⊹──⊱✠⊰──⊹
— М-м?.. Мягкая кровать приминается ёрзаньем чужого безвольного тела. Чонвон щурит глаза, раскидывая руки в стороны. Его торс двигается бесконтрольно, сминая под собой белоснежную чистую простыню, сбившуюся под юношей. — Уже проснулся? — бормочет Джей. Он сидит на краю кровати, прижимая большую ладонь к своему выпирающему, упирающемуся в грубую ткань джинсов члену. Он ждал грёбаные двадцать минут, пока действие наркотика не окажет влияние на организм Чонвона — не раскрепостит его так, как нужно. Рот валяющегося без сознания Чонвона был приоткрыт, что давало Джею чёткое представление о его миниатюрных пухленьких губах, алых от оставшегося на них после долгого терзания зубами стойкого тинта, которые хотелось ощутить на своём дёрнувшемся от возбуждения при первом же контакте с чужой кожей члене. — Где я? — на лице Чонвона расплывается улыбка; его замутнённые глаза широко распахиваются, блестящие светом солнечных лучей, пробивающихся сквозь неплотно запахнутые полупрозрачные шторы спальни, а в их тёмной глубине скользит ощущение счастья и умиротворения. — Ты кто? Широкая улыбка щекочет уголки его губ, расплываясь ещё больше под натиском сильного воздействия препарата. Он не помнит Джея — не помнит, ведь даже не в состоянии вспомнить, кто он сам и как он сюда попал. Боль в голове, гудящей от удара, притупляется ощущением эйфории, разливающимся бурлящим кипятком по венам и становящимся каждой новой каплей крови в них. — Всё в порядке, — шепчет Джей. Он ёрзает на кровати, придвигаясь, и наклоняется ближе. — Сними с себя это, хорошо? Он проводит кончиками пальцев, едва подрагивающими от взбудораженного возбуждения, по каёмке белой футболки Чонвона с каким-то забавным принтом — всё, что осталось на его полуголом теле. Штаны, наспех стащенные Джеем в порыве, валялись на полу, но сейчас Чонвон точно не смог бы их найти. — О’кей. Чонвон хихикает, растягивая слова тянущимся, как карамель, немного одурманенным пьяным тоном звонкого голоса. Его непослушные маленькие ладони, на нежной коже которых Джей хотел бы запечатлеть свою руку, тянутся к футболке, чтобы вцепиться в её подол и дёрнуть предмет одежды вверх. Словно завороженный, прищуренными глазами, которые заволокла густая тёмная пелена, Джей наблюдает за тем, как оголяется по миллиметру приятная на ощупь бархатная кожа. Аккуратно уложенные раньше малиновые волосы открывают лоб; пропитанные потом насквозь, слегка влажные, они рассыпаются по подушке множеством кривых солнечных лучей. Лёгкие тени на веках смотрятся выразительно, подчёркивая кошачьи глаза, алые губы чувственно подчёркиваются за счёт контраста со светлой кожей. Кожа Чонвона слишком бледна, чтобы это было правдой — она словно молоко. Маленькая фигурка перекатывается на постели, не поддаваясь собственной ослабшей воле, выставляя напоказ его тонкие бёдра и округлые выделяющиеся ягодицы. Мышцы широких плеч перекатываются под мягкой кожей, обращая внимание на изящный изгиб тонкой талии его стана. Горячее дыхание обжигает прямо возле уха, вызывая сильную дрожь по обнажённой спине. И прежде чем Чонвон успевает спустить какой-либо звук со своих красивых губ, Джей скалит зубы и вонзает их в изгиб тонкой белоснежной шеи Чонвона. — Ах! Что ты делаешь?.. — Чонвон, на удивление, брыкается под ним, пытается оттолкнуть его, но крепко подтянутое тело Джея не позволяет ему сдвинуться с места. — Какое тебе дело до укуса, если ты кусаешься гораздо больнее? Это дерьмо просто засорит твоё тело и пометит тебя, — рычит Джей. — Чтобы ты дал мне себя и не смел мне перечить. — Н-нет!.. Очевидно, Чонвон