебы. — усмехается Михаил. — Стас! Стас, иди сюда, Поля приехал. — Кузьмин выходит из казарм, где говорил с солдатами о чем-то и на губах его тоже расцветает улыбка.
— А ещё говорил нам, что не сможет. — Анастасий смеется и снимает с головы фуражку, щурясь на ярком солнце. — Как успехи в учебе, Поленька? — Ипполит робеет, переступает с ноги на ногу, а все-таки выдает тихо:
— Перешёл на последний курс. Все оценки — отлично. — Михаил улыбается гордо.
— А я тебе говорил. Молодец. — Щепилло взъерошивает на голове Ипполита волосы. — Я брата твоего сюда сейчас позову, похвастаешь. Михаил поворачивается к Ипполиту спиной и видит, что из казарм выходит Гебель, а за ним несколько солдат. Вроде бы ничего не обычного, но вдруг слышит юноша за спиной выдох, полный ужаса, поворачивается, и на лице Ипполита замечает смертельную бледность. — В чем дело? — Муравьёв-Апостол показывает рукой вперед: Михаил снова поворачивает голову и видит, что солдаты не идут, едва ноги переставляют, а на спинах их красуется много кровяных ран, скорее всего от шпицрутенов. — Гебель, черт его дери. — выплевывает из себя Щепилло и видит вдруг Ипполита: мальчик, даже не давая себе отчет в том, что делает, идет к Гебелю. Михаил пугается, что Ипполит может пострадать и в спешке догоняет его, хватая за руку. — Куда ты?
— Спрошу, за что их так. — потухшим голосом выдает Ипполит, а Михаил морщится: вот нужно же было испортить такой хороший день. Гебель вечно все портит. Солнце заходит за грозовые тучи и на плацу появляются мокрые капли: начинается дождь. Ипполит ежится, а всё-таки подходит к Гебелю, но с вопросом его опережает Кузьмин, который понял, зачем ребята пошли в ту сторону.
— За что их так? — Гебель в недоумении поворачивает голову и усмехается.
— Опять вы. Правдоборцы. Не надоело? — Анастасий сжимает руку в кулак: терпеть, нужно терпеть. Нельзя перед Полей выходить из себя.
— Я спросил про другое. Будьте любезны ответить мне на вопрос. Гебель подходит к Анастасию и плюет ему в лицо.
— Ответ устроил? — Кузьмин оттирает плевок с лица и зубы его сжимаются с силой: нельзя, нельзя, нельзя, злиться нельзя.
— Что вы творите? — «Ипполит не лезь!!!» — почти кричит Михаил, но Муравьёв-Апостол вдруг отшатывается от Гебеля: на руке его красуется кровавая полоса. Гебель с усмешкой выдыхает:
— Жаль, не по Кузьмину попало; и ударяет снова, теперь уже целенаправленно. — Со мной нельзя говорить без разрешения, разве не понятно? — Ипполит всхлипывает тихо: новая полоса на плече. Гебель довольно выдыхает: наконец у него получится задеть Сергея за живое. Подполковник завидует Муравьёву-Апостолу. Не смотря на то, что именно он — Гебель — командир полка, весь полк любит и слушается Сергея. Его ударишь: так все офицеры на защиту встанут, к тому же ему не привыкать. Он в Семёновском полку терпел и здесь терпит. А вот ударить беззащитного и любимого брата: совсем другое дело. По рассказам, вкратце услышанным, знает Гебель, как Сергею дорог Ипполит. Отличный рычаг давления. Такой боли Сергей наверняка никогда не испытывал. Кузьмин не имеет в себе сил более сдерживаться, плюет на все и кидается на Гебеля с кулаками:
— Не смей его трогать, сволочь, не трогай его. Он вообще не в чем не виноват. Он маленький мальчик. — изливает всю желчь на Гебеля Кузьмин, заплетается язык его, путается юноша в словах, однако едва замахивается на Гебеля кулаком снова, как получает розгой по спине и охает: не зажили ещё старые раны. Щепилло хватает Ипполита за не пострадавшую руку и ведет скорее в казармы, мимо солдат в комнату офицеров.
— Сережа? — впервые в жизни называет Михаил Сергея Ивановича так, а голос дрожит, как и руки, ладонью правда Михаил зажимает теперь рану на руке Ипполита. Поля тихо всхлипывает, но слезы утирает каждую минуту: в общем держится достойно. Сергей, слыша столь взволнованный голос, поворачивается к Щепилло, видит брата своего, а после раны на его руке и вздрагивает от неожиданности. Стоящие неподалеку офицеры бросаются на поиски бинтов, которые общими усилиями быстро находятся, а Сергей берет стоящее неподалеку ведро с водой и промывает брату обе раны. — Простите, Сергей Иванович, бежать надо. — тихо говорит Щепилло, а Сергей кивает ему, так же тихо отвечая:
— Спасибо тебе. Михаил выбегает из комнаты, а Сергей спрашивает у Ипполита, наматывая на его руку бинт: — Кто сделал это? Ипполит терзает зубами губы, но после вопроса прерывается, лишь на лице его выражение остается страдальческое — кровь течёт с новой силой, но теперь в бинт.
