А скоро будет весна

Знаете, люди очень исковеркано представляют себе любовь. Что стоит делать человеку, что только что осознал свои чувства? Как ведут себя люди, что обрели друг друга? Не могут расцепить объятий? Говорят жарким шепотом до утра? Ощупывают друг друга, с нежностью поглаживая чужую кожу? Или окунаются в волны страсти, выстанывая имена друг друга, пытаясь забыться в чужом теле, в чужом и уже таком родном? Так просто, но так неправдоподобно. Все это я описывал в своих веб-историях. Но этому всему не было места в реальной жизни. Фантазии и жизнь — это совершенно разные вещи, противоположные. В тот вечер ни я, ни Мобэй не знали, как вести себя дальше. Юношеская неопытность сковала нас, вмиг все опустело, а мир замолк, стал таким нелепым. Любовь — это слепота, глухота и немота. Все это вместе. Я чувствовал это отупение. Мы перешли черту, но не знали, что за ней. Мобэй испытывал нечто подобное. Он просто застыл и продолжил глупо держаться за меня и молчать. На меня же накатили страх и волнение, поэтому пришлось зажмуриться и опустить голову. Будто это не я подался вперед, не я касался его губ, не я с трепетом гладил прохладную кожу рук. Все это было сделано кем-то другим. Мы молчали. Два глупых школьника. — Я… Хочешь перекусить? Это единственное, что я мог сказать. А Мобэй только и мог согласиться. У меня внутри расползалась какая-то теплая щекотка. Я улыбался и говорил о чем-то. Не мог не улыбаться, хоть колени и предательски дрожали. Мобэй, я уверен, тоже был подвержен этому волнению. Он тоже сидел напротив за столом и коротко отвечал на мои абсолютно дурацкие вопросы. Его руки лежали на коленях. Мне бы хотелось думать, что он бездумно сильно сжимал ткань, а пальцы немели на концах. — Мне проводить тебя? Спустя час, или два, или полчаса, или пятнадцать минут Мобэй собрался домой. Я стоял и смотрел, как он надевает куртку, пребывая в том же отупении. Я будто прозрел в этот момент, мои глаза стали видеть все иначе, словно прогрессирующая близорукость вдруг отступила. Мобэй. Я видел его другим. Все образы, что сохранились у меня, как на старой пленке, вдруг наложились и проявились в большой яркой фотографии. Я увидел, как красивы его бледные рельефные руки, как проступали острые костяшки сквозь кожу. Черные короткие пряди падали на глаза, когда Мобэй наклонялся, чтобы завязать шнурки на ботинках. Губы его слегка приоткрывались, и мне казалось, что в их красноте виноват я. Черно-синие глаза из-за опущенных ресниц казались очень темными, будто небо напустило на себя вуаль туч. А лицо… Я вдруг очень полюбил это лицо. Этот прямой нос, этот острый сбоку подбородок, эти скулы, что проступали отчетливее, когда Мобэй напрягал челюсть, эти всегда хмурые густые брови, эти уголки глаз, будто готовые взлететь вверх. Мне так хотелось коснуться этого лица. Затем мои руки опустились бы на эту крепкую шею, с дрожащим кадыком, погладили бы плечи, твердые, жесткие, будто сделанные изо льда. Но теплые, очень. — Цинхуа? Зрение вновь стало обычным, фокус вновь расплылся, вернув меня в реальность. Мобэй смотрел на меня точно так же, как и я на него еще секунду назад. Что он видел? Каким я был для него? Под этим взглядом мне было неуютно, но осознание, что на меня смотрят так, освещало изнутри. — Я… Увидимся завтра? Всего лишь улыбка. Ничего более. Я не смог сделать что-то большее. Это казалось таким неуместным и смешным. Лишь смотрел и улыбался. Мобэй кивнув и, я очень хочу, чтобы это не было игрой памяти, тоже легонько улыбнулся, опустив лицо будто от смущения. — Да. Мобэй вышел. Я же все не мог закрыть дверь: стоял и смотрел ему вслед. А