Всё безнадёжно опасно, становится лишь хуже, но
Я не смогу остановить тебя, пока не умру
У меня в голове крутится ощущение того, что всё вокруг не то, чем кажется. Но и сама голова такая тяжёлая, как… Свинец. Меня ведёт, клонит куда-то в сторону, словно бы окружающее пространство пытается меня обмануть; зрение слегка расплывчато, однако перед глазами мелькают яркие пятна. Я оглядываюсь вокруг растерянно: я не понимаю, что это за место и где я оказался. Я смутно помню — кажется, словно бы меня привезли сюда на самолёте с кучей других людей, как и происходит обычно при самых обыкновенных полётах, но, сошедши с трапа, я оказался здесь совершенно один. Эта местность не похожа на привычные мне улочки корейского мегаполиса. Я плетусь по совершенно ровной асфальтированной дороге, по обе стороны от которой расстилаются бескрайние поля, рябящие в глазах сочной зелёной травой, яркими цветами переливающейся на солнце. Следов приземления самолёта нигде не видно; да я уже и не помню, где высадился и сколько прошёл, если честно. Словно бы за моей спиной уже десятки километров, целая история, произошедшая со мной за этот день, — или больше? Сколько я вообще здесь проторчал? — но я… Правда не помню. Мой острый слух пронзает свист шин и шарканье резины о дорогу позади меня. Растерянно обернувшись, я наблюдаю за тем, как мимо меня проезжает большая чёрная машина: массивный гелендваген с незатонированными окнами, если быть точнее, однако моё внимание привлекает то, что машина абсолютно… Пуста. Да, за рулём никого нет. — Что за чёрт?.. — озадаченно бормочу я, едва способный на слова, встряхнув головой. Ноги будто окаменели — из-за них я не могу выпрямиться во весь свой невысокий рост, чтобы зашагать по обочине твёрдо и уверенно. Есть не хочется, да и жажда тоже не мучает; это больше похоже на… Сон, если честно. Я следую за гелендвагеном недолго, — всего лишь полминуты, не больше — прежде чем моё внимание привлекает странный рекламный щит, выросший рядом с дорогой прямо из высокой яркой травы. Огромный, он тянется вверх и почему-то непроизвольно заставляет меня остановиться. Пошатнувшись, я опасаюсь подходить близко, однако голову поднимаю, обуреваемый любопытством и невольным страхом. С широкого рекламного объявления, развевающегося на ветру, на меня смотрят странные фигуры: они не похожи на животных, людей или на что бы то ни было, даже отдалённо напоминающее знакомые мне вещи. Странные пушистые… чудики с длинными вытянутыми конечностями, пестрящие кислотно-огненными цветами: ярко-розовый, оранжевый, жёлтый, синий, зелёный, почти в цвет колышущейся при дуновении лёгкого ветерка травы. Мои глаза широко распахиваются, голова напрягается, когда в моих ушах постепенно начинают звучать всё более и более громкие шумы. Они медленно нарастают, словно спускающийся с неба ураган. Я сжимаю зубы сильнее, пытаясь выдержать это, однако руки начинают дрожать, как только среди этих шумов мне удаётся уловить душераздирающие крики. Глаза застилает пеленой боли; я поднимаю взгляд на рекламный щит — существа вращают своими тёмными непроглядными зрачками и кричат, кричат, кричат… — Нет! — в унисон с ними отчаянно вскрикиваю я. Обречённо мотая головой, отплёвывая лезущие в лицо волосы, я падаю на колени, вскрикивая от слишком болезненного приземления на асфальт. — Нет! Хватит! Перестаньте!.. Пожалуйста, прекратите… Я крепко зажмуриваю глаза, чтобы не видеть расстилающееся передо мной поле кошмара, и закрываю уши, прижимая к ним ладони, но это, кажется, только бьёт по мне ещё сильнее. Теперь эти крики будто заперты в мою черепную коробку, и им неоткуда вываливаться наружу, хоть как-то облегчая боль, пронзившую моё тело и разум. Моё сознание проясняется, когда в густой черноте перед моими закрытыми глазами проясняются насмешливые острые глаза. Глаза, которые я уже видел раньше. Глаза того, кто меня поцеловал… — …вон! Чонвон! — Ах!.. Чонвон резко раскрывает глаза, в которые ударяет неяркий свет прячущегося за домами утреннего солнца, и поднимается. Он садится на кровати; рука тут же прижимается ко лбу в попытке проверить собственное состояние. Чонвон растерянно оглядывается по сторонам, и увиденное, наконец, даёт ему спокойно выдохнуть: его узкая односпальная кровать из светлого дерева скрипит матрасом под лёгким телом, а просторная комната, стены которой увешаны плакатами с изображениями кумиров юноши, кажется блеклой по сравнению с тем, что ему удалось увидеть только что. — Чонвон, — сидящая на кровати рядом с ним женщина хмурит аккуратно сделанные светлые брови и придвигается ближе. — Ты чего? Чонвон выдыхает, стараясь собраться с силами. Голова всё ещё кружится. — Всё нормально, просто… Кошмар приснился. Дурацкий совершенно сон был, вообще какой-то наркоманский. Сон Сынван, женщина тридцати двух лет, являющаяся его матерью, качает головой. Она заправляет короткие блондинистые волосы за уши своими длинными и тонкими узловатыми пальцами, на одном из которых красуется золотое обручальное кольцо, и на короткое мгновение прикрывает свои большие тёмные глаза, чтобы успокоиться. Она очень волнуется за сына — в особенности за его нынешнее состояние. Кажется, это началось после последнего вызова? — Не