***
Дивен и славен князев град. Куда ни глянь, всё-то у него ладно: и белка золотые орешки грызёт, и народ могуч да весел, и город не ведает никаких свор да напастей. Высокие стены хранят от врагов, витязи силы немеренной день и ночь на чеку стоят да людской покой стерегут. А всё ж одно... Украли! Залог похитил враг окаянный и ещё требовать что-то вздумал. Марья недовольно ходила по Гвидонову терему, судорожно стараясь придумать, как ей быть. Сам князь стал белее полотна и чуть не со страхом наблюдал за разозленной царевной. Это ж надо было такое допустить! Марья напряжённо думала, отчего на прекрасном лице между бровей залегла морщинка. Позволить Кощею взять единственный меч?... Не бывать такому! Он может лгать, претворяться и с величайшим мастерством водить за нос. Она не должна ему поддаваться. Не место и не время давать слабину! «Я никогда не лгал тебе, любовь моя, и ты это знаешь...» Марья до боли закусила губу, понимая, что напрасно пытается саму себя убедить и успокоить. Чародей никогда не врал. Он мог быть редкостным садистом, убийцей и монстром, но не лжецом. Стало быть, он действительно единственный, кто может совладать с силой Кладенца. Но это же не повод собственноручно вручить ему оружие, с которым он их же и уничтожит! «Ты моя, Марья. Моя! Беги, куда хочешь, прячься или сражайся, спорь или смирись, ненавидь, сколько душе угодно, но... Ты моя! Моя! Не отдам! Навеки мы с тобой повязаны, тебе не убежать от меня, нигде не укрыться. Ибо я найду тебя, звезда моя. Я же чудовище. Почти как животное. Везде отыщу... И больше не отпущу». Страшные слова, никогда им не произнесённые, но по пятам преследующие её в каждом из кошмаров. И какой-то неведомой силой, интуицией или каким даром пророческим, но она чувствует, нет, она знает, что это действительно его слова или мысли. И он не хочет отдавать своё... «Я просто очень не люблю, когда трогают моё». Марья с болью и горечью всматривается в закат, разлившийся над Морем-океаном. На душе кошки скребут и волки воют, но она продолжает смотреть. До рези в глазах и едва ли не слёз. Он обещал ей показать весь мир... Что ж, это обещание он выполнил. Вон сколько она из-за него земель в поисках отца истоптала! Неужто и правда придётся с ним согласиться? Допустить до меча? Царевна думает, думает, старательно взвешивает все «за» и «против». И впервые за эти несколько месяцев ей поистине страшно. Ледяные мурашки пробегают по телу. И дело вовсе не в ветрах Заморского Королевста. Если Кощей её всё ещё любит, это ещё ничего не значит, ведь... Он не обещал, что не убьёт.***
За окном едва занимается алый рассвет, разливаясь масляными лужицами по морским волнам. А она уже не спит. Идёт не на свет Божий любоваться красотой нового дня, а в подводную темницу. Спускается, страшась не полететь вниз со старинной лестницы в темноту подземелий. Но куда страшнее кажется ей очередная встреча. Она должна держаться отстранённо и гордо. Так, словно это не у неё подгибаются колени всякий раз, когда его сверкающие холодом Нави глаза пронзают её, точно кинжалом. Словно это не у неё раненой птицей бьётся в груди влюбленное сердце. И точно это не она почти готова плюнуть на все его злодеяния, лишь бы не выпускал из объятий. Она справится! Но это не точно...***
