Удивительные приключения Фоксглав и Риддла

      Том Марволо Риддл всегда строго придерживался своих убеждений. Самое первое из них возникло ещё в далёком детстве, когда он сквозь окно наблюдал, как других детей — не таких умных, не таких красивых, не таких вежливых, не таких ненормальных — забирали из приюта Вула навсегда. Поначалу он даже радовался, что незнакомые мужчины и женщины предпочитали ему других сирот: он всё ещё надеялся, что однажды за ним придёт его настоящий отец (о котором он знал лишь то, что его тоже зовут Том Риддл) и заберёт домой. Надежда эта, однако, с каждым годом таяла как свеча, зарождая в душе мальчика понимание, что единственный Том Риддл, которому он нужен в этом мире, — это он сам.       Когда очередная безликая пара предпочла Риддлу другого ребёнка — нелепого, посредственного, в общем, абсолютно обычного, — Том осознал ещё одну важную вещь: если он хочет однажды выбраться из клетки для маленьких обездоленных птенцов, которую по какой-то ошибке называли приютом, ему придётся приложить немало усилий. Упорство — непоколебимое, жестокое, совершенно несвойственное детям — заняло в душе мальчика место надежды. Он много и усердно учился, но отнюдь не ради хороших оценок или похвалы учителей. На первое ему было откровенно плевать, а второе он никогда не получал или получал в таком количестве, что это больше напоминало насмешку. Он учился ради знаний; очень скоро их получение стало смыслом его жизни. В знаниях он черпал силу, ради них заставлял себя просыпаться по утрам, поглощать безвкусную кашу на воде, молча сносить насмешливые шепотки у себя за спиной. Дни напролёт он проводил в городской библиотеке недалеко от приюта и жадно вгрызался во все книги и учебники, которые попадались ему на глаза. В знаниях, которые дарили эти книги, мальчик пытался найти ответы на самые важные вопросы в своей жизни: «Кто такой Том Риддл?» и «Кем ему суждено стать?». В трудах других людей Риддл искал самого себя. Он читал учебники по анатомии, представляя себя врачом; он изучал непонятные даже для многих взрослых записи судебных заседаний и ставил себя на место адвоката или прокурора; ему попадались романы про военных офицеров, добросердечных священников, смелых моряков и разочаровавшихся писателей. Каждую из этих ролей он примерял на себя и, будто скроенный не по фигуре пиджак, отбрасывал в сторону. В мире существовали тысячи путей, которые мог бы выбрать Том Риддл, но ни один из них не был по-настоящему особенным.       А потом появилась магия.       Будто корона, она увенчала его непохожесть на других детей, выделила среди других людей, возвысила над теми, кто ещё недавно над ним насмехался.       Вместе с силой магия даровала и новое убеждение: там, где не действуют ум и очарование, прекрасно работает страх. Том Риддл перестал быть странным одиночкой и книжным червём. Он стал дьявольским отродьем.       Пока в его жизни не появился Хогвартс, он был убеждён в своей исключительности, ведь сам мог делать то, о чем другие люди даже не смели мечтать. Том Риддл больше не вгрызался в книги и не тратил время на библиотеку; единственное, что теперь имело смысл, — совершенствовать свои способности. Иногда ему под руку попадались другие сироты приюта Вула, но мальчика это обстоятельство не сильно волновало — в конце концов, они сами лезли, куда не просят.       Упорно, ежедневно, иногда до потери сознания, до боли в голове и дрожи в кончиках пальцев, Риддл подчинял себе магию. Он знал, что это единственная судьба, которая у него может быть. Магия — его прошлое, настоящее и будущее. Магия — единственный ответ на вопросы, кто такой Том Риддл и кем он должен стать.       