Балтимор, штат Мэриленд. Ночь того же дня
Собственный дом в эту ночь не встречает с привычным спокойствием, не окутывает чувством безопасности и покоя, набрасывая их тёплым пледом на уставшие плечи. Затворив за собой двери, Ганнибал сталкивается с прохладным одиночеством. Проходя внутрь гостиной, ощупывает в нагрудном кармане свой трофей, выуживает его из кармана и садится на диван. Доктор сжимает в кулаке кольцо, рассматривает хорошо знакомую стену и зеленоватые обои, в свете торшера и ламп отдающие незамеченной ранее желтизной. Букеты свежих цветов стоят по оба края от дивана — его взгляд переключается на них. Пальцами свободной левой руки он дотрагивается до одного из цветков лилий, ласково поглаживает лепесток этого дивного и символичного растения. Нежность. Чистота. Непорочность. Он надеялся, что преподнесённые им цветы расскажут Софи обо всём больше чем любые слова. Последние встречи с ней он начинал именно с них, позволяя понять заплутавшей душе его истинные намеренья, веру в её чистоту, безвинность. И всё же минуло два тяжких, сложных года, в каждый из которых Ганнибал не мог не думать о том, нашла ли Софи ему замену или, что ещё хуже, не нашла ли она кого-то лучше, чем он? Мог ли этот кто-то любить её сильнее, чем он? Мог ли кто-то обеспечить ей безопасность и защиту, что мог дать он? Мог ли кто-то подарить ей ту любовь и заботу, которую мог дарить только он? Нет. Ганнибал прекрасно знал, что Софи бы никому не открылась так, как открылась ему, но значит ли это, что никто не мог обеспечить её полным принятием? Мысли о том, что кто-то мог притронуться к его женщине — сводили с ума. Ганнибал думал, как бы он выколол глаза тому, кто посмотрит на неё, как отрежет руки любому грязному существу, что посмеет притронуться к его падшему ангелу — всё ещё такому невинному, заблудшему. Софи Верт совершает глупость. Ганнибал это знал, как и знал то, что теперь она от своего слова не отступит. Они оба невольно затеяли игру, и Ганнибал не мог проиграть, как не могла проиграть и Софи, однако ничья состояться не может, и Лектер не был бы Лектером, если бы мог позволить себе сдаться. И если потребуется, он сломает ей крылья, но лишь затем, чтобы подарить новые. Душ сегодня не занимает много времени. Стоя под горячей струёй воды, Ганнибал продолжает думать о ней, вспоминать её жесты, изгибы, слова. Как она была горяча и раскалена, когда злилась. Её ярость, достигая апофеоза, была сокрушительна: «Я не сдамся без боя! Да сгореть им в пламени ада, идиоты сплошь и рядом, я не позволю так с собой обращаться! — почти кричала Софи, разозлённая на то, о чём Ганнибалу было уже трудно вспомнить. — Я вырву их языки, чтобы они больше никогда не могли произнести эти грязные слова и разносить их по земле! Пусть только посмеют зайти на мою территорию, пусть только сунутся, и я обрублю их длинные носы! Пусть подают в суд, пусть угрожают, пусть делают, что могут и хотят, но им меня не взять, и я сделаю всё, чтобы спустить их обратно с небес на землю!» «Я тоже не сдамся без боя, свет моей жизни, — подумал про себя доктор, приложив к обсеянному каплями лицу белоснежное махровое полотенце. — Я тоже не сдамся.» Сегодня Ганнибал ложится в постель без пижамы. Кровать отзывается холодом, но в комнате было даже чересчур душно, и открытое окно не спасало. Ему казалось, что его душа, его тело — всё задыхается в объятиях пустоты, ведь он мог быть в объятиях своей женщины. Теперь казалось, что все его сегодняшние действия были не пустыми, ненужными. Стоило вести себя иначе, говорить другие слова, ведь она была так близко, но… Он упустил эти моменты, оставил их смаковать на потом, но когда будет это потом и сколько ещё ночей придётся провести в терзаниях? Ганнибал смотрит на вторую половину в кровати, воссоздавая образ Софи. Нежная кошечка могла бы спать здесь, тихо сопеть, греться в его руках и не бояться ни его, ни завтрашнего дня, своим присутствием подарив покой и ему. