***
Следующей была девица из Павильона весенних радостей по имени Дун Мэйгуй. Она предстала одетой в лёгкие полупрозрачные одежды, и только шея её почему-то была замотана плотным белым шарфом. Шэнь Цинцю бывал когда-то в том заведении и с некоторым трудом припомнил её. Мэйгуй родилась в бедной городской семье. Её отец то и дело уезжал на заработки, а однажды, возвращаясь домой с деньгами, был убит и ограблен. Семья осталась без средств к существованию; матери нечем было прокормить сына и дочь. Так Мэйгуй оказалась в зелёном тереме. Она выучилась худо-бедно петь и играть на пипе, но особых таланта и рвения в музыке не проявила, а потому по большей части ублажала посетителей в спальных покоях. Одним из её клиентов был бродячий заклинатель У Яньцзы. Выглядел он не ахти, но порой у него водились деньжата, которые он с радостью спускал на выпивку и певичек. Однажды У Яньцзы привёл с собой ученика — красивого молчаливого юношу. Поначалу Мэйгуй и ещё одна сестрица по имени Биюй развлекали мужчин разговорами, подливали им вино и подносили лакомства. Но юноша откровенно скучал, и учитель дозволил ему уединиться с Биюй. К ней он впоследствии и приходил. Этот молодой господин тяготился выпивкой и шумными развлечениями. Не успев переступить порог Павильона весенних радостей, он тут же поднимался в покои сестрицы Биюй и оставался там всю ночь. Биюй наутро лучилась радостью, а Мэйгуй отчаянно завидовала ей. Лишь после смерти она узнала, что Биюй, накопившая денег на выкуп, в последний раз распивая кувшинчик вина с близкой подругой, расскажет той о своих отношениях с учеником У Яньцзы. В действительности Биюй никогда не предавалась весенним играм с этим молодым господином. В её покоях юноша снимал лишь верхнее платье, устраивался в дальнем углу кровати и тут же засыпал. Биюй не решалась даже прикоснуться к нему. Она лежала рядом, любовалась его прекрасным лицом и изредка, набравшись смелости, перебирала его волосы, чёрные, как ночь и гладкие, как шёлк. Но Мэйгуй, не зная об этом, ревновала. Не всерьёз. Когда У Яньцзы и его ученик перестали приходить в Павильон весенних радостей, девушка быстро забыла о них. Клиенты появляются и исчезают, так всегда и происходит. Услышав это, Шэнь Цинцю вздохнул с облегчением. Он был рад узнать, что не разбивал сердца этой барышни. Жизнь в зелёном тереме с точки зрения Мэйгуй была не так уж плоха. Ей не приходилось голодать и работать с утра до ночи, как, к примеру, её матери. А делить ложе с нелюбимым мужчиной порой случается и добропорядочным женщинам. Однажды, когда с последнего визита У Яньцзы прошло не меньше двух лет, хозяйка за большие деньги купила новую куртизанку, весьма искусную в музыке и стихосложении. Новенькую поселили в самых просторных покоях, прямо над комнатой Мэйгуй. Однажды утром, когда посетителей в Павильоне весенних радостей ещё не было, девушка услышала, как её соседка играет на цине — не развлекая клиента, не разучивая новую песню, а просто для самой себя. Мелодия была настолько красивой, настолько щемяще грустной, что Мэйгуй отыскала в своём сундуке шёлковый шарф покрепче, перекинула его через потолочную балку и повесилась. — Почему ты это сделала? — изумился Шэнь Цинцю. — Сама не знаю, — вздохнула Дун Мэйгуй. — Но молодой господин здесь ни при чём. Шэнь Цинцю предпочёл бы верить, что это действительно так. — Может, ты поняла, что хотела бы прожить жизнь иначе? — спросил он. — И тут не могу ничего сказать. Как это — иначе? Я не знаю. — Мэйгуй помолчала и добавила: — Я ведь никогда не думала над тем, какой жизнью мне жить. Всё всегда решали другие. Отец, мать, хозяйка, клиенты. — Единственное решение, которое ты приняла сама — умереть? — догадался Шэнь Цинцю. — Выходит, что так, — удивлённо сказала она. Новенькая играла для собственного