ID работы: 13138490

Дар или жертва

Red Velvet, ENHYPEN (кроссовер)
Слэш
NC-21
В процессе
290
автор
Размер:
планируется Макси, написано 366 страниц, 20 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
290 Нравится 218 Отзывы 77 В сборник Скачать

Глава 14. Ломая душу

Настройки текста
       — Я знаю, что ты думаешь об этом, и тогда я была на эмоциях, но я-        — Джухён, — Сыльги прерывает её бессмысленные речи на полуслове, не в силах претерпевать раздражение извне и дальше. — Перестань, пожалуйста. Что у трезвого на уме — то у пьяного на языке, знаешь такую поговорку? В твоём случае — психованного, а не пьяного.       Она крепко сжимает между пальцев гибкий лист полупрозрачного синего пластика с краю, прищуренными глазами изучая рентгеновский снимок от и до, сверху донизу. Спустя мгновение, обессиленно хмыкнув, роняет шелестящий лист на стол, и тот слабо приминает кипу забранных из больницы бумаг с заключениями по анализам, миролюбиво приземляясь сверху.       Всё тело Джухён нервозно передёргивает, она зябко трёт свои узкие съёжившиеся плечи. — Матка?..        — Ну матка, — фырчит Сыльги, устало подперев висок сложенными друг с другом тонкими сухими пальцами, чтобы со слабым ударом опереть локоть о подлокотник самого обыкновенного, недлинного, красного бархатного дивана в гостевой комнате.       Она выплёвывает это таким снисходительно-издевательским, ядовито сочащимся иронией тоном, что Джухён уже жалеет о сказанном — хотя не то чтобы она ещё не привыкла к реакции этой женщины на очевидные или слишком глупые вопросы.        — Я даже и не думала, что этот мужчина способен додуматься до чего-то подобного, — выдыхает откровение Сыльги спустя совсем недолгое время, проведённое в сгустившемся над головами плотным куполом молчании. — Думала о вынутом органе или чём-то ещё, но чтобы так… чтобы такое…       Впервые при своём богатом словарном запасе и обширном лексиконе, вынуждающем её постоянно, появляясь на интервью и красных дорожках, распинаться о своих новых линиях одежды и ежедневной упорной работе, объём которой невозможно описать языком даже вполовину, она не знает, что сказать. Она не может подобрать слов, и это виднеется во всём, изучая её с ног до головы: от стана до искажённого отчуждением лица, от осанки до боли, вложенной в каждое её трясущееся движение. Она бы сказала, что это жестоко, это бесчеловечно, так поступать, но повторение этого в сотый раз не даст плодов ни для Джухён, сидящей в этой зале, ни для кого бы там ни было ещё.        — Ты думаешь, это он?        — А кто ещё это может быть?        Джухён сглатывает. — Я тоже об этом думала, даже если это невозможно подтвердить сейчас. Я знала, что Гисок мог бы сотворить такое, — проявлению громкости голоса мешает застрявший в горле ком. — Но не думала, что это действительно придёт ему в голову, — Джухён вся сжимается. — Рентгенолог ведь ещё и сказала, что у Сону даже могут пойти месячные?        — Мгм, — отзывается Сыльги мычанием. — Может, это ты ещё и подкинула своему мужу идею вживить Сону матку?       Они обе помнят, что сказала им врач, проводившая медицинское исследование и спустя несколько дней — раньше, чем ожидалось — вызвавшая Джухён, как мать и законную представительницу Сону, в больницу для вынесения вердикта — разумеется, Сыльги отправилась следом. В её карьере такой случай встретился впервые: женщина призналась, что была недалека от потери дара речи, а после и сознания, когда удалось разобраться с результатами медицинских экспертиз до конца.       Было выяснено, что пациенту, молодому юноше, вдобавок ещё и имеющему поразительно ужасающие проблемы со здоровьем и пищеварением, были вживлены донорские органы, представляющие собой полноценную женскую репродуктивную систему — притом, функционировали они не хуже, чем должны были, возможно, даже здоровее, нежели его больной, измученный постоянно пихаемой туда в прошлом грязной лесной землёй, воспалённый желудок.       В ту минуту Сыльги перед кабинетом рентгенолога была готова упасть в обморок, однако нужно было ехать ещё и за результатами прочих анализов, не менее важными в их ситуации, поэтому терять сознание было рано; маневрируя все айсберги и подводные камни, она осторожно задала ряд интересующих её вопросов, всё более внимательно вслушиваясь в слова врача с каждым из льющихся с её уст ответов. И, да, её опасения оправдались: очень вероятная в скором времени менструация может начаться внезапно, преследуемая типичными признаками — резко возросшим аппетитом, ломотой в спине и режущей болью внизу живота, — показывающая, что организм теперь готов к родам.       Это были типичные признаки женской репродуктивности, думала про себя Сыльги, немного рассеянно, чего за рулём, конечно, не позволялось, прокручивая руль своими красивыми руками, испещрёнными сетями бледных выпуклых вен, тянущихся вдоль кистей, пока Джухён жалась ближе к окну на соседнем кресле. Кому могло понадобиться сделать из Сону подобие девушки? Кто захотел бы намеренно сотворить с ним подобное?       И главное — зачем?       Она думала об этом, но так и не пришла к каким-то определённым выводам. Сейчас же очевидно, что она просто пыталась подшутить над Джухён, хоть и немного жёстким образом, но Джухён, подскочившая на диване, стиснула острые колени и замахала выставленными вперёд ладонями:        — Нет, нет, Сыльги! Я бы никогда… Как ты могла такое себе подумать?!       С усмешкой Сыльги оглядывает её ухоженную фигурку, лёгкое ситцевое платьице, плотное лишь на вид, как раз подходящее для дома, очаровательно уложенные волосы, завитые лёгкими волнами, что немного приминаются к голове и делают её больше похожей на певицу Джису из популярной нынче девчачьей группы Blackpink, сомкнутые колени, напоминающие девушку из аниме… Она впервые видит кого-то настолько избалованного, изнеженного и невинно-красивого, — невзирая на то, что Джухён пришлось пережить в последние годы.       Растёртая кожа на коленных чашечках всё ещё посверкивает затёршимися царапинами, но сама женщина больше не напоминает ту, что хваталась за подол юбки другой и, захлёбываясь соплями, умоляла не называть её отвратительной.        — Расслабься, я просто шучу, — фырчит Сыльги. В глазах Джухён, возмущённо отпрянувшей назад, к спинке идентичного дивана напротив, читается поток нотаций о том, что шутить сейчас «самое время». Сыльги не думала, что согласится с ней, однако всё равно не хочет признавать это вслух.        — Я очень беспокоюсь за Сону, — она решает перевести разговор в иное русло, предшествующее этой глупой ситуации. — Как он теперь будет жить? Всё ли будет в порядке?        — Ты сама-то себе веришь? — хмыкает Сыльги. Перекинувшая затёкшие сложенные одна на другую ноги в иное положение, она единожды стучит толстыми каблуками закрытых туфель, плотно обитых чёрным бархатом, по не устланному ковром участку пола. — Ты беспокоишься?       Ахнув, женщина пристыженно потупляет глаза в пол. — …ты говорила о том, что хочешь забрать его себе. Это правда?        — У меня есть возможность лишить тебя родительских прав, — справедливо замечает Сыльги, приподняв одну бровь. — И оформить опеку над Сону на себя. Но, зная тебя, если тебя отпустить насовсем, ты пойдёшь да нажалуешься полиции на моего сына. С одной стороны это, конечно, и правильно, — она рассеянно и непривычно методично для этого качает головой из стороны в сторону. — Учитывая то, как он избивал его, а с другой… мне это не нужно. Пока я в состоянии защищать Сону, я хочу сама во всём разобраться и узнать, что, чёрт возьми, творится с Рики.        — Но если я захочу, ты не остановишь меня, — возражает Джухён. Потупившая взгляд, она впивается большими, неестественно круглыми, тёмными глазами в хаотично рассыпанные на столе бумаги, испещрённые мелким, до идеальности печатным почерком больничных принтеров.       Сыльги бросает на неё исподлобья взгляд превосходства, размеренно наблюдая за тем, как кончик пальца женщины несмело касается, чтобы задумчиво начать перебирать их, бумажных листов, и аккуратно, как подобает истинной леди, закидывает руку на высокую спинку дивана.        — Если ты захочешь, я узнаю об этом заранее, и в таком случае никто не позволит тебе выйти отсюда, — небрежно бросает она настолько жёстким хлёстким тоном, чтобы невозможно было усомниться в пророненных ею словах.       Джухён вся сжимается, подбираясь, под её напором; она не ставит под сомнение сказанное сидящей напротив, однако и сама хозяйка особняка не может ответить, правдой ли являются её слова. Припугнуть — дело нехитрое, но она слишком много на себя берёт, слишком сильно пытается повлиять даже на то, что, возможно, её не касается.       