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, как сжималась и каждая мышца тела. Ганнибал закрыл глаза, зажмурился, ожидая, когда пройдёт приступ глухой боли за грудиной. Тяжесть зарождалась где-то за сердцем, глубоко внутри, распространяясь по периферии: из сердца по артериям, из них к органам и вновь по венам к сердцу, составляя замкнутый круг. Её не хватало как воздуха. И пока Ганнибал намеренно ломал Софи своим присутствием, она неожиданно сломила его своим отсутствием. Эти редкие чувства, возникающие в нём, сегодня были столь же сильны, что и в начале разрыва. Но теперь в нём не бушевал гнев — он прошёл, оставив после себя болезненное спокойствие, так похожее на жаркую безветренную пустыню, которой нет ни конца, ни края и оазис кажется ложным небесным наваждением.Балтимор, штат Мэриленд. Вечер следующего дня
— Я не понимаю ни слова, Je vous demande de, причём здесь я? — с трудом выговаривает девушка, чувствуя, как жар поднимается по телу. — Я ведь всего лишь нашла тело, о каком причастии может идти речь, сколько раз мне нужно всё повторить? — Софи, мы только хотим понять, причастны ли в к делу или нет. По Вашим ответам, я могу сделать лишь определенные выводы. Потерпите нас ещё немного, я позову нашего психиатра, и Вы побеседуете с ним ещё раз, а затем поедете домой, — стараясь быть мягким, проговаривал Джек, укоряя себя за то, что повёлся на беспочвенные подозрения Уилла. Его состояние ухудшалось, и, как казалось Джеку, агент Грэм спутал паранойю с реальностью. Софи высмаркивается в платочек, сдерживая приступ кашля. Голова словно разрушалась на частицы. Радовало только то, что у них на неё ничего нет. Сейчас Софи лишь хотела, чтобы её поскорее отправили домой. Минуло несколько часов с тех пор, как она покинула свою уютную квартирку, Мелиссу и сидела под надзором всего отдела ФБР. Как знак скорого спасения в кабинет входит Ганнибал Лектер. Они обмениваются взглядами, но Софи сдерживает всё внутри, оставляя в глазах лишь мольбу. Ганнибал быстро осматривает её, замечает состояние, выделяет и одежду: белоснежный, определённо больше требуемого размера свитер, белые джинсы. Софи явно не собиралась сегодня вступать на тропу войны со своими мучителями. Лектер почти уверен, что свитер из овечьей шерсти. — Добрый вечер, господа, — помещает папку с планшеткой на стол, тепло улыбаясь всем присутствующим, — Дамы, — Лектер чуть кивает, смотря на Софи. Улыбка становится почти что нежной. — Не поздновато для рядового допроса? Я бы с удовольствием использовал это время для реализации новых рецептов. И к тому же… — Ганнибал хмурится, неспешно присаживаясь на холодный стул, — негуманно терзать беседами человека, очевидно, — быстрый взгляд на Уилла. Взгляд, полный укора и разочарования, — температурящего. Мне, как врачу, кажется это несколько жестокой пыткой. Тем более, насколько я понимаю, подозрения на причастность этой особы кроются лишь в подозрениях одного лишь Грэма? Право, господа, вы теряете связь с реальностью. Я поговорю с вашей задержанной, но после оказания адекватной помощи, — Лектер поджимает губы, поднимаясь со своего места и подбираясь к профайлеру почти что вплотную: — Кому, как ни вам, Уилл, понимать ее состояние? Ваш садизм, — облизывает губы, сверкнув глазами в свете люстры, — взращивается вашими же руками. — Закончим допрос и разойдёмся. Я предпочту лечение в домашнем комфорте, — девушка отвела взгляд, холодный, уставший, прошлась им вдоль стенки, скользнула по Грэму и Ганнибалу, отметила что-то выпирающее в кармане, не подходящее на носовой платок. — Садизмом будет держать меня здесь и растягивать допрос. Прошу, Доктор Лектер, Вы как никто ускорите процесс. Помещение казалось холодным. Софи привычным жестом положила руки на плечи, уже с раздражением поглядывая на всех присутствующих. — Если эта девушка и вправду имеет связь с делом, то это облегчит работу всего отдела. Маленькая жертва, — Уилл пристально следил за реакцией Ганнибала. С самого начала. С их первой встречи за чашкой кофе. Никто из всего отдела, вероятно, ещё не пересекался с Ганнибалом в том состоянии, в каком он пребывал сейчас. Лектер, разве что, указку и ремень в руки не берет, а без того — недовольный своим классом учитель. Он ведёт себя обходительно и любезно, как