Мрак подземелья встречает её, как старую подругу. Царевна держится уверенно, но на дне неотрывно следящих за ней глаз уже плещется усмешка. Пришла. И ещё раз придёт. И ещё. Ведь все дороги так или иначе ведут к нему. Наверное, она просто была рождена, чтобы стать его противовесом. – Быстро же ты, Марья, – наглая ухмылка украшает даже сейчас не менее прекрасное лицо этого мерзавца. – Нашла что искала аль нет? Она просовывает сквозь решётку клочок пергамента, а с губ уже сам собой слетает вопрос, хотя она прекрасно знает ответ: – Твоих рук дело? Он несколько секунд заинтересованно скользит взглядом по тексту, но после разочарованно отходит, чуть недовольно скрещивая руки на груди. – Знаешь же, что нет. Хотя, идея мне нравится, – от мимолётного недовольства не остаётся и следа. – Просто укажешь на меч и... – Не выйдет, пото... – Да почему, карась тебя дери?! – девушка не выдерживает бушующего внутри напряжения и с силой хлопает по прутьям решётки. – ...мучто призвать меч можно лишь рукой и в руку, – невозмутимо продолжает, не обращая внимания на её злость и ярость. По правде, ему даже нравится. Вздымающаяся от тяжёлого дыхания грудь. Чуть выбившиеся из причёски волосы. Алеющие щёки и прикушенные от недовольства каралловые губы, вкус которых он почти ощущает даже на расстоянии. – Ты же с мечом нас всех перебьешь... – она срывается на какой-то обречённый шёпот, но он слышит за ним почти смирение. Он молчит, потому что понимает: в её словах таится страшная и пугающая правда. Он действительно может так поступить. Кто знает, как близость Кладенца всколыхнет его почти целиком затерявшийся во тьме разум. От раздумий его неожиданно вырывает тихий, произнесенный едва слышным шёпотом вопрос, слетевший с таких желанных девичьих губ маленьким пёрышком и осевший где-то на самом дне его души. Если такая, конечно, у него впринципе ещё имеется... – Ты получил то, чего так страстно желал и во что так искренне верил? Оно стоило того? – голубые глаза заглядывают в самое сердце, точно видят его насквозь. А он молчит. Что ей сказать?... Что он всю жизнь гнался за знанием, которое в итоге его же и поработило? Или что он отдал самое ценное, что только может иметь человек – свою душу. Или, быть может, что потерял единственного человека, которым дорожил больше, чем собственной шкурой?... А потерял ли вообще? Сейчас, глядя на неё, стоящую подле него без брони, обнажившуюся в своей слабости, Кощей уже неуверен. Нет, ему уже никогда не отмыться от чужой крови на своих руках, что алыми реками орошала землю. Ему не вымолить прощения у этих глаз, что сверкают ярче звезды на её лебединой шее. А что, если тьма, чёрной пеленой застилающая глаза вернётся и поглотит с новой силой... Он не должен навредить своей звёздочке. Никогда. – И да, и нет, – наконец выдыхает, хотя Марья уже почти смирилась с тем, что так и останется без ответа. – И? – Что «и»? Что ты хочешь услышать, Марья? Что я совершил ужасную и разрушительную глупость? Что я убивал и пытал людей до смерти ради... А ради чего и сам не понимал? Нет, любовь моя, понимал. Ради власти. Вот, чего я тогда хотел. Чего желал остатками гнилого сердца. Власти, что простиралась бы от снегов ледяного леса до глубин Моря-океана. И тебе это прекрасно известно. Ты хорошо знаешь, как Навь порабощает и делает слугами своей тёмной воли. Но я сам в это влез. Сам. Добровольно. И я осознаю это. Но не жди извинений и мольб о прощении. Их не будет. За такое не прощают. Этому нет оправдания. И да, я не знаю... Не знаю, что будет, если я получу меч обратно. Я не знаю, что внушат мне голоса в голове. Иногда мне кажется, что я даже без Кладенца их слышу. Мрачные, зловещие речи. Я не знаю. Не знаю, Марья... Он наконец замолкает и поднимает своё осунувшееся, бледное лицо, впиваясь глазами в её. Светлое, горящее здоровым румянцем. Дышащее жизнью. Он наконец-то понимает, что именно потерял. В её глазах стоят слёзы, но она со всей силы старается не дать им упасть. – Расскажи, как тебе помогла Моряна, – просьба слетает с языка быстрее, чем она успевает схватить мысль, точно птицу, за хвост. Кощей ненадолго впадает в лёгкий ступор, а после, тяжело вздохнув, начинает, ловя поражённый взгляд царевны: – С Бабой Ягой я познакомился так...***