он иногда разворачивался и рукой мне показывал, чтобы я шел в дом. Я же упрямо качал головой и продолжал смотреть. Этот вечер был самым счастливым за всю мою жизнь. Звезды, темное небо, тонкий снег, деревья, уходящие ввысь, теплый свет моего дома и тишина вечера — все это впиталось в мою грудь, заставляло меня радостно кричать сначала лишь в уме, а потом в подушку, стоило мне забежать в комнату и плюхнуться на кровать. Я хотел вместить весь этот вечер, весь мир в свое ничтожное тело, навсегда запечатлеть это мгновение. Смешно, но мне хотелось умереть. Так я бы стал олицетворением этого краткого, но бесконечного счастья. А еще мне очень хотелось жить, чтобы испытывать это всегда. Я хотел вернуть Мобэя! Хотел догнать его, взять за руку и прокричать как глупая героиня из дорамы, чтобы он остался. Хотел, но знал, что так не должно быть. Мое счастье не дано разделить никому другому. Любовь — это большое одиночество, самое темное и самое жгучее. Чем ближе к тебе человек, тем больше ты становишься одиноким, когда он далеко. В эту ночь мне пришло первое сообщение от Мобэя. «Спокойной ночи». Мое горло сжалось, а внутри что-то зажглось. И все же я чувствовал что-то неотвратимое, что стояло у меня за спиной. Поднимаясь в гору, всегда стоит помнить о том, как больно с нее падать. Если бы я знал, как мне будет больно. Никто не говорит подросткам, как нужно любить. Что нужно делать тем, кто вдруг спонтанно поцеловался в комнате и решил, что человек перед ним это… Кто? Даже на это нет четких указаний. Что нужно сделать, чтобы сварить цзяоцзы? Вот перечень ингредиентов, вот указание о лепке, вот нужный рецепт. Что нужно, чтобы подключить телевизор? Нужно обратиться к прилагающейся к технике инструкции, необходимо внимательно изучить все комплектующие и затем начать подключение. Или же обратиться к специалистам. Что нужно, чтобы стать врачом? Изначально желание. Затем в школе необходимо уделить внимание биологии и химии. После этого поступить в медицинский университет, где с тобой будут заниматься лучшие преподаватели и… Почему для всего есть инструкция? Есть даже книги «Как стать лучшими родителями». Есть школы, где учат тому, как нужно вести себя в школе! Абсурд? Нет. Так почему никто не учит, как нужно любить? Что делать двум старшеклассникам, что вдруг решили полюбить? А может, лишь вообразили, что это любовь? Что делать? Что нам нужно было делать? Нет, мы не стали выставлять себя напоказ. Нет. Это бы все испортило. Представьте шок одноклассников, если двое парней вдруг пришли бы держась за руки. Смех! Будто ничего не поменялось. Мы коротко болтали на переменах, Мобэй с усмешкой смотрел, как я что-то выписывал в своей тетради перед ним, постоянно поправляя волосы, что пытались спрятать мое волнение перед этим изучающим взглядом. Знаете, мы опять начали какую-то игру. Днем при всех мы изображали друзей или их подобие. Может, Мобэю и хотелось порой показать что-то большее, но я в этой игре взял ведущую роль. Это может показаться странным, но я стал прятаться от него еще чаще, чем в те времена, когда боялся его. Именно я останавливал тянущуюся ко мне руку Мобэя, я старался не оставаться с ним наедине, я постоянно вставал так, чтобы между нами были люди, я уходил как можно быстрее, если видел, что Мобэй хотел подойти ко мне. Мне не хотелось, чтобы кто-то усмехался ему след, я боялся, что Мобэй столкнется с осуждением и насмешкой. Люди ненавидят любовь, она противна им, как бы они ни пытались ее воспевать. Любовь между женщиной и мужчиной — банальщина, сплошное подчинение и унижение. Любовь между мужчинами — мерзость и болезнь. Между женщинами — уродский фетиш, мода времени. Как в этом мире говорить о любви? — Замерз? Мобэй уткнулся мне в шапку. Я видел, как холодное облачко окружило меня и поднялось вверх. Маленькие пушистые снежинки порхали вокруг нас и уносились высоко в небо. Будто зима забирала свой снег, как женщина собирает свои украшения, готовясь покинуть дом навсегда. Весна, вот-вот будет весна. — Нет, вовсе нет, — слишком суетливо. Мобэй вновь усмехнулся. Мы вновь сидели на том же бревне и смотрели на мерцающий город с нашей высоты. Он будто дышал, пытаясь разогнать дрему. Мне казалось, что даже здания слегка покачивались, хоть это и были игры света. — Ты не обращаешь на меня внимания, — Мобэй недовольно хмыкнул мне в ухо, на что я лишь закатил глаза и отмахнулся. — Игнорируешь, сбегаешь. Все в порядке? Если ты не… — Хах, все хорошо! Наверное, ему было обидно. Поразительно, но я не думал тогда о его чувствах, ведь по моим меркам я поступал правильно. Я все еще не мог понять наш с ним статус. Кто мы друг другу? У меня не укладывалось в голове, что я могу быть возлюбленным Мобэя! Бред сумасшедшего. Не достоин этого. Эта категория личного ощущения достоинства всегда все портит людям, но они не могут от нее отказаться. И я не мог. Понять, что мои чувства приняли так легко, у меня не получалось. Да и сам Мобэй не мог вот так беззастенчиво прижиматься ко мне, утыкаться в шапку и говорить всякие глупости. Я не мог принять все это на веру, не мог поменять своего поведения так быстро. Не закончится ли это так скоро? Вдруг это просто игра? Всего лишь сон в сумерках. Неужели все может произойти так быстро? Как вести себя влюбленным? Мобэй тоже будто шел на ощупь, но был увереннее меня. Или лучше сказать так: он был напористый. Он не знал, что такое любовь, а я боялся ее проявлять. Не понимал как. Почему-то мне вспоминалось детство. Я отчетливо помнил эпизод, как подбегал к матери и обнимал ее за ноги, вцепляясь в юбку. До сих пор помню эту плотную, но мягкую на ощупь ткань. — Ты навязчивый, — она отодвигала меня. Взгляд ее всегда был направлен куда-то вперед, не на меня. Наверное, когда такое засоряет твою голову, сложно вообще жить нормально. Я привык любить со стороны. Когда тетя обнимала меня, во мне все замирало и кричало. Я коротко обнимал ее в ответ, каждый раз боясь, что та оттолкнет меня. Я чувствовал, что обязан ей, ведь своей любовью ко мне она перечеркнула все. Скажи я это вслух, она бы ударила меня. А Мобэй? Я не говорил с ним о его детстве — я же не психотерапевт. Но почему-то мне казалось, что он наоборот жаждал понять, чего он лишался всю жизнь. Неумело пытался выяснить, каково это любить. Хэй, вы скажете, что мы были довольно похожи, но я с этим не соглашусь. Я знаю, что такое любовь, но боюсь и не понимаю, как ее проявлять. За любовью стоит ответственность. И уж тем более не понимаю то, как ее можно проявлять по отношению ко мне тоже. Мобэй же не знает, но хочет узнать. Я сделал такие выводы. У меня было много бессонных ночей, которые я потратил на анализ нашей ситуации. Я сидел и думал, думал, думал… Так много, что иногда мне стало казаться, будто я ничего больше не могу делать, кроме этого. И да, о любви мы не говорили ни разу, будто на это у нас было табу. Нет, горячего признания со слезами и мелкими поцелуями не произошло. Мы просто как-то оба признали тогда этот факт и все. Прожив неделю друзьями, мы в выходные вновь стали неуклюжими возлюбленными. Мобэй позвал меня вечером на прогулку, я согласился. Он сунул без лишних слов мне в руки стаканчик горячего чая, а я глупо покивал, не решив, что нужно сказать. Пока мы шли до леса, я что-то