В Камелоте царила предпразничная суета: слуги украшали торжественную залу, готовясь к двадцать третьему дню рождения короля Артура. Он решил, что будет праздновать, несмотря на трагичные события и приближающуюся войну с сестрой. Его отчаянное желание быть счастливым в этот замечательный и тёплый майский день перевесило остаточную горечь и напряжение. Он искренне желал подарить себе, своим близким и народу радость и веселье, а иного повода как собственный день рождения, он не мог и придумать.
Гвиневра разделяла его решение и старалась хоть немного вселить в себя хорошее настроение и улыбку. Ей было тяжело притворяться, но король ничего не заподозрил, в отличие от Мерлина, старательно наблюдавшего за королевой.
Она бродила по дворцовому саду, скрываясь от подготовительных суеты и лишнего внимания, и пыталась черпать силы и вдохновение, рассматривая распустившиеся ирисы, коих было немеренно высажено вдоль аллеи.
— Миледи, — обратился Мерлин, нарушив её покой. — Как ты себя чувствуешь?
— Мерлин, — она ласково улыбнулась, поднимая на него опечаленный взгляд. — У меня всё, как и прежде, но меня ужаснули недавние события.
— Ты о казне друидки? — неуверенно спросил слуга.
— Да, — она тяжело выдохнула. — Ещё одна мучительная смерть. Я понимаю, что заслуженная, но… Как ты думаешь, когда-нибудь казни магов закончатся? Когда- нибудь у нас будет с ними перемирие?
— Думаю, что это возможно только после смерти Морганы…
— Печально.
— Чем я ещё могу помочь?
— Знаешь, Мерлин, меня терзают разные мысли и я совершенно не знаю, смогу ли я исцелиться.
— Сможешь, — с надеждой сказал слуга. — Скоро начнётся турнир в честь дня рождения Артура, тебе следует там быть.
— Я знаю, — вздохнула она и взяла Мерлина за руку. — Ты должен рассказать мне подробнее об Игрейне.
— Гвен…
— Да, — решительно сказала королева. — Это единственный и, боюсь, что последний способ.
— Понимаешь, по законам магического равенства, за принесённую жизнь нужно отдать иную взамен…
Гвиневра тяжело вздыхала, слушая рассказ Мерлина, и никак не могла успокоить свои навязчивые идеи и мысли. Она отчаялась и устала от бесконечных травяных снадобий, от утешительных речей Гаюса и Мерлина. Ей иногда казалось, что Артур смотрел на нее и ждал, когда же она обрадует его о ребёнке, но она не могла и в ее сердце росла горечь, заставляя её терзать себя ещё больше и уходить в странные размышления о Богах, Высшей справедливости и прошлом, пытаясь разгадать ошибку, что привела её к этой нещадной пустоте.
Она кивала Мерлину, видя его сильное беспокойство и неохотно соглашаясь с его доводами о её возможном страшном решении, но внутри неё было лишь разочарование и глубокая печаль, которую нужно было скрыть, чтобы явиться жизнерадостной и счастливой королевой.
Королева открывала турнир вместе с мужем, наблюдая как приглашённые рыцари Карлеона и Немета красиво сражались вместе с камелотскими. Они читали стихи и возносили цветы прекрасным дамам, сидящим на трибунах.
— Когда умерла Игрейна, то к воротам замка Утера приехал её брат Тристан, который обвинил короля в её смерти и вызвал того на публичный поединок, где проиграл, — прошептал ей на ухо Мерлин, продолжая историю.
— Печально, — вздохнула она, не отрывая взгляда от ристалища, где сейчас готовились сражаться сэр Гвейн и Ливарх.
В качестве оружия они выбрали мечи, как и все остальные рыцари Камелота. Их красные плащи развевались на ветру, и королева отдавала всё своё внимание этим тканям, любуюсь их цветом и геральдикой, и совершенно игнорировала сам поединок.
Сэр Гвейн был настроен весело, и в его движениях главенствовала беззаботность и лёгкость, в отличие от Мордреда, который вопреки присущему ему самоконтролю и сдержанности, сражался с остервенением и злостью. Зрителям эти эмоции казались наигранными в силу его молодого возраста, пылкого желания славы на турнире, но на самом деле друид не имел ни малейшего удовольствия участвовать в турнире. В его сердце поселилась горечь, и он изливал её худшим способом. Гвейн воспользовался расторопностью соперника и смог одержать победу. Рыцарь улыбнулся, услышав одобрительные хлопки, оглядел зрителей, одаривая их своей лучезарной и обаятельной улыбкой, и подал проигравшему руку, помогая ему подняться с земли.