В бушующем пламени костра с треском догорали человеческие останки... Кого? А вот это уже очень сложный вопрос... Может ведьмы? Или женщины, разрушившей, как оказалось, её счастье? Озлобившейся дочери, что проклинала и ненавидела родного отца? Безответно влюбленной девушки?... Кем же она была? Ещё неделю назад Марья не задумываясь ответила бы, что невинно убиенной сестрой. Но не сейчас. Не тогда, когда узнала чудовищную правду о той, кто, как и Кощей, смогла зацепиться за край мощи Нави, вобрав в себя её часть. Навеки заклеймив себя первородной тьмой. Говорят, что тайное всегда выходит на поверхность. Рано или поздно все маски спадают, оголяя уродливую в своей искренности правду. Моряна. Дочь Володыки. Сестра, не ведая того решившая пойти по стопам Волховы. Сестра, что зашла слишком далеко. Именно она внушила Кощею, что нужно отделить бессмертную душу от живого тела. Она придумала, как запереть её в иглу. И именно она жестоко поплатилась, когда Бессмертный понял, что совершил. Коварный обман, на который он попался, как глупый мальчишка. В тот миг, когда остатки разума ещё не успели покинуть Чародея, а душа не целиком отошла во власть Нави, он и пронзил её единым мечом. И вот сейчас Яга похитила залог. Из зависти и навязчивого желания навредить всему роду Володыческому, она пошла на такую хитрость. Как ей удалось всё это совершить, одному уже только небу ведомо. Важно другое. Перед кончиной старухи Марье всё-таки удалось выбить из неё секрет. Кощеева смерть... Марья стояла возле догорающего костра, но задумчивый взгляд был обращён на маленький предмет в её ладони. Игла. Даже смешно. Жизнь некогда любимого ею человека теперь прямо у неё на ладони. Лежит и сверкает в лучах заходящего солнца. Где-то сзади на фоне слышны радостные крики Ивана и его отца. Там же с чудом спасшейся Василисой о чем-то в голос спорит Водяной. Варвара стоит подле дяди и Володыки. Кажется, их ждёт непростой разговор с Ивановой семьёй. Но Марья всё стоит. Стоит и как можно крепче сжимает иглу. Внутри неспокойно. Гложат сомнения. И ей бы упрекать себя в слабости и малодушии, да только не получается. Она хочет, она уже почти готова, чтобы... – О чём ты так тревожишься, Марья? – мелодичный голос князя вырывает её из пучины самокопания. – Ты ведь уже знаешь, что именно нужно сделать. – Я не влюбленная дуреха, Гвидон, – царевна с горечью покачала головой. – Я всё понимаю. Его никогда никто не простит. Не забудет его злодеяний. Его убьют, стоит ему вновь стать обычным человеком. Да он и не заслуживает прощения. Я так запуталась, – она откидывает голову назад, позволяя солнечным лучам заскользить прямо по лицу и шее, а ветру запутаться в длинных распущенных волосах. – А разве тебе решать, кто заслуживает милости? – Гвидон покачал головой. – Я не оправдываю и не обвиняю, но... Взгляни на это с другой стороны. Чем была лучше Волхова, отправляющая сотни людей насмерть из-за всего одного человека? Или царевна Лебедь, убившая родную сестру. Или что хорошего осталось в продавшейся Нави Моряне? Сколько крови на руках у Водяного и Володыки никто и вовек не вспомнит. А ты сама? Чем лучше его ты, что безжалостно сражаешь врагов и вырезаешь деревни? Все мы зло во плоти. И о каждом честной народ судачит да байки слогает. Правда в том, что большинство шло за ним добровольно. Даже в Навь. Даже на смерть. – Предлагаешь сделать вид, что ничего не было? – Марья заинтересованно повернулась к Гвидону. Она была согласна не со всем, но... Горькие слова князя были не лишены смысла. – Нет. Но прошлое дано, дабы мы могли извлечь из него урок. Смирись, царевна, но здесь уже никто не поверит, что ты равнодушна к Кощею. У тебя есть три пути: сделать его обратно живым человеком, но нет никаких гарантий, что он тут же не рассыпется горсткой праха от тяжести лет свого реального возраста; оставить всё так, но никогда не давать ему больше Кладенец; ну... или убить. Марью передёрнуло. Она не сможет. Знает, что не сможет. Значит, остаётся лишь одно. Что ж, ей есть, что обсудить с Кощеем.***