рассказывал, говорил про домашку, ныл, а Мобэй молча слушал. И лишь дойдя до нужного места, он немного резко обнял меня и усадил рядом на поваленное дерево. Я не особо сопротивлялся, но все же чувствовал себя поначалу не совсем уютно. Это было чем-то странным. — Боишься? Руки Мобэя сильнее обвились вокруг меня, полностью притянув к его груди. Не знаю, к чему относилось это «боишься». Чего я боялся? — Просто это так непривычно, — я слегка поерзал, но все же остался на месте, не решившись вырваться. — Знаешь, я вообще мало с кем обнимался. Тем более… Ну как будто все не правда! Хэй, это так быстро все и… — Не быстро, — Мобэй возразил и еле слышно фыркнул. — Да ну? — я почти обернулся к нему, в последнюю минуту все же передумав. — Ну, и когда ты понял, что я тебе, типа, нравлюсь? Ну, знаешь, я… — Не помню, — Мобэй прервал меня, на что я глупо застыл с открытым ртом. — Думаю, что осознал недавно. Тебя… Тебя было так много. Ты стал проявлять ко мне доброту. И чем больше тебя становилось, тем больше я понимал, что что-то испытываю к тебе. Не понимал только то, что это. — Ну, вообще-то, ты меня терпеть не мог, — я слабо попытался напомнить ему про нашу непримиримую вражду. — Что? — его руки ослабили хватку, и я смог развернулся к нему. — Почему? То ли виноваты эти пляшущие снежинки, то ли руки на моей талии, но вид Мобэя показался мне таким трогательным и растерянным. Во мне заплескалась безграничная и пугающая нежность. — Потому что я ужасно неуклюжий неудачник, помнишь? — Мобэй непонимающе моргнул. — Каждый раз я делал что-то не так, а ты толкал меня, рычал, злился, смотрел вот так, — я попытался изобразить его хмурый взгляд, но вышло слишком комично, будто надутая белка. — Я боялся тебя, блин! И сейчас переключиться с этого… Знаешь, это странно! Вероятно, эта поспешность и не давала мне расслабиться и вкусить плодов чужой любви. Недавние враги, странные друзья, неожиданные влюбленные. Как все это уложить в одну цепочку? Забитый и заурядный я рядом с потрясающим и холодным Мобэем… Нет! Бред! И все же, несмотря на мои мысли и недоумения, я любил Мобэя. Да, именно. Любил и хотел быть любимым в ответ, хоть и боялся этого. — Боялся… — Мобэй поднял голову и посмотрел куда-то на бледные звезды, что тянули свои лучи к возвращавшимся снежинкам. Красиво. Мобэй был красивым и обязательным дополнением этой ночи. — Я не хотел… Я сел так, чтобы полностью оказаться лицом к лицу, и недоуменно поджал губы. — Я… Ты был странным, — я набрал воздуха, чтобы возразить, но Мобэй продолжил. — Ты вечно суетился, куда-то опаздывал, что-то бормотал, чем-то шуршал. Ты так раздражал меня, — я опасно сощурился и готовился то ли оправдываться, то ли нападать. Интересно, мог ли я бросить его с обрыва? Пф, нет, потому что сам бы полетел следом. — Ты… Я не знаю, почему я постоянно оказывался рядом. В какой-то момент я понял, что делаю это намеренно. Мне было так проще. Представьте степень моего удивления! Да я чуть не подавился! — Ты? Намеренно? — кивок. — Но зачем? Блин, и почему ты всегда был таким злым? И за… — Не знаю я, — Мобэй выдохнул и опустил плечи, вновь задрав голову. Будто даже смотреть на меня ему было сложно. — Будто если я рядом, то смогу помочь тебе, ты же постоянно во что-то влипал, — я не стал говорить, что влипал я в него и из-за него. — Ты так часто улыбался, смеялся с другими, разговаривал с ними. Я часто видел и слышал это. И с каждым разом стал все чаще обращать на это внимание. Ты привлекал к себе своей улыбкой, — Мобэй постоянно замолкал, будто ему очень сложно давались эти слова. — Почему-то мне хотелось, чтобы ты так же вел себя и со мной. Ты