не понимает, что происходит с ним прямо сейчас: его голова тяжёлая, словно бы на неё давят, толкая вниз, изнутри, заставляя дрожащее тело колотиться ещё сильнее и покачиваться на кровати из стороны в сторону. Но кажется, словно бы он ощущает, несмотря на то, что наркотик блокирует болевые импульсы, ощущает что-то, что ему уже приходилось чувствовать, и эти движения, воспроизводимые на его теле, заставляют его сопротивляться. — Заткнись. Чонвон бледнеет. Грубый снисходительный тон Джея достаточно резок, чтобы ранить его кожу острым лезвием — кажется, если он ослушается, его убьют. Молочная кожа юноши, невинного, словно нежный цветок, белея, начинает будто излучать лёгкое свечение, и это очаровательно для одурманенного взора Джея. Лицо юноши искажается от боли; нет ответа на вопрос о том, что нужно сделать, чтобы исправить ситуацию, каков первый шаг. Его ослабленное тело слишком безвольно, чтобы он мог противостоять Джею, и прежде чем он успеет произнести хоть слово, Джей прижимает его лицо к подушке, грубо схватившись за волосы на затылке, которые он оттягивает, сжав волосы у корней в кулак. Он слышит, как штаны парня над ним расстёгиваются. Джей прижимает грубую мозолистую ладонь, испещрённую мелкими шрамами, к своему лицу, чтобы выпустить немного слюны на руку. Юноша лениво поглаживает свой член, длинный и крупный, уже налитый кровью и болезненно твёрдый, покрывая ствол почти стремительно высыхающей жидкостью. И, не теряя времени, направляет крупную алеющую от возбуждения головку к сжавшемуся входу Чонвона, насильно вталкивая член внутрь без какой-либо подготовки или предупреждения. Жгучее ощущение разрывающихся тканей нежной кожи внезапно притупляется чувством наполненности, как только Джей сразу же вводит до конца, вталкиваясь меж чужих бледных округлых ягодиц; оно заставляет Чонвона царапать шероховатую поверхность широкой спинки большой крепкой кровати из тёмного дерева, пытаясь найти что-нибудь, — что угодно — чтобы удержаться и спастись от разливающегося внутри безудержного животного страха. — Нет, нет, не надо! Мне страшно, пожалуйста! Пожалуйста, отпустите меня! — он вопит во всё горло, пытаясь выбраться из-под чужого тела, крепко налёгшего на него сзади. — Пожалуйста, хватит, не надо!.. Отпустите! Прекратите!.. Громкие крики бьют по ушам Джея. Шершавая рука прижимается ко рту Чонвона, затыкая его, чтобы заставить задушенно выдохнуть, а глаза — широко распахнуться. — Это то, чего ты на самом деле хотел, верно? — бормочет он ему в ухо, явно не в себе. — Ты оскорблял меня, когда мы столкнулись лицом к лицу, но я знаю, что ты хотел мой член, и теперь я даю его тебе, шлюха. Ты знаешь, как я сопротивлялся желанию трахать других сучек, потому что все мои мысли были заполнены тобой? А ты бросался грязными словами в меня просто так, — шепчет Джей, наклоняясь к уху Чонвона, болезненно стонущего в его ладонь. — Конечно, ты не знаешь. Ты очень красивый для идеальной куклы для секса, но очень напористый. И очень горластый. Джей рычит, погружаясь глубже в задницу Чонвона; шипит, вливая каждую каплю своего гнева в каждый из вдалбливающих в кровать толчков, не заботясь о том, насколько он чертовски тугой или насколько его кровь тёплая. Глаза Джея заволокло красной пеленой, когда тонкая рука Чонвона, выбравшаяся из-под его крепкого тела, попыталась схватить его за плечо, чтобы оттолкнуть от себя. «Мама!» — жалобно стонет юноша в чужую ладонь, крепко зажмурившись, и бешено головой мотает, желая думать, что всё, что с ним происходит — лишь сон. Он трахает его так