надо тебе больше ездить с папой на вызовы, — отвечает Сынван. — Хотя бы повременить, Чонвон! — уклончиво добавляет она, спешно исправившись, когда Чонвон бросает на неё обиженный взгляд. — Я ведь за тебя переживаю. — Матушка, я же говорил, всё в порядке, — выдыхает Чонвон. Юноша ёрзает под мягким бамбуковым одеялом, что резко начало оказывать не самое приятное воздействие на его нежную кожу: пот струится ручьями. — А отец скоро вернётся?.. — Чонвон, милый, — Сынван нежно улыбается ему. — Я ведь уже почти пять лет как говорю, что тебе следует называть нас с Ёнгваном мамой и папой. Мы же любим тебя, — её бледная рука тянется к чужому лицу. — Очень-очень сильно, — тихо добавляет женщина. — А он уже уехал на работу. Сегодня тебе придётся самому в школу. В ответ на её улыбку маленькие губы Чонвона, пересохшие после ночи, растягиваются в ответ. Худая рука Сынван касается его лица, и Чонвон ластится к ней, ища поддержки. — Да, хорошо, и… Я знаю, мам. Прости меня, — Сынван лишь снисходительно качает головой, когда Чонвон касается осторожно её светлых волос, протянув ладонь. — Мам, у меня есть одна мысль… Можно я спрошу у тебя кое-что перед тем, как пойду собираться? — Да, конечно. Всё что угодно для моего малыша. — Ну мам!.. — «Хорошо-хорошо!» — тут же выставляя руки перед собой в защитном жесте, Сынван громко смеётся и клянётся, что она не специально, заставляя Чонвона скептично фыркнуть. — В общем, я… Слушай, — Чонвон набирает в лёгкие воздух; его пальцы невесомо гладят короткие волосы женщины. — Не стоит связываться с наркоманами не под каким предлогом, да? Любая мысль о том, что ты можешь «исправить» наркомана, ошибочна, так ведь? Аккуратно уложенные брови складываются домиком в ответ на неоднозначный, даже немного пугающий вопрос подростка. Большие глаза матери будоражат Чонвона до неприятных мурашек, смотрят исподлобья с падающей на них чёлкой, но так пристально, словно бы сейчас каждый грех на плечах несчастного восемнадцатилетнего мальчишки. — Чонвон, — Сынван трёт переносицу и устало прикрывает глаза. — Где ты опять нахватался этой фигни? — Мам, — раздражённо тянет Чонвон. — Просто скажи да. Я не могу успокоиться. Она вздыхает. — Ну хорошо. Да, я согласна с тобой. Исправить их нельзя, разве что себя погубить. Возможно, как человек с большим жизненным опытом, я должна быть мудрее, но, — Сынван пожимает плечом. — Я не считаю их за полноценных людей. И я бы… Не хотела, чтобы с тобой произошло ещё что-то, — её глаза блестят в ясном солнечном свете. — После всего того, что тогда случилось… — Я знаю, мам, — на губах Чонвона расцветает адресованная обеспокоенной женщине тёплая улыбка. — Я буду осторожен и никогда не доставлю вам с отцом неприятностей. Особенно ему, как капитану полиции, — они хихикают в унисон. — Я люблю тебя. — Я тоже люблю тебя, Чонвон. Очень люблю тебя, сынок… Чонвон мычит, прежде чем потянуться вперёд и обнять мать, согреваясь теплом её тела, и на душе сразу становится так тепло и хорошо. Как за окном, словно бы сейчас ещё не конец лета.⊹──⊱✠⊰──⊹
«— А после вы все вместе расскажете нам свою историю! — бойко добавляет Конон, перебивая маму немного невежливо и совсем некстати. — Мы можем собраться с чаем в какой-нибудь из гостиных, и вы с Нуну всё нам расскажете, потому что я, если честно, уже задолбалась гадать.» Но они не собираются с чаем. Ни вечером, ни сегодня и ни завтра. Сыльги оказывается погружена в работу, тем временем как Рики совершенно не горит желанием выслушивать Джухён. По его словам, она ему совсем не нравится. И то, как она смотрит на его мать, тоже. Проходит около недели, спокойной, ненавязчивой недели, на протяжении которой он ловит взгляды Джухён на Сыльги: взоры, наполненные нежностью и благоговением, желанием плестись за ней везде и всюду, как маленькая и верная, беззащитная собачка. Конон зла на Рики за то, что Рики выдумывает то, чего нет. Рики, естественно, зол тоже. Только на мать Сону. — Знаешь, скоро у Сону день рождения, — говорит Джухён Сыльги. Оторвавшаяся от шитья, Сыльги растерянно поднимает голову. На её худых коленях, обтянутых тёмными капроновыми колготками, оседает собственный корсет, с которого отпала одна из красивых дорогих бусин. Конечно, она могла бы попросить швею просто пришить бусину за неё, но, так уж вышло, Сыльги не может долго сидеть без дела даже на своих заслуженных выходных. Кроме того, как модельер-дизайнер, она требует от себя ежедневной практики, заключающейся да хотя бы вот в таких мелких, казалось бы на первый взгляд, вещах. — На самом деле? Он нам не рассказывал, — бормочет она и встряхивает головой, чтобы ярко-красные шелковистые волосы не лезли на её сползшие на переносицу очки. — Ему исполнится двадцать один год? — Да… — отвечает Джухён тихим голосом, будто задумавшаяся. — Помнится, свой последний день рождения он отпраздновал одним маленьким кексиком. Я уговаривала его купить хотя бы торт, но он отнекивался даже от этого. Он был в печали. — Отчего? Тонкие руки Джухён, с которых уже целиком и полностью отмылась забитая в маленькие шрамы на ладонях грязь, обессиленно опускаются с полочки шкафа, в которой она по просьбе Сыльги наводила порядок. Оттуда пахнет пряностями, чьи