Полгода спустя. Остров Буян. Владения Кощея Бессмертного
Волны, точно играючи, с шумом врезались в лежащие на берегу валуны и камни, отчего сотни сверкающих в лунном свете брызг разлетались во все стороны. Ночной воздух пропитан вкусом соли и морских водорослей. Он дышит полной грудью, стоя прямо на берегу. Глаза закрыты, хотя бледное лицо направлено прямо в сторону горизонта. Длинные чёрные волосы слегка развеваются от порывов ветра. Наверное, именно так и выглядит покой. Спокойствие и умиротворение. Волны катятся прямо к его ногам, но за несколько шагов отступают, точно негласно признавая его незримую силу. Он был поистине могучим волшебником... Но, когда его в волшебных цепях доставили обратно на Буян, в груди даже столь сильного Чародея что-то екнуло. – Марья, умоляю... просто убей меня, – после этой фразы замер даже охраняющий пленника Черномор, а Водяной с Иваном чуть шокировано переглянулись. – Сам молишь о смерти, – князь Гвидон понимающе хмыкнул. Даже забавно: тот, кто попрал законы мироздания ради бессмертия и вечной силы и власти, сейчас стоит, закованный в цепи, и в его глазах отчётливо виден страх. Но не перед смертью, о нет. Перспектива вновь оказаться рабом собственного острова куда страшней. – Я хочу, чтобы ты жил, Кощей и... – Жил?! Я уже мёртв, Марья! Ты же знаешь, что делать, – голос предательски надломился. Будь он с Кладенцом, его бы так просто не одолели, ведь сейчас в том заключены не только силы самого меча, но и его собственные, чародейские. Да даже будь он один с этими вояками, он бы их и так всех уложил. Но не сейчас. Не тогда, когда здесь наследница володыческого трона в своей полной силе и повелитель рек и болот. – Это просто ссылка, уверена, ты найдёшь здесь много интересного, – царевна будто бы легкомысленно пожала плечами, но внутри у неё бушевал сильнейший пожар. Она кожей чувствовала исходящее от Бессмертного отчаяние. Горечь в его голосе была такой густой, словно мёд. Кажется, ещё немного, и она осядет внутри, обволакивая органы и выворачивая их наизнанку. Царевна вплотную подошла к мужчине. Флакон в руках уже даже немного нагрелся от её собственного волнения, но голос девушки не дрожал. –Тебе нужно это выпить. – Любовь моя, тебе не кажется, что я итак уже вдоволь насиделся в цепях на Буяне? Если ты думаешь, что я посижу здесь немного и что-то измениться, то ты безумно наивна. Давай просто закончим с этим. Игла ведь у тебя. Я знаю. Прошу... – отчаянный шёпот, но она непреклонна. – Я хочу, чтобы ты это выпил. – Марья! – Пей. В его глазах мольба. Марье почти физически больно, словно её режут по живому. – Ты сказал, что твоё сердце вдали от Кладенца вновь бьётся. – И что с того? – Вдали от него ты словно живёшь. Кажется, Кощей начинал понимать, к чему она ведёт. – Ты правда думаешь, что она чем-то поможет? – в его глазах плещется сомнение. Он уже понял, что в её руках, но от этого нелегче. – Ты ещё хочешь что-то исправить? – глаза в глаза, а в голосе сквозит надежда. – Ма... – Тс, – она аккуратно прижала палец к его губам. – Если ничего не подействует, ты здесь не будешь заперт на века. Клянусь. Вдруг чуть трясущейся рукой он быстро выхватывает флакон и залпом выпивает содержимое. На языке оседает вкус чего-то горького и даже солёного. Право, слишком странный вкус для живой воды. А что было дальше, он уже не помнит, ведь грудь мгновенно пронзила сильнейшая боль, а самого потерявшего сознание Кощея, встрепенувшись, подхватили сразу несколько витязей...***