Кажется, каждая из них хочет сказать ещё что-то, однако обеим возобновить мягко прерванный диалог мешает громкий вопль Конон, раздавшийся со второго этажа. Стены тонкие, а слышимость просто безумная, оттого и замирают обе, уставившись во все глаза друг на друга; да, Сыльги знает — её дочь была зла на своего младшего брата совсем недавно и утащила его в свою комнату под предлогом «небольшой культурной разборки без перелома конечностей», однако Конон, хоть и была позитивной, шумной и порой чересчур эмоциональной девушкой, никогда не визжала так дома, никогда не кричала на слуг, отчего к горлу мгновенно подступил ком — на втором этаже дома, прямо над их ничего не ведающими головами, случилось что-то не просто серьёзное, а по-настоящему страшное.       Это понимает не только Сыльги, но и прежде всего осознаёт Джухён, в странных и порой слишком уж непредвиденных ситуациях полагающаяся на свою ещё никогда не подведшую интуицию, поэтому, несмело переглянувшись, они коротко кивают друг другу, после чего, словно по команде, срываются в направлении к лестнице.       В розыск ещё не объявили.       Прошло чуть более двух недель с исчезновения Ким Гисока; что было странным, но отнюдь не удивительным для сотрудников и знакомых ему людей — никто даже не торопился бить тревогу. Его не хватились даже в лаборатории: двухнедельное исчезновение не являлось мерилом для работников. Они знали, что Гисок, в распоряжении которого имеется куча денег и масса возможностей, мог взять билеты на ближайший рейс и махнуть в другую страну, как ближнего зарубежья — Вьетнам, Таиланд, Китай, Япония — Господи, да где он только ни был! — так и на более отдалённую территорию, кроме того, он крайне редко предупреждал о своих визитах и не делал из этого сенсацию, стараясь даже, напротив, не показываться никому на глаза.       Джеюн рассказывал о том, что хватиться этого человека могли как минимум через полтора месяца, если он не подавал никаких знаков ни в пределах родной страны, ни за рубежом, да и начинать поиски принялись бы с его дома; пока ещё не объявили в розыск и не обратились в полицию из-за неизвестности местонахождения мужчины, нужно было подчистить возможные улики и зацепки.       Впервые Сыльги благословляла тот факт, что полиция в их городе не совсем и не всегда добросовестно выполняет свою работу.       Джеюн должен был, пользуясь своим служебным положением и бывшими приятельскими отношениями с Ким Гисоком, добраться в его рабочий офис, лабораторию и пошарить по всем электронным устройствам, в случае обнаружения в истории поиска запросов об адресе жилища семьи Нишимура очистив её. Сыльги взяла на себя ответственность, воспользовавшись связями, избавиться от видеозаписей с немногочисленных уличных камер наблюдения их района и вместе с тем возможности отследить путь мужчины, чья фигура скорее всего попала в поле наблюдения видеокамер тоже.       Его одежда была сварена в кислоте вместе с телом, от телефона и очков избавились с помощью лома, огня и мусоровоза. «В камин», — приказала Сыльги, пихнув в руки Хэрин, наспех затягивающей длинные русые волосы пропотевшей косынкой, сморщенный густой засохшей кровью платок, которым была начисто обтёрта ножка стула, ставшая орудием убийства; стул, однако же, и сам незадолго после был предан огню. Лестницу, оброненную мужчиной, было решено затащить в дом и забросить в кладовую на одном из балконов, предварительно очистив её от любых отпечатков рук убитого. Окно в комнате Конон было застеклено незамедлительно; жидкое покрытие для ванн вызвался купить Чонвон, который после и помог залить ту, что была подвергнута воздействию кислоты — заливали сами.       Конечно, теперь ни один из обитателей дома не решался и шагу сделать в эту ванную комнату, что теперь была как новенькая — лишь Хёнджин, бесстрашно вызвавшийся добровольцем, время от времени проводил в небольшом помещении влажную уборку.       Они не были бывалыми преступниками и таковыми себя не считали, хоть и знали, что совершили ужасное преступление. Ни один из них не был глуп: Сыльги, Джухён, Рики, Конон, Сону, Чонвон или Джеюн, да даже слуги, зарёкшиеся хранить молчание и соблюдающие этот постулат беспрекословно — они не были глупы, оттого и понимали, что, вскройся вина любого из них, будучи виновником убийства или соучастником, разрушат жизни всех, кто находится в этом доме.       Они предприняли всё, чтобы скрыть это как можно тщательнее. И, конечно, Сыльги, ни разу не обронившая этого вслух, зареклась взять вину на себя.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Рики осторожно подступает сзади к уже привычно восседающей на диване фигуре, возвышающейся над спинкой. Выпрямленные утюжком сегодняшним утром волосы женщины слегка сбились в спутанные клочки, однако не утратили от этого своей идеальности; на макушке поблёскивали тёмные, немного отросшие с последнего визита в дорогой салон корни. В последнее время Сыльги немного растеряна, что, прежде всего, выражается в её поведении, но также немного прослеживается в чуть более небрежном уходе за собой, однако её можно понять.        — Мам? — тихо срывается с его выпяченных вперёд полных губ, когда он приближается. — Что делаешь?       Вздрогнувшая от неожиданности, Сыльги совершенно неизящно ругается себе под нос. Рассеянно поправив красивыми руками с отросшим тёмно-бордовым, что на первый взгляд можно было бы за чёрный принять — с чем Рики и успешно справлялся, — маникюром расшитый блёстками полупрозрачный корсет, увенчанный чёрным бархатным лифом, она немного встряхивает узкими плечами, пытаясь прийти в себя.        — Господи, ты меня напугал… — тихо бормочет она, щуря свои острые лисьи глаза, расчерченные косыми чертами разрезов. Виновато промычав, Рики молчаливо склоняется над плечом женщины, чтобы после недоуменно склонить голову вбок, с неприкрытым интересом наблюдая за дрожью пальцев, сжимающих угол рентгеновского снимка.       Юноша вздыхает. — Ты всё ещё продолжаешь изучать это?        — Да, я… — Сыльги не выглядит ни на толику смущённой. — Пытаюсь разобраться, действительно ли всё в порядке с Сону. Он уже третий день подряд загибается от… месячных, — она заминается на полуслове; даже с уст их, тех, кто знает о произошедшем, подобное звучит дико и может натолкнуть на некоторые вопросы. — И при этом никак не получается унять боль. Но снимок вряд ли даст мне ответы, — раздосадованная, она кидает плотный лист на прозрачный журнальный столик, ножки которого вылеплены цветочными узорами причудливых железных проволок. — Неужели это из-за того, что он парень?       Она помнит, как три дня назад Сону подошёл к ней; он рассказал, что плутал в поисках её по всему дому, растерянный, и был сбит с толку влагой, образовавшейся в нижней части его промежности, под ягодицами, и заполняющей собой всё пространство тонкого нижнего белья. Юноша, стыдливо сжимая плечи, также неловко сообщил о том, что скорее всего запачкал и постельное в комнате Конон, однако в тот момент она пребывала в школе, оттого рассказать ей и не было возможности.       Развернувшись задом, он попросил Сыльги посмотреть, что же с ним произошло, хоть уже и догадывался, в чём причина, и, опустившись на колени, Сыльги была в ужасе — их опасения подтвердились, но никто не ожидал, что так скоро: на светло-серых шортах постепенно расплывалось сиюминутно засыхающее по миллиметру бледно-красное пятно.       Схватив Сону за руку, она потащила его наверх, к своему туалетному столику, попутно приговаривая, что он ни в чём не виноват, хоть до сих пор и не до конца уверена, удалось ли ей убедить его в этом.        — Наверное, — Рики неловко передёргивает плечами. — Его организм не предназначен для таких потрясений. Ещё и с его рпп… Он следит за питанием, верно?        — Я слежу за его питанием, — рассеянно отзывается Сыльги. — Сейчас он может есть что хочет, потому что его организм очищается, но у него, кажется, нет сил даже просто встать с кровати.       Глаза Рики бездумно впиваются в спинку дивана. Он сочувственно выдыхает, так, словно бы он разговаривает с самим Сону или, как минимум, юноша его слышит. В последнее время мрачная атмосфера, царящая в их доме, начала потихоньку исчерпывать себя, улетучиваться, однако каждый из них знает, что до конца так и не получится избавиться от того, что случилось. Конон реже просыпается от кошмаров, но это не значит, что они отпустят её насовсем.       Никогда.        — Мам, что насчёт розыска? — осторожно интересуется Рики и не претендует на то, что чётко заметил крупную дрожь, пробежавшую пронзительной волной по телу матери. — Я ничего не читал в новостях, может, ты видела?       