— То есть он просто взял и сказал тебе, что он гей? — уточняет Минхо, не отрываясь от ‘the last of us’.
— Ага, — всё ещё пребывая в том сладком моменте, пропевает Хёнджин. — I’m gay, by the way. Звучит, как самый лучший стих во вселенной.
В голову, свисающую с сидения дивана, попадают чипсы, а Хёнджин никак не реагирует и продолжает улыбаться. С того момента он так и не перестаёт этого делать, витая в облаках.
— Мы больше года страдаем от влюблённого Минхо, так ещё и ты в эти ряды записался, пиздец, — недовольно проговаривает Чонин, возвращаясь к поеданию своих экстраострых чипсов.
— Ну слушай, он хотя бы эти кринжовые пикап-лайны не использует, — замечает Сынмин. — И только попробуй начать так делать. Я убью тебя, клянусь.
— Ага.
— Мы его теряем, — выносит вердикт Чонин, состроив самое скорбное лицо. — Эх, ладно. Делать-то ты хоть что-то собираешься? Девушки у него, очевидно, нет, так что пора действовать!
— Если у него нет парня, — вставляет свои мерзкие пять копеек Минхо.
Все замирают.
До Хёнджина смысл слов доходит очень медленно, но всё же доходит — с каждым граммом осознания он всё ниже сползает с мягких подушек, пока полностью не оказывается на полу. Феликс невообразимо, умопомрачительно, нереалистично красивый парень с безусловной харизмой и несчётным количеством положительных черт и классных навыков. Если у него кого-то нет, то только по личным причинам — никто в здравом уме не смог бы устоять перед ним, Хёнджин в этом уверен. И если бы это была девушка, то было бы менее обидно, ведь тогда у него бы изначально не было никаких шансов.
А так как он гей, то…
— Блять, я прям вижу, как он начинает загоняться, — шепчет Чонин. — Хо, тебя вот кто за язык тянул?
— Да чего сразу Хо-то? Вполне здравая мысль! — защищается Минхо и подползает к Хёнджину, пытаясь собрать его с паркета. — Так, эй, а ну не раскисать! Ты хренов Хван Хёнджин, главный красавчик универа и мечта любого из существующих людей…
— Кроме нас, — брезгливо вставляет Сынмин, за что Чонин впечатывает ему подушку в лицо. — Боже, да он сам бы с нами ни за что не начал встречаться!
— Да кому вы нужны, — хнычет Хёнджин и сворачивается в клубок, — я хочу только Феликса-а-а!
— Вы можете помолчать? — Минхо грозно смотрит на друзей и, вздохнув, начинает гладить Хёнджина по голове. — Хочешь? Иди и добивайся. Он явно в тебе заинтересован, как минимум, как в человеке, а это уже дохрена. Продолжай так же часто проводить с ним время, узнавай его лучше, делись с ним всяким. Вы за этот месяц отлично сблизились, а дальше больше! Только не смей себя принижать. Он, конечно, классный, но и ты ничуть не хуже. Даже лучше, как по мне.
Каким бы порой несерьёзным и странным не казался Минхо, он очень вдумчивый и зрелый человек — просто придерживается своего образа, чтобы от него поменьше требовали. Если бы не это и его нежелание учиться в полную силу, то лучшим на потоке был бы он. Иногда Хёнджин об этом забывает, и очень зря.
— Нет, он лучший парень на свете, но спасибо, — тихо отвечает чуть поуспокоившийся Хёнджин и слабо улыбается. — Не думал о том, чтобы самому к своим советам прислушаться?
Минхо немного подвисает, но смеётся и качает головой.
— Не, нахуй надо, у меня свои методы.
— Меня от вас сейчас стошнит, но я иду вас обнимать. Йени, на счёт ‘три’! — командует Сынмин и в компании Чонина нападает на них.
Какими бы порой они ни были невыносимыми, друзья у Хёнджина прекрасные. С ними он никогда не пропадёт. Даже разбиться на мелкие кусочки от неразделённой любви не кажется чем-то очень страшным — его обязательно соберут обратно.
Однако никто ещё не разбит, и надежда на хороший исход ярко разгорается в душе Хёнджина.
— Если вы меня под собой не погребёте заживо, то с завтрашнего дня я начну приводить в действие план ‘приручить кенгурёнка’, — кряхтит Хёнджин, кое-как высунув голову из-под бока Чонина.
— А мне он больше котёнка напоминает, — задумчиво произносит Сынмин и наверняка специально давит локтем в живот Минхо, вызывая его болезненный стон.
— Согласен, — выдыхает зажатый со всех сторон Чонин.
Над кодовым именем плана ещё явно стоит поработать, но не это главное.
С утра Хёнджин подрывается раньше будильника с боевым настроем — он не собирается упускать шанс и обязательно завоюет сердце австралийского солнышка по имени Ли-какой-же-ты-ахуенный-Феликс.
После небольшой воодушевляющей речи Минхо Хёнджин вспоминает, кто он вообще такой: немного драматичный — тут даже он поспорить не сможет при всём своём желании — и не самый дружелюбный, но определённо привлекательный и разносторонне развитый парень с кучей перспектив и талантов. Не просто так столько людей, несмотря на его сложный характер, интересуются личностью Хван Хёнджина и хотят добиться его внимания. Не только из-за симпатичной мордашки куча студентов обсасывают каждую, даже самую глупую, сплетню о нём. Далеко не из-за денег родителей он является одним из лучших студентов.
Немного жутко от того, как чувства к Феликсу затмили ему разум до такой степени, что он совсем позабыл о собственной исключительности. Слава всем существующим и несуществующим богам, ему напомнили об этом, и к нему возвращается былая уверенность в себе. Теперь Хёнджин будет смелее. По крайней мере, постарается.