удовольствия или в силу какой-то внутренней потребности и заронила в голову Мэйгуй странную мысль о том, что даже девушка из ивовой беседки имеет на это право. — Знаете, молодой господин, если бы я могла начать всё заново… — она смущённо опустила взгляд. — Пожалуй, я училась бы музыке куда охотнее. Мне сейчас кажется, что я могла бы играть на цине не хуже, чем та сестрица. Шэнь Цинцю улыбнулся. — Если б я мог, дал бы тебе пару уроков, — сказал он. Эти слова были сродни тем пустым обещаниям, что мужчины охотно раздают женщинам, ни мгновения не веря в то, что выполнят их. Но Дун Мэйгуй искренне обрадовалась. Возможно, именно это она и желала услышать, прежде чем покинуть призрачный мир.***
Эти разговоры, отнимавшие время и силы, казались Шэнь Цинцю бессмысленными. Он не понимал, как призраки умерших могут находить в них успокоение. Возможно, они просто паразитировали на энергии заклинателя — он-то был ещё жив. Туман понемногу рассеивался, но Шэнь Цинцю не мог сказать, хороший это знак или плохой. Судя по тому, что у него то и дело случались приступы жара и слабости, скорее второе. Он опустился на траву, хоть и понимал, что отдых ему не поможет. Гора Байчжань была уже близка, а за ней проступали очертания пика Цинцзин. Там, за облаками, скрывались бамбуковая роща, Тихий пруд и Бамбуковая хижина — жилище главы, выстроенное и обставленное с несвойственной бывшим голодранцам изысканной скромностью. Шэнь Цинцю вдруг обожгло мыслью, что он может больше никогда не увидеть их. Су Сиянь была права — путь на Цинцзин оказался очень долгим. Шэнь Цинцю услышал за спиной тяжёлые шаги и лязг металла, резко вскочил, обернулся и схватился за рукоять меча. Перед ним стоял измождённый мужчина, закованный в кандалы. Шэнь Цинцю не сразу понял, что это Шиу — пятнадцатый. Человек, который двумя словами и одним жестом обрёк его на три года ада в поместье семьи Цю. В последний раз они виделись, когда были подростками. Воздаяние за свою подлость Шиу получил сполна. Похоже, в конце концов его продали на рудники. — А, крысеныш Цзю, — глухим надтреснутым голосом произнес Шиу. — Вот я тебя и встретил. — Говори, что хотел и проваливай, — устало сказал Шэнь Цинцю. Он уже понял, что мертвецы не отвяжутся, пока не выскажутся. Или пока не проткнуть их мечом, подаренным Су Сиянь. — Прощения просить не буду, — откровенно заявил Шиу. — Когда тебя продали, даже в нашем хлеву дышать стало легче. За всю свою поганую жизнь не встречал более зловредной твари, чем ты. Пожалуй, проткнуть этого подонка мечом — не такая уж плохая мысль, подумал Шэнь Цинцю и погладил рукоять. — Но вообще я не о тебе поговорить хотел, а о Юэ Ци. Шэнь Цинцю нахмурился, и рука, готовая выхватить меч, отчего-то дрогнула. — Ци-дагэ был особенным, — задумчиво сказал Шиу. Его лицо прояснилось, а голос зазвучал чище. — Мы все это понимали. По мне так Юэ Ци суждено было стать героем, который спасает сотни и помогает тысячам. Но ты хотел этого человека для одного себя. — Вы просто пользовались им, — напомнил Шэнь Цинцю. Шиу как-то удачно забыл, что именно из-за него Юэ Ци едва не погиб и спасся только благодаря этому крысенышу Цзю. — Может, и пользовались, — согласился он. — Но кто, как ни ты потом долгие годы выматывал ему душу? Ты как ревнивая баба, Цзю, которая и сама не даст, и на других смотреть запрещает. Шэнь Цинцю почувствовал, как к горлу подступает кровь. В этом отвратительном сравнении было что-то до странного точное. По крайней мере, со стороны всё могло выглядеть именно так. Шэнь Цинцю мог бы сказать, что Юэ Ци сам загнал себя в ловушку вины, не желая ни объясниться, ни оставить его в покое. Этот Шэнь ведь даже не высказывал ему претензий и старался устраниться из его жизни, не мешая идти тем самым путём героя. Вот только все эти слова не предназначались