был везде, был рядом, но я ничего о тебе не знал. И не мог узнать. Не знаю, почему меня это волнует. И это так почему-то раздражало. Это откровение совсем выбило меня из колеи. Я опустил руки, что в какой-то момент сжали его куртку. — И тот случай с блокнотом… Это я, я виноват. Это я попросил Бинхэ узнать, что там… Ты просто не расставался с ним. — Сяо Гунчжу подумала, что это интересно Бинхэ, и поэтому украла блокнот? — Мобэй кивнул. — Оу… Ты думал, что я тоже рисую? У меня не получалось поднять голову. Так и сидели: я смотрел вниз, а он наверх. Только не друг на друга. Но я чувствовал, что он кивнул. — Разочаровался? — мне очень хотелось, чтобы он услышал мой смешок. — Нет. Руки вновь коснулись меня, очень осторожно, будто ждали, что их оттолкнут. — Непонятное чувство. Я не знал, что это такое. Лишь когда ты стал ближе, я понял, что хочу чего-то другого. — Ты говоришь так туманно, — моих сил хватило лишь на то, чтобы хмыкнуть. Голова устало опустилась на твердое плечо. — Честно, я тебя не понимаю. Может, и ты меня тоже. Наверное, это плохо? Мобэй промолчал. Лишь вновь провел ладонями по спине и замер. Никогда бы не подумал, что своим существованием могу смущать разум такого человека, как Мобэй. Да, я врезался в него, все портил, падал на него, когда терял сознание. Я мешал его спокойной и размеренной жизни. И да, ему я ни разу не улыбался искренне. Я лишь сбегал в панике и страхе. Я и представить не мог, что этот человек наоборот жаждет моей улыбки. Когда мы сидели рядом, я трясся от страха, а он терпеливо ждал, когда я заговорю с ним. Так странно. Я наслаждался легким запахом мяты и снежной ночи. Пусть и все казалось мне каким-то неправильным. Такое чувство испытываешь от прочтения какого-то нелепого рассказа, написанного младшим школьником. Вроде бы все хорошо, но не веришь в эту наивность, глупость и простодушие. Все кажется каким-то нелепым. Так и наши отношения казались мне написанным на клочке бумаги детским рассказом. Сам факт того, что мы были вместе, не мог быть правдой. Многие посмеются и осуждающе цокнут, я знаю. Но даже от этого у меня бы не появилось ощущение правды. Лишь прохладные руки на моих плечах доказывали, что я все же жив и нахожусь в этой реальности. Воспринял ли я всерьез все то, что было тогда? Что происходит с людьми, когда они просто видят любимого человека рядом? Почему руки сами тянутся, чтобы коснуться его? Почему непременно хочется чувствовать его тепло? Словно ты сам не веришь в то, что он здесь, он с тобой. И как же хочется, чтобы его руки касались тебя в ответ. Тогда весь мир становится таким пустым без этого человека, тогда ты сам теряешь возможность думать о чем-то. Не это ли самая страшная беда человечества? И не это ли самый прекрасный ему дар? Я не верил. Но очень не хотел, чтобы этот обман оказывался таковым. Пока я сидел в окружении темного неба, а чужие теплые губы так невзначай касались моей шеи, создавая бешеный контраст с холодным воздухом вокруг, мне было хорошо. Достаточно лишь закрыть глаза и обнять плечи перед собой, чтобы забыть о своих тревогах. Темнота может быть желанной. Для Мобэя все было всерьез. Ничего более, только разговоры, объятия и касания с закрытыми глазами. Все мы были частью какой-то истории, что разворачивается в темноте, будто театр теней, которого никто не видит. Жаркие признания и милые свидания — все это было не про нас. Плохо это или хорошо? Я не могу сказать точно. Если бы все было иначе, изменило ли это наш итог? Страх. В моем сердце продолжал жить страх. Чего я боялся? Быть обманутым? Обмануть Мобэя? Подвести его? Боялся огласки? Боялся позора? Боялся