— Да кто этот Феликс такой? — спрашивает он у своего отражения, поправляя укладку. — Подумаешь, один из самых, если не самый, красивых, волшебных и шикарно танцующих людей, которых я когда-либо видел. Я тоже ахуенный! — подмигивает себе и замечает плохо растушёванный участок теней. — Блин, — тянется за кисточкой и принимается поправлять лёгкий макияж. — Я, чёрт вас всех дери, Хван Хёнджин, все солнечные байкеры с милыми ладошками и веснушками будут моими!
Когда Хёнджин договаривает свою речь, разглаживая на себе рубашку, его взгляд цепляется за застывшего на пороге Сынмина.
— Пиздец, я звоню в психушку, — после недолгих гляделок произносит он и собирается на выход из спальни. — Поторопись, Хван-чёрт-вас-всех-дери-Хёнджин, не хочу опаздывать из-за твоих мотивационных речей.
Смущения нет — ему уже не привыкать оказываться в глупом положении. Хёнджин улыбается самому себе в зеркало и идёт вслед за другом.
Операция по завоеванию сердца и изучению Феликса начинается перед первой парой — Хёнджин уже вторую неделю готов пищать от того факта, что теперь в аудиториях и столовой он почти всегда садится с ним. С остальными друзьями тоже, но не в этом суть! И это даёт Хёнджину отличную возможность задавать любые вопросы в любое удобное время.
— С каким животным ты себя ассоциируешь? — буднично спрашивает Хёнджин первое, что приходит в голову, резко обернувшись к Феликсу. Он давится кофе. — Ой! Прости! Ты в порядке?
От беспокойства он даже не шикает на засмеявшегося под боком Минхо.
— Кхм, да, — Феликс позволяет постучать себе по спине и, сделав задумчивое лицо, смотрит на Хёнджина. У него мило выглядит даже процесс загрузки мозга — брови слегка сводятся к переносице, а взгляд теряет свою привычную остроту, делая его похожим на оленёнка. — Не знаю, как-то не задумывался об этом. А что? С чего вдруг вопрос?
— Он себя идентифицирует как хорька, вот и решил устроить соцопрос, — всё ещё посмеиваясь, влезает Минхо.
— Я не…
— И правда похож, — с улыбкой говорит Феликс, и Хёнджин тут же замолкает. — Хорьки очень забавные, милые, длинные и гибкие. Как ты.
— Я милый? — Хёнджин готов растечься розовой лужей прямо под партой.
— Yes, princess.
Необычное обращение звучит из уст Феликса уже во второй раз, но Хёнджин решает узнать о природе его происхождения чуть позже — сейчас нужно переварить то, что Феликс считает его милым, и при этом не взорваться от переполняющих его эмоций. А ведь, если немного покопаться во всех их совместных моментах, то можно найти много случаев, где Хёнджин, теперь зная о точной ориентации своего друга, может найти новые смыслы. Рефлексию он решает немного отложить, чтобы быть тут и сейчас. С Феликсом.
А он стоит того, чтобы отдавать ему своё внимание, не отвлекаясь на другие, хоть и с его участием, мысли.
Пусть злой Феликс сексуален до дрожи в коленях, но в хорошем настроении он кажется каким-то неземным существом — самым тёплым и уютным, даже косуха и тяжёлые ботинки не мешают так его воспринимать. И этого мнения придерживается не только Хёнджин — все парни выдыхают, когда видят своего друга в обычном состоянии и почти сразу прощают.
Почти.
— То есть я буду полностью реабилитирован, только если устрою вечеринку в честь появления нового хомяка? — выгнув бровь, уточняет Феликс и оглядывает каждого стоящего у их тренировочного зала. Все кивают. — А вы не могли это хотя бы утром сказать? У нас с Джинни сейчас тренировка, отменять мы её уже не будем. Я нихрена сделать не успею к вечеру, мы освободимся не раньше, чем часа через два.
— А нам нужна только твоя квартира, всё сами купим и принесём виновника торжества, — заявляет Джисон, укладывая голову на плечо Феликса. — И новый код от твоей двери я уже выменял у Рюджин на пудинг.
Имя, на звучание которого Хёнджин уже не должен остро реагировать, всё равно напрягает. Точнее, контекст, в котором оно звучит. С какой это стати у Рюджин есть код от квартиры Феликса, который даже его самые близкие друзья не знают?
— Traitor, — фыркает Феликс и, взяв Хёнджина за руку, легонько пинает Джисона под задницу. — Ладно, валите, только не разнесите её до нашего прихода… Джинни, ты же пойдёшь? Ещё надо Йени и Сынмо позвать.
Низкий голос звучит так, будто он находится в вакууме. Всё его существо сконцентрировано на сцепленных вместе руках. До этого они ещё ни разу так не касались друг друга, а ладонь Феликса так идеально лежит в его, что Хёнджин теряет связь с реальностью. Он только благодаря чуду не пялится во все глаза на это наверняка волшебное зрелище.
— Джин? Ты чего? — Чанбин дёргает его за рукав футболки. — Приём!
— А? — он рассеянно хлопает глазами, пытаясь прийти в себя. — Да-да, приду.
— Я позову Йени и Сынмо, — хихикает Минхо и почти за шкирку оттаскивает Джисона, Чанбина и Криса от зала. — Ну мы пошли, ждём вас вечером!
Хёнджин, зависнув в сладостной прострации, следует за Феликсом в зал. Сердце колотится где-то в гортани, а ладонь, кажется, потеет. Они держатся за руки ещё совсем немного, но для него этот момент длится вечность — её мало, хочется ещё, но Феликс уже снимает с себя кожанку и идёт в раздевалку.