и обычно. Но слова его колки, вопросы впиваются в слушателей, а не в допрашиваемую. Яд, которым он поливает коллег, сладок и похож на мед: обволакивает, кажется сладким, но… Лектер беспощаден. За двадцать минут общих вопросов и витиеватых ответов он успевает дважды задеть эго каждого в этой комнате, обходя, разве что, Софи. Это не выглядит странно: он — мужчина в компании мужчин, она — девушка. Допрос лишь сильнее запутывает ФБР. Софи кажется случайной жертвой выбора, с трупом её ничего не связывает, разве что намёки Уилла о направлении, в котором нужно искать. Но так ли мало там «подходящих» людей? — Я Вас провожу, Софи, выглядите неважно, — подаёт ей руку, помогая подняться с неудобного стула. — Если вы с ней не закончили, господа, попрошу сперва дождаться выздоровления леди. Маленькая жертва. Доктор забирает свою папку и, не дожидаясь решения сотрудников, уводит Софи прочь. Напоследок он улыбается всем приветливо, ободряюще, будто бы и не было этого неловкого консультирования. — Я Вас довезу. Спорить не надо, они все равно за нами проследят. Лучше доехать до меня, мое гостеприимство их не удивит и не покажется странным. Восстановите силы и полетите дальше творить, — говорит тихо-тихо, открывая дверь машины и коротким кивком головы приглашая девушку присесть. Софи не спорит — ей уже не хватает на это сил, — но не замечает, как тем самым показывает Ганнибалу повиновение. Присев в машину и всё ещё держа его руку, девушка смотрит на него внимательно, оценивающе, но молчит. В её глазах виднеется напряжение и усталость. Ганнибал же смотрит на неё ласково, с долей сожаления за то, что своими же руками заставил её прийти на допрос в таком состоянии. Ловя мгновение, мужчина наклоняется к нежной руке, чуть крепче сжимая её, и оставляет на тыльной стороне холодной ладони один тёплый поцелуй. Прикасаясь губами к коже, доктор чувствует, как Софи вздрагивает от того прикосновения, позволяет себе уловить её манящий запах и лишь после закрывает дверь, возвращаясь к водительскому месту. Автомобиль трогается и Софи, не в силах бороться с собственным организмом, приобнимает себя руками и закрывает глаза. Ганнибал ведёт машину неторопливо, объезжая всевозможные препятствия, даже мелкие. То и дело смотрит на Софи, наблюдая, как пушистые ресницы подрагивают во сне, и лишь изредка поглядывает в зеркала заднего вида. За ними действительно висит «хвост», якобы незаметно виляя по соседним переулкам. Лектер не пытается избавиться от преследователей, все так же подкрадываясь к собственному дому. Он никогда не считал заботу чем-то постыдным, что следует прятать. Ганнибал живо представил себе, как детективы опишут этот эпизод в своих отчетах. Усмехнулся, чувствуя себя похитителем и объектом изучения на ближайшие пару дней: придётся поутихнуть и перейти на постное мясо. Вскоре доктор останавливается у своего дома, отстёгивает ремень и уже тянется к Софи, чтобы осторожно разбудить, но в сантиметре от её плеча меняет решение. Стараясь не создавать лишнего шума, он открывает дверь в дом и возвращается к машине. Отворив дверь автомобиля со стороны девушки, наклоняется над ней, чтобы отстегнуть ремень и со всей осторожностью подхватывает задремавшую подозреваемую на руки. Лектер легко доносит Софи до дивана в холле, аккуратно укладывает ту на спину и накидывает сверху невероятно мягкий плед. Подкатывает поближе столик с прозрачной поверхностью, исчезая затем на кухне. Через несколько минут возвращается с миской горячего супа, приборами и полотенцем. Оставляет все это на столе, присаживаясь рядом с Софи. Затем проводит пальцами по горячему лбу, убирая выбившиеся пряди. Замирает на секунду, чтобы затем наклониться над девушкой и поцеловать ту куда-то в районе правой брови. Цепочка предательски выглядывает из кармана, чуть задевая щеку спящей. Лектер поспешно отклоняется назад, пряча свою драгоценность на место. — Софи. Тебе надо поесть. Девушка действительно не заметила ни единого препятствия по дороге. Более того, она так потерялась во времени в своём кратком сне, что в голове всё помутилось и перевернулось. Но очнулась она