Сыльги растерянно качает головой. — Пока ещё не объявили, — красивые пальцы, длинные и тонкие, одной её руки играются с пальцами другой, перебирая их, усеянные множеством нанизанных на ровные пальцы золотых колец, рассыпавших по рукам разноцветные драгоценные камни. — Наверное, у нас есть ещё примерно столько же времени, чтобы увидеть в новостях заголовки с его лицом.        — А камеры…        — Я позаботилась о них, не стоит волноваться, Рики, — выдыхает Сыльги. Рики не ожидает того, что неожиданно она обернётся, глядя на его большую крепкую фигуру снизу вверх. — В любом случае, если всё вскроется, я возьму вину на себя — кроме тебя, Чонвона и Конон же не было свидетелей того, что это сделал Сону. Конон как раз заканчивает школу, если дать ей в помощницы Йерим, которая никогда меня не подводит, она сможет совмещать учёбу с управлением моим брендом.       Слабо, почти не применяя сил, её красивые губы, что впервые за долгое время можно увидеть сухими, не блестящими никакими уходовыми или косметическими средствами, украшают усталое лицо грустной усмешкой. Глаза Рики широко распахиваются на её до жути пугающие слова: женщина разворачивается к сыну корпусом, немного склоняя голову вбок с любопытством, ярко-алые локоны приземляются спокойными волнами морского прибоя на белые плечи.       Он жмурится всего на мгновение. — Мам, не говори так.        — Что не говорить? — опечаленно смеётся Сыльги. — Ты ведь знаешь мои намерения. К тому же, я хочу нанять Сону репетитора по английскому, — на исказившееся непониманием лицо Рики она тут же даёт пояснение своему ответу. — Я хочу перевезти вас отсюда. Дать тебе, Конон и ему новую жизнь. Возможно, в Штаты, но скорее всего в Швейцарию или Нидерланды… — она задумчиво возводит глаза за крепкое плечо Рики, мускулы на котором напрягаются под белой домашней майкой. — Но прежде всего я хочу вывести Сону заграницу, чтобы оплатить ему операцию на глаза.       Кадык Рики дёргается, когда ему приходится болезненно сглотнуть скопившуюся в резко пересохшем рту слюну, неприятно смочившую горло, что першит болезненно — возможно, это из-за открытой по ночам форточки. Не то чтобы он не ожидал подобных слов от матери, однако это и не было совсем очевидным.        — Ты хочешь вернуть ему зрение?       Сыльги убеждённо кивает. — Это что-то большее, чем лазерная коррекция, потому что он не видит совсем. Я думаю, ты меня понимаешь, — озадаченный, Рики копирует её жест. — Скорее всего, нам придётся прибегнуть к помощи доноров, — стоит лишь этому слову упасть с её красивых губ, его тело бьёт озноб; подросток мастерски скрывает своё в одно мгновение потерявшее краски лицо, завесив его окрашенными чёрно-белым «сплитом» локонами волнистых волос. — А это недёшево. Да и к тому же, там вам будет жить безопаснее, чем остаться здесь. Я сама со всем справлюсь, если нужно будет.       «А Джухён?» В голове Рики вольной птицей проносится эта мысль, и он уже хочет выложить её на всеобщее обсуждение, однако спустя короткое мгновение предусмотрительно прикусывает язык. Ему кажется, что Джухён, в последнее время прячущаяся по углам, не станет хорошим напоминанием для его матери. Вместо этого он пытается завести тему, как никогда важную для него самого:        — А Сону? —        — Рики, — и претерпевает неудачу. Сыльги перебивает его на полуслове, даже не позволив закончить начатую было мысль, да перебивает так, что боязно становится от её серьёзного своей строгостью тона. — Я хочу попросить тебя лишь об одной вещи: я не знаю, кто посодействовал тому, чтобы Сону вживили именно женскую репродуктивную систему, и чем руководствовался его отец — хотя, я думаю, более чем очевидно, что своим сумасшествием, — её глаза, жёстко вперившись прямо в лицо Рики, горят небывалой серьёзностью, не позволяют отвести стыдливо блестящий влагой взгляд. — Но, зная о твоих странных чувствах к Сону, прошу тебя: не бери его силой, против его воли. Не сделай ему ребёнка. Я даже не в курсе о природе твоей «любви», — с нажимом делает она акцент на слове. — К нему, потому что ты сам не хочешь об этом говорить. Но, пожалуйста… — умоляющее покачивание головой из стороны в сторону выглядит слишком беспомощно для такой женщины, как она. — Не оплодотворяй его. Хотя бы хоть раз последуй тому, что я говорю: так будет лучше. Так будет лучше… для всех.       Весь вид Рики напоминает, будто ему по голове только что ударили огромным камнем. Что-что, а такой просьбы он никак не ожидал. Но ведь он и проделал этот путь для того, чтобы у него мог быть ребёнок от Сону?.. И если сейчас, в трезвом состоянии, ему неловко от этих слов, то под наркотическим опьянением он вряд ли выполнит обещание, даже если поклянётся своим любимым умершим отцом, чувство тоски по которому до сих пор наполняет его сердце. Сыльги смотрит на него непонятно прищуренными глазами, будто бы пытаясь что-то выцепить, поймать что-то неуловимое в фигуре собственного сына, с которым они как никогда отдалились друг от друга, не в силах прийти к взаимопониманию.       Мама, я принимаю наркотики и не могу избавиться от своей зависимости, помоги мне        — …Хорошо, мам, — отпускает он сквозь усталый выдох. — Я понял тебя.        — М-м, — Сыльги мычит. — Хорошо, — просто отвечает она, видимо, слишком уставшая, чтобы выпытывать у подростка, действительно ли он отвечает за свои слова. — Можешь проверить, как дела у Сону? Вроде бы, он спал в твоей комнате. Я пока… — она рассеянно оглядывается на столик с миролюбиво покоящимся на нём снимком. — Ещё посижу здесь. Мне ещё надо позвонить его диетологу, рассказать, как идут дела приёма пищи вместе с менструальным циклом.       Рики оказывается и вправду удивлён подобной просьбой: раньше Сыльги сторонилась его нахождения рядом с Сону, иной раз не брезгуя напомнить сыну держаться от старшего юноши подальше, чтобы не пугать его. Теперь же она самолично просит проведать его. Тем не менее, он решает кивнуть: ему всё равно хотелось добраться до Сону — не сегодня, так завтра, — и большей радостью является то, что ему не придётся скрываться от матери, которая сама позволяет ему сделать это.        — Да, мам, конечно, — превозмогая страх, произносит он на выдохе. — Я сделаю это.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Сону был не совсем… в порядке в эти дни.       Чаще всего он спал, свернувшись калачиком на чьей-нибудь кровати и обняв своей бледной скелетообразной ногой краешек одеяла в попытках усмирить разбушевавшееся одиночество, а если бодрствовал, то чаще всего просто лежал, бездумно моргая слепыми глазами только для того, чтобы беречь их от сухости, или плакал. Он выглядел, как бы смешно и одновременно странно это ни звучало, более живым, уставившись в стену комнаты, но, подойдя поближе, можно было рассмотреть белую радужку, будто покрывшуюся светло-серым налётом, запорошенную студёным снегом. Можно было вообще разглядывать его часами — если вести себя тихо, он всё равно не узнал бы, а если бы узнал, то скорее всего не придал бы этому значения.       Четыре раза в день он ел: цивилизованно питался по расписанию строго наблюдающей за этим Сыльги, что едва ли с ложечки его не кормила — могла и это, конечно, но ему приходилось отнекиваться, ссылаясь на то, что он, вообще-то, уже взрослый юноша. Женщине так и хотелось накормить его, Рики знал, ей хотелось давать ему гораздо больше, но она не могла поступить иначе.       Рики задумчиво наблюдает за спиной Сону, уютно укрытой его собственной светло-серой тёплой кофтой на молнии. Юноша лежит на боку, а уровень его плеч, очерченных плавной линией, мягко переходящей к груди, а затем волнующей тонкую талию и оглаживающей худые длинные бёдра, вздымается, что даёт понять о размеренном дыхании и его мерно вздымающейся грудной клетке.       Скорее всего, он спит — иначе бы дыхание его, настороженного чужим появлением, уже сбилось. Рики чувствует, как улыбка трогает его лицо и изо всех сил старается губами её же и придавить. Его очарование на подростка действует дурманом — он такой милый, даже когда не делает абсолютно ничего. Медленно подобравшись к кровати практически на носочках, чтоб не дрогнула покоящаяся на ней маленькая фигурка, он аккуратно опускается на постель, что заметно, но всё же неслышно прогибается под его весом; оставляет одну ногу на полу, вторым коленом упираясь в матрас, и перекидывает руки через тощее тело Сону, ладонями помогая себе нависнуть над ним.       Его глаза закрыты, а реснички подрагивают — кажется, будто ему снится сон. С усмешкой Рики наклоняется ближе.        — Сону, — тихо отпускает он, не удержавшись от того, чтобы так же неслышно хихикнуть. — Ты спишь?       