Проводив его взглядом, Хёнджин мечтательно вздыхает и начинает переодеваться — ещё на первой тренировке он убедил Феликса, что просто стесняется это делать перед ним, хотя на самом деле боится умереть в конвульсиях при виде раздевающегося
друга. Он пока не готов пережить такое потрясение снова — случай в его спальне так и не отпускает и каждый день напоминает о себе во снах и наяву.
— Начнём? — Хёнджин немного заторможенно оборачивается на голос и сглатывает вмиг появившуюся вязкую слюну. Феликс сегодня в спортивной кроп-куртке, открывающей прекрасный вид на отскульптурированный пресс.
В ответ получается только невнятно промычать и кивнуть.
Да ну чтоб тебя, Ли-как-я-тебя-хочу-Феликс!
В свете последних событий Хёнджин не может нормально сосредоточиться — теперь мозг сам ищет любой, даже самый маленький, намёк в уже хорошо отрепетированных движениях и почти привычных взглядах. Ноги не хотят слушаться, руки сами по себе тянутся коснуться желанного тела, а все мысли где-то далеко отсюда, там, где он может во время очередной связки взять и поцеловать эти наверняка мягкие губы.
— Джинни, погоди, — после третьей неудачной попытки Феликс останавливает его, придерживая за предплечья. — Что-то не так, ты будто вообще не здесь, — хмурится он. — Тебя всё ещё тревожит моё вчерашнее настроение? Или… смущает то, что я гей?
— Нет! — чересчур громко отвечает Хёнджин, выпучив глаза. — Ничего такого, ты чего? У всех бывают плохие моменты, ты меня и не обижал ведь… и то, что ты гей… ну, я дружу с Минхо, —
а ещё я тоже гей. Почему-то мысль не хочет быть озвученной.
Феликс тихо выдыхает, будто сбрасывает со своих красивых плеч груз.
— Хорошо, я рад, — улыбается он и возвращает Хёнджина на исходную позицию. — Тогда давай ты сейчас постараешься отпустить все мысли, и мы попробуем заново, но медленно.
Тембр Феликса всегда выбивает его из колеи, особенно когда он говорит у его уха и стоит прямо за спиной. Эта связка и без того очень интимная — Феликс выступает в виде некого кукловода и, еле касаясь тела Хёнджина, управляет его движениями. Мурашки бегут всякий раз, когда они к ней возвращаются, а сейчас Феликс смотрит прямо ему в глаза через отражение в зеркале.
Дышать получается через раз.
— Давай, Джинни, — ещё тише произносит Феликс и в половину нужной скорости ведёт ладонью от бока к шее Хёнджина — он на автомате следует за его движением, прикусив губу. — Ты знал, что у тебя очень красиво получается body roll? Каждый раз немного залипаю.
Кровь стремится в два направления — к лицу и паху. Приходится пустить всю силу воли на то, чтобы контролировать реакции тела.
Хёнджин не знает, чего хочет: чтобы эта сладкая пытка наконец закончилась или же длилась вечность; но вскоре работа поглощает его с головой, и он даже не замечает то, как они прогоняют танец ещё несколько раз, прежде чем уйти. Сегодня были самые напряжённые два часа за всё время их оттачивания номера — будто что-то изменилось.
— Ура, явились! — уже весёлый Чонин, обычно не жалующий физических контактов, обнимает вошедших Феликса и Хёнджина по очереди. — Ликс, ты не говорил, что у тебя такая пиздатая квартира. Ты чеболь, что ли?
— Ты и сам чеболь, — закатывает глаза Хёнджин, но мысленно соглашается со словами своего друга.
— Но живу с родителями! — капризно возражает Чонин.
Жилище Феликса представляет из себя двухэтажный просторный пентхаус — огромный зал отделён от шикарной кухни длинной барной стойкой, потолок над ним доходит до следующего яруса квартиры, сверху наверняка спальни, ванная и что-то ещё, Хёнджин насчитывает пять дверей, виднеющихся с ‘балконов’ по периметру помещения. И всё в светлом минимализме. Всё-таки о степени ‘ахуенности’ дома Феликса слухи совсем не врали.
— Бабушка с дедушкой со стороны отца подарили, — флегматично пожимает плечами Феликс и, потянув за собой Хёнджина, направляется к диванно-кресловому острову посреди гостиной. — Успели нажраться?
— Обижаешь, — хохочет Чанбин. — Мы только начали.
— А я придумал имя новому хомяку! — торжественно объявляет Джисон, ставя клетку на журнальный столик. — Представляю вашему вниманию: Суперхэм! Вот он точно долго проживёт.
Феликс переглядывается с Крисом и, подавив смех, смотрит на Джисона.
— Ты назвал хомяка ‘Супер Ветчина’?
— Чего? — не понимает Джисон.
— Сони, — Крис широко улыбается и, погладив друга по голове, мягко объясняет, — ham — это ветчина. Если хомяк, то там должно быть через звук ‘а’.
Все тихо посмеиваются — кроме Сынмина, он ржёт в подушку — пока Джисон осмысляет игру слов. Сначала его лицо выглядит комично озадаченным, затем хмурым, а после он всех добивает:
— Ой, да похуй, значит, Ветчина. Главное, чтобы он прожил дольше месяца, — Джисон хлопает рядом сидящего Чанбина по бедру и грозит ему пальцем. — Чтобы, блять, твоей задницы и в метре от клетки не было!
После этого ржут все.
Это пятая их совместная посиделка — Хёнджин испытывает восторг от того, что не ему на этот раз всё убирать — и с каждым разом они проходят всё лучше и лучше. Минхо прилипает к Джисону и заставляет его краснеть от тонны новых пикап-лайнов, веселя всех вокруг. Крис и Чанбин из-за появления двух новых младших друзей каждый раз включают режим отцов и, напиваясь, учат каким-то вещам, начиная от общения с девушками и заканчивая тем, как правильно пить текилу: Чонин внимательно слушает, а Сынмин ворчит о том, как его достали эти старпёры. Феликс же всегда где-то рядом с Хёнджином — обнимает почти всё время, смешно комментируя происходящее.