Его пробуждение было в крайней степени болезненным. Ныли даже те мышцы и кости, о которых Чародей и не подозревал. С тяжелым вздохом он попытался приподняться, но был тут же бесцеремонно, пусть и мягко, прижат обратно к постели. –Такой холодный, — рассеянно бормочет до боли знакомый нежный голос у самого уха. Он чувствует, как она касается виска, щеки и шеи в распахнутом воротнике его наверняка чёрной рубашки. Вены, словно деревьевы корни, вздымаются чернотой и там. Кровать чуть прогинается, когда она ложится рядом, утыкаясь лбом в чужое плечо. В нос мгновенно ударяет такой родной и любимый аромат. От неё пахнет морем и цветами. Удивительно. Наверное, именно так и должен пахнуть дом. Пусть и с трудом, но Кощей всё-таки разлепляет веки, что точно налились свинцом. Медленно и плавно он поворачивает голову, встречаясь с синевой её бездонных очей. Как всегда прекрасна... Хочется поймать её в свои объятия и никогда не отпускать, впиваясь в эти алые губы и наслаждаясь родным ароматом. Она так спокойна. Даже как будто счастлива. Но на лице отчётливо виден отпечаток усталости, словно она не спала несколько ночей подряд. – Ну и что ты сделала, любовь моя? – глаза в глаза, пока его сверкающие чернотой ночи волосы сплетаются с её русыми прядями, что в лучах восходящего солнца отливают золотом. – Думаю, ты итак это знаешь, – тихо выдыхает, а сама переводит взгляд на его губы. Ей кажется, что они уже даже утратили свой почти привычный синевато-белоснежный оттенок. – Я чувствую себя так, словно на меня обрушили гору. Что ж, вероятно, я это заслужил, – он слабо ухмыляется, пусть и через боль, но, кажется, он слишком верен собственным привычкам. На запястьях по-прежнему ощущается тяжесть оков, отчего он вдруг вновь становится серьёзным. – Зачем? Вот зачем тебе это нужно? Ты могла закончить всё. Абсолютно всё. А Володыка? Или твоя ненаглядная сестрица? Они вообще согласны с твоими действиями, которым даже я не сдюжу дать объяснение? – внимательный взгляд вновь таких же чёрных как и раньше глаз скользит по её лицу, точно пытаясь найти ответы на терзающие его вопросы. Но он их не находит, отчего лишь хмурится в ответ, явно натыкаясь на лишнюю неизвестную в своём уравнении. Марья вдруг тихо, чуть истерично смеётся, откидывая голову назад, и этот смех отзывается в его голове звоном тысячи колокольчиков. – Сколько бы знаний ты не собрал, иногда ты бываешь такой недогадливый, – она наконец отвечает, но на него даже не смотрит. – И всё же... – Я не могу тебя убить. Не могу и не хочу, – она рывком садится на постели и отворачивается в сторону, чуть нервно закусывая губу. – Хотя, чего скрывать, ты этого заслуживаешь. Может, даже больше, чем все те, кто когда-либо пали от моего меча. Но я не могу... Она всё продолжала свой монолог, а Чародей вдруг улыбнулся. Так широко и открыто. Совсем по-мальчишески, словно это не он прожил много веков, а кто-то другой. Злой, несчастный и наверняка бессердечный. – Ты права, я вне всяких сомнений заслуживаю высшей степени наказания, но я всё же здесь. Лежу в постели с самой прекрасной женщиной трёх миров и всё пытаюсь у неё выпытать дальнейший план действий, а она молчит, точно воды в рот набравши. – Я отвечаю, – Марья, слегка насупившись, развернулась, явно приготовив длинную гневную тираду, но Кощей не без удовольствия отметил про себя, как залились от его похвалы алой краской её щёки.Звезда. Его звезда.