от тёплого прикосновения над правой бровью. — Ганнибал? Который час? И что Вы только что сделали? — Софи попыталась встать, но голова закружилась и, сбитая с ног собственным недомоганием, она присел обратно. Игнорируя предыдущие вопросы, она взглянула на еду. Прекрасную, благоухающую, но вызывающую помутнение. — Благодарю за заботу, но я не голодна. Ганнибал терпеливо пододвигает небольшой стол поближе, берет в руки кружку и в упор смотрит на Софи: — Половина первого, — маленькая серебряная ложечка коротко звенит о край посуды, будто бы зазывая девушку на приём пищи. — Это самый обычный горячий суп, Софи, без каких-либо сюрпризов. У меня было не так много времени на приготовление, а у тебя не так много сил на употребление чего-то грандиозного. Поешь, пожалуйста, — намеренно перешёл на более близкое общение, уходя от формального и заигрывающего «Вы». Софи взглянула на него, рассматривала внимательно, пробежалась по каждой черте лица, а затем уставилась на карман, наконец поняв, что там лежит: — Почему бы Вам не выкинуть его, как и прошлое? — Зачем? — такой простой и искренний вопрос. В нем не слышна грусть, лишь любопытство. — Я этого не хочу, Вы этого не хотите, — по старой-доброй привычке случайно вновь переходит на официальный метод общения. — И Вы обещали не сопротивляться, м? — девушка хмурится, пытаясь припомнить, когда успела дать такое обещание. — Повиновение — это первый шаг к излечению. Быть может, нас обоих. Ганнибал подаёт ей кружку, беспеременно кутая Софи в плед. Снова запирает невидимую дверь с каким-то извращённым наслаждением, отрезая ощеренный, кусачий мир от тёплого уюта. Софи молчит, не говорит ему ни слова, но в разуме вновь и вновь всплывали картины счастливого прошлого. Где она потеряла эту нить? Там, где позволила себе отречься от чувств во чьё-либо благо. Важен ли исход, если вместе им так хорошо? Она чувствует его касания, аккуратную заботу, неподдельный трепет, который исходит из каждого его слова и действия. Чаша в руках такая тёплая, но не вызывает никакого аппетита. Софи смотрит на неё, изо всех сил удерживая слёзы. Два года она не позволяла себе плакать. Два года не позволяла чувствовать. Девушка снова предпочла забыться в делах и работе, уйти от себя в наказание за сделанную, как теперь уже кажется, ошибку. Но может ли она отречься от всех тех слов, что произносила? Два года назад ей не просто так пришлось принять это важное решение, так как же можно отказаться от него теперь? Софи прячет лицо, тело начинает бить дрожь, в супе медленно расстилаются волны, издаваемые нежными руками. Но вот ресница не выдерживает столько тяжкого груза, и хрустальная слеза падает Софи на руку. Однако большего она себе не позволяет, старательно зазывает все слёзы и чувства назад, но понимает, что если он сделает ещё один шаг в эту сторону, ещё одну попытку, — её сердце не выдержит всей боли и тревог. Кажется, лёд тронулся. Ганнибал прекрасно замечает её состояние: тяжело скрыть волнение и слезы, находясь под опекой психиатра. Однако Лектер делает вид, что не замечает ни одинокой слезы, ни тремора. Убедившись в надежности замка входной двери, Ганнибал задергивает шторы на всех окнах, погружая комнату во тьму. Сам-то он отлично ориентируется на своей территории, а вот Софи придется тяжело. Если ей не помочь, конечно. В полной темноте мужчина пробирается к камину, неспешно тот оживляет: гостиная тут же приобретает теплые оттенки, прогоняя густой мрак по углам. Огонь отражается в многочисленных статуэтках, бокалах, редких столовых приборах. Будто по комнате планируют туда-сюда сотни светлячков. — Хотя бы глоток, Софи, я не могу дать тебе лекарства на пустой желудок, — стоит к ней спиной, смотря на камин. Он расслаблен, доверив ей привести себя в порядок без его надзора. — Сразу после я оставлю тебя в покое, сможешь поспать. Тыльной стороной кисти гладит по рогам крупного оленя, что стоит на каминной полке. Красивый зверь из фарфора. Стоит надавить чуть сильнее, и его красота мелкими осколками разлетится в стороны, быть может даже поранив кого-то, кто стоит особенно близко. Лектер