Хёнджин счастлив в такие моменты. Старые и новые друзья рядом, веселятся и обязательно смешат, а уже родной Феликс греет одним своим присутствием. Операцию, наверное, стоит назвать ‘в охоте за солнцем’.
— Можно потише, блин? — раздаётся женский голос со второго этажа. Хёнджин поднимает взгляд и видит Рюджин, грозно смотрящую на них сверху через перила.
А это как понимать? Почему она здесь и одета в такие короткие шорты?
— Вы мне с Лией и Юной мешаете фильм смотреть, алкоголики, — тем временем продолжает недовольная Рюджин. — О, привет тем, кого не видела!
То есть тут есть ещё и его подруга, которая ни разу не давала понять, что общается с Рюджин. Обезьяна в голове очень громко стучит в блюдца. Хёнджин не понимает, что здесь происходит, но всё же медленно кивает девушке и изумлённо смотрит на Феликса.
— А… — ни один из приходящих на ум вопросов не звучит нормально, и Хёнджин, округлив рот, указывает на Феликса, затем на Рюджин. — А это?
Оглянув всех находившихся по кругу, Хёнджин приходит к выводу, что не он один в шоке: Чонин, Сынмин и Минхо сидят и хлопают глазами. А вот Крис, Чанбин и Джисон тихо смеются.
— Они брат с сестрой, — приходит на помощь Крис, от чьего заявления челюсть отвисает у всех недоумевающих.
— Сводные, — хором поправляют Феликс и Рюджин.
— Этот говнюк никому это не рассказывает, — закатывает глаза Рюджин. — Ладно, не буду вам мешать, но будьте, блять, хоть немного потише, вы тут вообще-то не одни.
Это открытие шокирует и радует точно так же, как и каминг-аут Феликса. То есть всё это время Хёнджин ревновал его к сестре, пусть и сводной? Ситуация из ряда вон. Ему не понятно, почему они это не афишируют и позволяют ходить слухам про них, но это и не его дело. На душе скромно расцветают цветы.
— А как это? — любопытствует Чонин, когда Рюджин возвращается в свою комнату, хлопнув дверью.
— Мой папа погиб пять лет назад, — знакомый временной промежуток — Хёнджин вспоминает, что столько же Феликс не празднует свой день рождения. Ещё один пазл становится на своё место, а сердце колет. Хёнджину не знакома боль утраты, но ему искренне жаль. — И моя мама вышла во второй раз за отца Рюджин. Конец.
Хёнджин сразу понимает, что эта тема неприятна Феликсу, и потому начинает болтать об их номере и треке от 3racha, чтобы сбавить образовавшееся напряжение, и ребята подхватывают — это работает, вскоре Феликс снова расслабляется.
Спустя какое-то время они каким-то образом переходят к игре в правду или действие. Когда все узнают, что Минхо универсал, Джисон может засунуть кулак в рот, Чонин влюблён в Лию, Крис лишился девственности в четырнадцать, Чанбин может отжаться десять раз с Хёнджином на спине, а Сынмин всей душой ненавидит мюзиклы, очередь доходит до Хёнджина.
— Правда, — пьяно улыбаясь, говорит он и отпивает свой виски.
— Ссыкун, — хмыкает Сынмин и хитро щурится. — Когда ты в последний раз занимался сексом?
Предатель. Он-то это прекрасно знает.
— В начале первого курса, — закрыв наверняка покрасневшее лицо руками, сознаётся Хёнджин. На поднявшийся галдёж он возмущённо всплёскивает руками. — Единоразовый перепих ради перепиха просто не для меня, понятно!
— Тише-тише, — Феликс опрокидывает его на себя и слегка сжимает в своих объятиях. От приятных ощущений Хёнджин почти мурчит. — Это классная позиция.
— Правда или действие, Ликси? — спрашивает разомлевший Хёнджин.
— Действие.
Поцелуй меня.
— Блин, помогите придумать, — стряхнув с себя наваждение, просит он. Разум, опьянённый алкоголем и ещё больше Феликсом, отказывается подкидывать что-то нормальное. И, видимо, анализировать свои и чужие слова тоже, потому что он повторяет всё, сказанное Минхо ему на ухо: — Станцуй стриптиз.
Глаза мгновенно расширяются. Он не верит в то, что действительно сейчас это произнёс, но ещё более громкие вопли одобрения парней не дают ему в этом усомниться.
Его будто холодной водой обливают, когда принявший вызов Феликс встаёт со своего места, с ухмылкой приглушает свет и включает стереосистему.
— Как пожелаешь, — говорит он и начинает плавно двигаться под начавшуюся мелодию.
Это точно его последний день на земле.
Хёнджин никогда, даже до начала их дружбы, не ставил навыки Феликса под сомнение, но он и представить себе не мог, что он может танцевать
так.
Взгляд будто по щелчку меняется со сверкающего смешинками на потемневший, соблазнительный. Гибкая, идеально сложенная фигура легко следует за музыкой, а пухлые губы немного распахнуты — между ними периодически мелькает язык. Феликс откровенно выгибается, выполняет недвусмысленные движения бёдрами и медленно освобождает себя сначала от майки — без сожалений разрывает на себе — а затем дразняще расстёгивает узкие джинсы, постепенно приближаясь к Хёнджину. Будто в трансе, он неподвижно сидит и неотрывно следит за каждым движением Феликса — только слепой, наверное, со стороны не заметит то, как Хёнджин заворожён этим человеком, его стройным, но сильным телом и действиями.