выделяющие нотки смешаны со сладкими ароматами персика, — наверное, исходят от чая разных сортов, чьи пакетики расположились в глубине полочек из тёмного дерева — что немного успокаивает резко опечаленную воспоминаниями женщину, однако её подавленное состояние невозможно не заметить. — Оттого, что после того, как он ослеп, ему было очень сложно жить, — Сыльги приходится шею вытянуть, чтобы с беспокойством взглянуть на сгорбленную фигуру Джухён. — Ни дня не было, чтобы он принимал себя, принимал свой новый образ жизни. Сону считал себя… ужасным, — её дрогнувший голос хрипит. — Он не хотел больше жить из-за того, что теперь не видит мир, не понимает, что происходит. — Как это произошло? Джухён качает головой, прежде чем на носочках развернуться к женщине. — Это произошло по неосторожности отца. Ты знаешь Ким Гисока? Ты должна знать. — Учёный, профессионал, Нобелевская премия в области биологии, — рассеянно перечисляет Сыльги на пальцах — шитьё уже давно забыто. — Я знаю. Когда-то Рики, а затем и Конон сказали мне, что слышали имя Сону где-то. Мне не составило труда просто зайти в Википедию, чтобы освежить свою память. Я была уверена, что тоже об этом знала. Губы Джухён трогает понимающая улыбка. Женщина закрывает шкаф, чья дверца с тихим свистом стукается о деревянные полки, и тихими шагами ступает к Сыльги, сидящей на диване и изящно сложившей одну худую ногу на другую. Её короткие домашние шорты не прикрывают мягкую медовую кожу, а подол самой обыкновенной футболки с надписью, выведенной готическим шрифтом, едва ли не длиннее их. Сыльги выглядит тёплой, даже для такого постоянно занятого и порой слишком холодного человека, как она. Подойдя, Джухён присаживается на мягкий кожаный диван рядом с ней. Джухён откидывает свои блестящие гладкие волосы, оголяя плечи, не обнятые тканью ночной сорочки. Сыльги прослеживает за её неуверенными движениями взглядом, останавливается на тонкой талии, но молчит. Обхватив своё худое колено тонкими узловатыми пальцами, Джухён опускает голову на плечо Сыльги. Удивлённая, Сыльги почти вздрагивает; с её губ слетает короткий рваный выдох, который остался бы незаметен обычному человеку, однако всё естество Джухён, проникшееся лишь ей, улавливает его. — С течением времени, живя с ним, я всё больше жалела о том, что вышла за него замуж, — лепечет она себе под нос. — Особенно после того, как подрос Сону, и Гисок захотел ставить на нём опыты, — её подбородок елозит о чужое худое плечо, и Сыльги с некой опаской переводит на неё взгляд. — Он утверждал, что это не опасно, а я не понимала, как можно делать что-то такое со своим ребёнком, даже если и так. Знаешь, мало ли, что может случиться! И случилось… Её опечаленный выдох заставляет Сыльги напрячься. Теперь она казалась немного растерянной и смотрела на шею Сыльги. Мысли путаются, сворачивают не туда, а учащённое сердцебиение с головой выдаёт то, как часто сейчас вздымается её грудь. Хочется дотронуться до этих густых алых волос, волнами спадающих на лицо, зарыться в них носом и вдохнуть приятный запах дорогого парфюма, легонько щекочущего обонятельные рецепторы. — Давай отметим день рождения Сону, — Сыльги неосознанно переходит на полушёпот. — Сделаем это все вместе. Накроем на стол, закажем доставку. Порадуем его. Что… — она сглатывает. — Что думаешь? Слегка трепещущие длинные ресницы заставляют её терять нить разговора. — А?.. — Джухён смотрит прямо на неё своими блестящими глазами, выражающими полуосознанное доверие. — День рождения твоего сына, Джухён. Джухён мычит что-то неопределённое, то ли соглашаясь, то ли мыслями витая совершенно где-то не здесь. Она бормочет какую-то белиберду себе под нос, чтобы скрыть смятение, и это почти лишает Сыльги способности соображать связно. Джухён едва заметно ведёт носом, качнувшись вперёд. А затем почти тут же вскакивает с дивана, да так резко, что почти отталкивает своим телом пошатнувшуюся от неожиданности Сыльги. — Джухён!.. — шипит женщина, с колен которой почти соскользнул её дорогой корсет, так и не увенчанный слетевшей бусиной, которая повисла в воздухе на разболтавшейся нитке. — Ах… — Джухён растерянно оглядывает её пошатнувшуюся фигуру. — Прости-прости! Да, Сону… Хорошая, прекрасная идея! Ты очень добра к нам! Я тебе… Посуду помою. Да, я же здесь и должна этим заниматься, так ведь?.. Она отряхивает свои — технически, собственности Сыльги — домашние штаны и спешит к выходу из гостиной, а Сыльги совсем теряется. Шмыгнув носом, женщина зовёт Джухён, растерянно сложив руки с наманикюренными ногтями на длинных тонких пальцах, у рта: — Джухён? — Что? — резко затормозив, оборачивается названная через плечо. Аккуратно выщипанная бровь Сыльги приподнимается: — Всё хорошо, только все столовые в той стороне, — и кивает влево, к другому открытому выходу из комнаты. — Ах, да, точно… — спохватившись, Джухён всплескивает руками. С её бледных уст срывается тоненький смех, совсем не мелодичный и совершенно неестественный. — Что это я? Прости, я забыла!.. Хихикающий тон действует на барабанные перепонки раздражительно, а чужое лицо, искривившееся в неприязненном выражении удивления, заставляет Джухён неловко улыбнуться его владелице и быстро-быстро посеменить к выходу из комнаты. Тяжёлый вздох, упавший с алых губ, сейчас нервно сжатых в упрямую линию, кажется, может накрыть хрупкие плечи тяжёлым жарким одеялом. Сыльги обречённо откидывается на спинку дивана и переводит загнанное дыхание, намереваясь успокоить себя. Чёрт возьми, да она погибает. Если так и дальше продолжится, ей предстоит очень серьёзный разговор с Конон и Сону. И гораздо, гораздо более серьёзный и волнительно нервный разговор с Рики.