И когда однажды за ним пришёл необычный человек с длинной рыжей бородой и сказал, что существует целый новый мир, в котором живут такие же люди, как он, — не ненормальные, не дьявольские отродья, не одержимые, а волшебники, — Том был готов показать всё, чему всё это время усердно учился. Доказать, насколько особенным он был.       И, самое главное, он был готов встретить, наконец, своего отца — у мальчика не было сомнений, что Том Риддл, как и его сын, был волшебником. Особенным волшебником. Разочарование от осознания того, что он ошибся, было горьким, но скоротечным. Оно лишь сильнее укрепило веру Риддла в то, что в этой жизни он может и должен полагаться только на самого себя и свою магию.       Годы шли, и убеждения Тома Риддла, будто средневековый замок, обрастали каменными стенами. Он строго придерживался своих взглядов и был уверен, что для их изменений нужны куда более веские доказательства, чем для создания.       Возвращения в Хогвартс после двух месяцев летних каникул в Приюте Вула Риддл всегда ждал как манны небесной. Он никогда не считал себя человеком верующим (и то, что миссис Коул подвергла восьмилетнего Риддла сеансу жестокого экзорцизма, совершенно не помогло делу), но страх перед потенциальной смертью от упавшей на приют бомбы заставлял его не раз сложить руки в молитвенном жесте. И просить, просить, просить. Кого-нибудь, хоть кого-нибудь, кто смог бы услышать его молитвы.       Но ни Господь Бог магловского мира, ни Мерлин волшебного не слушали Тома Риддла. Ему пришлось взять судьбу в собственные руки.       Пятый курс подарил Тому знание о том, что если он приложит все свои силы и знания, то у него получится всё. Он — невероятно одарённый волшебник. Он — наследник великого Слизерина. Он — бессмертен, и впереди у него есть целая вечность, чтобы познать и покорить этот мир.       Вернуться в Хогвартс после двух месяцев прозябания в Приюте Вула, где он — просто сирота Риддл, не волшебник, не наследник, никто, — значит вернуться домой.       Он никогда не верил в любовь (и то, что миссис Коул не разрешала никому из детей прикасаться к восьмилетнему Риддлу, совершенно не помогло делу), но при виде стен Хогвартса у него всегда перехватывало дыхание, и сердце наполнялось доселе невиданной нежностью. Его магия, его загадки, его негостеприимные, продуваемые холодными шотландскими ветрами коридоры — они манили Тома Риддла с той самой секунды, когда он впервые увидел замок.       Хогвартс подарил ему возможность ещё больше совершенствовать свои способности, а также найти тех, кто готов был идти за ним и его идеями. Друзей — тех, кто был близок, но никогда настолько, чтобы стать частью его жизни, — а также сторонников, последователей и поклонников.       Его «Вальпургиевых рыцарей».       Их первая в новом учебном году встреча состоялась сразу после церемонии распределения и ужина. Узкий круг посвящённых в рыцари волшебников собрался в бывшей ритуальной зале салазаровых подземелий — вход туда Риддл нашёл благодаря змеиному языку ещё на третьем курсе. Рыцарей было десять — пока что десять — самых преданных, самых надёжных и самых послушных. Тех, кто преклонялся перед Наследником и его Силой. Тех, кто называл его, Тома Марволо Риддла, своим лидером и своим лордом.       Лордом Волдемортом.       Тех, кто однажды поможет ему сначала завоевать волшебный мир, а затем переделать его под себя.       Кроме Аталанты Яксли, которая училась на Рейвенкло, все его рыцари были слизеринцами. Чистокровные, богатые, любопытные, амбициозные и просто скучающие. Все они были разными, но очень полезными для далекоидущих планов Лорда Волдеморта. В этом году Риддл собирался увеличить количество своих последователей как минимум вдвое, а к концу седьмого курса Лорд Волдеморт станет единоличным королём школы. А потом и всего магического мира.       — За успешный год, друзья! — заорал Лисандр Лестрейндж и поднял стакан с огневиски над головой. Другие рыцари последовали его примеру.       — Это будет лененгар… легенларный год! — добавил Леонард Нотт, громко икнув. Он был пьян и только благодаря руке Абраксаса Малфоя на своём плече ещё держался на ногах.       — С тебя хватит, приятель. — Абраксас усадил однокурсника на стул и не без усилий отобрал стакан. — Завтра первым уроком Трансфигурация, ты же не хочешь, чтобы факультет лишился баллов из-за твоего перегара?       — Харэ строить из себя Бшивлик! — взвизгнул Нотт.       Он потянулся к Малфою, чтобы вернуть стакан обратно, но Абраксас уже отдал его Лестрейнджу. Тот, недолго думая, фыркнул и, даже не скривившись, влил в себя янтарную жидкость. Не с первого раза, но Нотт всё же поднялся на ноги и достал из кобуры волшебную палочку.       — Хочу сражаться! Лисдр, вызываю тебя на дуэль.       — С флоббер-червями не дуэлюсь, Нотти, — с подначивающей улыбкой проговорил Лестрейндж. Он тоже достал из кармана волшебную палочку и, словно магловский пистолет, несколько раз провернул в пальцах.       — Да я тебя! — Леонард подорвался с места и тут же упал на пол. Не найдя в себе сил подняться, он гусеницей пополз в сторону дуэльного круга. Лестрейндж и ещё пара студентов захохотали.       — Ладно, дружочек, для тебя, так и быть, сделаю исключение, — осклабился Лисандр. Он сделал основательный глоток уже из собственного стакана и с грохотом поставил его на стол. — Нашёл я тут в домашней библиотеке одно интересное проклятье…       Рыцари довольно переглянулись: зрелище, наконец!       Наблюдающий за ребятами Том Риддл — он сидел во главе стола в удобном кресле-троне — чуть приподнял руку над подлокотником. Пускай он не тешил себя надеждой, что, подобно треклятому королю Артуру, собрал вокруг себя благородный рыцарский стол, но даже у его последователей должны быть какие-то принципы и убеждения.       — Лисандр, — сказал он, и Лестрейндж тут же повернулся. Парень утратил всякий намёк на веселье и внимательно смотрел на поднятую руку Лорда. Том вытянул палец, указав на однокурсника. — Не теряй голову, мой друг.       Лисандр послушно кивнул и проследовал за Ноттом. Риддл не сомневался, что слизеринец будет осторожен по отношению к лучшему другу, но, когда дело касалось Лестрейнджа, никогда не было лишним напомнить о безопасности. Иногда в порыве боя он забывался и мог причинить увечий больше, чем слизеринский староста сумел бы потом без проблем объяснить медсестре Джунипер.       Большая часть слизеринцев подошла к кругу, где Лестрейндж и Нотт уже начали дуэль: правда, вместо непростительных заклинаний они перекидывались такими же оскорблениями.       — Как вам наша новенькая? — внезапно поинтересовалась Вальбурга Блэк. Кроме неё и Риддла, за столом остались Малфой и Корбан Яксли.       — Лукреция была в истерике, когда рассказывала, как та с ней разговаривала… — продолжила Блэк. От возмущения на лбу у девушки набухла вена. — А я ведь давно говорила: школа превращается в притон для грязнокровок! Даже Слизерин этого не избежал!       — Лукреция в истерике каждый раз, когда кто-то гладит её против шёрстки, — с улыбкой заметил Малфой. — Да, новенькая не была особенно вежлива, но и Лукреция обозвала её — волшебницу из чистокровной семьи Фоксглав — грязнокровкой. Согласись, Вэл, ты бы за такое на месте прокляла.       Блэк в ответ молча скривила губы. Том Риддл придвинулся к столу и, вытянув руку, постучал пальцами по поверхности.       — Что тебе известно об их семье, Абраксас?       — Общие факты, — нахмурился Малфой. Он терпеть не мог, когда не был в курсе чего-то важного. — Фоксглавы — американцы, местная магическая элита, потомственные авроры и артефакторы. Её родители, Каспиан и Рене, — известные волшебники, настоящие вундеркинды своего поколения. Отец познакомился с Фоксглавом на приёме в Италии, и, хотя мне тогда было лет десять, я очень хорошо помню, как он рассказывал maman, что никогда прежде не встречал волшебника, который бы обладал таким нечеловеческим контролем над своей магией.       — Занимательно, — хмыкнул Риддл.       Если Акрициус Малфой ценил что-то, кроме денег и связей, — это была магическая сила. Он был проницательным человеком и политиком — не зря десять лет занимал высокую должность представителя Британского Министерства Магии при Международной конфедерации магов — и не мог ошибаться в оценке этого Каспиана Фоксглава.       Интересно, досталась ли дочери хоть крупица его таланта и силы?..       — Что ещё ты знаешь?       — Её мать, Рене Фоксглав, из семьи… скажем так… печально известных О’Брайенов.       — Подожди, Бракс. — Яксли поднял ладонь. — Те самые О’Брайены, что спонсировали Гриндевальда на заре его карьеры?       — Те самые, — согласился Абраксас. — Вообще, про них много слухов ходит… Один абсурднее другого: вуду, шаманизм, демонология, ритуалистика, магия крови…       Слизеринцы одновременно присвистнули. Даже Вальбурга Блэк была впечатлена.       — И что же такая птичка забыла в наших шотландских захолустьях? — усмехнулся Яксли. — Не припомню, чтобы американцы когда-нибудь учились в Хогвартсе. У них же вроде своя школа магии есть.       — Ильверморни, верно, — кивнул Малфой. — Отец упоминал, что в Хогвартс в этом году будет поступать американка, но я не был осведомлён, что она из семьи Фоксглав, иначе узнал бы подробнее.       — Всё это не исключает того, что ведёт себя эта Фоксглав как последняя грязнокровка! — влезла в разговор Блэк. Она скривилась так, будто съела лимон целиком. — Вы вообще видели её? Она носит брюки! А эта отвратительная трость… Святой Мерлин, зачем женщине трость? Эти американцы хуже животных, клянусь! Никакого благородства и манер! Теперь она часть нашего факультета, и мы обязаны научить её вести себя как положено. И чем раньше, тем лучше.       Она бросила умоляющий взгляд на Риддла, и он снисходительно улыбнулся.       — Ты права, дорогая Вальбурга, — спокойно сказал Том. Он сложил руки в замок и задумчиво повернулся к дуэльному кругу. Пока Нотт мирно похрапывал у стены, против Лестрейнджа сражались Макнейр и Флинт.       — Но прежде мы внимательно понаблюдаем за мисс Фоксглав, и только после этого будем принимать необходимые меры, Вальбурга. А пока я не разрешаю никому трогать девчонку.       Блэк оскорблённо взвилась.       — Ты… ты не понимаешь!       Он перевёл на ведьму немигающий взгляд, и Вальбурга вмиг растеряла воинственность.       — Как скажешь, Лорд. — Она покорно склонила голову. Напряжённая челюсть, однако, красноречиво сообщала, что волшебница в корне не согласна с тем, чего пожелал её Лорд.       — Я выясню у отца насчёт Фоксглав и её семьи, — поспешил вклиниться в разговор Малфой. — Лорд, ты же и сам с ней сегодня говорил, ведь так?       Ко всем талантам слизеринца, Абраксасу нельзя было отказать и во внимательности. Вальбурга и Корбен с любопытством посмотрели на Риддла.       — Верно, — он кивнул, закрывая глаза.       В голове возник образ новенькой: бледное, худое лицо с дурацкой стрижкой — слегка вьющиеся каштановые волосы были даже короче, чем у Тома. Со спины он и вовсе принял её за щуплого мальчишку. Когда Лукреция Блэк её обозвала, Том ожидал чего угодно — слез, обвинений, злости, даже «Круциатуса», — но отнюдь не красивого и глубокого женского голоса. И уж тем более не возникшего через мгновение заразительного смеха. Он никогда в жизни не слышал, чтобы кто-то так искренне, так волнующе прекрасно смеялся. И уж точно не над словом «грязнокровка». После того, как они в первый раз встретились взглядами, она неприязненно поморщилась и тут же отвернулась, будто увидела перед собой вонючего речного тролля.       Так он на студенток Хогвартса ещё не действовал.       — И что ты скажешь про неё, Лорд? — нетерпеливо воскликнула Блэк.       Риддл поднялся из-за стола.       — Скажу, что она похожа на корнуэльского пикси, — с лёгкой улыбкой заметил он.       Вальбурга совершенно не аристократично закатила глаза.       — Отвратительные создания.       Четвёрка слизеринцев присоединились к дуэльному кругу. Лестрейндж даже в подвыпившем состоянии смог справиться с Макнейром и Флинтом, и сейчас, скабрёзно отшучиваясь, пытался спровоцировать Вальбургу выйти к нему в круг и показать всем, на что она способна. Девушки хватило ровно на две не особенно смешные шутки про её скорый брак с двоюродным братом: размахивая волшебной палочкой, как палашом, она разъярённой фурией влетела в магический круг. Лисандр спасся от проклятия лишь благодаря своей врождённой скорости: парень поставил щит в последний момент и надолго ушёл в оборону. Рыцари улюлюкали и давали совершенно бестолковые советы то Лестрейнджу, то Блэк.       Том окинул довольным взглядом своих сторонников, дал знак Малфою приглядеть за порядком, а сам подошёл к единственному в зале окну. Из-за зачарованного стекла открывался фантастический вид на изумрудно-зелёные глубины Чёрного озера. Риддл устало вздохнул и достал из кармана артефакт, чьим обладателем стал так неожиданно.       У него не было времени изучить фибулу, чтобы понять, какая в ней скрывается магия, но даже простого взгляда было достаточно, чтобы сказать наверняка: артефакт как будто взывал к нему. Стоило прикоснуться к зелёному камню в сердце украшения, как тело обволакивало уютное тепло. Усталость, раздражение и злость отступали, вмиг становились ничтожными и неважными. Даже дышать как будто бы становилось легче.       Как если бы его душа вновь стала единой.       Том покачал головой, отгоняя глупые мысли как можно дальше.       Неужели фибула и была задумана такой? Вызывать приятные, позитивные эмоции? Избавляться от тяжких мыслей и плохого настроения? Какая глупая затея.       Он поднёс украшение ближе к лицу и не смог не улыбнуться красоте и искусности работы: бронзовые листья папоротника были созданы так детально, что казались почти настоящими. Не было сомнений, что артефакт был результатом тщательной, продуманной и талантливой трансфигурации. В центр фибулы был вставлен невероятно красивый самоцвет — приглушённо-зелёный с яркими коричневыми прожилками. Нефрит или жадеит — Том не был уверен наверняка.       Удивительным оказалось, что артефакт действительно никто, кроме него, не мог видеть. Ни Малфой, ни Лестрейндж не замечали лежащее в его руке украшение, хотя он проводил им прямо перед их глазами. Неудивительно, что новенькая была так удивлена, когда ему удалось его увидеть. Вероятно, фибула была зачарована против того, чтобы её видел кто-то, кроме неё самой или, возможно, членов семьи Фоксглав. Было ли дело в том, что чары истрепались или вовсе были неверными? Или, возможно, особенным был сам Том Риддл?       Эта мысль пьянила сильнее, чем огневиски, который Лестрейндж притащил на собрание.       Риддл никогда так сильно не хотел, чтобы собрание скорее закончилось. Ведь тогда можно будет отправиться в спальню и спокойно изучить тайны магического артефакта, который ему подарила Фрейя Фоксглав.       Том хмыкнул.       — Фрейя, — произнёс он чуть слышно её имя вслух.       Было в этой Фоксглав нечто парадоксальное, совершенно неправильное — в её имени, её внешности, её поведении. Едва ли можно было найти более неподходящую девушку для такого великолепного имени. Богиня красоты, любви и предводительница валькирий? Её ничем не примечательное лицо, сильная хромота и общий измождённый вид были полной противоположностью того, что можно было ожидать от человека с таким именем.       Он нахмурился.       Фрейя Фоксглав была насмешкой над Томом Риддлом. Если кто-то и достоин был носить имя, подобное богам, то это он — с его внешностью и магией.       