Когда Феликс поворачивается к нему рельефной спиной и принимается эротично снимать штаны, Хёнджин заканчивается как человек и громко сглатывает. Ему кажется, что хуже — или лучше — уже быть не может, но Феликс разворачивается и, подойдя вплотную, по-собственнически хватает его за затылок и, делая волну, подводит лицо Хёнджина почти впритык к своему торсу. Губы на короткий миг соприкасаются с ярко выраженными кубиками, а сердце останавливается.
— Ты очарователен, когда краснеешь, — тихо усмехается Феликс в миллиметре от его шеи и, проведя носом от уха до скулы, оставляет слишком целомудренный для такого представления поцелуй на щеке. Отстранившись, он смотрит сверху вниз, облизывая нижнюю губу — чего-то более сексуального Хёнджин в жизни не видел.
Хёнджин неподвижно сидит, вперив взгляд в одну точку — все до единого нанометры его кожи горят — пока на него сверху не накидывается Минхо.
— Эй, ты дышишь хоть? — смеётся он и тормошит за плечи. — Блин, Ликс, ты моего сладенького сломал!
— Я думал, это я твой сладенький, — обиженно бурчит Джисон и демонстративно ложится на бёдра всё ещё раздетого Феликса. Хёнджин смотрит в эти бездонные глаза и медленно моргает — Феликс криво ухмыляется и подмигивает.
Ему нужно срочно подышать. Или лучше сразу в реанимацию.
— Ты сладенький, которого хочется вылизать с ног до головы, а он мне как ребёно…
Организм Хёнджина обладает небольшой особенностью — когда он сильно возбуждён, начинает чихать.
Не дав Минхо договорить, Хёнджин крепко жмурится, хватается за друга и так громко чихает, что уши закладывает. Через секунду в клетке что-то со стуком падает.
Воцаряется молчание.
— Блять, — спохватывается Джисон и подползает к журнальному столику. Вглядывается, тыкает пальцем меховой шарик и тяжело вздыхает. — Ну и какой из тебя Суперхэм? Пиздец, меньше двух суток продержался…
— Будь здоров, Хёнджин, — в унисон желают осмысляющие произошедшее остальные.
— Спасибо…
***
С вечеринки в честь появления тире поминок Суперхэма проходит ещё месяц, а операция ‘закадрить бога двойных сигналов’ почти не сдвигается с мёртвой точки, и это вгоняет Хёнджина то в уныние, то в бешенство. Иногда одновременно.
Ли-ты-уже-в-печёнках-сидишь-Феликс кажется Хёнджину самым непонятным и сложным из всех ему известных людей. В один момент он танцует ему — людей было много, но Феликс смотрел только на него, это Хёнджин запомнил хорошо, в отличие от остального вечера — стриптиз, а в другой почти с ним не говорит. То он липнет к нему с объятиями, то избегает любые соприкосновения. Либо смотрит чётко в глаза, выворачивая внутренности наизнанку одним лишь взглядом, то не смотрит на него вообще.
С Феликсом очень сложно. Но Хёнджин всегда любил головоломки.
— Уверен, что готов?
Желание прокатиться на мотоцикле Феликса, если начистоту, сидело в Хёнджине с того самого дня, когда он впервые увидел его на парковке университета, но даже после начала их странной дружбы он не решался попросить. Сегодня Феликс сам приехал к нему и предложил — Хёнджин согласился сразу, даже не дав договорить. Его переполняют азарт, предвкушение и лёгкая нервозность — он ещё ни разу не катался на байках, но Феликсу и его навыкам он доверяет.
— Да, — отвечает Хёнджин, плотнее прижимаясь к спине Феликса. — Ступни всегда на подножках, смотрю строго через твоё плечо, держусь за пояс и следую поворотам: ты вправо — я вправо, ты влево — я влево, держаться руками и ногами крепко и, короче, быть хорошим мальчиком.
Лицо Феликса закрыто забралом шлема, но Хёнджин нутром чует, что он усмехается.
— Правильно, — хвалит он и заводит двигатель своего монструозно невероятного мотоцикла. — Хороший мальчик.
Кинк на похвалу — есть, низкий голос — есть, ревущий двигатель — есть, выброс адреналина — на подходе. Хёнджин тихо выдыхает и сжимает мягкую кожу куртки Феликса, готовясь влюбиться ещё больше.
В следующую секунду они срываются с места, тишину улочки спального района разрезает звук мотора, а Хёнджин хватается за Феликса до онемения пальцев и жмурит глаза. Ощущать скорость
так, чувствовать пронзающий ветер вокруг и мощь мотоцикла под собой — невероятно. Собравшись с мыслями, заставляет себя открыть глаза и охает от восхищения. Уже давно привычный район мелькает мимо, сменяясь следующим — огни, дома, деревья, всё это сливается в красочную линию, а тело переполняет адреналин.
— Это ахуенно! — восторженно кричит Хёнджин, замечая, как щёки начинают болеть — он даже не заметил, как и когда начал улыбаться. — Можно быстрее?
— Когда выедем на безопасное место — без проблем, — обещает Феликс, перекрикивая шум.
Всё, что давило на Хёнджина, тревожило и душило, всё это осталось где-то там, за их стремительно удаляющимися спинами. Сейчас Хёнджин чувствует себя так, будто он самый свободный и счастливый человек на свете — он летит вперёд, сжимает своими руками человека, который становится ближе и ценнее для него с каждым днём, и вокруг них есть только бодрящий ветер, скорость, калейдоскоп пейзажей и обсидиановая ямаха. Они делят этот миг на двоих, и ничто другое больше не имеет значения.
Из груди вырывается восторженный крик.
— Боже, Ликс, это было нечто! — всё ещё окрылённый эйфорией, кричит Хёнджин, снимая шлем. — Почему я так ору?
Феликс оборачивается к нему с широкой улыбкой и щёлкает по его носу. Уши начинают гореть совсем не от вечернего холода.
— Привыкнешь однажды.