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Я так рада, что мы наконец-то выбрались купить вещи для Нуну! — кажется, будто Конон сейчас завизжит или заскулит от радости подобно маленькой хорошенькой собачке. — Ну что, Сону, что ты хочешь? Мама может купить тебе всё, что ты захочешь! Правда, мам? Конон, донельзя взволнованная, подпрыгивает к Сону, изо всех сил старающемуся подавить лезущую на лицо улыбку обожания. Девушка резво хватает его под руку, оборачивая своей красивой ладошкой чужое худое предплечье, укрытое тканью заправленной в джинсы футболки, — и это всё ещё её одежда! — и дёргает Сону на себя. — Знаете, мне так неудобно… — бормочет он себе под нос и голову в под опускает, однако Сыльги, протянув свою красивую руку, обрамлённую множеством золотых колец на тонких длинных пальцах, коротко оглаживает его макушку. — Сону, всё в порядке. Конон права; сегодня ведь твой день рождения, поэтому я могу и хочу сделать тебе подарок. Ты вправе иметь в собственности свои вещи. Здесь огромное множество разнообразных бутиков, — после этих отпущенных собой слов Сыльги оглядывается по сторонам, щуря свои красивые и глубокие тёмные глаза с острыми уголками. — Мы можем начать с любого. Челюсть Рики дёргается; его руки непроизвольно сжимаются в большие крепкие кулаки, пока он наблюдает за Джухён. В глазах женщины отражается ничто иное, как обожание, когда она, мило склонив голову и придерживая обеими руками свои тёмную сумочку на тонком ремешке, рассматривает его мать. Кажется, будто ещё мгновение — и в её глазах запрыгают сердечки, прямо как в тех глупых детских мультиках. Рики тихо фырчит себе под нос, сдерживая желание сплюнуть. Ярко накрашенные полупрозрачным алым тинтом, губы Джухён расплываются в улыбке, прежде чем она заговорит, но устремив такой же полный нежности взгляд на своего сына: — Знаете, я недавно присмотрела Сону такую классную футболку! Правда, я увидела её в Интернете… — Знаете, здесь можно найти всё! — уверяет её Конон, подпрыгивая на полу торгового центра, выложенном крупным светлым кафелем. — И я уверена, что любая вещь очень подойдёт Сону. — Я тоже в этом уверена. Он ведь мой сын, — отвечает Джухён, яркая улыбка продолжает тесниться на её губах. — А можно я… присоединюсь к вам? Она кидает недвусмысленный взгляд на сцепленные вместе руки Сону с Конон, на что последняя, тут же спохватившись, начинает быстро-быстро кивать головой. — Конечно, идите к нам! Пойдём втроём, — Джухён смущённо улыбается в ответ на любезное приглашение, прежде чем спешно посеменить к паре, чтобы взять Сону под другую его руку и прижаться к сыну в ласковом жесте. — Ну что, Сону, — Конон сгибает руку, чтобы пощекотать Сону под подбородком. — Куда сначала хочешь? Сону хихикает от неожиданно пробравшей его щекотки. — Знаете, я… я думаю, сначала можно было бы сходить за кофтами, футболками, штанами, а потом уже брать что-то более мелкое. Я ведь, — он неловко мнётся. — Не слишком требую. Мне только что-нибудь основное, да и всё… — Не говори глупостей, — ласково отвечает ему Сыльги, после чего мимолётным движением откидывает с высокого светлого лба лезущие пряди красных волос, выбивающиеся из красивой укладки. — Мы купим тебе то, что ты захочешь. Я думаю, мы можем зайти в любой бутик с одеждой. Яблочки щёк Сону стремительно краснеют. — Хорошо! В-ведите. Радостно забалтывая двух женщин и с любопытством вслушивающегося в каждое слово Сону, Конон, уже давно потерявшая всякие подозрения к Джухён, ведёт их вперёд, оставив насупившегося Рики позади, который, злобно хмыкнув сквозь плотно сжатую челюсть, нехотя направляется за ними. … — Рики, ты куда? Конон с удивлением оборачивается к Рики, который уже было направился к выходу из магазина — дорогущего бутика Balmain, куда они зашли за штанами: Сону выразил робкое желание того, что ему хотелось бы широкие джинсы, которые сейчас старшая сестра Рики и держала в руках, рассматривая вместе с Джухён. Сону, не видящий того, что происходит вокруг, неловко крутился рядом. — А, я, — на мгновение растерявшийся Рики почти сразу берёт себя в руки. — Я видел неподалёку красивый кардиган на пуговицах. Он короткий, я думаю, подошёл бы Сону. Я хотел посмотреть его. — Что за кардиган? — интересуется кивком Сыльги, подошедшая сзади к Джухён. Рики пожимает плечами: — Prada, три восемьсот. Призадумавшись немного, Сыльги щурит свои красивые острые глаза, уголки которых подчёркивают лёгкие тени, а затем кивает. — Неплохо. Тогда посмотри и возвращайся. Если что, потом доведёшь нас. Кивнув, Рики разворачивается к выходу и спешно покидает дорогущий — только не для дохода его матери, конечно — бутик. Следует он однако не по указанному собой же маршруту: магазин бренда Prada располагается на