той бездны, что выла где-то далеко? Не знаю! Я был так юн, но боялся как самый настоящий взрослый! Смешно звучит. А еще я боялся, что никто не поймет меня. Мне очень хотелось еще в первый день обо всем рассказать Цинцю, радостно прокричать в трубку о нашем поцелуе, а потом смущенно замолкнуть. Но я не позвонил. Ничего не сказал и потом. И это распирало меня. Любовь не должна жить в оковах и молчании. — Что происходит?! Ты… Неужели ты думаешь, что я не замечаю, что с тобой что-то не так? — Шэнь Цинцю заметил довольно быстро, прошла лишь неделя. — Бро, да норм все, — я натянуто улыбнулся и покатил свой велосипед дальше. — Стой! — я встал. — Ты… Как это связано с Мобэем? Я чувствую, что он замешан тут, — я молчал. — Он что-то сделал тебе? Я заметил, что ты дрожишь, когда остаешься с ним один на один, ищешь, куда бы сбежать, — я не замечал. — Ты боишься его? Цинхуа, блин! Что произошло?! Скажи! — Почему это так важно, блин?! — велосипед испуганно упал и мелко всплакнул. — Ты идиот, да? — Цинцю будто испугался моей резкости, но не отступил. Серое небо, гудение ветра. А скоро будет весна. Уже завтра Новый год. Весна. — Да, я идиот! Ты доволен?! — Ты меня бесишь, — Цинцю не повышал голос, как я. Голос его был такой же ровный, но в нем слышались недоумение и беспокойство. — Может, поэтому я не хочу ничего говорить тебе? Я нагнулся, чтобы поднять велосипед. Руль обиженно отвернулся от меня. Вдруг меня схватили за руку. — Да какого… — Почему? Ты… Цинхуа, — странные и непривычные нотки беспомощности в этом всегда твердом и легком голосе. Будто к звуку ветра примешалось какое-то инородное звучание. Я молчал. Так и застыл, не до конца нагнувшись за велосипедом. Моя рука все еще находилась в плену. Зашуршали ветви деревьев. Пахло по-другому. Свежесть стала иной. Зима неспешно уходила, забрав с собой свои украшения. Без нее мир вокруг казался голым и необжитым, как квартира, что сдается в аренду. Новая жилица еще не пришла, она все еще лениво собирала сумки и рассматривала своей билетик на самолет. Из сумки торчали яркие платьица и бижутерии с цветами. Цинцю не отпускал. Он стоял рядом и ждал. Я не двигался. — Я же твой друг… Знаете, я выскажу банальную истину о том, что нужно напоминать друзьям, что вы друзья. Нет, реально. Очень легко жить с осознанием того, что рядом с вами кто-то есть, что есть человек, с которым ты идешь в школу или на работу, что есть тот, у кого ты сможешь переночевать, если дома что-то случится. Очень легко, когда есть тот, кому можно написать. Вот только иногда стоит сказать: «Мы друзья, ты ведь помнишь?». Эти слова как-то отрезвляют, и ты моментально осознаешь важность человека, что на днях поделился ручкой. Друзья. Мы так часто забываем о том, кто это. Дружба — это тоже узы, тоже любовь, тоже привязанность. Это тот путь из темной бездны, который мы игнорируем. Нет, я, конечно, осознал это не тогда, не в тот момент. До полного принятия всей роли дружбы мне понадобилось еще несколько лет. Тогда же я и понял, что дружбой мы пренебрегаем еще больше, чем любовью. А тогда я лишь застыл. Что-то обрушилось мне на плечи, какая-то ответственность, о которой я так долго не вспоминал. — Цинцю… Я боюсь, что ты уйдешь. — А? Чего? — лиричность момента не передалась ему, но я чувствовал его напряжение. — Только не смейся, окей? — мне легче вообразить, что он кивнул. — Цинцю, я… Я сошел с ума! Я влюбился в Мобэя! Представить не могу… Я… Ты… Можешь отпустить, если не хочешь этого слышать. Шэнь Цинцю не отпустил. — А Мобэй… Не знаю… Он сказал, что тоже… Ну… Любит, не знаю, — я пожал плечами. Говорить о чужих чувствах получалось только