улыбается. Не время для подобных мыслей. Одним лёгким движением Софи вытерла слёзы, но тремор не уходил. Она не следила за Ганнибалом, а смотрела в чашу и видела в ней своё уставшее лицо. Её разум метался от одной мысли к другой; лихорадочно, быстро. Какое решение принять? Позволить всё вернуть или бросить к чертям? К чему прислушаться? К сердцу, которое жаждет хотя бы касания до руки Ганнибала, или разум, который умоляет её бежать, оставить это всё? Послышался лёгкий звон — Софи несколько раз опустила ложку и подняла её, опустошая. Она вновь повинуется. Редкий скачок мысли, подобный быстроте зайца. Девушка откладывает чашу с характерным звуком, вдыхает в себя раскалённый пламенем камина воздух и поднимается. Она стоит крепко, но из последних сил. На лбу выступили капельки пота, её мучает жар, а тело дрожит под напором болезни. — Прекрати. Ты пытаешь мою душу, Ганнибал! — она больше не может сдержать слезу. — Это жестоко. Я не хочу здесь находиться, я не могу видеть тебя. От произнесенного вслух имени он едва заметно вздрагивает, сдерживая мурашки где-то в районе затылка. «Я не хочу здесь находиться, я не могу видеть тебя» — где-то глубоко внутри боль сжимается в тугой узел, Ганнибал поднимает обе руки вверх в примирительном жесте. Ладонями к собеседнице, всё как по учебнику. Ему тоже нелегко наблюдать её отчужденность и попытки сдерживать себя даже наедине, но… Когда все зашло так далеко? Как змея в своем логове, Лектер замирает и впитывает в себя все звуки, что слышны за спиной. Непривычно так долго оставлять гостя, пускай и желанного, без зрительного контакта. Но пусть это будет Софи комплиментом: психиатр ей полностью доверяет. И её собственную жизнь, и свою. Он слышит сперва звон маленькой ложечки, судорожные, торопливые глотки. А затем тишину прознают острые, как хирургические иглы, слова. Ганнибал успевает повернуться к своей «пленнице» лицом, пряча спину и впиваясь в нее изучающим взглядом. Змей покинул свое укрытие. Он не отходит от камина, не желая провоцировать Софи на необдуманные поступки. Быстрым шагом она направилась к выходной двери — такая прекрасная в своём искреннем порыве — дотрагивается до ручки, но не поворачивает её, а оборачивается на Ганнибала, внимательно смотря в его глаза. — Разве тебе не хочется убить меня? Я подтолкнула тебя к убийствам, я мучила тебя, я причинила тебе боль, и я бросила тебя, — в последней фразе проскользнула отчаяние и злоба. Но последнее было не на Ганнибала, а на себя. Около выхода было пальто мужчины. Ещё по дороге она приметила в нём огнестрельное, и по весу оно казалось заряженным. Она не ошибалась. — Если ты этого не сделаешь, то это сделаю я. — Нет, у меня нет и не было идеи убивать тебя, Софи, — прерывисто вздыхает, все так же стоя с поднятыми руками. — Мы оба в равной мере виноваты перед друг другом, конфликт не может породить один человек. Мы вместе создали нашу новую реальность. Вместе и вольны её исправить, — пока что Ганнибал не совсем понимает, к чему была сказана её последняя фраза, но последующие действия Софи заставляют его похолодеть. Девушка в одно движение скользнула к пальто и выхватила пистолет. Заряжен. Как она и думала. Осталось одно движение. Сейчас пылкое и болезненное сознание не видит иного выхода. Она должна закончить всё в свою пользу, и если он не в силах оставить её, то Верт оставит его сама. Правила игры меняются неумолимо быстро и жестоко для обоих. В глазах Софи пробегает огонь. Он качает головой, с каким-то восторженно-озабоченным видом отслеживая её путь до двери. Вопреки здравому смыслу, писательница и не пытается ту открыть, вместо этого она выуживает из кармана пальто пистолет. Ганнибал поджимает губы, укоряя себя за очевидный промах. Стоило лишить оружие «зубов» сразу же после так называемого допроса. Мысли продолжали лихорадочно бежать, перемешиваясь в голове, образуя ползущую кашицу, и только три слова яркими вспышками всплывали в её сознании: — Но знай, что я тебя любила. И люблю. Но таково моё решение, я не позволю всему повториться вновь, — её палец уже касается механизма. До выстрела осталась секунда.