втором этаже, он же заворачивает за угол и направляется уверенно к бутику Blumarine с женской одеждой. Его цепкий взгляд с самой первой секунды пребывания здесь заприметил пастельно-розовую короткую юбку, едва ли доходящую до середины бедра. Юбка-карандаш с плетёной отделкой выставлена на манекене и бросается в глаза ещё на витрине. Рики прищуривается, разглядывая её сзади, нелепо остановившись посреди бутика. Если он купит Сону эту юбку и не расскажет остальным, можно будет самому одевать его для совместных поездок в школу. Сону в любом случае не хватит силёнок противостоять ему — но, мой бог, он будет выглядеть так очаровательно! Как в платьицах и пышных юбках Конон, оголяющих его слишком худые бледные и ровные ноги. — Извините, молодой человек, — Рики оборачивается, очнувшись, когда в себя его приводит продавец-консультант, коснувшаяся его плеча — низенькая и худая, почти миниатюрная девушка с маленьким добрым лицом и струящейся каскадом карамельной чёлкой. — Это женский отдел. Может, вы ошиблись?.. «Если я куплю Сону эту юбку, со своей фигурой он будет больше похож на красивую девушку. Наверное, мне бы это понравилось?..» — проносится в голове мимолётной искрой. Сжав губы, Рики бросает короткий взгляд на витрину. — Нет, я не ошибся, — подросток качает головой. — Я хочу сделать подарок своей девушке. Меня заинтересовала вон та юбка, — он указывает вытянутой рукой на предмет своей заинтересованности. — У вас есть разные размеры, так ведь? — Ах, да, конечно! — растерявшая раньше девушка теперь приходит в себя, всплеснув руками. Её красивые губы растягиваются в приятной и дружелюбной, немного хитрой улыбке очарованности. — Как прелестно, подарок девушке, — она мечтательно прикладывает руки ко рту. Рики давит из себя усмешку. — Ей, должно быть, повезло! Да, сейчас я вам принесу несколько, у нас есть и другие цвета. Вы ведь знаете её размер? Рики не знает размер Сону, но примерно догадаться он может. В руках колется фантомным ощущением того, как острые выступающие кости кололи его ладони, пока он трогал Сону за нижнюю часть его тела. Это было… остаточным воспоминанием, едва понятно отложившимся в его голове, и Рики не знал, откуда оно взялось. Но свято уверял себя в том, что это не то, о чём он думает, ведь он не такой на самом деле. — Да, разумеется, — он удостаивает консультанта коротким кивком. — Покажите мне, пожалуйста. Девушка ускакивает куда-то за пределы основного помещения, в котором бродят меж стендами с дорогой одеждой самых разных форм и размеров покупательницы, а Рики качает головой, гоня прочь собственные странные мысли. — Женская одежда подойдёт тебе больше, — бормочет он себе под нос, вырисовывая перед взором на голой стене магазина фарфоровые щёки Сону и его невидящие, очаровательные для Рики белые глаза.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Не могу поверить, что моя мама принимает ухаживания… твоей матери, — выплёвывает Рики. Он грузно приземляется на кровать, обхватив свои бёдра, и сдувает озадаченно тёмную чёлку со лба. Голова стоящего в уголке ближе к выходу из комнаты Сону бесполезно крутится, следуя то приближению, то отдалению его голоса. — Действительно? — любопытствует он немного робким тоном, в котором скользит неопределённая заинтересованность. — Я не слышал ничего такого между ними. — Потому что ты увидеть не можешь, — фырчит Рики, и, эй… Вообще-то, было немного обидно. — Вот и не замечаешь того, как эта Джухён клеится к моей матери. Бровки Сону, тонкие и идеально выщипанные Конон, складываются хмурым домиком. То, как Рики отзывается о его матери, не совсем соответствует его ожиданиям и уж точно не вызывает приятных чувств. Стиснув губы в упрямую линию, Сону выдыхает, пытаясь собраться с силами; его руки смиренно складываются за спиной. — Рики-сан, не могли бы вы не говорить так о моей маме? Хотя бы в моём присутствии… — его дрогнувший голос затихает с каждым следующим словом. — Пожалуйста. — Хрена-с два, ты должен знать, что она творит, — рычит Рики. Его руки сжимаются в большие крепкие кулаки, и Сону непроизвольно дёргается всем телом. — Если только ты не… Тонкое трясущееся тело Сону будто прирастает к полу; его худые скелетообразные пальцы незаметно тянутся назад, чтобы в случае чего сразу нащупать ручку закрытой резной двери и свалить отсюда, пока Рики вновь не накинулся на него. Настороженный юноша отступает на шаг. Всё естество цепенеет, стоит ему услышать медленные, гулко отдающиеся в голове приближающиеся шаги. — Сону, — хриплый голос Рики разносится почти что над его ухом. — Ответь-ка мне на один вопрос. Попытка успокоить загнанное дыхание не увенчивается успехом. Тяжело дышащий Сону, беспомощно приоткрывший рот, будто задыхающийся от жажды, вжимается всем телом в неровную поверхность позади. Резные выступы тяжёлой деревянной двери колют его тощее тело, впиваясь когтями, когда Рики возвышается над ним, с ухмылкой глядя прямо поверх его закрытых век, будто пытаясь заглянуть в сами мёртвые глаза. — Быстрее, блять, — рычит он. Сону сглатывает шумно, а острый кадык дёргается под воздействием. — Д-да, Рики-сан? — лепечет юноша. Хмыкнув, Рики с ухмылкой склоняет голову вбок. Его беспомощная зверушка, загнанная