Это был скорее риторический вопрос, ведь он понимал, что не получит на него ответа. И стоило только Рики, хмыкнув, захотеть оттолкнуться от кровати, чтобы присесть рядом и немного полюбоваться расслабленным, но всё ещё с нахмуренными бровями кукольным личиком, как неожиданно веки Сону распахнулись, и его белые глаза открылись.        — Нет, не сплю, Рики-сан.       Громко ругнувшись от неожиданности, Рики грузно приземляется, почти падает на кровать рядом со спиной старшего. С уст Сону срывается смешок, который гулко слышится с его стороны, и Рики, фыркнув, переводит дыхание.        — Ты, блять, напугал меня!..        — Простите, — отзываются безучастным тоном. Выдохнув, Рики качает головой: кажется, с его стороны обвинять в чём-то Сону немного… эгоистично.        — Ладно, эм, я… ничего страшного. Это ты меня прости, — спешит неловко оправдаться подросток. — Как ты себя чувствуешь? Поясница всё ещё болит?        — Довольно невежливый вопрос с вашей стороны.       Рики непроизвольно глаза опускает, цепляясь взглядом за начисто выстиранные белые простыни, ароматно тянущие новым стиральным порошком. Ему вдруг становится стыдно даже смотреть на Сону — хотя это глупо, Сону в любом случае не сможет его увидеть.        — Ну хорошо, — спорить смысла нет в любом случае. — Если ты не хочешь отвечать, я всё равно надеюсь, что твоя боль хотя бы немного утихла, — Сону хмыкает, что нельзя расценить ни как отрицательный, ни как положительный ответ. — Но я думаю, я должен сказать тебе, что мама хочет нанять тебе репетитора по английскому, — он знает, что Сону напрягся в заинтересованности, даже если не реагирует.        — Зачем?        — Она хочет устроить нас за рубежом в будущем, — уклончиво отвечает Рики. — Чтобы мы в любом случае находились подальше от того, что, — он неосознанно делает паузу. — Случилось. А ещё она хочет оплатить тебе операцию на глаза. Я не знаю, может, ты будешь заниматься по слуху или шрифту Брайля, а может, всё вместе, пока этого не случится. Но я думаю, это хорошая возможность наконец-то обрести счастливую жизнь.       Горький смешок Сону проносит по его телу волну дрожи. — Счастливую жизнь? С вами?       Лицо Рики искривляет несчастное выражение отчаяния. — Ну-        — Рики-сан, как вы думаете, вы способны сделать кого-то счастливым?        — А? — этот вопрос застаёт его врасплох. — Я… Да, я… Наверное… Я…       Сону перекатывается на постели, чтобы Рики видел его лицо; перевалившись на спину, он нечаянно упирается плечом в крепкое колено юноши, но отчего-то его это не волнует. Подняв лицо, Сону уставляется на Рики своими широко распахнутыми белыми глазами, попадая в траекторию с поразительной точностью, и Рики, тело которого сейчас упорно боролось с тем, чтобы отпрянуть от мертвенно белого взора, был уверен, что если бы Сону видел его, ему было бы не так страшно, как… теперь.       Он не мог не задаться вопросом, когда его милый маленький дикий зверёк стал таким стойким.        — Я не знаю, заслуживаю ли я счастья, — гудит он сквозь удивительно ровные зубы. — Но я точно не заслуживаю того, что вы сотворили со мной. Как вы думаете, сможете ли вы сделать меня счастливым, если вам некомфортно с тем, кто я есть, и вы всё время пытаетесь что-то во мне изменить настолько жёсткими нечеловеческими способами? Сможете ли вы сделать кого-то счастливым, если вам некомфортно быть тем, кто есть вы прежде всего?       Рики хмурит густые брови, кожу под небрежно уложенными волосками которых щекочут кончики его чёрно-белёсой чёлки. — О чём ты говоришь?        — Наркотики, Рики-сан, — просто отпускает Сону таким скучающим тоном, словно пытается вбить в голову маленькому ребёнку то, что нельзя грызть собственные пальцы. — Я удивлён тому, как вы держитесь. В последнее время я не видел проявления вашей мании. Вы сдерживаете себя?       Рики зябко поёжился — стало неуютно. Он передёргивает широкими плечами, запястье Сону безвольно покоится на его колене, упавшее туда, и отчего-то они оба не спешат отстраниться.       Он действительно сдерживал себя: последний месяц ограничивался лишь разноцветными кругляшками экстази, что закидывал в себя раз в несколько дней и с поворотом дверного замка изнутри падал на кровать, пытаясь унять свою жажду веселья и дурных поступков. Но он знает, что даже если расскажет об этом Сону, не оправдает себя ни в коей мере.       Сону усмехается. — Ваша правда, Рики-сан. Только вот вы почему-то не помните про людей, окружающих вас. Вы хотите спасти свою жизнь, и можете, как богатый аристократ со всеми возможностями этого мира, но в последний момент желание пропадает; как и ваша сила воли. В этом ваша проблема. Что будут делать ваши мать и сестра, когда вы умрёте от своих наркотиков? Плакать над вашей могилой? Вряд ли это их мечта.       Рики не отвечает ему. Слова, пророненные с этих уст, всё ещё наверняка сладких даже несмотря на то, что он не касался их уже очень давно — это желание возрастает в нём с каждой секундой, — бьют по нему сильнее, чем по голове обухом. Он изо всех силится обдумать сказанное, но так и не удаётся дать ничего в ответ.       Из горла Сону вырывается тихий клокочущий смех. — Рики-сан, вы такой эгоист.       Рики выдыхает. — И ты всё равно заботишься обо мне, — эта мысль, в которой он убедил себя сам, вызывает на его лице улыбку; Сону сбивает её жёстко и хлёстко:        — Я не хочу, чтоб вы сдохли. Хотя, казалось бы, должен хотеть именно этого. Ваши поступки хуже действий животного, не осознающего себя самого, более того, не понимающего, что происходит в мире вообще. Вы не приспособлены к жизни, Рики-сан. Вы не понимаете, как она устроена, — он тяжело вздыхает. — Может, вам и лучше было бы умереть.       С уст Рики слетает нервный смешок. — Значит, ты всё-таки хочешь, чтобы я умер. А я ведь люблю тебя, Сону.       Тело Сону дёргается. — Вы ошибаетесь.        — Ты не можешь решать за меня, что я чувствую, — подмечает Рики, приподняв одну бровь. Технически, это и правильно, поэтому Сону не решается продолжать спор дальше — скорее всего, у него просто не хватает сил. — Ты ведь не знаешь этого наверняка.        — Хорошо, — устало отзывается Сону, покорно, на первый взгляд, приклонив голову. — Но даже если вы меня любите, — он с нажимом выделяет это слово, и с его подачи оно сочится ядовитым сарказмом. — И говорите, что я не могу решать за вас, я решу за себя: вы мне противны.        — Ты ненавидишь меня?        — Да.       Сону говорит об этом так коротко и просто, что Рики всего пробирает дрожь. Он чувствует, как словно электрический разряд слепяще сверкнувшей перед глазами молнии посылает по телу сотни, нет, тысячи крохотных капель мурашек, окативших его ледяной водой с головы до ног.       Он не знает, что делает и зачем, когда резко наклоняется к Сону; ветерок обдаёт кожу старшего юноши от резкого движения, но он не успевает ничего сделать или как-либо отодвинуться, испуганный неожиданностью. Его круглое лицо щекочут чужие жестковатые, что чувствуется даже при малейшем тактильном контакте, волосы, чужое горячее дыхание обдаёт шею, а затем и губы.       Сону не успевает увернуться, даже когда понимает, что подросток хочет с ним сделать. Прихватив его за подбородок своими мозолистыми узловатыми пальцами, обтянутыми блестящей, словно карамель, смуглой кожей, Рики целует Сону, прислонившись к его безвольно приоткрывшимся губам своими. Не напирает, но даёт прочувствовать каждое мимолётное движение, каждый вздох, каждую дрожь своих медленно двигающихся, словно танцующих на чужих устах, губ.       А в танцах ему равных нет, он точно в этом уверен.       Он отстраняется быстрее, чем Сону успевает что-то понять, осознать, уловить; он и сам не знает, зачем был совершён подобный жест, однако, убедившись в ещё не схлынувшей сладости губ Сону, что словно сахарным ядом пропитаны, не жалеет.       Ему интересно, что Сону будет делать дальше — и это, на самом-то деле, вопрос пары секунд. Юноша лежит на спине, слегка склонив голову к правому плечу, и выглядит так беззащитно; глаза всё ещё направляет вверх, к лицу Рики, будто высматривая что-то, пытаясь выцепить — почти как Сыльги некоторое время назад, — даже если знает, что не увидит совсем ничего.       Сону приподнимается на постели юноши. Его движения немного неловкие из-за отягощающей его боли и болезненные благодаря спазмам, крутящим живот, и он сам по себе выглядит весь немного несчастным, диким и сжавшимся. Однако Рики не успевает уловить, как тонкая рука смыкается в маленький, но крепкий кулак, который спустя короткое, виновато пропущенное мгновение, стремительно врезается в его лицо.        — Айщ!..       