для ушей Шиу. — Ладно, я знаю, что он любил тебя больше, чем всех нас вместе взятых, — признал Шиу. — В том и беда. Твоя судьба была в том, чтобы поддерживать его, быть ему другом, советчиком или кем там ещё. А ты стал его проклятием. Ярмом на шее, — Шиу потряс кулаком, громыхнув цепью. Шэнь Цинцю открыл было рот, чтобы выругаться. Похоже, каждый покойник здесь воображает себя распорядителем судеб и точно знает, кому и что суждено! Но тут Шиу зашёлся в приступе кашля, и Шэнь Цинцю промолчал. Поражаясь собственному терпению, он дождался, когда мужчина заговорит снова. — Неудивительно, что ты его и погубишь, — севшим голосом произнес Шиу и совсем уж тихо добавил: — Может быть, Юэ Ци — единственный, кто смог бы победить ту тварь, которую ты растишь под своим крылышком. Но, видно, не судьба. Он уходил, волоча скованные ноги, пока наконец не исчез в тумане. Шэнь Цинцю старался не смотреть ему вслед. Старался не думать об услышанном. Зачем ему знать, как закончится жизнь Юэ Цинъюаня, главы величайшей школы Поднебесной, сильнейшего из заклинателей, меча Сюаньсу, героя, сразившего владыку демонов. Зачем знать это, если ты не способен ничего изменить.***
Шэнь Цинцю сглотнул подступившую к горлу кровь. Хватит с него разговоров с мертвецами. Он решил, что прикончит любого, кто пристанет к нему с жалобами, даже если это будет нежная барышня или ребёнок. В конце концов, все эти люди давно мертвы. Однако следующим, кого он встретил, оказался адепт Байчжань, погибший в прошлом году на пограничных землях в стычке с демонами, и Шэнь Цинцю не смог поднять оружие на собрата по школе. Этот воин при жизни недолюбливал главу Цинцзин, как и все адепты пика Сотни Битв. Но сейчас вежливо поклонился ему и произнёс: — Владыка Шэнь, вам необходимо побывать в пещерах Линси. Это всё, что я должен вам сказать. В тот же миг он исчез, словно провалился под землю. Шэнь Цинцю подумал, что это, по крайней мере, что-то новенькое. Такого ему ещё не говорили. Неожиданно он развернулся и быстрым шагом направился обратно на Цюндин. Путь назад оказался на удивление коротким. Окованные металлом двери в пещеры Линси были распахнуты, хотя в реальности они открывались только по особому разрешению главы школы. Шэнь Цинцю вошёл внутрь. Даже в междумирье пещеры Линси оказались благодатным местом, полным природной ци. Глава пика Цинцзин с наслаждением вдохнул прохладный воздух, чувствуя, как светлая энергия наполняет его меридианы, как отступают дурнота и жар. Он решил подыскать подходящую пещеру и погрузиться в медитацию. Если это не поможет вернуться в реальность, то хотя бы прояснит разум и придаст сил. Миновав многочисленные повороты, Шэнь Цинцю вышел в удивительной красоты пещеру из белого и лазурного камня, середину которой занимало озеро кристально чистой воды. Он бывал здесь когда-то, очень давно. А именно, в тот самый раз, когда ему удалось наконец сформировать золотое ядро. Шэнь Цинцю опустился на плоский камень, но не успел приступить к медитации, как услышал донёсшийся издалека приглушённый тяжёлый стон и ощутил чудовищной силы волну духовной энергии. В пещерах Линси был кто-то ещё, и этого кого-то настигло искажение ци. Нехотя Шэнь Цинцю поднялся на ноги и проследовал туда, откуда по его предположению донёсся звук, попутно припоминая, не умирал ли кто-то в пещерах Линси от искажения ци. Похоже, ему предстояла ещё одна встреча с неупокоенным духом. Однако человек, которого он обнаружил в одной из соседних пещер, на данный момент был жив. И именно этого человека Шэнь Цинцю видеть совсем не желал. То был глава пика Байчжань, великий воин Лю Цингэ, прозванный богом войны. Он стоял у стены и пытался высвободить почти полностью ушедший в камень меч, на рукояти которого были изображены луань и феникс — Чэнлуань. Почувствовав