После поединка, они пошли в замковую оружейную. Мордред достаточно быстро шел, обгоняя Гвейна, и как только зашёл в комнату, то рухнул на металлический стул, стоявший около двери. Он закрыл лицо руками и протёр его от пота, тем самым размазав на коже грязь и пыль с ристалища.
— Что-то случилось? — с лёгким волнением спросил Гвейн, глядя на лжерыцаря. — Обычно ты сражаешься иначе.
— Нет, ничего, — быстро произнёс Мордред.
— Ничего?
Этот рыцарь не вызывал у него никаких опасений в том, что он мог догадаться о чём-то или заподозрить в обмане или шпионаже. Гвейн был до жути прост, но невероятно добродушен, открыт и мил. Лишь иногда Мордред вспоминал тот разговор в усыпальнице, объясняя его не подозрениями или возможной подставой, а честностью и добротой рыцаря.
— Я просто устал, — разбитым голосом ответил друид, искренне не желая ни с кем говорить о своих переживаниях.
— Я знаю хорошее средство от усталости, — улыбнулся Гвейн.
— И какое же?
— Сегодня вечером сходим в Дорл. Это точно поможет.
— Дорл?
— В трактир, Ливарх, — он улыбнулся ещё шире. — Ты в Камелоте уже почти полгода, но до сих пор не был в лучшем трактире города?
Мордред вздохнул, поднимая усталые глаза на Гвейна. У друида не было никакого желания проводить время в трактире, когда он обычно в подобную ночь был в постели Морганы. Гвейн уловил сомнение в его глазах и настойчиво продолжил:
— Встречаемся в девять около ворот в Нижний город.
Лжерыцарю ничего не оставалось как кивнуть. Он понимал, что было необходимо согласиться, чтобы держать хорошие дружеские отношения с одним из близких Артура, и в то же время размышлял, что его отказ мог бы быть подозрительным.
Поэтому он пришёл в назначенное место и час.
— Ты хоть деньги взял? — улыбнулся Гвейн, увидев приятеля.
— Да, — вздохнул Мордред.
— Пойдем, тебе это просто необходимо, — он потянул его за руку. — Развлечься и отдохнуть от твоей усталости.
Друид покорился настойчивости Гвейна и последовал за ним. Он признавал, что одними формальными графиками да встречами не отделаешься. Нужно было больше внедряться в их дружеское общество, перенимать их этику, что, собственно Мордред считал одной из самых трудных задач.
Он послушно пошёл за ним, они встретили Персиваля, и шли вдоль холодных и шумных улиц под смешные истории Гвейна и его выдуманные пошлые анекдоты, касательно камелотских служанок. Рыцарь как всегда был весел.
Это был совершенно иной мир, другой уклад, разные порядки. Друид вспоминал как его воспитывали друиды, какие ценностные ориентиры они пытались ему привить: о миролюбии и гармонии… Вспоминал жестокие законы Арморики, где процветал рабский труд и отношение к человеку, как к собственности, — пережиток римской империи. Но ни того, ни другого мира уже не существовало. У Мордреда не было ничего, кроме попытки борьбы, но и в ней он почти отчаялся.
— Пришли, — улыбнулся Гвейн и похлопал друида по плечу.
Они зашли в кабак, где, казалось, каждая вещь была пропитана элем или брагой. Он был полон людей, и Мордред увидел знакомые лица иных рыцарей, нескольких стражников, что общались с жрицами любви, которые расхаживали меж столов в полупрозрачных одеждах и периодически танцевали под задорную музыку менестрелей. Гвейн толкнул Мордреда и Персиваля вперёд, чтобы они сели за свободный стол, а сам ухватил за поясницу одну из служанок и приказал принести три кубка эля.
— Здесь всегда весело, — обратился Гвейн к друиду.
— Выпьем и будем играть в кости… — продолжил Персиваль.
Мордред улыбнулся им, принимая от служанки кубок, и сделал несколько глотков. Друид желал хотя бы на один вечер забыть о нужде в осторожности. От непривычной горечи крепкого напитка он чуть не закашлялся и слегка дрожащей рукой поставил кубок на деревянный стол. Гвейн усмехнулся и достал из кармана плаща кости.