в шутливом тоне. — Я не знаю, что делать… Не хотел говорить об этом. — Дурак! — рука сильно дернула меня наверх, и я с писком выпрямился. — Зачем молчал? Ты думал, что я… Ты думал… Нихрена ты не думал! Цинцю сжал мои плечи и недовольно прищурился, будто вот-вот готовился дать мне пощечину. Хоть бы раз обнял, честно! — Дурак! И тут мои слова, озвученные лишь в голове, стали явью. Цинцю резко притянул меня и сильно обнял. Я на мгновение онемел и стал похож на глупую аквариумную рыбку, которую кошка выбросила на пол. Цинцю обнимал не так, как Мобэй. В этих объятиях были уверенность, надежность и спокойствие. В объятиях Мобэя были жар и нежность. Цинцю быстро отстранился и вновь недовольно посмотрел на меня. Очки слегка сползли на нос, отчего взгляд стал еще более строгим. — Ты реально думал, что я стану тебя осуждать? Ты совсем дурак? То, что я говорю про твою писанину, не значит, что я буду втаптывать тебя в грязь из-за… Этого… Цинхуа, ты такой болван! Бесишь! Говори со мной! Говори! — Ты вытрясешь из меня душу! — он тряс меня ощутимо, у меня даже голова закружилась. — Если понадобится, то да! О чем был этот разговор? Ни о чем. Но после него мне хотелось смеяться. И я смеялся! Как я был счастлив! Шэнь Цинцю еще немного поворчал, а затем потрепал меня по волосам и приобнял за плечи, подняв перед этим мой несчастный велосипед. Так мы дошли до дома. Шэнь Цинцю, Цинцю, Огурец, бро. Знал бы ты, как я тебе благодарен. Наверное, я никогда не смогу высказать этого полностью вслух. Может, ты прочел это в моей книге? Во всяком случае, ты никогда меня об этом не спрашивал и не давал знать, что понял что-то. Так было легче. Жить без слов порой легче. «Я лишь могу сказать тебе спасибо, но и сама понимаю, что это мелочь». Если бы я знал, что тебя терзали подобные сомнения, что ты тоже был на пороге того самого осознания, что пережил я… Увы, мы слишком много скрываем от тех, кому должны открываться. Прости, может, я плохой друг, раз не сразу понял. Хотя, признаться, я-то как раз подозревать начал все еще задолго до твоих слов о Бинхэ. Да-да. Я хоть и не экстрасенс, но и не совсем слепой. Может, я не разгадал тайну Мобэя, но понял, что таковая есть у Бинхэ. Но по отношению к себе люди всегда слепы. Я сам себе противоречу! Мне кажется, что чем ближе я подхожу к краю, тем меньше конкретики в моих мыслях и воспоминаниях. Наверное, я так оттягиваю момент того финала. Моя память много стерла о тех днях, оставив лишь самые яркие фрагменты. Так устроен человеческий мозг. — Не отпущу! Мобэй был настоящей липучкой! Никогда бы не подумал. Ему все, что было между нами, было намного нужнее. Кто-то осудит меня за такие слова, но это правда. — Мне кажется, некоторые люди рождены для одиночества. Я запомнил эти слова, что он мне сказал однажды в темноте. Они показались мне странными, непонятными и почему-то пугающими. Ему как будто хотелось мне много рассказать, но он вовремя одергивал себя и снова набрасывал свою хмурую маску. Мне было его жаль, будто это я виноват во всем том плохом, что было в его жизни. По вине других людей, он оставался одиноким так долго. Мне не хотелось, чтобы это продолжалось и дальше. Мобэю нужна была любовь. Он не знал, что она собой представляет, но из-за этого так быстро и мощно погрузился в наш водоворот. Он желал захлебнуться в нем. — Отпусти! Мне надо домой! — я притворно заныл и без особых усилий попытался выпутаться из его рук. Комната Мобэя была еще одним нашим убежищем. Итого их было три: моя комната, его и тот обрыв. Там мне не давали играть. Я хотел подготовиться к пробным экзаменам, но мое рвение, видимо, пришлось не