Рики шипит, его тело отшатывается непроизвольно, — даже немного откидывает назад от причинённой старшим боли. Сам удар несильный, не слишком причиняющий вред из-за слабого скопления сил в хрупком теле Сону, но он поражает замершего Рики, схватившегося за пульсирующее от боли место под глазом, своей неожиданностью и волей; он незаметно ощупывает лёгшими на место удара, стремительно краснеющее и, кажется, кровоточащее, подушечками пальцев кожу: ого, Сону и правда рассёк ему скулу.       Сону всё ещё сидит. Он не двигается с места, чтобы бухнуться корпусом обратно на кровать, а его кулак разжимается в привычную мягкую белую ладонь, обессиленно падая на белоснежную, с концами смятую, простынь.        — Куда я попал вам?        — В скулу, — фырчит Рики, с досадой утирая смазанную на впалую щёку кровь ладонью.       Сону мычит. — А целился в глаз.       Это смешно, и он смеётся, после чего, наконец, падает — но не на кровать Рики, как ожидал сам подросток: дрогнувши, его тонкое тело с превеликим облегчением приземляется меж раздвинутых ног Рики, согнутых в коленях, на корпус его тёплого натренированного тела. Грудь младшего даже слишком широкая для того, чтобы он смог найти себе побольше места, где можно пригреться.       Рики же, в свою очередь, замирает, не в силах поверить в происходящее. Впервые за несколько месяцев, проведённых в его доме, Сону сам жмётся, ластится к нему; это очень удивляет, тем более ссылаясь на его слова о ненависти и этот самый удар, но удивляет приятно, располагая к себе. Он даже не пытается коснуться Сону, слишком ошеломлённый: кажется, словно он чувствует на своей груди фарфоровую куколку, хрупкую настолько, что не даёт себе права тронуть даже кончиком пальца — боится разбить.        — Так ты… кхм, — коротко прочистив горло, Рики всё же решается задать интересующий его вопрос. — Теперь, когда у тебя есть матка, — «Благодаря вам», — гулко хмыкает Сону с явной издёвкой. Рики решает доблестно не обращать на это внимания — он и сам прекрасно осознаёт свою вину. — И ты об этом знаешь, ты думаешь о том, чтобы родить ребёнка в будущем? Зная о том, что ты… ну… — его губы кривятся. — Гей.       Сону смотрит на него с абсолютно странным лицом. — Нет, — задрав голову кверху всего лишь на мгновение, отвечает он, будто и не о чем здесь спрашивать. — Может только когда я буду гораздо, гораздо старше. Я хотел бы обеспечить своему ребёнку жизнь вдали ото всех тех ужасов, что произошли со мной здесь. И без слепого родителя, — немного подумав, отвечает он.       Рики мычит, уронив крупную тяжёлую ладонь на его светлую макушку, потерявшую почти весь свой бледно-голубой оттенок. — А можно я попрошу у тебя кое о чём? — он меняет тему, поглаживая Сону по макушке, что тот ему зачем-то позволяет, но всё равно напрягается от вопроса.       Сону усмехается. — Член отсосать надо? — он фырчит. — Но я этим заниматься не буду. Только предварительные ласки, а кто-нибудь другой уже всё остальное.       Его тон звучит предупреждающе-насмешливо, но притом, на удивление, искренне весело, отчего Рики и сам не может не прыснуть в кулак. Он удерживает себя от смеха, несмотря на очевидную шутку — и довольно хорошую; он даже не думал, что Сону способен на юмор, — стараясь как можно скорее вернуться к мучающему его вопросу. — Ты можешь снова начать ездить со мной в школу? Мне очень тоскливо без тебя.        — У вас есть Таки-сан, — возражает Сону; он говорит о Таки с явной теплотой в голосе, намекая на воспоминания о том, как лучший друг подростка оказал ему незаменимую помощь в тот злополучный день, когда у него появился ещё один шрам — в этот раз, на затылке, — и Рики даже становится завидно.        — Да, но…       Он так и не находит слов для продолжения ответа, и когда Сону, пытающийся чутко выслушать его, понимает это, он позволяет себе продолжить. — Я думаю, мой ответ было бы легко предугадать. Но я соглашусь поехать с вами. Только ради того, чтобы видеться с Чонвоном.        — Когда вы успели сдружиться?        — Это не ваше дело.       Грубый ответ немного выбивает Рики из колеи, но ему и не следовало ожидать чего-то ласкового со стороны Сону — ну, наверное. Он неловко чешет затылок, после чего всё же решается выразить благодарность.        — Спасибо, что согласился.        — Не стоит, — устало отзывается Сону голосом, гудящим в его крепкую грудь. — Только не держите меня рядом с собой там. И не целуйте меня больше, пожалуйста.        — Хорошо.       И, немного подумав, подцепляет его под подбородком всей своей большой ладонью, не занятой чужой макушкой, чтобы стремительно клюнуть Сону в губы в очередной раз, крепко зажмурившись. Это смешно до безумия — ситуация смешная, если вырывать её из контекста, и Рики на самом деле не может не смеяться над собой, понимая, что он делает. Но запреты Сону будто срывают в нём какие-то якоря, вынуждая действовать совершенно по-другому, вопреки установленным правилам — это он понял уже давно.       Он осмеливается открыть глаза спустя чуть менее, чем полминуты — Сону глупо хлопает глазами наверх, словно пытается прожечь его одним своим мёртвым взором, и не двигается с места.        — Не могу поверить, что вы уже нарушили первое правило.        — Я знаю. Чертовски смешно.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Этот день в школе был таким же, какими могли быть все последующие или все предыдущие.       Сону неловко мялся на пустующей последней парте, отчего его не было видно за широкой крепкой спиной Рики, сидящего прямо перед ним. Он хотел присесть рядом с Чонвоном, немного поболтать, учитывая то, что соседнее место на парте сына капитана полиции всегда пустовало из-за отсутствия у него личного слуги, однако Рики на этот раз попросил его остаться рядом, пообещав, что отпустит к Чонвону позже.       Хотя не было понятно, зачем Рики попытался удержать его подле себя, ведь очевидно было, что сейчас ему, кажется, отнюдь не до Сону. Доза лёгкого наркотика с утра была необходима — иначе неизвестно, что случилось бы с ним в школе, — так что последствий оказанного пастельно-розовой, с выгравированным на ней углублённым рельефом простенько нарисованного сердца, таблеткой MDMA воздействия спустя чуть более, чем двадцать минут после принятия, было не избежать. Его запас почти закончился; чёрт возьми, скоро опять придётся тратить деньги на Джея.       Рики смог удержать под замком одурманившее его голову наркотическое опьянение в машине, к счастью не уловив подозрений от ни о чём не догадывающегося личного водителя, однако в школе, при большом скоплении людей, а в особенности в компании его лучшего друга, что с утра тоже был немного навеселе — дело в том, что сегодня у него день рождения, — практически невозможно было удержать рвущееся наружу сводящее с ума веселье, непроизвольно заполнившее каждую клеточку его тела с головы до ног и будоражащее кипящую в венах кровь. История была не совсем нужным уроком для их с Таки химико-биологического, однако она была важна Чонвону на его профиле — так получилось, в этот раз урок у обеих групп был совмещённым.       И им обоим, хихикающим на задней парте над включённым на телефоне — iPhon'е последней модели — Таки порно-роликом, несказанно повезло, что на них не обращали внимания.       Никто не помнит, кому и как пришла в голову идея глянуть фильм для взрослых прямо на уроке — а возможно, кто-то помнил бы, будь они оба в трезвом состоянии — хотя, Таки искренне верил, что его младший сейчас тоже под алкоголем, — однако им было гораздо веселее, чем если бы они сидели сложа руки на ненужной им учебной дисциплине или спали, подперев головы руками; наверное, в их случае это было не самым дурным вариантом — я имею в виду, для отрезвления.       Порой они смеялись над происходящим на наполовину приглушённом экране гаджета, чем иногда привлекали внимание профильной группы — в особенности Ынче, их худой, но довольно высокой девушки-одногодки с красивыми широкими бёдрами и милым приплюснутым лицом, — но лучшим друзьям едва ли было не всё равно. И, тем не менее, чаще всего они оба, насторожившись, со сладко выедавшим душу наслаждением пялились на возбуждающие кадры красиво снятой порнографии, что была размещена на тысячах страницах таких же обманчиво «домашних» роликов — конечно, если не обращать внимание на свет, внешний вид участников, качество съёмки и тому подобное.       И, что удивительно, за их увлекательным занятием от начала первого из двух запланированных уроков истории прошло не более десяти минут, прежде чем Сону оказалось нужным отлучиться в туалет. К своему большому сожалению, он не мог видеть того, что происходит на передней парте, лишь слышал что-то, подозрительно похожее на смех, что без любой шутки вводило его в ступор; однако, ему всё равно нужно было тронуть Рики за плечо, чтобы предупредить его о своём уходе, что он и сделал.       