Нет, ни к чему, что связано с Феликсом, нельзя привыкнуть — и это прекрасно. На протяжении этих двух с лишним месяцев Хёнджин каждый день узнаёт о нём что-то новое, а уже изученное всегда вызывает либо восхищение, либо то самое
нечто в животе. Он не уверен, насколько здраво смотрит на Феликса, но это ощущается чем-то правильным.
Хёнджин прислушался к совету Минхо и теперь ещё активнее узнаёт Феликса, раскрывается сам. Они почти всегда сидят вместе, даже в компании чаще переговариваются друг с другом и будто бы не перестают обниматься. И чем больше он изучает его, тем невероятнее он кажется. Хёнджину нравится всё: как Феликс хмурится, когда что-то не получается, как он смеётся то хрипло, то переходя на высокие ноты, как горят его глаза при рассказах о жизни в Австралии, как он матерится, когда не может вспомнить корейское слово, как иногда тупо шутит. Даже манера иногда рыгать прямо на ухо не раздражает, хотя Хёнджин очень брезгливый.
А после первой поездки они начинают чаще вместе кататься — они даже несколько раз ночевали друг у друга, и Феликс его подвозил до университета. В той самой группе сразу появились фото, которые он сохранил, и… фанфик — его из компании прочитал пока только Минхо.
— Пиздец, он даже меня так часто не катает, сволочь конопатая, — бурчит Джисон, наваливаясь спиной на Минхо. — Вот так и теряют лучших друзей.
— Ну нет, Сони, я его лучший друг, — с видом знатока возражает Минхо. — А в него Хёнджин просто по уши влюблён.
— За языком следи!
— В кого влюблён?
Вскрик Хёнджина и вопрос Феликса звучат одновременно. Если первый в панике раскрывает рот и моментально сжимается, то второй с каменным выражением лица садится с ними за столик и смотрит на Минхо, а затем и на Хёнджина.
— И… в него? — приподнимает он бровь. — Тебе нравятся парни?
— Для тебя это новость? — неуверенно переспрашивает Хёнджин, осознавая то, насколько всё-таки бездарно он пытался флиртовать. Если пунцовое лицо от любых неоднозначных фраз и прикосновений и комплименты невпопад — это флирт, конечно.
— Не знаю. Я об этом даже не думал, — пожимает плечами Феликс и принимается за свой обед. В груди Хёнджина что-то надрывается.
А ведь нечто такое происходит постоянно.
Феликс может открыто заигрывать с ним, постоянно его касается, говорит неоднозначные вещи, а затем делает или произносит что-то, от чего все надежды тут же идут прахом. Порой, как после этих слов, складывается ощущение, что Феликсу и вовсе нет до него никакого дела — снова один из десятков друзей и знакомых, которые не занимают особенного места в сердце этого австралийского парня. Хёнджин не единожды думал о причинах такого поведения, но так ни к чему и не приходил, а Феликс всегда умудряется вернуть Хёнджину веру в его значимость для него.
Голова разрывается, а намерения завоевать его сердце становятся менее твёрдыми с каждым разом. Хёнджин уже достаточно долго пытается разобраться в этом сам, не рассказывая о своих переживаниях даже своим самым близким друзьям. Но случай в столовой не оставляет ему выбора — нужно с кем-то поговорить.
— Привет! — Джисон проходит в квартиру Хёнджина и крепко его обнимает. Они не так много времени проводят вдвоём и не так близко общаются, но с ним Хёнджину почему-то комфортнее всего, и он уверен, что может довериться Джисону.
Проведя гостя на кухню, он достаёт ему пиво и предлагает заказать доставку — пытается оттянуть момент начала разговора как можно сильнее, хотя понимает, что иначе просто однажды не выдержит и взорвётся. И тогда точно всё разрушится.
Но понимать не значит действовать.
— Хэй, — Джисон кладёт руку Хёнджину на плечо и слегка сжимает, — если ты передумал о чём-то говорить и хочешь дальше рассказывать про дораму, то без проблем. Я понимаю. Но ты уверен?
Хёнджин тяжело вздыхает.
— Дорама классная, но ты прав, — сжимает пальцами переносицу и закусывает губу, пытаясь подобрать нужные слова. — Не знаю, с чего начать… ты… ты ведь был безответно влюблён в Ликса, да?
— Э, — Джисон определённо не ожидал такого вопроса — он удивлённо поднимает брови и округляет рот, но быстро приходит в себя и слабо улыбается. — Да, он мне очень нравился как парень, а я ему нет, если ты об этом. И это было уже достаточно давно. К чему ты это?
— Да так, просто, — Хёнджин хмурится и смотрит на уснувшего рядом Кками. — Как ты это вообще перенёс?
— Ну, это было очень сложно, — грустно усмехается Джисон. — Нам было по семнадцать, я только начал понимать свою ориентацию, а Феликс, ну… ты сам знаешь, какой он — сложно не запасть, — Хёнджин с трудом сдерживает порыв выкрикнуть ‘о, я ещё как знаю!’ и поджимает губы. — Я очень долго держал это в себе и не хотел рассказывать, но в день перед отлётом в Корею я сильно напился, признался ему и поцеловал. Он сразу дал понять, что меня он воспринимает только как друга, и сказал, что терять тоже не хочет. Так что мы пришли к решению, что нам не стоит общаться какое-то время, чтобы я отпустил эти чувства — слава богу, домой вернулся, это облегчило задачу — и со временем я сам понял, что мне он тоже нужен как друг, а не парень. Как-то так, если очень коротко.
— Ого, — выдыхает Хёнджин, глядя куда угодно, но не на Джисона. — Я рад, что вы смогли сохранить дружбу.
— Между нами всегда была только она, я это понял чуть позже, когда остыл, — Джисон придвигается ближе к Хёнджину и, взяв за подбородок, заставляет посмотреть на себя. — Минхо ведь не пошутил про то, что ты влюбился в Феликса?