в угол, дрожит под ним, как маленькая шлюха, беззащитная и бесполезная. Собственные губы приоткрываются в эмоции, больше похожей на наслаждение — то, что доставляет ему истинное удовольствие; вид, которого ему так долго не хватало, он нашёл в Сону. — Ты тоже из «этих»? В ответ ему доносится лишь густое молчание, повисшее в воздухе. Тишина такая громкая, что кажется, словно бы скоро начнёт в ушах звенеть. — Я жду ответ, Сону, — напевает Рики на ухо преувеличенно нежно, наклонившись заметно ниже. Его горячее дыхание обдаёт чувствительную ушную раковину Сону, и она тут же вспыхивает алым. Наконец, юноше удаётся собраться с силами. — Что вы имеете в виду под «этими»? — Сону поднимает голову. Надо сказать, Рики порядком удивляет строгая решительность, исказившая его хорошенькое лицо. — Геи и лесбиянки? Бисексуалы? Представители ЛГБТ-сообщества? Что? — Да, именно они. С бледных пересохших уст Сону слетает тоненький выдох. Он качает головой. — Нет, Рики-сан. Я не из них. — Ты мне врёшь, — весело и просто отвечает Рики с настойчивостью. От Сону доносится удивлённое фырканье, прежде чем он тоненько вскрикнет, а его тело содрогнётся, стоит только почувствовать большую руку, ударившую в стену рядом с его головой. Тонкий стан, подобный обтянутому исхудалой кожей скелету, едва держится под чужим натиском. Рики находит в этом что-то неуловимое, но весьма и весьма забавное; он тянет свою левую руку, чтобы дотронуться большим и указательным пальцами до подбородка. — Скажи мне правду, — Рики подцепляет подбородок Сону, грубой силой заставив поднять голову на себя. — Парней любишь? От покалывающей боли, пронзившей его подбородок, Сону морщит лицо. Чёрт возьми, под таким натиском кто угодно будет любить парней!.. Но Сону осознаёт, что если даст положительный ответ, он скажет Рики правду. Что тогда будет? Конечно, он под защитой Сыльги, Конон и своей любимой матери, но могут ли три хрупких невысоких девушки, по силе уступающие долговязому крепкому подростку в самом расцвете сил, противостоять ему? Сону выдыхает, прежде чем раскрыть свои поблёскивающие мёртвым взглядом белые глаза, подёрнутые серой дымкой. Солнце, лучи которого скрылись за почти запахнутыми вплотную шторами, не преломляется лучами, по своему обыкновению отпрыгивающими от радужки прелестным голубым блеском. — Нет. Рики хмыкает, и Сону понимает, что подросток ему не верит. Паника начинает завязываться в груди тонким, но крепким узлом; Сону ахает, когда что-то с силой тянет его вперёд. Его белые глаза, недоверчиво прищурившиеся, широко распахиваются, когда он чувствует, как к нему прижимаются чужие губы. Полные и сочные, блестящие от слюны и чертовски вкусные. Сону почти млеет: вихрем все мысли выносятся из головы — он не целовался нежно так давно… Он чувствует, как лепестки чужих уст приоткрывают его губы, прося впустить, и едва ли не поддаётся. Но в последний момент его будто током бьёт в ослабевшее тело. Слабые руки упираются в чужую крепкую грудь, и, применив всю оставшуюся силу, Сону отталкивает целующего его Рики. — Что вы делаете?! Хмыкнув, Рики глядит на него исподлобья горящими огнём глазами. Его язык медленно высовывается, чтобы слизать тонкий слой слюны, оставленный Сону на его пухлых раскрасневшихся губах. — Ты ответил, — злобно цедит он сквозь плотно сжатые зубы. — Тебе понравилось. — Да с таким натиском кто угодно признается вам в том, что он «гей», даже если это будет девушка! — щёки Сону печёт от одолевшей его злости, совсем некстати в такой ситуации накрывшей его с макушки до пят. — Сону, отвечай на мой вопрос! — из горла Рики вырывается злобное утробное рычание, словно бы… Словно бы он — дикое животное, необузданный зверь, готовый наброситься на несчастную жертву в любую минуту. — Не выводи, блять, меня из себя! — Да! — громкий крик Сону, больше похожий на пронзительный визг, врезается в его уши с такой стремительной неожиданностью, что почти заставляет терять бдительность и отступить на несколько шагов назад. — Да, я гей! Мне нравятся парни, и всегда нравились! И мне не нравится то, как вы думаете и говорите обо мне и таких, как я, потому что я ничего вам не сделал! Сону переводит дыхание; его крик дерёт горло острыми когтями и почти заставляет гортань гореть. Слова Рики — это меньшее, что он может предъявить ему; ведь натянутая на шее кожа двигается, заставляя морщиться от неприятного тянущего ощущения зашитой раны, а глубокий шрам на бедре пропитывается острой болью, покалывая тонкие ткани бледной светящейся кожи. — Извините, конечно, может, я сломал вам мир только что, — хмыкает Сону сквозь сжатую челюсть. — Но я не хочу стыдиться того, что я есть, из-за вас. Да, возможно я слишком тощий, совсем слабый оттого, что у меня нет зрения — возможно, вы считаете, что издеваться надо мной из-за этого — это весело и здорово, но я не буду считать себя больным и неправильным только из-за ваших слов. Я пытаюсь делать для вас всё, что могу, а вы думаете, что у вас есть право меня обижать. Сону даже не играет с огнём — о, нет, он борется с огнём. В его голове мысли теснятся сбивчивым потоком, как мотыльки у единственно горящей в ночной темени холодной лампы, как только он улавливает своим острым