Пятеро повешенных

28.12.1826 Полтава. Усадьба Муравьёвых-Апостолов — Хомутец. 5:00 утра Михаил в который раз за десять минут недовольно и сонно потягивается. Юноша понимает, что проснулся, и уснуть более не сможет, а потому встает с кровати, медленно, потому что голова идет кругом. Ещё бы Бестужев-Рюмин поспал чуть больше 5 часов, но как-то особо и не хочется спать дальше, просто состояние какое-то подвешенное. Это наверное потому, что юноша никак от вчерашнего отойти не может, а надо бы. У них ведь ещё полтавцы есть, уж те наверняка за своим командиром пойдут. Однако даже такие мысли не особо Михаила радуют — юноша проходит медленно через несколько комнат и заходит в ванную, рассматривая в зеркале свое осунувшееся от частых недоеданий лицо, опухшие, карие глаза, синяки фиолетоватые под ними, угловатые скулы, слишком выступающий подбородок.. Бестужев-Рюмин морщится, опускает взгляд и умывается — освежившееся лицо обдувают струйки холодного воздуха, потому юноша вдыхает его и слабо улыбается: может все ещё устаканится? А сейчас надобно ехать в Трилесы, к Серёже, рассказать ему как все здесь прошло, а то ведь Муравьёв-Апостол ждет наверняка солдат, которые не придут. Напрасно тратит время — горько мыслям усмехается Мишель и выходит из ванной, чтобы быстро одеться в прихожей, да и скорее отсюда уехать. И даже немного Бестужеву-Рюмину досадно становится от мысли, что ещё месяца два назад эта усадьба для него едва ли не всем была, потому что отсюда до полка, где служит Мишель, рукой подать. Когда Сергей служил в Полтавском полку так и с ним получалось оставаться, после перешёл юноша в полк Черниговский, а Бестужев-Рюмин так и продолжил здесь оставаться, пусть и один. Сейчас же усадьба эта на юношу давит сводами своими каменными, и как-то здесь холодно, и страшно; даже темно. Ощущение у Мишеля отчего-то такое, что он совсем не в своем времени сейчас: окидывает юноша взглядом усадьбу и видит, что потолок её провисает; пол под ногами ломается, обнажая сырую землю. Бестужев-Рюмин остервенело мотает головой из стороны в сторону и сильно жмурится: когда уже кошмары эти покинут его? Так часто стал Мишель думать о смерти последнее время, так ему не хватает сейчас хоть кого-нибудь рядом и стыдно признать в сердце пробуждается былой страх. Умирать юноша не хочет, но и схорониться здесь, в полном одиночестве, просто не сумеет. Коль начал дело, так надобно закончить его. Михаил одевает на плечи шинель, на ноги ботинки, приглаживает рукой растрепавшиеся волосы и подтыкает их под фуражку, ежась от холода. Бестужев-Рюмин выходит из Серёжиной усадьбы и идет быстрым шагом по направлению к казармам Полтавского пехотного полка, где до лета 1825 года Бестужев-Рюмин был почти каждый божий день, да и не смотря на то, что подготовка к заговору против власти, и отчаянный поиск союзников много отнимали у Мишеля времени, полк свой он не бросал — приходил часто, координировал солдат и офицеров — товарищей своих, а потому у юноши и сомнений не возникает, что полтавцы вдруг его могут не принять? Он же так с ними всеми сдружился, для него полк этот будто второй семьей был. Но все же надо их спросить, пойдут ли ребята за командиром и уже тогда ехать к Серёже, чтобы располагать хоть какой-нибудь позитивной информацией. Не проходит и 15-ти минут, как Михаил уже заходит в казармы: юноша числится в этом полку, потому на КПП пропускают его спокойно. В коридоре казарм Михаил встречает офицера полка: Бестужев-Рюмин силится имя вспомнить да не может, а потому просто подтягивает юношу к себе за рукав рубашки. Офицер удивленно осматривает Михаила и на губах его появляется слабая улыбка. — Наконец вернулись вы, Михаил Павлович. Солдаты наши ждали вас. — Бестужев-Рюмин тоже не сдерживает улыбки — ну хоть тут все получается, здесь его не прогонят. — Я тоже рад видеть вас. Хотел бы спросить выйдете ли вы за нами? Прошу прощения за столь поспешный вопрос — времени на долгие беседы вовсе нет, надобно мне скорее к командиру, а ему нужно знать: с нами вы или нет. Офицер принимает задумчивый вид и