— Гебель. — глаза Сергея распахиваются, а после стекленеют — из зеленых вдруг становятся совсем черными и на дне их горит огонь ярости.
— Я его убью. — тихо шипит Сергей, сжимая в руке недавно поднятую с пола фуражку, да так, что полы ее скрипят.
— Нет, Сережа, не надо. — Ипполит хватает брата за руку и тянет к себе, утыкаясь лбом в плечо его, обнимая Сергея за спину. — Нет. Я тебе не позволю. — Сергей едва может дышать — все тело захлестывает злость, но идти против Ипполита нельзя, и драться на его глазах тоже. Просто Сергей не может себе того позволить.
— Иди отдохни. Полежи здесь, хорошо? — хоть Сергей и пытается выдавить из себя добрый тон, выходит лишь пустой и сухой. Ипполит выпускает Серёжу из вынужденных объятий и кивает, а Сергей вперивает взгляд в окно. Он отомстит, обязательно. В это время на плацу разворачивается настоящая борьба.
— Не смей говорить со мной в таком тоне. — грубо требует Гебель, ударяет Анастасия снова — тот отступает на шаг от Гебеля, давно перестав бить его, и стискивает зубы от боли. На помощь Кузьмину бежит Щепилло, но того ударяет розгой уже караульный.
— Да вы все что, сговорились? — выдыхает разъяренно Михаил, но на его спину опускается новый удар. На плац стекаются солдаты. «Прилюдно избивать будет» — мелькает в головах Кузьмина и Щепилло, а Гебель к Анастасию подходит и усмехается:
— Будете знать, как против царя нашего выступать. — Анастасий замирает на долю секунды, испуганно сглатывает, переглядывается с Михаилом. “Он все знает” Щепилло поджимает губы. Где-то упустили, оступились, ошиблись. Вот и наказание за это.
— Дальше, все как в тумане.. — Кузьмин замолкает, да больше и вспоминать не хочется, помнит только Анастасий, что после того раза спина болела долго, да и вообще, все тело. До 25 года все продолжалось: Гебель издевался над солдатами и офицерами, те его в тайне, а некоторые и не в тайне, ненавидели. В 25 году получил Гебель какую-то травму, хоть не значительную, а все-таки не смог более с прежним энтузиазмом пороть солдат. Может характер поменялся у него — не понятно, но стал он почему-то достаточно добрым. Наверное, за жестокость свою, побоялся потерять должность. Черниговцы подстроились: не смотря на мнимую дружелюбность по отношению к Гебелю ребята лишь вынашивали план мести и вот наконец удалось исполнить его. Соловьев лишь сейчас находит в себе силы вдохнуть воздуха в грудь. Как жаль, что ранее не знал он об этом ужасе. О порках солдат знал, сам часто на себе ощущал, но про Ипполита вовсе не ведал. — Это было не один раз. — говорит Михаил. — Когда Поля приезжал, так происходило. Мы его даже перестали в казармы пускать. От солдат Гебель отстал, а от него нет. Хотел Гебель так Сергея Ивановича сломать, заставить пред собой ниц пасть. Уважать себя хотел всех заставить. — Прошу прощения, право не знал. — Кузьмин поджимает губы, Щепилло стирает с щек слезы и оборачивается: все-таки он в реальности, а не в воспоминаниях. Юноша видит, что Гебель снова пытается уйти, и нагоняет его вне двора. Там Михаил ударяет несколько раз Гебеля штыком в руку, после чего тот, видимо в жару, бросается на Щепилло, выбивает из рук его ружье и бежит к повозке прихрамывая, за собой оставляя кровавый след. Сергей и вышедший из дома Матвей смотрят на Гебеля, который снова падает на землю, корчясь от боли. Муравьёв-Апостол-средний ловит просящий взгляд Соловьева: не смотря не на что юноша хочет помочь; а потому с презрением указывает на Гебеля жандармам. — Отвезите его в город, пусть ему там помогут. — Жандармы подхватывают раненного Густава, запихивают его в повозку и быстро укатывают прочь, а Сергей руки свои вытирает об лосины, после чего подходит к Щепилло, который внезапно хватается за голову и оседает на землю. Стараниями Кузьмина юноша спустя минуту встает с земли, отнимая от головы руку: в драке и не заметил, что от первых ударов головой об дверь содранная кожа до сих пор кровоточит. Михаил, завидев Сергея вздыхает тяжело и будто вспоминает что-то, пытается залезть рукой в карман штанов — Сергей делает это за него и вынимает письмо оттуда. — Прочти позже. Это от Поли — шепчет Михаил и кашляет пару раз: это единственное, что приходит в голову Щепилло, ведь сейчас он даже не вспоминает о том, что письмо это получил на заставе пред въездом в Трилесы, когда от Гебеля ехал к Кузьмину. — Он ошибается, письмо не от Поли, а у заставы получил. — вносит ясность Иван Сухинов, пришедший от священника, прежде чем обрадованный Сергей хочет начать расспрашивать у Михаила о брате. Муравьёв-Апостол-средний тут же поникает. Щепилло чувствует руку Сергея на своей голове, а затем