слухом, в несколько раз более чувствительным из-за отсутствия зрения, тяжёлое дыхание. Кажется, пора бежать. Он прижимает ладонь к выступам стены, чтобы тихо, контролируя даже силу движений, начать шарить по ней рукой. Ослабшие тонкие пальцы почти нащупывают дверную ручку, находящуюся в нескольких шагах от него, но Сону не успевает среагировать: он чувствует чужое присутствие рядом только в тот миг, когда его обдаёт тепло крепкого тела напротив. Схватив его за воротник футболки, Рики притискивает его к стене под тихое аханье боли. Сону вскидывает руки, чтобы попытаться оттолкнуть его, но не успевает: крепко сжатый большой кулак, с силой замахнувшись, врезается в мягкую линию его нижней челюсти со всего размаху, заставляя маленькое тело пошатнуться и почти безвольно упасть на пол. С губ Сону срывается тонкий громкий вскрик. Челюсть пронзает острой болью, а голова содрогается от физического и морального потрясения. Чувствуя тянущую боль, юноша мычит, ощущая во рту солоноватый привкус крови. — Заткнись! — пронзительно кричит Рики. Он прижимает ладони к ушам и закрывает их, словно маленький ребёнок. — Закрой рот! — болящие глаза стремительно зажмуриваются, и он качает головой лихорадочно из стороны в сторону. — Вы все больные на голову! Вы не должны существовать! Моя мать такая же, как ты! — выплёвывает он, заставив Сону с удивлением поднять голову, схватившись за повреждённое место на лице, где совсем скоро точно расцветёт крупный синяк. — Она хотела развестись с отцом из-за того, что она лесбиянка, или кем она там себя возомнила!.. — Вы спрашивали у неё об этом? — тихо бормочет Сону озлобленным голосом, морщась, сжимая покрасневшую щёку. Рики теряется. — Нет, но я… Но я уверен в этом! — его руки сжимаются в кулаки, костяшки одного из которых покраснели из-за удара, а на другом белеют сильно. — Потому что она никогда не хотела быть с мужчинами, я сам знаю! Она флиртует с твоей мамочкой, как будто… — Не смейте оскорблять мою мать! — шипит Сону, его зубы крепко сжимаются. — Заткнись, сучка! Схватив взвизгнувшего Сону за талию, Рики с лёгкостью поднимает рывком его тело над полом, словно бы он ничего не весит, и наносит ещё один удар, только теперь бьёт коленом под рёбра, ближе к нездорово выступающему животу. Губы Сону беспомощно приоткрываются, когда его пронзает острой болью в районе солнечного сплетения, а весь воздух выбивает из лёгких. — Ненавижу таких, как ты, — схватив Сону за горло, одной рукой Рики прижимает его к стене, на что Сону обессиленно пищит — с уголка губ стекает кровь, щёки покраснели, а веки закрытых глаз опухли, будто он плакал. — Животное. Лучше бы я оставил тебя догнивать на улице. На его удивление, губы Сону растягиваются в тонкой, едва уловимой усмешке. — Извините, может быть, я сейчас сломаю вам жизнь, — хмыкает он. — Но вы никогда не адаптируетесь в обществе, если будете так по-идиотски судить людей. Вы сами поцеловали меня сейчас, и не говорите, что это было ради того, чтобы я признался. Вы почти изнасиловали меня под наркотическими веществами. Вы глупый и мерзкий, Рики-сан, и отнюдь не потому, что вы гомофоб, — Сону улыбается, показывая разукрашенные кровью зубы. — А потому, что вы — ёбаный наркоман. Слабый законченный наркоман. Глаза Рики широко распахиваются; грудная клетка ходит ходуном. — Что?.. — сипит он, не в силах и состоянии на большее. — Как ты… — Как я узнал? — фырчит Сону. — О, вы не так непредсказуемы, знаете? Но чтобы я действительно понял, что с вами что-то не так, вы должны были избить меня ножом, почти перерезав мне горло, да?! — его голос срывается на пронзительный и отчаянный высокий тон. — Неужели вы настолько глупы, что думали, что эти шрамы действительно от острых краёв тумбочки? Да у вас в доме даже нет таких! — выкрикивает он, едва давая себе время на дыхание. — Вы тупо поверили в мою ложь! Их сделали мне вы, когда напали на меня с ножом в наркотическом угаре! Тогда, в клубе, Хисын, Джейк, Джей и Сонхун спасали меня вчетвером, потому что вы готовы были меня убить! Вы решили, что нашли для себя игрушку, которую можно избивать до тех пор, пока она не сдохнет, уподобляясь своей отвратительной зависимости?! — юноша сплёвывает сгусток крови, скопившийся во рту, прямо вперёд. — Но у вас нет такого права! Вы отвратителен потому, что считаете, что вы можете продать человека за дозу, и вам ничего за это не будет! Что вы можете распоряжаться чужими жизнями, как вы хотите, ставя себя выше других! Но моя жизнь — это не то, что дали мне вы, и не вам это забирать!.. Рики потрясённо замирает, когда его лицо обдаёт тёплой кровью, вырвавшейся изо рта избитого им Сону. Бледные глаза юноши напротив, почти всегда искрящиеся робким мёртвым взглядом, сейчас приобретают решительный оттенок ярости. Меж его бровей залегает глубокая складка, голос почти срывается от криков, а пухленькие губки, приоткрывшиеся в отчаянии, истекают капающей на них изо рта солоноватой алой жидкостью. Губы Рики кривятся. Свободной рукой, не схватившей Сону за горло, он стирает кровь со своего лица одним грубым движением, а после сжимает пальцы сильнее. Задыхаясь от рук подростка, Сону даже не может увидеть его: он не может увидеть, как Рики навис