поджимает губы в тонюсенькую линию. — Знаете, не могу так сходу сказать. Но я прямо сейчас пойду к своим и расспрошу их едва товарищи мои проснутся. Просто ночь ведь на дворе ещё, устали солдаты, но я спрошу обязательно. Вы приезжайте после полудня и будет вам ответ. — офицер кивком головы с Михаилом прощается, а тот отходит на несколько шагов, чувствуя, как сердце в груди бьется все медленнее, вот-вот рискует остановится: настигает суровое чувство дежавю. Предыдущие офицеры тоже обещались, тоже говорили спросят, и что по итогу? На шее Михаила дергается жилка от волнения, но юноша заставляет себя уйти, сесть на лошадь и поехать в Трилесы. Пусть будет, что будет. И во всей этой неразберихе лишь мысль, что скоро юноша увидит Сергея немного приподнимает его настрой, но совсем чуть-чуть. --- 9:10 утра Муравьёв-Апостол просыпается утром, потягивается на кровати и садится на ней резко, отчего в глазах вдруг темнеет, и юноша, придерживаясь за столик прикроватный, встает-таки, после чего моргает пару раз, дабы черноту из взора сбросить. Сергей, понимая, что медлить более не может, одевает на рубашку, висящий на стуле мундир и застегивает его на петельки. Юноша смотрится в зеркало, немного приглаживая рукой волосы: в принципе выглядит неплохо, и на лосинах, благо черных, капель крови не видно уже, только едва заметные бурые пятна покрывают колени, и Муравьёв-Апостол принимает решение перевести взгляд с колен на себя обратно, а то вдруг снова станет плохо, а ему ещё на лошади верхом скакать. Сергей одевает шинель и треуголку — на улице снегопад и очень холодно — все-таки зима в самом разгаре, а потому одеться стоит теплее. Муравьёв-Апостол выходит из дома, где они с Матвеем вчера коротали часы в ожидании ареста, а после дали Гебелю решительный отпор, вместе с черниговцами — юноша щурится, потому как снег летит в глаза. Сергей направляется в казармы Черниговского полка к Анастасию и остальным черниговцам, чтобы решить: что делать дальше после того, как угроза ареста ликвидирована. --- Сергей думает о своем и потому подходит к зданию казарм Черниговского пехотного полка, как ему кажется, достаточно быстро, на деле ему только лишь кажется, ведь на путь юноша как и обычно тратит пол часа. Сергей заходит в казармы, проходя через КПП и с улыбкой слабой приветствует стоящего на нем солдата. Нужно сейчас найти Михаила Щепилло или Анастасия, хоть кого-нибудь и сказать, что уже завтра утром восстание начинается, чтобы ребята подготовили солдат, сами морально настроились. Ещё нужно найти Мишеля, который, хочется верить, в доме Сергея находится сейчас — его нужно подтолкнуть к очередной поездке в Полтаву для вывода Полтавского полка, а Сергей поведет своих — черниговцев. Муравьёв-Апостол идет в комнату офицеров, в которой должны быть сейчас офицеры-черниговцы, и открывает дверь — но к своему удивлению находит там Бестужева-Рюмина: юноша общается с Анастасием Дмитриевичем и смеется, но смех этот растерянный, грустный, а от того Сергей начинает волноваться: не случилось ли чего? Муравьёв-Апостол подходит к юноше и тот обращает на Сергея свой взгляд, в котором, на секунду, проскальзывает искра радости, а после взгляд снова становится пустым, как и раньше — Михаил знает уже, зачем Сергей приехал и не хочет признаваться даже себе, что боится. Но что-то менять уже поздно. Муравьёв-Апостол показывает Бестужеву-Рюмину взглядом: выйди, и выходит сам — Михаил говорит Анастасию ещё пару слов, верно хочет узнать причины вчерашнего происшествия с Гебелем, и выходит за Сергеем. —Михаил, я пришел сообщить, что дело начато и мы выступаем. — а как официально сказал-то, аж смех пробирает. Но вот новость для Михаила не очень радостная, а может, пока не поздно, отказаться? «Ну уж нет: куда Сергей, туда и я» — так решает для себя Бестужев-Рюмин, однако соглашаться с Муравьёвым-Апостолом не спешит. — Не-ет. — приторно тянет каждый слог и сквозь все его фразы сквозит усмешка. Хочет убедится, что Муравьёв-Апостол на своем до самого конца стоять будет? — Дело кончено. Сергей, мы раскрыты. Пестель