приближение постороннего, Лю Цингэ обернулся; его лицо исказилось яростью, он ударил ладонью по камню, меч вырвался из стены и устремился к Шэнь Цинцю. Тот успел выхватить клинок, с радостным удивлением отметив, что это его собственный меч Сюя, и отбить смертоносное лезвие. Чэнлуань вонзился в камень, и Шэнь Цинцю бросился наперерез Лю Цингэ, не давая ему вновь завладеть оружием. Глава Цинцзин нанёс богу войны удар в грудь духовной энергией, и тот отлетел на три чи, успев однако перехватить меч за рукоять. Лю Цингэ попытался подняться, но его окровавленная рука проехалась по каменному полу, и он едва не рухнул навзничь. Шэнь Цинцю кинулся к нему, крепко схватив обеими руками, прижал к себе, опустил ладонь ему на спину и влил в его тело тонкую струйку ци. — Успокойся, шиди. Я хочу помочь, — сказал он. Лю Цингэ дёрнулся. Его пальцы сжались, вцепившись в рукоять меча мёртвой хваткой, но сил вырваться ему сейчас недоставало, а в таком положении он не мог нанести удар. Богу войны даже в помутнённом состоянии сознания была ненавистна мысль о том, что Шэнь Цинцю находится столь близко. Заклинатель почувствовал, как к горлу поступает кровь. Ему уже случалось спасать Лю Цингэ. Вопреки уверениям Юэ Цинъюаня, считавшего, что бог войны непременно смягчится в ответ на доброе отношение, Лю Цингэ истолковал всё противоположным образом и заподозрил своего ненавистного шисюна в попытке навредить. Сейчас Шэнь Цинцю попал в ту же ловушку. Тело Лю Цингэ отторгало его помощь; успокоить бушующую в нём энергию удавалось с большим трудом, глава Цинцзин чувствовал, что его собственная ци понемногу закипает, обжигая меридианы. В какой-то миг Лю Цингэ посмотрел на него совершенно ясными глазами и попытался оттолкнуть. — Не веришь мне? — с усмешкой спросил Шэнь Цинцю. — Уходи пока цел, — процедил Лю Цингэ. Его энергия всколыхнулась мутным потоком; усилием воли бог войны подавил новую вспышку, и Шэнь Цинцю показалось, что всё вполне может закончиться благополучно, но ещё через мгновение обжигающая волна отравленной ци захлестнула и его. Он смутно помнил, что пытался бороться и вырываться, и теперь уже Лю Цингэ не отпускал его. Когда Шэнь Цинцю очнулся, его ладонь накрывала пальцы Лю Цингэ, те всё так же сжимали рукоять Чэнлуаня, лезвие которого пронзило тело бога войны насквозь. Заклинатель с криком отпрянул, в ужасе глядя на собственные окровавленные руки. Он несколько раз глубоко вздохнул, потом проверил пульс и дыхание Лю Цингэ. Тот был мёртв.***
Шэнь Цинцю открыл глаза. Он сидел, скрестив ноги, на плоском камне неподалёку от озера в лазурно-белой пещере. Его одежда и руки были чисты, на поясе висел меч, полученный от Су Сиянь. Смерть Лю Цингэ была видением будущего, и теперь стало ясно, какие обвинения предъявит главе Цинцзин Лю Минъянь спустя несколько лет. В этот миг Шэнь Цинцю понял, что истины не существует. Истиной может стать что угодно, главное в это поверить. Лю Минъянь верила, что владыка пика Цинцзин убил её брата. Сам он мог выбрать любую из бесчисленного множества версий — Чэнлуань поразил своего хозяина под воздействием неуправляемых потоков ци; Лю Цингэ в помутнении рассудка сам убил себя, а Шэнь Цинцю пытался ему помешать; Шэнь Цинцю под действием искажения отбросил лицемерные попытки помочь товарищу и выместил в убийстве свою затаённую злобу. Интересно, что думал обо всём этом адепт пика Байчжань, когда посылал его в пещеры Линси? Шэнь Цинцю нервно рассмеялся. Надо же было так глупо попасться! Столько времени потеряно. А попытки медитации, похоже, только порождают новые видения. Пора было уходить. Однако в пещере не нашлось выхода. Тот проём, через который он вошёл, снаружи был закрыт огромным валуном, испещрённым многочисленными выбоинами, нанесёнными клинком. Шэнь Цинцю оглядел стены. Он помнил