Ответить сил нет, но Джисон сам всё понимает только по взгляду.
— Давно?
— Не знаю. Иногда ощущение, что с того самого дня, как он перевёлся, — честно озвучивает давно терзающие мысли. — Это сложно. Я очень давно ничего такого не испытывал и не хотел, а тут он появляется весь такой… такой! Думаю, поэтому я его сразу так невзлюбил, чтобы перекрыть себе любую возможность погрузиться в это ещё сильнее. И вот мы здесь.
Хёнджин опускает взгляд и сразу чувствует, как Джисон притягивает его в свои объятия.
— Думаю, ты сам заметил, что Феликс достаточно своеобразный человек и немного сложный, — Хёнджин на это горько фыркает. — Заметил, — смеётся Джисон, гладя его по спине. — Я не буду ничего говорить за него, но у него есть свои тараканы, и поэтому он иногда может вести себя неоднозначно. Мы все не идеальны. Но ты точно ему дорог, как и всем нам теперь.
Они все сблизились и почти постоянно вместе проводят время, и Хёнджин прекрасно понимает, что это уже полноценная дружба. Но слышать это прямо и чувствовать искренность — совсем другое. Становится легче дышать. Немного.
— Но что мне делать? — после минуты тишины спрашивает он.
— Я бы признался. Может, это взаимно, а, может, и нет. Но ты в любом случае его не потеряешь, если захочешь, чтобы он остался в твоей жизни. Хуже точно не станет, а вот легче — определённо.
Это имеет смысл.
***
Думать очень больно и сложно — Хёнджин всегда предпочитает плыть по течению. Но течение под именем Ли-ты-меня-заебал-Феликс слишком опасное и непредсказуемое, и нужно брать всё в свои руки. Даже если очень страшно.
После нескольких дней размышлений Хёнджин решает всё рассказать Минхо, Сынмину и Чонину. Они не дают советов, не комментируют поведение Феликса и не пытаются отговорить, лишь обещают, что всегда будут рядом и помогут в случае плохого исхода. Или будут безумно за них рады.
Хёнджин очень хочет верить, что всё пойдёт по второму сценарию.
— Сегодня ты ему во всём признаешься, — указывает он своему отражению, тыча пальцем в грудь. — Он ведь и сам оказывает знаки внимания, он гей и у него, кажется, никого нет. Боже, да он всегда либо с тобой, либо с друзьями! — восклицает Хёнджин, завязывай хвостик на затылке. — Всё будет хорошо, вы будете вместе, поженитесь и заведёте для Кками братьев и сестрёнок!
— Вот это у тебя наполеоновские планы, — хохочет Чонин, лежащий на кровати.
— А ты уши не грей, мелкий. Пошли.
Этот субботний вечер они уже традиционно будут проводить в квартире Феликса, и Хёнджин не может усидеть на месте от нервов и нетерпения. Сегодня всё наконец-то решится, и будет либо очень хорошо, либо очень плохо.
— Не ссы, Джин, — ободряет его Минхо, сжимая одной рукой его бедро, а второй — клетку с двумя новыми хомяками для Джисона. — Он будет конченным кретином, если отвергнет тебя.
— Он не обязан влюбляться в меня в ответ, — бурчит Хёнджин, теребя край своей рубашки.
— Это не помешает мне называть его конченным кретином.
— Плюсую, — встревает сидящий на переднем сидении Сынмин.
Спасибо вселенной за таких друзей.
Их уже привычно встречают громкими приветствиями и объятиями до хрустящих рёбер — Хёнджин в дополнение получает от Феликса комплимент в сторону своего внешнего вида, а Минхо визги и поцелуй в щёку от радостного Джисона.
— Они такие милые! — верещит он, разглядывая новых питомцев. — Не волнуйтесь, я не подпущу к вам этих хомячьих киллеров и буду хорошо о вас заботиться!
Хёнджин переглядывается с Феликсом и заливается добрым смехом. Как же с ними хорошо и уютно — внутренняя буря совсем немного, но утихает.
Вечер проходит как и всегда — весело, громко и под возмущения Рюджин, Лии и Юны. Они все вместе пьют и играют сначала в монополию, но после попытки Минхо придушить Чанбина они решают перейти на приставку и разговоры, чтобы их посиделка не закончилась больницей.
В какой-то момент Хёнджин замечает, что Феликса нигде нет, и он решает, что это его шанс.
— Я сейчас, — предупреждает он ребят и встаёт с дивана. Минхо понимающе улыбается и показывает ему два больших пальца.
Найти Феликса в этих хоромах — задача не из простых, и Хёнджину приходится заглянуть почти во все комнаты прежде, чем он натыкается на одну приоткрытую. Оттуда он слышит приглушённые голоса и уже хочет постучаться, как вдруг слышит своё имя, сказанное Крисом.
Любопытство берёт верх, и он решает немного подслушать. Совсем чуть-чуть.
— Крис, просто не лезь в это, — Феликс звучит очень раздражённо.
— Я и не лез всё время, но это уже переходит все границы. Ты сам прекрасно видишь, как он на тебя смотрит, но всё равно продолжаешь свои дурацкие игры. О нём хоть подумал?
Чего-чего?
— Я им не играю! — рявкает Феликс.
— А что ты делаешь? Он на тебя преданным щеночком смотрит, а ты, прекрасно зная о его чувствах, то даёшь надежду, то ведёшь себя, как мудак. Это не нормально, поговори с ним.
— Это не!..
Услышанное врезается в мозг ледяными кинжалами. Из задрожавших рук выпадает бутылка пива, заставляя Криса с Феликсом замолчать и посмотреть в сторону двери. Хёнджин, застывший на пороге, встречается взглядом с Феликсом. Сердце больно сжимают тиски, в ушах стучит кровь, всё тело покрывается холодным потом.