арестован, в Петербурге катастрофа. Сейчас мы выпьем шампанского и застрелимся. — Михаил улыбается, будто уже пьян и облокачивается на дверь, обхватывая руками голову. — Да ты не смеешь — говорит Сергей, с каждым словом все тише и немного щурится — теперь шептание его, начинает походить на шипение. Страх пересилить не так легко, а Пестеля и вправду арестовали; ну как они без руководителя? Сергей конечно очень умный, талантливый и рациональный человек, к тому же подполковник, а потому войсками управлять сумеет, но все-таки для столь ответственного дела… Сможет ли Муравьёв-Апостол морально все это выдержать? А сам Бестужев-Рюмин сможет ли? А вот насчет Петербурга Михаил не уверен и надеется искренне, что северяне выстояли, смогли победить. — За нами никто идти не хочет: Артамон отказывается, Александра арестовали; Кременчугский и Александрийский полки — тоже не выйдут, потому что только боятся они, сколько бы я их не убеждал в важности дела нашего — все бестолку; полтавцы думать обещались. — Слушай меня. — немного раздраженно прерывает Михаила Сергей, явно не располагающий временем к столь меланхоличным и всяко долгим беседам. — У нас очень мало времени, чтобы подняться, обогнуть Киев и выйти на Ржевскую дорогу. За месяц дойдем до столицы. Как Риего провел Испанскую революцию: используя силы нескольких полков дошёл до столицы и захватил власть; так и мы дойдем до Петербурга, ибо Николай, если и обосновал власть свою, то только там. Юноша едва не проговаривается о проигрыше северян и от осознания того, морщится. — Иди к офицерам своим, говори им, что дело начато, что полк Черниговский поднялся. — в глазах Муравьёва-Апостола блестят искры уверенности и готовности, да что уж говорить — сами глаза его излучают энергию такой силы, что Михаил не может противостоять, а может уже и не хочет. Узнав все, что ему нужно, заручившись невербальной поддержкой, Бестужев-Рюмин готов теперь следовать за Сергеем, потому что знает — Муравьёв-Апостол не предаст, и на полпути не остановится, а это, в их деле, главное. Бестужев-Рюмин опирается спиной на стену, едва сдерживая нервный смех от переживаний за столь нестабильную ситуацию. Что это? Неужели нервный срыв настигает? — Да, хорошо. — Михаил снова усмехается, но все ещё немного грустно — юноша поправляет ворот своей рубашки. — Я готов. Что сказать солдатам? Куда? — В Васильков. Куда пойду я с черниговцами Михаил поднимает глаза и встречается ими с глазами Сергея, в которые несколько секунд смотрит, а после взгляд отводит. Сергей одевает на голову треуголку, что все это время держал в руке, знаменуя тем самым, что разговор подходит к концу. — Виктория теперь бог наш! — говорит офицер немного громче и наклоняет голову, в знак прощания, разворачивается, и уходит к выходу из комнаты, наверное собирается юноша навестить остальных офицеров-черниговцев. Бестужев-Рюмин провожает офицера взглядом и поджимает губы, после чего заходит в комнату обратно, где его, все так же, ждет Анастасий Кузьмин. — Прошу прощения, с вами более задерживаться не могу — надобно мне к полтавцам, там попытать удачи, но едва я вернусь, так буду готов сразу же продолжить слушать ваш рассказ. — Мишель слабо улыбается Анастасию, после чего взгляд его падает на плетенный браслет: подарок Серёжи ещё со службы в Семёновском полку, потому юноша слабо улыбается — даже такое маленькое упоминание о Муравьёве-Апостоле успокаивает. Бестужев-Рюмин выходит из казарм и взбирается на лошадь, что стоит уже выведенная, может Серёжей, для Мишеля, прямо у дороги и мирно переступает с ноги на ногу. Михаил лошадь гладит прежде по шее, на что та ему добродушным ржанием отвечает, а после пришпоривает её, отчего лошадь начинает скакать к Полтаве сразу рысцой, и юноша придерживается первое время за шею лошади: у него прежде столь быстрых лошадей не было, не удивительно все-таки, что эту красавицу позаимствовал Сергей в конном-гусарском полку Артамона: кирасирам, а точнее гусарам, нужны ведь быстрые животные, что бы косить врагов палашами, а те даже и заметить атаку чаще