Они начали играть. Гвейн был азартным человеком и не боялся проиграть несколько золотых монет в обмен на чувство задора, но, к счастью, рыцарь был необыкновенно удачлив и редко уходил без денег своих противников. Кости были в действительности самой простой и лёгкой игрой, но непредсказуемой. Мордреду не везло и ему приходилось ставить всё больше и больше, чтобы отыграться. Кабачная атмосфера и крепкий алкоголь, бьющий в голову, смогли его отвлечь от переживаний, хоть и в его голове оставались предостережения об осторожности. Он мог легко обыграть Гвейна и Персиваля, заставив магией кубики лечь, как ему будет угодно, но он не стал этого делать, чтобы не подвергать себя опасности.
Персиваль пил больше всех, и когда ему надоело играть и забирать себе деньги Мордреда, он жестом подозвал к себе жриц любви. Одна из них, будучи давней знакомой рыцаря сразу же села к нему на колени и властно положила руку ему на плечо, а две другие сели к Гвейну и приобняли его, наблюдая как он вновь обыгрывал друида.
— Моего друга следует утешить, — шепнул Гвейн одной из шлюх, — он всё время проигрывает.
Она перевела взгляд на Мордреда, нещадно хлебавшего третий кубок эля, встала и села к нему, потрепав его волосы. Он поднял глаза на Гвейна, теперь уже флиртовавшего с девицей, что жадно смотрела на его кошелёк, привязанный к ремню.
— Почему же такой красивый рыцарь проигрывает? — игриво сказала шлюха, отставляя кубок Мордреда.
— Красота не всегда сопутствует удаче, — ровно ответил друид, чувствуя как она начала ласкать пальцами его шею.
— Зато способствует любви, — улыбнулась она, жестким движением повернула голову друида к себе и грубо поцеловала.
Он не стал ей сопротивляться, ответил ей так же грубо на её ласку, но почувствовал себя от этого ещё более отвратительно, чем в последние дни. Шлюха углубляла их поцелуи, демонстрируя свои профессиональные навыки, и совсем не желала отпускать Мордреда из своих жгучих объятий. Он подчинялся её рвению, но в его голове возник образ Морганы, и он невольно представлял её. Ее нежные руки, ее робкие и нежные прикосновения, совсем не такие, как у этой кабачной девицы. Её запах, отдающий цветами и чем-то сладким, а не вонью алкоголя и пота. Друид и так думал о ведьме каждый день, жалея о их ссоре, вспоминал её зелёные глаза, полные слёз и боли, когда она кричала и злилась на него, но сейчас он бы пьян и единственное чего ему хотелось — забыться, избавить себя от переживаний боли и разочарования миром, где он жил, но все же грубая и чрезмерно настойчивая ласка шлюхи отрезвила его. Ему стало тошно от её прикосновений. Он отвернулся от неё, взял свой кубок и выпил остаток эля залпом.
— Наверху комнаты, сэр рыцарь, — томно пролепетала она ему на ухо. — Твой друг заплатит.
— Не хочу быть в долгу, — холодно ответил Мордред и высвободился из её объятий.
— Ну как Вам будет угодно, — усмехнулась она и ушла в центр зала танцевать, надеясь привлечь других мужчин.
— Не понравилась? — спросил Гвейн, отрываясь от поцелуя с другой шлюхой. — Какую ты хочешь?
— У меня есть любимая женщина, — коротко ответил Мордред, собираясь поскорее покинуть это место.
Рыцарь кивнул ему, не став расспрашивать, и вернулся к прежнему занятию, желая удовлетворить свою похоть.
***
Следующие дни после ночной попойки встретили друида похмельем, тяжестью в голове и ощущением отвращения к самому себе, которое подкреплялось всеобщим весельем в честь наступившего дня рождения Артура. На улице было пасмурно, небо заволокло тёмными тучами, но дождь не шёл. Мордред надеялся искупаться под холодными каплями, чтобы попытаться смыть с себя всю гниль этого места.