Рики на мягкое, осторожное прикосновение реагирует не сразу: слишком увлечённый своим занятием, он, вздрогнув, рассеянно оборачивается лишь с третьей попытки Сону обратить на себя его внимание.        — Рики-сан, — зовёт его Сону несмело, слегка наклонившись над партой, чтобы его слова не отвлекали других от работы. — Я схожу в туалет.       Это не просьба, скорее, констатация факта, но от того, что звучат эти слова всё равно подобно мольбе, подростку кружит голову. Рики окидывает фигуру Сону по пояс замыленными дымчатой пеленой глазами, его взгляд пронизан похотью и украшен самодовольством. Он хмыкает:        — Иди.       Получив разрешение, в котором, убеждает себя Сону, он и не нуждался, юноша наконец поднимается со своего стула, что с тихим скрипом отъезжает, отодвинутый, назад. Обычно питомцам не нужно спрашивать разрешения на выход у учителей — нет, очевидно, они делают это только со своими хозяевами, — а Сону всё ещё считают личным слугой Рики, коим он себя тоже, разумеется, не считает, поэтому он, воспользовавшись своим «пропуском», выскальзывает из кабинета, держась за прилегающие к стенам, образующим небольшой коридор для дверного проёма, шкафы с учительской одеждой и рабочими бумагами внутри.       Жадно прихватив зубами истерзанную вдоль и поперёк пухлую нижнюю губу, Рики прослеживает за его задницей, очерченной под чёрной плиссированной юбкой, звериным взглядом, и едва удерживается от того, чтобы с размаху шлёпнуть по ней.       Он возвращается к видео, от которого Таки всё ещё не оторвался, как в первый раз увидевший фильм для взрослых семилетний ребёнок, с небывалым интересом: парень, чьего лица с такого ракурса не видно, переворачивает на диване обнажённую девушку и, упершись коленями в мягкие сиденья, нагибает её над спинкой. …        — Ха-ха-ха, да тебе понравилось, я вижу! — тихо смеётся Таки, в открытую потешаясь над контуром полувозбуждённого члена лучшего друга, очерченным сквозь серые школьные штаны.       Проходит чуть менее пары минут с того момента, как Сону покинул кабинет, и Таки с хихиканьем шлёпает ладонью по поясу штанов Рики, что рычит на него с плохо скрываемой агрессией. Возбудиться от просмотра порно, тем более для переполненного бушующими гормонами семнадцатилетнего подростка — дело нехитрое, но он не ожидал, что это случится так скоро и его тело отреагирует настолько остро на обычный, пусть и, может, местами чувственный секс в стандартной коленно-локтевой позе, до неприличия вылизанный на всё ещё проигрывающейся картинке.        — Бля, — он шепчет, без особых раздумий сжимая себя сквозь плотную ткань в попытке успокоить разбушевавшееся возбуждение, что, ожидаемо, вкупе с наркотическим опьянением лишь усугубляет реакцию его сверхчувствительного сейчас тела.       Таки весело фырчит: — Сгоняй в туалет, передёрни по-быстрому, мож успокоишься. А то кто-нибудь ещё заметит…       «И хана нам», — проносится голосом старшего в его голове, что выбивает из груди непроизвольно насмешливое хмыканье. Выдохнув, Рики, и до этого особо не обращавший внимание на то, о чём вещает учительница, подкидывает вверх руку и, без особого сожаления прерывая методичную диктовку для конспекта, глухо вопрошает:        — Госпожа Со, можно выйти?       Обратившая внимание сначала на поднятую руку ученика, а после — и на него самого, женщина, мимолётно поправившая свои осветлённые волосы, уложенные в слегка небрежное кудрявое каре, безучастно кивает:        — Да, конечно.       Рики вылетает из помещения пулей; тихий, но отчего-то такой оглушающий смех Таки бьёт ему в спину.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Видит Бог, он и забыл, что Сону здесь.       Рики останавливается на полпути, замирая в коридоре у арки, ведущей в ученическую уборную. Дверь за ним захлопывается с громким стуком, отпускающим эхо от выкрашенных пастельным оттенком стен, однако Сону не пугается неожиданного гостя — напротив, вообще не обращает внимание на появление в туалете постороннего. Он ведь ничем таким здесь не занимается — не курит сигареты в кабинке, а порой и вне её, как Таки, например, — лишь губы промывает холодной водой из-под крана, видимо, намеренный после возвращения в кабинет попросить у Чонвона знаменитое масло от Dior, которое, конечно, в наличии не только у девчонок их класса.       Рики предлагал Сону помочь подобрать образ для сегодняшней поездки; Сону наотрез отказался лишь одним чётким и всем известным словом, наглядно показавший, что помощь ему не нужна — в особенности от Рики. И тем не менее оделся по «дресс-коду», почти соответствующему вкусу Рики. Вау. Это было поразительно.       Возможно, он и вправду чувствовал себя более комфортно в юбках после того, как примерил на себя бесчисленное множество за время пребывания в доме семьи Нишимура, но Рики не то чтобы мог его за это винить. Он движется сверху вниз, оглаживает Сону внимательным взглядом: белый топ на тонких бретельках, что больше похож на бельевой, по лифу обрамлённый невычурной кружевной каймой, выглядывает из-под очаровательной полупрозрачной накидки, лёгким волнистым шлейфом струящейся к тонкой талии. Её кайма слегка задевает чёрную, в цвет плотных длинных чулок, слегка стягивающих и так тонкие бёдра, юбку в складку — если честно, не очень длинную юбку. И так не доходящие даже до запястий рукава кофточки, оканчивающиеся ни много ни мало на середине предплечья, оказываются задраны ещё выше, когда Сону моет руки — у Рики захватывает дух, он выглядит таким, таким красивым.       У него пересыхает во рту, когда Сону, выпрямившись, стряхивает воду с рук в раковину; на мгновение распахивает глаза, словно хочет посмотреться в зеркало, но после, будто передумав, закрывает их вновь. Он методично разворачивается на высоких толстых подошвах туфель, что, вроде как, называются «Мери Джейн», украшенных леской с нанизанными на неё крупными бусинами жемчуга и тонкими железными цепями, позвякивающими при каждом движении, и хочет уже было, цепляясь за холодные кафельные стены, покинуть помещение, но прямо перед самым выходом, на арке, налетает на Рики.        — Ох! — он явно не ожидал столкновения, оттого и отринывает назад, смущённый кажущейся неловкой ситуацией. — Прошу извинений, я вас не услышал. Можно я пройду?..       Тело Рики, нисколько не смущённое врезавшейся в него хрупкой фигурой, чей вес едва ли доходит до сорока пяти килограмм, не двигается с места. Разглядывая Сону, чьё лицо ожидаемо приняло немного несчастное, растерянно-беспомощное выражение, с неподдельным интересом и сладко кружащейся головой, словно видит его в первый раз, спустя несколько длинно тянущихся мгновений он переводит взгляд вниз, на слегка топорщащиеся в районе паха штаны, натянутые всё ещё возбуждённым членом. А после молча, рывком хватает пискнувшего от неожиданности Сону за хрупкое запястье и заталкивает в освещённую горящей лампой ближайшую кабинку.        — Что вы делаете?! — взвизгивает Сону, со стоном болезненно ударившийся бедром о керамическую поверхность закрытого опущенной крышкой унитаза.       Громкий. Рики плотно сжимает губы, чтобы не сорваться на приказ заткнуть рот; не обращая внимания на трепыхающегося Сону позади, он, обернувшись, стремительно запахивает за собой дверь. Ударившаяся о деревянную раму, она с грохотом, заставившим старшего юношу вздрогнуть, встаёт на место. Схватившись двумя пальцами за железный замок, подросток тянет щеколду, что тяжело встаёт на место, прикладывая небольшие усилия, чтобы запереться.        — Отпустите меня!       Он раздражает. Рики рычит, срываясь на тонких запястьях, которые легко удаётся обернуть своей крупной ладонью, обнятой тонкой кожаной перчаткой, что также является частью школьной формы, о чём вспоминают, однако, нечасто. Он смыкает руки Сону крепко, тисками одного сильного движения, и Сону, на пробу дёрнув запястьями в попытке выбраться, с ужасом понимает, что двигать руками невозможно абсолютно. Раскрыв рот, он хочет разразиться громким криком, но не успевает и звука, который смог бы обозначить, что его заперли здесь, проронить: второй ладонью Рики грубо зажимает ему рот, стискивая краснеющие дутые щёки в руке, чтобы зажать меж них дрожащие пухлые губы.       Худое колено Сону безвольно опускается на крепко закрытую крышку унитаза. Возвышающийся над ним, тяжело дышащий Рики оглядывает проделанную собой работу: нагнутый под ним, худощавый юноша, весь съёжившийся, трясётся, одним коленом упираясь в крышку, а боком другого потираясь о керамический корпус унитаза. Поза нещадно неудобная, а колени саднит, но этого мало. Ему нужно больше.       