грубо и яростно, даже не давая Чонвону возможности привыкнуть к его размеру или отдохнуть. Руки на бёдрах Чонвона, ногти вонзаются в упругую кожу; он находит новый угол, чтобы ввести свой член глубже, чем раньше. Чонвон не может сформулировать ни одного связного слова — его слова тонут в беспорядочных жалобных стонах. — Н-нет, хватит. Не надо больше-ах! Пожалуйста! Мне жаль! Он не понимает, не понимает, за что извиняется: разум затуманен воздействием таблеток наркотического вещества, юноша не помнит, что происходило в прошлом, не понимает, кто сейчас делает это с ним. Но в его голове скользят воспоминания из детства, кровью отпечатавшиеся на его сердце, болезненно прожёгшие грудь раскалённым металлом тяжёлого креста. — Я никогда не буду в-вас трогать! — слёзы, щиплющие его блестящие глаза, падают с трепетно дрожащих ресниц, пропитывая влагой смятые с концами простыни. — Я обещаю. Я вас не знаю. Простите меня. Пожалуйста. Пожалуйста, от-тпустите меня! И Джей резко толкается так глубоко, что глаза Чонвона туманятся чёрной пеленой; движение выбивает весь воздух из лёгких, и он коротко выдыхает, рвано размыкая губы, чем заставляет Джея хихикнуть. — О, теперь ты просишь прощения? Иди на хуй, Чонвон, — Джей рычит, поднося руку к шее Чонвона, чтобы сжать своей большой ладонью его тонкую кожу и перекрыть ему дыхательные пути. Юноша начинает задыхаться, давиться и хныкать; отчаянно пытаясь снова задышать, царапая руку Джея, второй он остаётся на спинке кровати, пытаясь удержаться в равновесии. Но все попытки оказываются тщетными — Джей просто-напросто сильнее его. — У тебя хватило наглости извиниться. Такие шлюхи, как ты, которые только притворяются порядочными пай-мальчиками, не заслуживают ничего, кроме наказания. Джей толкается в Чонвона, игнорируя его рыдания и постоянные мольбы. Раскрасневшиеся щёки дуются, влажные из-за кривых мокрых дорожек солоновато-горьких слёз, катящихся по лицу юноши. Старший достигает своего блаженства, на пике закатывая глаза; он откидывает голову назад от наслаждения, крупной дрожью пробравшего его тело, когда кончает глубоко в Чонвона. Чонвон падает на кровать, как только Джей выпускает его из своей цепкой хватки, хватая ртом воздух. Дерущее резким приливом воздуха в лёгкие горло, першащее от криков, будто царапает изнутри, заставляя сильно закашляться; как раз вовремя, прежде чем он почти теряет сознание. — Думаешь, я уже закончил? Не надейся. Я заставлю твою задницу запомнить мой член, чтобы ты никогда больше не смог найти кого-то другого, ты, грёбаная шлюха, — прежде красивые острые черты лица Джея теперь мрачные и зловещие; вызвано ли это было возбуждением, а может, яростью — Чонвон не мог сказать. Он мог только смотреть на Джея с ужасом, искривившим его хорошенькое лицо, не в силах вспомнить его едва знакомые черты, не в силах отбиваться от того, кто всё равно возьмёт его силой, воспользовавшись ужасом пробравших с головы до пят призраков прошлого, почти улетучившегося, но никогда не забытого, заставившим его оцепенеть, и плакать. Драть горло, орать во всю глотку, в чужую грубую ладонь, заткнувшую его «миленький» рот, и плакать.⊹──⊱✠⊰──⊹