всего не успевали благодаря стремительности животных, будто буря их настигала неожиданно и так же быстро отходила, дабы не успевали противники обороняться. --- 16:15 вечера Бестужев-Рюмин подъезжает к казармам полтавцев, потирая рукой свободной, замерший даже от недолгой поездки нос, и в душе радуется, когда замечает, что в окнах казарм свет горит: значит солдаты проснулись, по поводу присяги не распущены ещё, и тот офицер с ними уже говорил наверняка, а потому их скорее надобно уводить, пока не пришли командиры ранга выше и не испортили Мишелю хотя бы этот запасной план. Юноша слезает с лошади, оставляя её на попечение солдата, которого Бестужев-Рюмин рядом с конюшней видит — Мишель спешит, не хочет тратить время даже на увод своей лошадки в конюшню, а скорее-скорее к своим солдатам, дабы успеть ещё собрать их всех, объяснить, куда ребятам идти надобно и вывести их всех отсюда, потому что не понятно, когда может приехать кто-нибудь из царских жандармов, посланный здесь поискать бунтовщиков, а следовательно разрушить планы Мишеля своими словами, дабы солдаты не нарушали присягу и с заговорщиками не выходили. На КПП солдат окидывает Михаила взглядом пустым, полным недоверия, а все-таки пропускает. Бестужев-Рюмин морщится и заходит в казармы, сразу же направляясь к комнате офицеров, но самый первый офицер, что юноше на пути встречается, обнажает шпагу, а Мишель не замечает того и останавливается лишь тогда, когда шпага острым концом утыкается прямо в его грудь. Бестужев-Рюмин сглатывает испуганно и отходит на шаг назад, с искренним непониманием смотря на сурово хмурящего брови..того самого офицера. В чем же дело? Не успел? — Что вы здесь делаете ваше благородие? После всего того, что вы сделали — нам о вас рассказали многое — у вас хватило совести приехать сюда? — зло спрашивает офицер и наклоняется к Мишелю корпусом, вынуждая того ещё на шаг отойти. — Уходите, пока я не арестовал вас. — глаза Бестужева-Рюмина распахиваются, и от неожиданности юноша даже ответить ничего не может качественно. только лишь ещё на шаг назад отступает. — Отчего...арестовать? Мы ведь с вами говорили утром, все было в порядке — голос Мишеля дрожит, сипит, и едва можно услышать нечто понятное, из слов и примеси вдохов, что слетают с губ юноши, но офицер слышит и насмешливо скалится, — Вы преступник, и Сергей Иванович тоже. Я не так давно узнал об этом сам. В общем объяснять я вам ничего не обязан. Мне вас арестовать приказали, ежели увижу, а я нарушаю данную мною присягу лишь от очень хорошего вашего ко мне отношения в то время, когда я был солдатом, а потому я просто прошу вас уйти отсюда. Вы здесь ничего не найдете. И не приводите своих: вы только нас подставите. Мишель кивает и в отчаянии спешно покидает казармы, даже не желая с офицером вступать в спор: все-таки здесь их жандармы опередили, увы, а значит Михаилу и вывести-то некого. Придется ехать обратно в казармы черниговцев. Без солдат. Бестужев-Рюмин вздыхает разочарованно и забирает свою лошадь у конюха, что за столь такое маленькое время даже не успел в конюшню её завести, а лишь почистил конскую шерсть немного от снега; и торопливо покидает казармы, потому что светится здесь теперь совсем не хочется: ладно этот офицер, он хорошо отнесся, а как остальные себя поведут? Вдруг донесут? Только что ребята расправились с нависшим арестом Сергея, а здесь теперь и над Михаилом нависнет: шанс велик. Заставить за собой выйти тех, кто так яро против, юноша не сможет, а значит терять здесь больше нечего, только товарищей подставлять. Выходит, заговорщики остались даже без запасных солдат. Остался с ними лишь Черниговский полк — ситуация навевает конечно не самые приятные и положительные мысли, будто эти мысли уже из Трилесских казарм, и от них веет смертью — Бестужев-Рюмин поклясться готов, что чует её дыхание на своих щеках, но Мишель не поддается на скорбные мысли, отгоняет их от головы своей и крепче держит лошадь за поводья: даже этот минимальный контроль успокаивает его. Хоть лошадь свою офицер контролировать явно способен.