— Джинни… — тихо зовёт Феликс, делая первый шаг в его сторону. — Всё не так. Пожалуйста, дай мне объяснить.
Резко развернувшись на пятках, Хёнджин убегает в сторону прихожей. Он не слышит друзей, которые окликают его и задают вопросы, не видит их лиц. Всё, чего он сейчас хочет, это убежать как можно дальше отсюда и разрыдаться. Но главное не здесь и не при них. Не при нём. Не при том, кто всё это время заставлял цвести душой и в одно мгновение всё растоптал.
Выбежав на улицу, Хёнджин спешит, куда глаза глядят — останавливается лишь тогда, когда лёгкие начинают гореть. Осев на лавочку у какого-то сквера, он обнимает себя и сгибается пополам. Слишком больно. Слишком сильно. Слишком много. Слишком-слишком-слишком. Нет ни одной чёткой эмоции — всё мешается в ядовитую жижу, что грозит разорвать его изнутри.
Как Феликс мог так с ним поступать? Он правда играл всё это время? За что он так с ним? Неужели чувства настолько его ослепили, что Хёнджин даже не заподозрил ничего?
— Хёнджин!
Голос, который всего несколько минут назад был самым любимым звуком на свете, заставляет съёжиться. Он сейчас последний, кого хочется видеть.
— Уходи, — хрипит Хёнджин, мотая головой. — Не смей подходить ко мне.
— Джинни, я…
— Не называй меня так, блять! — кричит Хёнджин, поднимая голову. Перед ним стоит раскрасневшийся и растрёпанный Феликс в домашней одежде —
дурак, ноябрь на улице… боже, да о чём ты думаешь! Он смотрит на него с такой болью, что сердце щемит, но Хёнджин уже знает, что он отличный актёр. — Что тебе от меня ещё нужно? Не наигрался ещё? Хочешь меня совсем уничтожить?
Вслед за болью просыпается прожигающая всё нутро злость. Он так сильно злится на Феликса, на свою наивность, на свою слепоту, на молчание Криса, на факт существования чувств. На вообще всё злится — хочется действительно взорваться, чтобы сравнять всё вокруг вместе с собой с землёй.
— Я не играл тобой, Джи… Хёнджин, — голос Феликса дрожит, а в его больших и таких гипнотических глазах стоят слёзы. Тошно от того, что от этого зрелища становится только больнее, и Хёнджин краем сознания желает его обнять и успокоить. — Дай мне всё объяснить, прошу тебя.
— Да что тут объяснять? Что ты мне хочешь сказать? — Хёнджин выходит из себя ещё больше и подрывается со скамейки. — Ты всё это время, оказывается, знал о моих чувствах к тебе и позволял надеяться хоть на что-то, а сам… ты…
— Я не знал, что ты что-то чувствуешь ко мне, — подходя ближе, продолжает Феликс. — Не всегда, не всё время. Я не хотел, чтобы ты мучился, ты правда мне очень дорог, просто…
— Что ‘просто’? — щёки прожигают слёзы, брызнувшие из глаз. — Как ты можешь говорить мне, что я был тебе дорог? Не всё время он знал! Зачем тебе это всё? Не мог сразу просто отвергнуть, сказать, что это не взаимно? Зачем так издеваться? Мстил за то, как я к тебе относился, да? Скажи мне, я прав?
Феликс морщится, как от пощёчины, и отводит взгляд. Хёнджин чувствует, как рушится изнутри.
— Понятно, — еле слышно хмыкает он.
— Нет, всё не так, — Феликс вытирает слёзы со своей щеки и рвано выдыхает. — Я не мстил… не в том смысле. Ты мне, — делает ещё один шаг вперёд и пытается взять Хёнджина за руку, но он отшатывается. Феликс всхлипывает. — Ты мне тоже нравишься, очень. И давно. А потом я начал подозревать, что это взаимно, но…
— Но что? — ещё громче спрашивает Хёнджин, пытаясь вытереть влагу с лица, но слёзы не останавливаются. Сознание тонет в жалости и ненависти к самому себе. Он всё ещё желает быть с Феликсом, хочет, чтобы это признание звучало не так и не здесь, но действительность жестока. Где его самоуважение?
— Я не хотел делать тебе больно. Не хотел вредить и путать, просто так… так вышло, я сам не понимаю, как и почему… Я… Я не был в тебе уверен и хотел, чтобы ты сам что-то сделал, okay? — Феликс хватает ртом воздух и пытается сказать что-то ещё, но Хёнджин ему не позволяет. Волна гнева и обиды захлёстывает его с головой.
— Да пошёл ты нахуй, Ли Феликс! — он толкает Феликса, из-за чего тот падает на тротуар. Желание помочь ему встать злит ещё сильнее — глупое сердце. — Ты первый, в кого я влюбился за несколько лет, так ещё и так сильно, а ты, блять, чего-то там хотел! Я готов чуть ли не облизывать тебя всего только ради того, чтобы быть рядом. Я счастлив просто быть рядом с тобой. Не был уверен во мне? Хотел, чтобы я действовал сам? Ты ёбаный эгоист, Феликс, и нихуя не заслуживаешь. Я… я столько ночей из-за тебя не спал, планы по твоему завоеванию строил, считал тебя самым волшебным человеком на земле, а ты нихуя из этого не заслуживаешь! — взгляд мутнеет от переизбытка эмоций и солёной пелены перед глазами — видно только тёмный и почему-то слишком маленький и жалкий силуэт того, кто до этого вечера являлся для Хёнджина самым ярким и несгибаемым человеком. — Не подходи ко мне больше никогда.
Когда Хёнджин снова срывается с места и убегает в даже ему неизвестную сторону, его больше никто не окликает.