— Чонвон видел вас, занимающихся сексом, — бормочет Джеюн, приподняв брови. Прошло около полутора часов, и они втроём сидели в гримёрной Хисына. Хисын мычит, дразнящая улыбка играет на его губах. — Как же так? — Он не мог смотреть нам в глаза, — просто отпускает Сонхун. Он закидывает ноги на диван, где на животе лежит обнажённый Хисын, разморённый их совсем недавно закончившейся сессией наслаждения. Уже переодетый в сетчатую водолазку, привлекательно и дразняще обнажающую крепкое мускулистое тело, наполовину укрытое дорогой кожаной курткой, мужчина откидывает спутавшиеся волосы со лба и ныряет вниз, чтобы лечь на мягкие ягодицы мужа. — Ну конечно, — фырчит Джеюн, краем глаза наблюдая за тем, как Сонхун ёрзает головой на заднице Хисына, удобно устроившись на ней, как на подушке. — Мальчик секса в жизни ни разу не видел, наверное. — Теперь это не так, — хихикает Хисын. Сонхун хмыкает, и танцор коротко мелодично смеётся, чувствуя своей кожей чужую улыбку. На некоторое время в комнате, всё ещё пропитанной постепенно вытесняющимся жаром, воцаряется уютная тишина. Джеюн, щеголяя голым торсом, напевает себе под нос какую-то незамысловатую песенку, тихо копошится в складках сумки мягкими движениями в поисках телефона — ему нужно позвонить дочери, которая сейчас находится в гостях у своей няньки. — Так… Чонвон — сын капитана полиции? — рассеянно уточняет он. Тишину сотрясает и разрывает его приятный голос, когда сонный Хисын, растерянно приподнявший брови, приоткрывает один глаз. — По его словам, — просто бросает танцор, коротко передёрнув худым плечиком, — У меня нет оснований ему не верить. Тем более, он знает про Джея, — с уст Сонхуна срывается неопределённое мычание, выражающее сомнения. — Я ни разу не слышал о том, что у капитана сеульской полиции есть дети, — старший мужчина хмыкает; его голова растерянно качается из стороны в сторону, а щёки трутся о нежную кожу ягодиц Хисына. Джеюн мычит, отзеркаливая его жест. Его губы приоткрываются, раскрасневшиеся и обкусанные почти в кровь все (не без помощи Хисына), словно бы он хочет что-то сказать, но не успевает проронить и звука. Они в унисон удивлённо поворачивают головы к проходу, когда деревянная дверь с грохотом распахивается, и оттуда, без стука и разрешения войти, в гримёрную врывается запыхавшийся бармен. — Господин Пак! — на полувыдохе выдаёт он, подавшись телом вперёд обессиленно, и опирается о свои колени, прикрывая глаза. Бомгю пытается перевести загнанное дыхание. — Мне нужна ваша помощь. Принц поднимает бровь, слегка поднявшись с тела изумлённого внезапным появлением Бомгю Хисына. — Бомгю, почему ты выглядишь так, будто за тобой гналось стадо антилоп? Что стряслось? Широко распахнутые глаза Бомгю, в которых теснится животный ужас, уставляются на них стеклянным взглядом. — Чонвон! — выплёвывает он. — Джей сейчас здесь. У вас не слышно, но в зале я слышал крики Чонвона, доносившиеся со второго этажа. Это был его голос. Сумка, выпавшая из ослабших рук Джеюна, с заветным расслаблением летит вниз и со звонким стуком, сотрясшим её, приземляется на холодный пол. Огромные глаза Хисына округляются, распахнувшись, ещё больше, а тонкие руки приподнимают худое тело над диваном. — Джей накачал Чонвона экстази, — выдаёт Бомгю, сглотнув скопившуюся от нервов в горле слюну. — Он подсыпал ему в воду три таблетки. Я не мог ничего сделать, он был под веществами и угрожал мне. Сонхун быстро приподнимается ещё выше на мягком сидении дивана. — Под чем был Джей? — Он сказал, что это был кокаин, — на выдохе отвечает Бомгю, переминаясь с волнением с ноги на ногу. — Он сказал, что хочет трахнуть Чонвона. — Чёрт возьми!.. Сонхун вскакивает с дивана, схватив Хисына, потянувшегося к нему, за руку. Джеюн кидает танцору шорты, валяющиеся на полу возле его ног, чтобы Хисын смог хоть как-то прикрыться, прежде чем они побегут на второй этаж. Может, ещё удастся сделать что-то, чтобы спасти Чонвона от потерявшего голову Джея! Уют мигом пропадает из небольшой тёплой