Большое тело прижимается к нему со спины. Одолеваемый безудержным животным страхом, Сону, осознающий, что с ним собираются сотворить, пытается кричать в чужую грубую мозолистую ладонь, однако ничего не выходит; и, почти сошедший с ума в одно мгновение, он, впавший в панику, не может вспомнить уже знакомые ему прикосновения, не узнаёт то, как сзади к нему уже прижималось это тело, как трогали те же шершавые руки — он просто не способен этого осознать.       Рики нагибает его над бачком жёстко и резко, отчего торс Сону ударяется о холодную керамику. Он стонет в чужую ладонь, когда болезненный всплеск огибает всё его хрупкое тело одним сильным ударом, шокирующим приступом пронёсшим по телу мелкую дрожь. Оттопыренная задница, прикрытая дразняще короткой юбкой, оказывается безвольно выставлена на всеобщее обозрение: небольшой наклон вверх поднимает каёмку юбки, оставляя несколько непристойно прикрытых скорее для вида сантиметров до контура подпрыгивающей в воздухе задницы.       Рики терзает зубами нижнюю губу, словно оттягивает для самого себя момент удовольствия, как любит дразнить постепенно надвигающийся оргазм, с каждой секундой замедляя грубо поглаживающую обнажённый член под одеялом или в джакузи руку. Таким обманчиво спасительным для Сону, уже было решившего, что его мучитель, возможно, передумал совершать непристойно травмирующее деяние, мгновением позже он позволяет себе отпустить запястья Сону, чтобы задрать чужую юбку и с наслаждением окинуть собственническим взором, затуманенным наркотическим опьянением, бледные округлые ягодицы, выпирающие из-под утягивающего, ненавязчиво светлого нижнего белья — блять, белые трусики. Он надел под короткую чёрную юбку облегающие белые трусики. Как непристойно. Какая чёртова шлюха.       Кровь, хлынувшая в чужие затёкшие запястья, жжёт их, словно руки кусают тысячи маленьких насекомых. Выдохнув, Сону болезненно стонет в чужую руку, слюнявя мгновенно покрывающуюся расползающимся на ткани мокрым пятном перчатку, и замахивается освобождёнными ладонями назад; он вцепляется в предплечья неизвестного, пытается царапаться, чтобы причинить выбивающую из колеи боль и заставить отпустить, старается укусить чужую ладонь, но, очевидно, его силы не хватает, чтобы сдвинуться даже на малейший миллиметр.       Чёрт возьми, он позволил ему зайти так далеко, а теперь снова начинает сопротивляться? Что за шутка?..       Фыркнув, Рики грубо отталкивает борющиеся руки Сону, одним быстрым и сильным движением отпихнув их в сторону. Он ныряет вниз спустя короткую секунду, прижимаясь тонким ровным носом к изгибу чужой поясницы, чтобы вдохнуть запах Сону. Это было безумием, тем, что мог бы сделать одержимый чудак, но Рики был одержим — слабый запах мыла и лаванды сводил его с ума, Сону так хорошо пах…       Он упускает момент того, как юноша, всё ещё не имеющий возможность издать звук, предпринимает последнюю попытку выбраться; заведши руки за спину, Сону с воем вцепляется в волосы Рики, пытаясь оттянуть его лицо от своего тела, однако он не допускает той мысли, что его мучителю это придётся в крайней степени не по нраву.       С утробным рыком, вырвавшимся из клокочущего горла, Рики грубо вцепляется в край его нижнего белья, после чего резко дёргает вниз. Трусики, спавшие с согнутой в колене ноги, во многом благодаря усилиям младшего, струятся по другой ноге, дрожаще подкошенной, оказываясь где-то на холодном, кафельном, вымытом, а оттого и тянущим сырым запахом хлорки, не перебитым даже яблочными ароматами освежителя воздуха, полу.       Сону кричит, когда Рики, оттянув его правую ягодицу, безвольно поддающуюся чужим жёстким прикосновениям, стремительно и непреодолимо врывается в его нутро.       Промежность обжигает втиснувшийся в неё массивный член, поражающий своей внушительной длиной, толстым обхватом раздвигая пульсирующее от боли кольцо мышц и задевая чуть загибающейся кверху крупной головкой, лишь немного смазанной предэякулятом. — Пожалуйста… — стонет Сону в его ладонь приглушённо и едва разборчиво. — Оно не влезает… я сломаюсь!       Это мило; всё в Сону мило и вызывает привыкание. Рики лишь хмыкает ему на ухо, прежде чем с любопытством оттянуть ягодицу ещё раз, что возвращается на место с хлопком после громкого шлепка, которым он, неуловимо замахнувшись, награждает его задницу. Чёрт возьми, блять, он такой факабельный. Такой красивый.       Это похоже на рай — Рики чувствует абсолютную эйфорию. Бархатные стенки вокруг его члена сжимаются, отклоняя крепко возбуждённый орган из-за тесноты промежности — чёрт, это потрясающе. Юноша медленно входит снова, его член растягивает тугую нежную дырку, отталкивая старшего ещё дальше от него.        — Я… вы порвёте меня! Пожалуйста, остановитесь! Остановитесь! Остановитесь! — болевой шок кружит Сону голову, он кричит в крупную ладонь, едва позволяющую ему дышать и превращающую все его возгласы в бесполезные маленькие стоны, в агонии; ему кажется, что его разрывают пополам, он чувствует, словно его плоть режут кинжалы.       Хочется сжать его волосы, чтобы оттянуть голову назад и, запрокинув её, впиться острыми зубами в худой, ровно очерченный кадык, лодочкой покачивающийся на лебединой шее. Рики рычит — он рывком собирает руки Сону за бледные запястья вновь и оттягивает их за спиной, заламывая худые длинные предплечья назад. По чужим рукам мечется смятая в край белая накидка, делая юношу, подвергающегося насилию, невинно красивым в его глазах — настолько невинно красивым, что захватывает дух.       Он вздрагивает от восторга, наблюдая за тем, как Сону, словно до сих пор не веря в происходящее, качает головой, рыдая в объятиях, а его бёдра трясутся. Прозрачные хрустальные слёзы чёрным окрашивают тёмную перчатку, заткнувшую красивые губки, с которых тёмной рекой льются болезненные стоны.        — П-перестаньте… — выдавливает он, запинаясь и заикаясь. — Хватит, пожалуйста… П-просто, пожалуйста… Разве вам не хватило?       Последним его спасением были ноги, которыми он мог замахнуться, ударив незнакомца прямо в пах, но Рики зажал его худую икру между своими бедром и голенью и продолжил трахать, безжалостно насилуя нежно опухший и раскрасневшийся от трения вход.       Он чувствовал каждый болезненный толчок, который Рики наносил ему. Он ломается с каждой секундой, проведённой в этой некогда морозной, а теперь удушающе запревшей из-за безжалостно стекающего по телам пота кабинке туалета, плачет сильнее, плачет так, будто единственное, чего хочет — чтобы это всё поскорее закончилось.       Тяжёлое дыхание Рики прерывается; он с трудом сдерживает себя от того, чтобы не застонать во весь голос — первый секс с парнем был совсем другим опытом, и толчки в мягкие, влажные, нежные стенки выглядели так красиво и маняще, просто призывая врезаться в них, что сносили, блять, голову.       Посмотри на себя… я удивлён, что тебя ещё никто не трахал. Я рад быть твоим первым.       Небрежная хватка Рики начинает ослабевать, а его толчки становятся более беспорядочными, что говорит о скором освобождении. Его член, растущий с каждым толчком, заполняет Сону стремительно и неумолимо, не оставляя между ними ни миллиметра свободного места. Сону хочет умереть, он хочет умереть, когда понимает это тоже, и его сердце начинает колотиться с бешеной скоростью, словно пытаясь пробить грудную клетку:        — Нет, н-нет! — визжа, рыдает он, пуская слюни на руку. — Только не внутрь, п-пожалуйста! Умоляю вас, куда угодно, только не внутрь!..       Рики жёстко хмыкает, прежде чем заткнуть его крепче и прижаться плотно, достигая своей кульминации бешеными скачками; он погружается глубоко в юношу. И он может видеть, как широко распахнутые глаза Сону, расплывчато сверкнувшие в размытом отражении на плитке туалета, обезумевшим невидящим взглядом уставляются в стену, когда он чувствует, как его наполняет густая тёплая жидкость.       Всё заканчивается быстрее и резче, чем Сону мог ожидать. Потрясённый произошедшим, он всё ещё не может осознать даже себя, когда погрузившийся в пучину мути мозг оказывается полностью отвлечён на ломающую кости боль во всём теле. Рики наблюдает, как тело юноши обмякает, когда он отпускает его, снова натягивает штаны и засовывает внутрь свой наконец смягчающийся, больше не отягощённый возбуждением, член.       Собранная гармошкой на пояснице юбка Сону по сантиметру стремительно скрывает его измученную промежность, сухо краснеющую, не поблёскивающую влажностью забитой внутрь спермы, наполняющей разбухший живот, когда он обессиленно падает на пол узкой кабинки, бухнувшись туда с глухим безжизненным стуком. Рики коротко оглядывает его трясущуюся фигуру, бездумно зажавшую белеющие ладони меж тонких бледных бёдер, прежде чем с громким щелчком отодвинуть щеколду и рывком покинуть горящую блестящей над головой тёплой лампой кабинку.