Вечером был торжественный пир, и сквозь эту суету друид проходил, словно через пустоту и мрак. Он снова пил, сидя рядом с сэром Гвейном и периодически искуственно смеялся с его шуток, наблюдая за его беззаботностью и лёгкостью. Мордред пытался представить смог бы он когда-нибудь в своей жизни чувствовать себя так же: улыбаться и искренне радоваться миру. Миру, где не нужно скрываться и скитаться, можно свободно говорить и заниматься магией. Друид допил свой бокал и украдкой взглянул на Артура с Гвиневрой, что танцевали в центре залы. Он опустил глаза в пустой бокал и вспомнил, как он пил вино на пиру у Морганы, когда она стала королевой Амат. В тот вечер Мордред впервые за долгое время чувствовал себя свободным и счастливым хоть на пару мгновений, особенно когда она его поцеловала, позволяя ему быть с ней так близко, как никому другому.
А теперь он смотрел с наигранной улыбкой на камелотский праздник, не зная, что было сейчас с Морганой, как она переживала их ссору, но он был уверен в её верности и привязанности, что бы она ему не наговорила в пылу злости, и видеть как их враги веселились было невыносимо тошно и больно. Мордред налил себе ещё вина, чтобы заглушить возникающее отвратительное чувство от окружающего его веселья.
Когда королевский танец закончился, Артур взял свой кубок и ударил пару раз по нему ножом, чтобы остановить менестрелей и обратить внимание каждого подданного на себя. Он выглядел счастливым, его глаза блестели от видимого благополучия, и это ощущение он желал передать каждому через свою искреннюю улыбку.
— Пусть этот замечательный день принесёт всем нам мир в сердце и силу, чтобы бороться со злом. Пусть никакие препятствия не станут камнем преткновения перед нами, — он поднял вверх свой кубок. — За любовь, за свет и процветание Камелота.
Зала озарилась радостными возгласами, поддерживающими короля и его добрую речь. Все пили, чокались и обнимались другом с другом, обмениваясь приятными пожеланиями. Мерлин с восхищением смотрел как почитали и уважали его короля и широко улыбался. Всё вокруг было пропитано весельем и ожиданием действительно только светлого будущего впереди, отчего Мордред ощущал себя в незримой клетке. Он через силу улыбался и принимал пожелания пьяного сэра Гвейна, терпел его объятия, но внутри его сердце разрывалось от боли.
Он выпил ещё один бокал, громко выдохнул и улыбнулся, представив этот гнилой замок в огне, а всех присутвующих молящих о милости и корчащихся в агонии перед ним и Морганой. И вновь вздохнув в себя их счастливый воздух, он почувствовал в себе решимость действовать, откидывая собственный глубоко спрятанный страх перед Эмрисом и его могуществом.
***
Утро после празднеств одарило Камелот неожиданной и печалью вестью. На рассвете прибыл гонец, всю ночь скакавший сквозь ливень по грязным дорогам и передал важную новость.
— Королева Аннис позавчера умерла, — вздохнул Артур, начав свою речь на военном совете. — Теперь союз с Карлеоном под сомнением, потому что у неё не было наследников.
Взгляд короля был суровым и несколько растерянным. Он перечитывал послание прибывшее из Карлеона и плотно поднимал губы, обдумывая написанное. Рыцари с долей волнения и испуга переглядывались между собой, словно предчувствуя будущие распри и войны карлеонских лордов за право носить корону и управлять землей. Союз был разрушен, и неизвестность гложила практически всех присутвующих, кроме Мордреда, который счёл подобное стечение обстоятельств выгодным шансом для их с Морганой общего дела.
— Но есть и хорошая новость, — король крутил в руках письмо. — Лорд Вартум запросил нашей помощи и поддержки на витенагемоте, где будет избираться новый король Карлеона. Взамен он предложил нам маленькую, но достаточную богатую территорию Карлеона, где располагается нагорье с минералами. Мы согласимся на его предположение.
— Думаю, что и Немет нас поддержит, — продолжил сэр Гвейн.
— Да, сэр Леон теперь король-консорт, его поддержка и помощь нам теперь гарантированна, — кивнул король. — Витенагемот состоится примерно через три недели. Мы прибудем раньше, чтобы оказать должную поддержку лорду Вартуму. Со мной поедут сэр Гвейн и сэр Ливарх.
Мордред поднял полный признательности и уважения взгляд на короля, отрываясь от бесцельного рассматривания деревянного стола. Он улыбнулся, радуясь оказанному доверию. Друид смог добиться его дружбы.
— Это честь для меня, сир, — он встал со стула и слегка поклонился Артуру.