комнатки — атмосфера заменяется гнетущей суетой, мельтешением фигур из стороны в сторону и полной неразборчивой сумятицей, среди которой Бомгю пытается лихорадочно разглядеть Принца. Он прижимает ладони к вискам, стараясь сохранять спокойствие, однако на душе ураганы бушуют — страх за этого милого мальчишку с яркими, как сочные ягоды, малиновыми волосами, пробирает до костей, заставляя стыть кровь в жилах и пуская рассыпающиеся по коже неприятные мурашки. — Бомгю, — зовёт Сонхун в моменте. — Ты остаёшься здесь, — он стягивает с себя куртку, чтобы накинуть её на голые узкие плечи Хисына под слабые протесты. — Хорошо! — Бомгю, как и подобает, отвешивает неровный поклон на девяносто градусов, сложив перед собой дрожащие руки. — Пожалуйста, скажите мне потом, что с тем мальчиком всё в порядке… Наспех натянувший на себя мятую футболку Джеюн даже не успевает заправить её в штаны: Хисын, крепко схвативший Сонхуна за руку, второй рукой переплетает их длинные пальцы вместе и тащит их к выходу.⊹──⊱✠⊰──⊹
Джей усмехается, когда в дверях доносится истошный вопль ужаса. Сложив руки на груди, он с улыбкой опирается о стену, наблюдая за тем, как Хисын, прижав руки ко рту, почти падает на Джеюна, который, широко раскрыв глаза, едва успевает придержать его тело. — Джей, что ты натворил?! Сонхун проскальзывает в комнату; он напрягается, когда понимает, что ответа не последует. Дёрнув головой, Хисын вздрагивает: его тонкие брови хмурятся. — Чонвон? Он срывается к нему, преодолевая небольшое расстояние быстрыми шагами своих длинных ног. Чонвон, лежащий на кровати без сознания, не подаёт признаков жизни, и если бы не его слабо вздымающаяся грудь, можно было бы ошибочно принять его за мёртвого. Его длинные ресницы дрожат, поблёскивая в лучах сияния августовского солнца скопившимися на них каплями хрустальных слёз. Надувшиеся во сне исполосованные мокрыми кривыми дорожками слёз щёки бледнеют, огненные волосы ярко рассыпаются на белоснежной простыне, дико смятой, а нижняя часть обнажённого тела, омываемая алой жидкостью, пестрит кровью, тонкими каплями засохшей на его бёдрах и всё ещё стекающей по светлой коже. — Джей! — Джеюн, сжавший руки в крепкие кулаки, плотно сжимает зубы. — Какого хрена ты с ним сделал?! С уст другого, будто смешком, срывается насмешливое фырканье. — А что, не понятно, что ли? Сонхун, осторожно наблюдающий за Хисыном, который присел перед кроватью, с изумлённой тревожностью в глазах разглядывая безжизненно лежащего Чонвона, аккуратно касаясь мягкой кожи его истерзанных чужими губами бёдер, поджимает пухлые бледные губы. — Ты его изнасиловал? — Неправда, — хмыкает Джей. — Я просто занялся с ним сексом, но он был… не против, — он насмешливо хмыкает, косясь на Хисына, присевшего на кровать. — Ему было радостно. Стеснение пропало, знаете? — Или потому, что ты подмешал ему экстази! — восклицает Хисын. Рука танцора мягко покоится на молочном плече Чонвона, который вздрагивает; его лицо болезненно морщится во сне. — Джей, как ты мог добавить ему наркотики, которые до этого он никогда не принимал?! Ты хоть понимаешь, что ты делаешь?! Как ты мог заняться с ним сексом против его воли?.. Лицо Джея мрачнеет, а взгляд застилает тёмная пелена. Он глядит на Хисына исподлобья с превосходством, прежде чем подтянуть к переносице сползшие очки. — Ну давай, ещё шлюха будет мне предъявлять за правильность. Хисын, если ты хочешь встать на свою высокую моральную лошадку, хотя бы вспомни, кем ты работаешь. Хисын вскидывает голову — уголки его глаза краснеют от обиды. Танцор ахает, игнорируя то, как