⊹──⊱✠⊰──⊹

      Чонвон уже насторожен долгим отсутствием этих двоих, и когда Рики показывается на горизонте, его рука взлетает вверх, стоит младшему только замаячить в дверях кабинета:        — Госпожа Со, можно мне выйти?       Немного удивлённая, но всё же не совсем сбитая с толку тем, что все резко поспешили на выход, преподавательница косит глаза к двери. — Сейчас, господин Нишимура перестанет перед кабинетом выплясывать, — она с нажимом отвечает, давая понять, что Рики нужно заходить скорее, и, стоит только тому, виновато почёсывая затылок, войти в просторную комнату, кивает юноше: — Теперь можете выйти, Чонвон.       Чонвон срывается с места стремительно, не обращая внимания на привлечённое к себе внимание. Рики старательно делает вид, что это не он оказывается удостоен подозрительно-презрительного взгляда снизу вверх, прежде чем сын капитана полиции покинет помещение. …       Чонвон возвращается довольно скоро — ни много ни мало по истечении пяти минут. Он входит молча, однако весь его вид заставляет насторожиться сразу, явно показывая, что что-то успело произойти за это, казалось бы, короткое время.       Он подтверждает это самолично, когда вместо того, чтобы пойти к первому ряду, туда, где находится его парта, направляется к месту Рики. Его маленькие руки сжаты в небывало крепкие трясущиеся кулаки, а оскорблённый взгляд наполнен пеленой прозрачных слёз, поблёскивающих в свете холодных флуоресцентных ламп учебного кабинета. Таки, клюющий носом на своей мягкой руке, куда он прикорнул, удивлённо приподнимает голову, когда их старший твёрдо останавливается напротив их с Рики, замершим в ступоре, парты.       Преподавательница за его спиной, озадаченная не меньше, делает ему замечание, обеспокоенно вытянув голову со своего рабочего места. — Господин Ян, что вы делаете? Не могли бы вы вернуться на своё место? Поговорите с господином Нишимура, когда закончится урок.        — Ты… — тяжёлое дыхание Чонвона выбивает через силу произнесённое им одно-единственное слово, заставляющее кровь в жилах Рики, нервно сглотнувшего скопившуюся во рту слюну, стынуть.       А затем он, взмахнув стиснутой рукой, замахивается и вонзает крепкий сильный кулак прямо в челюсть Рики.       С началом драки поднимается настоящий переполох: их одноклассники вскакивают со своих мест, особенно те, что сидели на одном с ними ряду, ближе всего к месту происшествия, когда Рики, которого назад отбросил жёсткий удар, вскакивает со своего места, чтобы, возвысившись над не успевшим увернуться Чонвоном, в ответ ударить его своим кулаком в висок.       Озабоченные переговоры и шепотки, тоненький боязливый вскрик одной из девушек заполняют пространство. Чонвон, злобно прорычавший, от удара лишь пошатывается, однако на ногах устоять удаётся. С пронзительным визгом он хватает Рики за грудки и, швырнув младшего за воротник дизайнерского пиджака в заднюю часть класса, свободную от столов, замахивается коленом и поразительно точно врезает ему прямо в пах.        — Господин Ян, господин Ян! — в ужасе вскрикивает их подбежавшая преподавательница. — Остановитесь! Немедленно остановитесь! Пожалуйста, объясните, что случилось!       Разъярённого Чонвона удерживают втроём, Хюнинкай, Ёнджун и Субин, которому его господин приказал посодействовать усмирению пыла их старшего одноклассника и приятеля тоже. Рики, которого хватает сзади, заламывая руки за спиной, Таки, чьё в одно мгновение прояснившееся сознание дало ему сигнал сдерживать рвущегося вперёд лучшего друга, разгибается во весь свой огромный рост, всё ещё ошарашенный последним ударом, и сплёвывает на пол скопившуюся во рту кровь.        — Ты! — пронзительно орёт Чонвон, изо всех сил тянущийся к подростку — к сожалению или к счастью, ему не удаётся превозмочь превосходящую его силу крепких парней. — Грёбаный, мерзкий, отвратительный ублюдок! Я тебя ненавижу, ты- ты-        — Рики! — шипит Таки, едва справляющийся со своей задачей держать в захвате чужие руки, над ухом взбушевавшегося Рики, что норовит нанести Чонвону ещё один удар. — Успокойся, блять! Что на тебя нашло?!        — Он тварь ебаная, вот что на него нашло! — дерёт глотку Чонвон без сожаления, мимолётно сдув со лба свои сочные ярко-малиновые пряди от природы кудрявых локонов волос, взъерошенным каскадом сбившихся из некогда аккуратной укладки. — Псих! Почему ты ещё здесь, а не в психбольнице, ненормальный, безмозглый, эгоистичный идиот?!        — Господин Ян! — женщина, подбежавшая к раскрасневшемуся Чонвону, чья кожа горит, сзади, трогает его за плечо, испуганная сложившейся ситуацией и дракой, устроенной прямо у неё под носом. — Ради Бога, расскажите, что случилось!       Челюсть Чонвона дёргается; его горящие яростью глаза целиком и полностью выдают то, как он претерпевает отвращение к самому себе, вынужденный говорить не то, что на самом деле хочет сказать. — Сону, он… Сону стало плохо, он чуть не потерял сознание в туалете, а этот урод даже не удосужился ничего с этим сделать!       И Рики замирает, абсолютно обескураженный подобными речами: очевидно, Чонвон пошёл в мужской туалет к своему другу, и, очевидно, он понял, что случилось. Так почему же он сказал совершенно не то, что должен был? Ведь Чонвон — борец за справедливость. Неужели это Сону попросил его хранить молчание и выдумать легенду?..        — И это всё? Господин Ян, но вам не стоило так кидаться на него из-за этого! Вы же отвели Сону в кабинет медсестры, я правильно понимаю?..        — Дело совсем не в этом! — кричит разъярённый Чонвон; не отводить глаз от изумлённого взгляда Рики — довольно смелое решение, учитывая то, как панически Чонвон боится смотреть людям в глаза. — Нишимура, ты ведь знаешь, сука, о чём я говорю, ты знаешь! — он едва ли не брызжет слюной, растеряв весь свой аккуратный вид. — Ты такой мерзкий, такой глупый, такой уродливый душой безжалостный эгоистичный ублюдок, что я хочу пристрелить тебя! Тебе самому не стыдно, а?! Скажи мне! Самому не хочется выпилиться из-за того, что ты являешь собой?!        — Чонвон, вы раздуваете скандал из ничего! — разозлённая, повышает голос госпожа Со. — Буквально делаете из мухи слона! Устроили драку, сорвали мой урок! Разве так можно?! — она оборачивается к Рики, что, уже не сопротивляющийся, замер в немного ослабшей хватке удивлённого Таки, и её взгляд немного смягчается, однако всё ещё остаётся опасно строгим. — Рики, пожалуйста, спуститесь в медкабинет, проверьте Сону. Мы позвоним вашему водителю и отправим вас с Сону домой после, но перед этим вы с Чонвоном оба отправитесь к директору.        — Нет, не пускайте его туда! — словно набравшийся воли, с новой силой начинает брыкаться Чонвон, пытаясь вырваться из крепко стискивающих его рук, наблюдая за тем, как Рики, коротко кивнув преподавательнице, выскальзывает из объятий лучшего друга и стремительно направляется к выходу из кабинета, очевидно, старающийся как можно быстрее скрыться отсюда. — Кто угодно, но только не он! Не давайте ему приближаться к Сону!        — Господин Ян, ведите себя тише, успокойтесь и не устраивайте истерику! — прикрикивает на него слегка сгорбившаяся благодаря нарушенной осанке женщина. — Иначе я буду вынуждена вызвать скорую и вам!       Бормоча себе под нос что-то беспомощно, Чонвон сползает на пол. Хюнинкай, Субин и Ёнджун, всерьёз обеспокоенные его состоянием, помогают ему не упасть, но не могут удержать от столкновения с кое-где замаранным чёрными следами, случайно начерченными обувью учеников, поблёскивающим светлой рекой паркетом тонкое тело.       Чонвон оседает на холодный пол; его греют, пытаясь упокоить объятиями, чужие сильные руки, но глаза юноши впиваются в распахнутую дверь кабинета и с отчаянием вцепляются в неё так, словно Рики, чья спина стремительно исчезла в пределах тёмного коридора третьего этажа, всё ещё находится здесь.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.