Впрочем, он итак заранее знал ответ на свой вопрос. «Помнит. Любит. Не забыла... Злится. На себя за слабость и на него, за то что заставляет идти против всего, во что она всегда верила. Но не уходит. Напоила его живой водой, надеясь вернуть мёртвому телу более-менее живой вид. Не решилась убить... Рука не поднялась, как и у него в своё время... Ведь и он её... любит...» – Как ты вообще живёшь с этим, – ляпнул вслух не подумав, а она лишь покачала головой. – Я хочу, чтобы ты жил. – С постоянной тягой к мощи Кладенца? Как ты можешь быть уверена, что в один миг я не начну вредить всем этим нахальным царькам и... тебе? Как, Марья? Она недолго молчит, словно собирается с мыслями, а после выдаёт такое, отчего его чёрное сердце начинает биться с новой силой: – Ты не будешь бить исподтишка. Надо было сразу догадаться, что не ты причастен к исчезновению Володыки. Ты любишь размах, чтобы все вокруг видели, как ты наступаешь непробиваемой стеной. Видели и трепетали пред твоей великой силой, сносящей со своего пути всё живое. Володыка велел самой разобраться с тобой и принять собственное решение. К тому же, он готовиться уйти на покой и в скором времени передать мне свою подводную силу и власть немалую. Никто не пойдёт против воли Володычицы Морской. Никто и слова супротив не скажет. А моя воля ясна. И всё же... Человеком тебя сделать? Ты можешь в тот же час прахом рассыпаться. А так... Ты ведь осознаешь, что к Кладенцу тебя не допустят. Живи здесь, возвращай себе все чародейские силы и знания. Много времени это не займет. Не пройдёт и года, как ты оправишься. Тьма Нави, что стала твоей неразлучной спутницей, ускорит процесс. Ты вновь станешь одним из самых могущественных людей или нечисти, тут уж как тебе угодно, на всём белом свете. – Ну и зачем же такой могущественный враг опять нужен Морской Володычице? – голос звучит обманчиво мягко, а в глазах сверкает озорной огонь. Но царевна их словно не замечает, погруженная в собственные слова и мысли. Боль давно отступила, но не говорить же об этом Марье, верно? – Врага? – она улыбается собственным мыслям. –Ты не сбежишь с Буяна без позволения того, кто управляет силой Моря-океана. Но так и быть, придётся пристально за тобой приглядывать. Как говорится, держи друзей близко, а врагов ещё ближе. – Насколько близко? – она слышит над ухом довольное фырканье и уже разворачивается обратно к нему, дабы уложить обратно в постель, но не успевает, мгновенно прижатая к кровати со скоростью, которой позавидовал бы и гонец в лучших сапогах-скороходах. – Что ты... – Тшшш... Она уже собирается возмутиться, но всякое недовольство разбивается от силы обрушевшегося на неё поцелуя. Дикого, голодного. Чародей нависает над ней, крепко сжимая над головой её руки. Опытный язык скользит между зубов, проникая как можно глубже, вылизывает её рот, бесстыже посасывает язык и нижнюю губу, а последнюю то и дело прихватывает зубами, мягко, по-кошачьи урча. Её лопатки вздыбливаются пиками, а после она прогибается в спине от острого, простреливающего от макушки до пят удовольствия, доставляемого одним только поцелуем. Он нагло ухмыляется, когда сквозь поцелуй девушка не может сдержать рвущийся наружу стон. – Марья… — Кощей отстраняется с влажным, абсолютно непотребным звуком, на что получает разочарованный вздох. И смотрит, смотрит на неё. Такую отзывчивую, красивую и расхристанную под ним. Его дурман, самый страшный кошмар. Погибель и спасение одновременно. Его извечная слабость. Его царевна. Мужчина довольно улыбается и тут же впивается в её шею, сползая вниз цепочкой поцелуев. – Просто признайся, любовь моя. Скажи это, – шепчет, не переставая покрывать поцелуями шею, опускаясь к груди. Словно сквозь толщу воды Марья слышит треск рвущейся ткани, а после... Очередной стон, когда он захватывает губами её грудь, плавно скользя языком по соску, звучит музыкой для его ушей. Он из раза в раз не перестаёт восхищаться её чувствительностью. — Ещё, — она точно возводит горе-очи да силится избежать прикосновения. И дышит шумно: грудь поднимается и опадает, пока Кощей с любопытством исследователя оглаживает выступы рёбер. Такая стройная. – Скажи это, звёздочка моя, скажи, – да он явно издевается. – Пожалуйста, – она ластится к нему кошкой, призывно трётся бёдрами, явственно ощущая чужое возбуждение. Рот наполняется слюной при осознании того, как легко её взбудоражили эти почти невинные ласки, а ведь мужчина ещё даже не прикоснулся к ней. «Как же скучалось без неё!» Наверное, даже если пройдёт ещё тысяча лет, он будет с восхищением вспоминать её округлые изгибы, точечную фигуру, роскошные косы и эту её нежную улыбку. Единственная. Лучшая.«Моя!»