сердце претерпевает болезненный укол от грубых слов. Он прикрывает свои большие глаза, чтобы после их распахнуть и огладить беспокойным взглядом подрагивающее слегка тело Чонвона. Меж густых тёмных бровей Сонхуна залегает глубокая складка — никто не имеет права оскорблять его, но вот если хоть пальцем тронут его мужа, ярость начинает заполнять смертельной волной, стремительно накрывающей с головы до ног. И мужчина уже сжимает руку в кулак, чтобы отрезвить развязного Джея хорошим ударом, но Джеюн опережает его: бросившись вперёд, невысокая, но сильная фигура прижимает младшего к стене. Одна рука крепко хватается за ворот тёмной футболки, а другая, сжатая в крепкий кулак, с размаху вонзается в его лицо. Джей мычит, удерживая себя от вскрика, когда его скулу обжигает острой болью, и от удара сотрясается голова. Затылок впечатывается чужими усилиями в стену позади, а Джеюн тяжело дышит, впиваясь в него пугающе красными глазами. — Тебе ли сейчас оскорблять Хисына, когда только что ты изнасиловал восемнадцатилетнего ни в чём не повинного мальчишку! — рычит мужчина, притискивая Джея к стене своим телом. Их возможности примерно равны, но Джеюн выигрывает благодаря дополнительному приливу сил, вызванному яростью, бурлящей в его венах. — Джей, какого хрена? Ты испортил Чонвону жизнь просто потому, что тебе захотелось! Ты сделал его своей жертвой просто потому, что он тебе понравился! Но ты мог попробовать извиниться, цветы подарить, пригласить на свидание, в конце концов! — Джеюн толкает его к стене за воротник. — Может, и простил бы тебя за твою тупость! — Откуда ты… — Удивлён? — цедит Сонхун, едва сдерживающий себя от того, чтобы не ударить Джея с другой стороны. — Он рассказал нам, как вы двое познакомились. — Ты мог сделать что угодно вместо того, чтобы надругаться над ним! — не унимается Джеюн. — Ты не думаешь о людях! Джей усмехается. Он наклоняет лицо в сторону, чтобы сплюнуть на пол солоноватую кровь, что заполнила его рот из-за оглушающей силы удара Джеюна. — Да, я не думаю о людях. Потому что мне плевать на них — они все одинаковые. — Ты себя слышишь, Джей?! — кричит Джеюн. — Ты подмешал Чонвону наркотики и изнасиловал, и всё потому, что хотел его? А дальше-то что?! Ты больной на голову! Что ты дальше будешь делать? Ты не думаешь головой даже про себя самого! Ты настолько тупой, что мне кажется, что я даже не знаю, кого ещё тупее можно придумать. Человека без мозгов вообще? — Джей невольно вздрагивает, когда кулак врезается в стену в нескольких сантиметрах от его головы. — Ты тупой, ты наивный, ты глупый!.. Сонхун, поглаживающий спину встревоженного Хисына, сжавшегося на кровати, исподлобья глядит на разворачивающуюся перед их глазами картину затуманенным волнением взором. Хмыкнув, Джей улыбается, показывая разукрашенные кровью зубы, и отталкивает Джеюна, всего на мгновение потерявшего бдительность, от себя. — Я заберу его, — он кивает на свернувшего калачиком на постели Чонвона. — И увезу к себе домой. Он не должен знать, что это сделал я. И даже не смейте мне перечить. Из горла Джеюна вырывается утробное рычание. — Ты не заберёшь его. — Я не спрашивал твоего мнения, ублюдок. Хисын с Сонхуном обмениваются взглядами, бурлящими сотней эмоций, сметшихся в беспокойный рой ночных мотыльков, чьи крылья слабо трепещут, а после танцор переводит взгляд на Чонвона, чью ладонь, мирно покоящуюся на постели, он поглаживает. Промычав во сне что-то невнятное, Чонвон внезапно шевелится, а после хватает ахнувшего Хисына за руку и тянет на себя, прижимая к своей мерно вздымающейся груди.