по вкусу. Мобэй прижался ко мне со спины, не давая мне сосредоточиться на задании по китайскому. Руки блуждали по моей талии, по моему животу, по груди. Меня распирала щекотка. Кажется, я тогда опять из-за чего-то проворчал на него, что и стало причиной столь жестокой атаки. — Остановись! Ха-ха! Блин! Ха-ха! Мобэй! Блин, нужно заниматься! Да ты соврал! Ха-ха! — Нет. Мобэй будто и вовсе без эмоций повалил меня на кровать, где я бился в приступе смеха до боли в лице. Вот-вот и оно готово было треснуть! Тетрадки были отброшены на пол, а мои руки обхватили его предплечья, не скрытые рукавами. От контакта с прохладной кожей к лицу подступил жар, но мне было слишком смешно, чтобы об этом думать. — Мобэй! Я задох… Ха-ха! Отстань! Ха-ха! — Я же не виноват, что ты такой дикий. Тебя спокойно тронуть невозможно. Он явно наслаждался, я слышал это по его голосу! — Я… Ха-ха! Просто боюсь… Ха-ха… Нельзя трогать… — А я хочу. Из-за моей истерики я даже не заметил, как его губы оказались очень близко к моему уху. Его дыхание послало в голову странный импульс, от которого я лишь рвано выдохнул. Еще мгновение и эти самые губы коснулись сначала щеки, а потом и уголка рта, чтобы вслед утянуть в неспешный и ласковый поцелуй. Я не успел увернуться. Я потерялся. Мобэй все еще как будто пытался укусить меня: я чувствовал его зубы, проходящиеся по моим губам, отчего тут же напрягался. Но боли не было. Мобэй действовал очень аккуратно. Мы не заходили дальше в своем поцелуе: лишь нежные касания губ, ласковые, скользящие. Мы отстранялись на мгновение, чтобы вновь начать медленно целоваться. Без страсти, без огня. Просто неспешно и нежно. Я улыбался, Мобэй чувствовал это, он мог ощутить это своими губами. Тогда его уголки тоже слегка приподнимались. Мои руки обнимали его за шею и притягивали ближе, тогда как его ладони сжимали мою поясницу. Мне все еще было щекотно, поэтому я улыбался в поцелуй все шире и шире. Иногда пальцы Мобэя находились в опасной близости к краю моей толстовки. Я тогда задерживал дыхание и сильнее обнимал его. Внутри клокотал страх, смешанный с чем-то кипящим и вязким. Но ладонь так и не переходила черту, возвращаясь на место. Я испытывал облегчение и целовался с особой нежностью и благодарностью. Наверное, Мобэй тоже чувствовал и понимал это. Я не думал, что чья-то близость может быть так дорога мне. Мне не хотелось, чтобы это заканчивалось. Я мог бы целоваться вечность. Вокруг витала мята. По потолку скользили тени и мягкий свет. Я почти не видел их. Мои глаза были закрыты, я весь превратился в осязание и слух. Губы Мобэя иногда переходили на подбородок, на щеки, на глаза, на шею. Я лежал и улыбался, поглаживая одной рукой его волосы, а второй — спину. Эта гармония не давала мне услышать вой темноты. Мы были слишком высоко. Когда отключаешь голову, понимаешь истинное счастье любви. В груди все горело и сжимало, но я замечал это лишь в моменты, когда моя душа возвращалась в тело. Мы витали где-то очень высоко. Я прижался плотнее, чтобы ощутить тепло Мобэя всем телом, чтобы передать ему свое. Я расплывался. Я перестал быть человеком. Лишь чувства, лишь тепло, лишь касания, лишь биение сердца. Я забыл обо всем. Я бы так хотел остаться тут. Как мне хотелось, чтобы этот поцелуй не заканчивался. Эти руки сводили меня с ума. Твое тепло распаляло меня. Я ощущал себя таким ничтожным и маленьким… Я ощущал себя центром Вселенной. Сделай меня центром своей Вселенной. Ты та звезда, вокруг которой я готов вращаться бесконечно и сгореть в конце. Останься так навсегда. Позволь мне умереть так. Сделай меня центром своей Вселенной. Не дай мне сгореть.