эти следы от ударов и пятна засохшей крови. «Здесь кто-то погиб?» — спросил он тогда у Юэ Цинъюаня. Что же тогда ответил Ци-гэ? Кажется, промолчал, что было для него очень странно. Шэнь Цинцю провёл пальцами по сколотому камню. Что он должен сделать, чтобы выйти отсюда? Как вышел тот, кто нанёс эти выбоины? «Похоже, этот парень хотел выбраться во что бы то ни стало, однако умер, так и не преуспев». Кто это сказал? Неужели он сам? Неужели о самом себе? Шэнь Цинцю на секунду показалось, что его сейчас опять настигнет видение, но ничего не случилось. Всё верно, следы появились задолго до его прихода на хребет Цанцюн, а междумирье хранит знания о будущем, но не о прошлом. И всё же он вдруг явственно ощутил руку Юэ Цинъюаня на своём плече. Отчего-то она дрожала. Шэнь Цинцю совершенно точно помнил, что она дрожала тогда, когда Юэ Цинъюань передавал ему духовную энергию, помогая сформировать золотое ядро. «Я бывал здесь прежде. В прошлом». Глава школы действительно это сказал, или Шэнь Цинцю что-то путает? Он закрыл глаза, прижался щекой к камню и вдруг придумал версию событий, которая полностью оправдывала Юэ Ци, так и не вернувшегося за своим названным братишкой. Ведь если тем парнем, который оказался заперт здесь из-за искажения духовной энергии, был Ци-гэ, то совершенно понятно, что он не мог этого сделать, хоть и стремился выйти всеми силами. В эту версию так хорошо укладывались все факты. Шэнь Цинцю счастливо рассмеялся, хотя в произошедшем не было ничего радостного. Он поцеловал борозду, оставленную в белом камне клинком Сюаньсу (ну конечно же им!) и искренне поверил в только что открытую истину. Кто мешал ему изобрести эту правду раньше? Насколько лучше всё могло сложиться тогда! И в этот миг будущее обрушилось на него, чёрное, страшное, душащее. Шэнь Цинцю видел, как, превозмогая чудовищную боль, тянется единственной рукой к сломанному Сюаньсу, и понимал — конечно же, именно он погубит Юэ Цинъюаня. Кому ещё было бы такое под силу? Тогда, в далёком будущем, лежа искалеченным и обезумевшим на каменном полу Водной тюрьмы, он увидит только осколки меча. Но отсюда его взгляду предстал рой летящих стрел, напитанных ядом, а потом кровавая каша и костяное крошево, оставшиеся от тела величайшего из заклинателей, так и не ставшего героем. Предавшего школу и собратьев, вырвавшегося из этого каменного склепа, чтобы вернуться за своим сяо Цзю и умереть. Шэнь Цинцю взвыл, колотя кулаками по исполосованному мечом камню. Как так? Ведь он здесь, цел и невредим, а Юэ Цинъюань уже обречён. Так страшно было сознавать, что это ещё не случилось, но случится, непременно, неотвратимо, и он не сможет ничего изменить. Кажется, он плакал. Кажется, кровь шла и шла горлом, и он не успевал сплёвывать ее. А может он плакал кровью. Глаза застилала алая пелена, и перед ними шаг за шагом, день за днём разворачивалась хроника будущего. И нет, это был не рассказ о погрязшем в пороках заклинателе Шэнь Цинцю, который поплатился за свои прегрешения. Это была великолепная и страшная история восхождения императора Ло Бинхэ, покорившего оба Царства и соединившего их воедино, каждому своему обидчику воздавшего жестоко и несоразмерно. Нищего полукровки, которому поклонились человеческие цари и демонические владыки, которого боялись небожители и любили сотни женщин. Камень, закрывавший выход из пещеры, исчез, и Шэнь Цинцю долго блуждал по тёмным коридорам и тускло освещённым гротам, спотыкаясь, падая и не находя выхода. Сцены ещё несбывшегося то исчезали, то вновь проступали сквозь кровавые слёзы. Вот император врывается в гущу сражения верхом на чёрном лунном питоновом носороге; его глаза горят адским пламенем, на лбу сияет метка небесного демона. От взмаха его меча по полю боя расходятся волны тёмной энергии, разбивая, сокрушая, калеча. Вот