что-то мягкое — бинт. Муравьёв-Апостол прячет письмо в карман лосин, бережно голову юноши прижимает к своей груди и на нее наматывает бинт в несколько слоев, а Кузьмин Михаила держит за руку: лицо Щепилло из бледного приобретает свой привычный оттенок и тогда только Сергей Михаила отпускает, а Кузьмина обнимает за плечи: страх проходит постепенно. Боль от старых ран прошла, а вот боль от унижения видимо перестала о себе напоминать лишь сейчас. Некоторые обиды приходится искупать кровью. Для Сергея ранение Михаила при попытке защитить его стало последней каплей. Сергей выдыхает спокойно: Гебеля более здесь нет, а значит восстание нужно начинать уже завтра, ждать больше нельзя, потому что отпустив Густава Сергей подписал обществу своему приговор: если не выйдут они в скором времени их всех арестуют и дело провалится, угроза провала нарастает с новой силой, как и после ареста Пестеля. — Дорогие мои, спасибо вам за спасение и будьте осторожны. В скором времени надо будет выступать, завтра или послезавтра, потому как Гебель на нас точно донесет. Анастасий с ребятами прощается торопливо, расстроенно уходит с места преступления в казармы, откидывая от себя окровавленную шпагу — на глазах офицера слезы, застывшие в них навсегда. Все-таки ярость захватила так, когда о Поле вспомнил, а на самом деле Стас ведь совсем не злой, он правда не хотел, да не вышло: даже врага ранить сложно, не говоря о том, что Анастасий едва не убил его. Сергей не останавливает его, не спрашивает, пойдет ли юноша с ними на Васильков, потому как сейчас не время. В этой войне все что-то, да потеряли. Вениамин прощается коротко, говорит, что завтра на восстание придет одним из первых и уходит, верно в казармы. Иван старается держаться, как и Анастасий стойко молчит и уходит с Вениамином и Михаилом, который придерживается за голову. Уж Соловьев за ними проследит, все будет в порядке, значит на восстание тоже придет. А пока ребятам надобно отдохнуть. Муравьёв-Апостол-средний с братом направляется в дом — нужно уезжать, чтобы их точно уже не нашли. Точнее не нашли Матвея, потому как Сергея и искать не надо, он сам придет. Совсем скоро. Вдруг Сергей вспоминает про письмо и останавливается на заднем дворе дома, садится на траву, и под лунным светом разворачивает письмо со странным адресом отправления: «Равелин Петропавловской крепости», а в груди так страх сосет неприятно, будто подсознательно юноша уже понимает — что-то точно не так. Весь лист испещрен кляксами, в нескольких местах смят так, будто от отчаянья его комкали, чтобы выбросить прочь, но после одумывались — возвращали лист на стол и разглаживали небрежно. На листе присутствуют мокрые пятна — это, наверное, слезы, ну а почерк уже сомнений не оставляет — письмо от Рылеева. Ещё одно. И в нем точно написано: победили ребята или проиграли. От того-то Сергей так боится читать содержание письма — юноша боится, что товарищи проиграли, но даже если это и так, это ведь уже никак не исправишь. Немного успокаивая себя такими мыслями Муравьёв-Апостол-средний пробегает глазами по строчкам письма. «Сереж, все кончено...»“бух”
“бух”
«..Пишу тебе на бумаге, что мне выделили для доносов. Мы проиграли. Мне жаль. Нас арестовали ночью после восстания, всех. Все это было не подготовлено, все было ошибкой, как я писал тебе 14 декабря в письме утреннем. Я думаю, что мои друзья сидят со мной в Равелине, потому как до сих пор не было возможности их увидеть. Но мы все живы, даже не ранены, только я болен. Ну это пустяки. Мы не сможем прийти вам на помощь, но вы выступайте, я уверен, что вы сможете завершить начатое. Надеюсь, что дойдет до тебя письмо — отправлю через доверенного солдата. Прости, больше написать не могу — чернила кончаются. Михаилу привет шлю искренний. Искренне ваш — Кондратий Рылеев.» В самом конце строчки уже съехали вниз — писались, видимо, быстро, а от того сложно читаемым почерком, но во всем письме Сергей узнавал Кондратия — все та же суетливость, отчаянье и отречение — Муравьёв-Апостол-средний не позволит себе упасть духом. Михаилу об этом письме говорить не стоит — выступать уже послезавтра, а такие известия лишь собьют его, приподнятый, настрой. Сергей письмо прячет в карман мундира — если потеряет его, будет даже лучше, потому как Михаил тогда уж точно не найдет его, а не потеряет — так ответит на него после выступления: как все прошло, быть может они тоже проиграют? Юноша вздыхает разочарованно и встает с земли, отряхивая свои лосины от ночной росы, после чего уходит в дом, к Матвею. «У нас есть лишь одна попытка.» — думает Сергей, вдыхая глубоко свежий ночной воздух.