Но вскоре это перестанет быть проблемой. Через два года Том Риддл перестанет существовать. Останется лишь Лорд Волдеморт. Более особенное имя сложно было себе представить.       — Том. — Ему на предплечье опустилась изящная ручка. Она мягко проскользила по руке и, достигнув ладони, прикоснулась к пальцам. Риддл повернул голову и встретился с пристальным взглядом ярко-голубых глаз Аталанты Яксли.       — Аталанта. — Он склонил голову в приветствии, умело скрывая за этим движением вмиг возникшее раздражение. — Как твоё лето?       — Ты не отвечал на мои письма, — она проигнорировала вопрос.       Риддл повернулся к окну. Мимо, в метрах трёхстах от замка, лениво проплыл Гигантский кальмар.       — Мне необходимо было уехать на время, — равнодушно ответил он. — Туда, где меня не побеспокоят.       Краем глаза он заметил, как девушка резко выпрямилась.       — Значит, ты считаешь, что я тебя беспокою? — холодно спросила она.       — Аталанта, — он повернулся к ней полубоком, — ты знаешь, я ненавижу, когда кто-то позволяет себе решать, что я считаю, а что нет.       — Я не «кто-то».       Том растянул губы в улыбке, чуть обнажая зубы. Любой другой человек увидел бы в ней угрозу, но Аталанта смотрела на него, как зачарованная, приподняв брови и прикусив нижнюю губу.       Как же сильно она его бесила.       — Ты так считаешь? — нарочито весело спросил он, и с лица девушки вмиг сошла краска. Она нахмурилась, сжала губы и отвернулась.       Ближайшие пару дней гордость Аталанты Яксли не позволит ей вновь попытаться пофлиртовать с Томом Риддлом. Это хорошо.       — Ты поработала над щитом? — он перевёл разговор в более нейтральное русло.       — Мы с Корбаном тренировались всё лето, — её голос был проникнут обидой. — Если хочешь, можешь испытать меня прямо сейчас.       Девушка махнула рукой в сторону дуэльного круга. В этот раз там схлестнулись в схватке Мальсибер и Малфой, и последний с лёгкостью побеждал.       — Всему своё время, дорогая Аталанта, — ответил Риддл. Он добавил в голос толику теплоты, чтобы сердце девушки растаяло чуть быстрее. Иметь у себя за спиной такую уязвлённую ведьму, как Яксли, было чревато последствиями. — Профессор Меррисот обещала дать нам всем настоящий вызов на первом занятии. Там и продемонстрируешь всё, чему научилась за лето.       Девушка повернулась к Тому.       — Не беспокойся, продемонстрирую. — Она с вызовом вздёрнула подбородок.       Когда Яксли отошла — этой своей грациозной, нарочито вызывающей походкой, — Том, совершенно не впечатлённый её демонстративной вспышкой, хмыкнул и отвернулся к окну. Сжав в руке фибулу, он почувствовал ставшее уже привычным успокоительное тепло.       Малфой сказал, семья Фоксглав — потомственные авроры и артефакторы. И если первое вызывало у него лишь раздражение, то второй факт немедленно заинтересовал: есть ли в их коллекции что-нибудь по-настоящему редкое и уникальное? Что-то, что могло бы стать достойным хранилищем для следующего кусочка его бесценной души.       Нужно выяснить, кто такая Фрейя Фоксглав и насколько она полезна для планов Лорда Волдеморта.       Ближайшие недели ему вряд ли будет скучно… Этой игрой он упивался уже не первый год. Понаблюдать и поговорить, втереться в доверие, найти слабости и подчинить своей власти. Припугнуть? Возможно. Очаровать? Безусловно.       Стать для неё, в конце концов, незаменимым, необходимым, самым важным человеком на всём белом свете. Каким он был для остальных членов его маленького кружка.       — За Рыцарей! — раздался зычный голос Лестрейнджа.       — За Лорда! — поддержали его остальные студенты. Весело зазвенели стаканы, прикасаясь друг к другу.       Том Риддл почувствовал, как вдоль позвоночника пронеслась сладостная дрожь. Год начинался просто фантастически.