над словно хищник, острыми зубами сцепивший хватку вокруг своей жертвы, и его прежде красивое лицо было искажено гневом и чем-то ещё, до ужаса похожим на наслаждение. — Рики, — сипит Сону, жмурясь. — Отпусти меня. Но Рики не двигается с места. Он лишь сжимает руки у горла парня сильнее, окончательно перекрывая дыхательные пути. Лёгкие обжигает от недостатка кислорода, и он слабо цепляется пальцами, царапаясь ногтями, о его руку, но хватка слишком крепка. «Он сейчас меня задушит», — мимолётно проносится в голове, когда из перекрытого горла вырывается хрип. Губы Сону невольно кривятся в ядовитой ухмылке, и он поддаётся ослабленно закрывающимся векам. — Рики!.. В их уши врезается изумлённый крик Конон, и неожиданно всё прекращается. Рики отнимает руки от горла Сону стремительно, и тот падает на пол. Горло тут же пронзает першение от резко хлынувшего в лёгкие потока кислорода, и Сону разражается громким хриплым кашлем. Отпрянув от него, Рики со страхом, нарастающим в медленно прояснившемся взгляде, с которого спадает пелена, пятится назад, пялясь на выросшие в проходе фигуры сестры, Джухён и матери, глядящих на него с ужасом. Они подтянулись на крики Сону. — Рики, — Сыльги выпрямляется, переступая порог комнаты. — Что происходит? Зачем ты душил Сону?! — М-мама… — сипло скулит Рики, в одно мгновение растерявший всю свою злобу. Он пятится к кровати. — Он сам виноват… — Вы избили меня! — сквозь кашель выдавливает Сону, прижимая руки к своей тонкой бледной шее, на которой сейчас покрасневшие следы чужих длинных пальцев отпечатались. Ахнув, Джухён спешно срывается с места — ноги сами несут к сыну. Подскочив к Сону, Джухён падает на пол рядом с ним; её острые колени глухо бьются о холодный пол, когда женщина сгребает в свои объятия Сону, притискивая его ближе к своей груди. Юноша прижимается к матери — его тело колотит от страха и пережитого воления. — Рики! — вскрикивает Конон с ужасом. — Как ты мог сделать Сону больно просто так?! Зачем ты бил его? — Потому что он точно такой же, как и все вы! — истошно вскрикивает Рики. Подросток ощетинивается, словно загнанный в угол маленький беспомощный зверёк, и жмётся ближе к высокому стеллажу с книгами. — Вы все отвратительные! Особенно ты! — он тычет узловатым пальцем в Сыльги, потрясённо замершую от брошенного в неё обвинения. — Ты хотела бросить моего отца из-за своей ненормальности! Я делаю всё это из-за тебя! — Но причём тут Сону, Рики?! — грозно вскрикивает Конон, совсем потерявшаяся в происходящем. — Эти шрамы на нём тоже оставил ты? Он беспомощен, он ни в чём не виноват!.. Лицо Сону окрашивают прозрачные солёные слёзы, слетевшие холодными каплями с его длинных ресниц. Влага падает на голое бедро Джухён, прижимающей его к себе. Женщина тихо шепчет успокаивающие слова в ухо своему сыну, поглаживая его по голове, а сама голову вверх устремляет, с тревогой и ненавистью глядя на фигуру Рики. — Это всё ты виновата, ты! — кричит Рики, почти обезумевший от злости, своей матери. — Если бы ты любила отца, ничего бы не случилось! Если бы ты не приняла её, — он кидает злобный взгляд на потрясённую Джухён. — Я бы не злился на вас из-за того, что она пытается ухлёстывать за тобой! И если бы ты не оставила у нас эту маленькую суку, — тычет он пальцем в Сону, будто позабыв совсем про то, что он сам привёл его в дом. — Я бы не сходил с ума! Серьёзное лицо Сыльги искажается в суровой решительности. Она не отвечает на крики Рики и не комментирует его обвинения. Её сила воли, собранная воедино, набрасывается на Рики ударной волной. Звонко цокая каблуками по деревянному полу, Сыльги стремительно направляется к оцепеневшему на месте Рики. Её невысокая фигура останавливается рядом с большим крепким телом Рики. Маленькая низкая женщина сейчас кажется гораздо выше, чем она есть на самом деле, тянется над Рики, иначе почему подросток сейчас чувствует себя таким маленьким под её пронзительным яростным взглядом?.. А после она вытягивает ладонь и даёт Рики звонкую пощёчину. Рики вскрикивает от боли, отдавшейся во всём сверхчувствительном сейчас большом теле. Изумлённо схватившись за стремительно краснеющую щёку, он замолкает, уставившись в похолодевшие глаза матери. — Я всегда говорила тебе, что хотела разойтись с твоим отцом потому, что мы перестали понимать друг друга и быть друг другу интересны, — цедит Сыльги сквозь плотно сжатые ровные белые зубы. — А не потому, что мне могут нравиться женщины. Также я учила тебя тому, что ты должен относиться с уважением к слабым, но ты бьёшь лежачего. Её ледяной тон заставляет Рики обмереть внутри. Сердце колотится с бешеной скоростью, намереваясь пробить грудь острой стрелой насквозь, а безвольно опустившиеся вдоль тела руки пронзает крупная дрожь. — Мама… — сипит он, не в силах контролировать то, как его полуприкрытые глаза начинает остро щипать. Сыльги хмыкает, развернувшись от него к Конон, уже добравшейся до Сону и поглаживающей его по голове, на каблуках своих дорогих туфель. — Я разочарована в тебе. Рики съёживается у неё за спиной, рвано выдыхая застоявшийся воздух. А Сону цепляется за руки матери, уже предусмотрительно закрывающей его собой, и не понимает — не понимает, что будет дальше.