Сидя в темнице, он сгорал от тихой ревности, с ненавистью вспоминая весьма однозначные взгляды Водяного и мечтательную улыбку Ивана. Речная рыбёшка и Ивашка-дурачок! Да он в жизни никому не отдаст свою царевну. Не захотела убивать, так пусть теперь терпит! Сама жизнь сохранила, пусть теперь и расхлёбывает! – Скажи, любовь моя, иначе я больше ничего не сделаю, – ухмыляется, когда она начинает изгибаться под ним и едва ли не тихо хныкать. Она чуть покачивается ему навстречу и снова хрипло стонет, когда одна рука Кощея медленно оглаживает бедро, скользя к заветной точке. Нагая грудь тяжело вздымается, мгновенно покрывшись мурашками. Сорочка болтается где-то на поясе и соскальзывает по бёдрам, когда она приподнимается. – Что ты хочешь услышать? – хриплый голос заставляет его покрыться мурашками. Кажется, ещё немного и их игра будет причинять ему слишком много дискомфорта. – Правду, моя красавица, – он прикусывет кожу за ушком и тут же нежно зализывает поставленный след. – Что не я один схожу с ума. Что не только у меня при каждой встрече всё переворачивается. Просто признай, Марья, я нужен тебе. Ты ещё любишь меня, душа моя. Любишь. Приговор. Вынесен и обжалованию не подлежит. – Да, – стонет прямо в новый головокружительный поцелуй. –Повтори, – почти рычит, чувствуя опьянение от победы. – Я люблю тебя, Кощей, – выдыхает прямо в губы. Любуясь его по-прежнему бледной, но уже более здоровой на вид кожей. Вновь карими глазами и почти полностью исчезнувшим чёрным венам. Он выглядит почти как раньше. Такой любимый и родной. Кажется, ей хватит врать уже самой себе. Быть ей влюблённой глупой дурёхой, но теперь она понимает, что слишком долго обманывала саму себя: она не сможет без него. Хватит! – Люблю, люблю, – повторяет, как мантру или молитву. А он и чувствует себя почти Богом, когда она вот так вот мечется под ним от одних только его пальцев и языка. Он переворачивает её на живот, оглаживая бёдра. Нет больше мочи терпеть! У неё рдеют щёки, когда в волосы вплетаются чужие пальцы, заставляя прогнуться пуще, покорно откинуть голову. Перед глазами расплываются цветные круги, а стоит их закрыть, как калейдоскоп вспыхивает только ярче. Кощей наращивает темп, и комната наполняется смесью звуков: стонами, эхом хриплого дыхания и шлепков. — И я люблю тебя, Марья. И ты принадлежишь мне. Повернув голову, он целует её, раздвинув языком губы, уничтожая всякое сопротивление — устанавливая своё верховенство. И, кажется, это уже чересчур. Царевна вскрикивает, содрогаясь: нанизываемая удовольствием, как бабочка на острие, пока Бессмертный по-прежнему двигается. — Кощей, — Марья обессиленно хрипит, чувствуя, что её захлестнёт ещё раз. Слишком много, слишком сильно, так хорошо, что почти больно. Она пытается уйти от проникновения, сжаться, но ей не позволяют, вновь приласкивая между ног. Кажется, её всю попросту колотит беспрерывно, пока он не зовёт её полустоном, прижав к себе так крепко, что, кажется, кости вот-вот треснут, и внутри не становится обжигающе горячо. — Моя… моя… — шепчет ей в волосы. И да, теперь это действительно так.***
Вот и сейчас, стоя в ночи на берегу, он ждёт её. Прошло примерно полгода с начала его своеобразного затворничества. Но он лишь вновь убеждается в её правоте. Кощей почти ощущает, как по венам стремительно бежит магия. А он всё смотрит и смотрит на волны. Ведь совсем скоро они явят её.Его любовь.
Его слабость.
Марью.