горстка учеников отступает под напором армии демонов в чёрных доспехах, поднимающихся всё выше и выше по лестнице, ведущей на пик Цюндин. Мёртвых тел на лестнице становится всё больше, защитников — всё меньше. Вот обугленные стебли бамбука, выгоревшая трава и лужа мутной чёрной жижи на месте Тихого пруда на пике Цинцзин. Вот над городом Шуанху близ хребта Тяньгун небо прорезает ало-золотая вспышка, и со стороны великой школы огненной рекой течёт разлом Бесконечной бездны. Вот тела заклинателей сбрасывают в ров, потому что слишком хлопотно хоронить каждого в отдельной могиле. Вот перед троном простёрся ниц провинившийся наместник. Ло Бинхэ говорит с ним ласково, с сочувственной нежной улыбкой, точно мать с нашкодившим малышом. Чиновник встаёт, нерешительно поднимая на него испуганный взгляд. Император щёлкает пальцами, и тело человека взрывается, кровавые ошмётки оседают на золочёной мебели и одеждах придворных. Ло Бинхэ смеётся чисто и звонко, его прекрасное лицо безмятежно. Вот красивая женщина, одна из старших жён императора, с искажённым злобой лицом хлещет плёткой новенькую наложницу. Нин Инъин в роскошных одеждах супруги первого ранга старательно отводит потухший взор, делая вид, что происходящее её не касается. Вот пир, на котором люди пьют вино и лакомятся изысканными яствами, а за соседним столом демоны едят дурно пахнущее человеческое мясо. В последнем видении были спальные покои, где на огромном ложе, за прозрачным покровом алых шелков император предавался весенним играм с тремя или четырьмя наложницами. И уж лучше было лишиться рассудка, чем разбираться в этом сплетении тел, лучше ослепнуть, чем смотреть на это непотребство. Так сказал себе Шэнь Цинцю и очнулся. Он был в каменном коридоре, ведущем к выходу из пещер Линси. Его глаза были сухими, на руках и одеждах — ни капельки крови.***
Шэнь Цинцю вышел на свет. Туман рассеялся, но небо по-прежнему было затянуто облаками. Тишину не нарушали ни шелест листвы, ни пение птиц, ни звуки человеческого голоса. Даже камешки не скрипели под ногами. Шэнь Цинцю дошёл до центральной площади, пересёк ее, всё так же бесшумно ступая по мраморным плиткам. Двери главного зала были распахнуты. Оттуда тянуло странным покоем, пугающим и манящим. И казалось, что какой-то невидимый барьер не даёт заклинателю подняться по ступеням и войти в павильон. А ведь это не такой уж плохой исход, понял он. Куда страшнее Диюя участь тех, кто остаётся в безвременье, не сумев присоединиться ни к живым, ни к мёртвым. С ним тоже могло бы такое случиться, но время у него ещё было. Совсем немного. Су Сиянь сидела на траве у ручья и складывала пирамидку из плоских камешков. Когда Шэнь Цинцю опустился поблизости, она бросила на него быстрый взгляд и продолжила своё занятие. — Я всё ещё могу вернуться на Цинцзин? — спросил он. Су Сиянь посмотрела на небо, на котором по-прежнему невозможно было угадать положение солнца и ответила: — Да. Время пока что есть. — Потом, подумав, добавила: — Будете во дворце Хуаньхуа — рекомендую посетить Водную тюрьму. Замечательное место. Обязательно посидите подольше в камере, иначе не ощутите всей прелести. Шэнь Цинцю издал короткий смешок. — А пройти в главный зал? — Я могу провести вас. — И уже не узнаете будущего? Су Сиянь вздохнула. — Не узнаю. Она положила последний крошечный камешек на вершину пирамидки и села, обняв колени. — Чьё тело прятала в реке мастер Су? — Своё собственное, — сказала Су Сиянь, не оборачиваясь. — Я и так умирала. Если бы меня нашли люди из дворца, то им несложно было бы отыскать и моего сына. Шэнь Цинцю кивнул. Такого ответа он и ожидал. Су Сиянь принялась перекладывать пирамидку так, чтобы самый маленький камешек был внизу, а самый большой вверху. Как ни странно, у неё получалось. Она действовала медленно и аккуратно. Упорства этой женщине было не занимать; и, кажется, сын унаследовал от неё это качество. Шэнь Цинцю подумал о том, сколь страшными были последние дни, а может и месяцы жизни Су Сиянь и впервые ощутил жалость к совершенно чужому человеку. На мгновение ему захотелось выразить ей сочувствие, погладив по голове, но это желание было слишком неуместным и нехарактерным для него. К тому же это сбило бы концентрацию Су Сиянь и помешало бы справиться с задачей, которой она была увлечена. Что может быть печальнее и безысходнее ситуации, когда единственное, что ты в силах сделать для дорогого тебе человека — это умереть. Для Шэнь Цинцю такой шаг был бы рациональным, даже закономерным в той стратегии, что он избрал в своём отношении к Юэ Цинъюаню — устранить себя из его жизни, освободить его от этой тягостной порочащей связи. …вместо того, чтобы быть рядом, утешать, поддерживать, оберегать от ошибок… Но вот Су Сиянь, скорее всего, не заслуживала такого финала. — Думаете о том, что начали бы всё заново и действовали бы иначе? — спросила она. Последний камень лёг неудачно, и пирамидка обрушилась. Су Сиянь, вздохнув, разбросала камешки и обернулась к Шэнь Цинцю. Тот усмехнулся. — Стоило бы больше доверять и прощать. А вы что же? — Я бы наоборот доверяла поменьше. — Владыке демонов, — предположил он, — или учителю? — Конечно, учителю, — она зашвырнула самый большой камешек в ближайшие кусты. — А знаете, я ведь правда ему всё рассказала. Тяньлан уговаривал меня просто уйти с ним в Царство демонов. Но тогда бы мои товарищи подумали, что я погибла или похищена. Я не могла так поступить. — Или они просто забыли бы про вас через год-другой. Су Сиянь посмотрела на него с недоверием. — Наверное, вам будет смешно, но… Наш брак мог бы стать залогом мира между людьми и демонами. Ну или хотя бы первым шагом к его установлению. Очень важно было сделать всё честно. Ну, так мне тогда казалось. — Поразительная наивность, — заключил Шэнь Цинцю. Ему и правда стало интересно, что за катавасия бы началась в Царстве демонов, объявись там императрица-человек и наследник-полукровка. Жаль, что ни он сам, ни Су Сиянь до такого не дожили. Но… кто его знает. Возможно, наивным людям иногда и правда удаётся достичь невозможного? — Да ну вас, — обиженно сказала Су Сиянь. — Свои-то отношения с Юэ Цинъюанем вы наверняка воспринимаете очень серьёзно. Вот там-то, конечно, настоящая драма. Они ненадолго замолчали. Потом Шэнь Цинцю спросил: — Злитесь на него? На Юэ Цинъюаня? — Да, — подумав, ответила Су Сиянь. — Как не злиться? Я ведь даже не знаю, что стало с моим любимым. Кажется, что-то страшное. Его нет ни среди живых, ни среди мёртвых. — Но мстить не желаете? Она покачала головой. — По-моему, ваш глава Юэ просто дурак. — Это точно. Юэ Цинъюаню, как и любому герою, не помешал бы толковый советчик. Который уберёг бы от скоропалительных решений и не дал бы использовать себя для сомнительных дел. Но Шэнь Цинцю уже не суждено было таким советчиком стать. Жаль, что жизнь, написанную небрежно и второпях, как черновик повести, нельзя переписать набело, выправив сюжет и следя за тем, чтобы не допустить помарок. Её приходится проживать экспромтом, рискуя и дорого расплачиваясь за совершённые ошибки. И даже если случается чудо, то часто оно оказывается сродни милосердию скорой смерти взамен мук и лишений. Слишком часто приходится выбирать не между добром и злом, а между двух зол. И хорошо ещё, если есть время на то, чтобы сделать выбор. Су Сиянь ничего не спрашивает и не торопит. Ей всё-таки удалось сложить перевёрнутую пирамидку, пусть и без самого большого камешка, и теперь она смотрит в небо, словно пытается разглядеть за облаками невозможное солнце. У Шэнь Цинцю есть ещё время. Пусть и совсем немного.Конец