10 лет назад. Париж. Сочельник (24 декабря)
Шёл седьмой час нового дня. Звенит будильник. Ганнибал Лектер открывает глаза, ощущает на носу тёплые, почему-то не по-зимнему, лучи солнца, прорвавшиеся сквозь тяжёлые тёмно-алые шторы спальной комнаты. Вместе с тем, как к едва проснувшемуся Лектеру возвращалось сознание, с ним появлялось сладкое ощущение собственного триумфа. Это осознание позволяет ему быстро подняться с кровати, сделать скромный комплекс утренних упражнений в качестве зарядки и пойти в ванную комнату. Мисс Верт в это время сладко спит. Занавески расшторены, потому солнце заливает её вместо одеяла, которое сползло и упало на пол. На нём, ласкаясь в солнечных лучах и запахах хозяйки, раскинувшись, спит маленькая Мелисса, отчего-то помурлыкивая. Как думаете, что ей снится? Как Софи насыпает целую миску корма? Как уделяет ей внимание? Или, может, как юная охотница впервые ловит свою добычу? Может птичку, может мышку, а может и дурно-пахнущую муху, пробравшуюся на кухню. Кажется, только ночью Мелиссе удаётся почувствовать спокойствие, воцарившееся в доме. Её хозяйка не дрожит, не ходит из угла в угол, не навивает приближение чего-то фатального, а спит, тихо посапывая. Но всё же Мелисса не выдерживает и через полчаса поднимается со своего укромного местечка. Струи ледяной воды пробегают по лицу и туловищу, но ни единая мышца Ганнибала не вздрагивает. Его молодое сильное тело с благодарностью принимает подбадривающую прохладу, всё оно упивается теми малыми чувствами и ощущениями, что ему доступны. Щекочущее предвкушение. Победы или поражения. Из душа Ганнибал направляется прямиком на кухню: сегодня у них много дел. Мелисса взбирается на кровать, прыгает на ногу хозяйки, слегка цепляя коготками, затем движется вверх по бёдрам, спине, усаживается на плече у девушки и, возомнив себя трактористкой, направляет взор — полный любви и обожания — на Софи, всё громче мурлыча. Белоснежный фартук, локти слегка прижаты к себе. Признак шеф-повара: грязный фартук, чистые рукава. Лектер начинает магический обряд приготовления праздничного ужина. Однако главным блюдом в этот вечер станет не классический рождественский гусь, который, безусловно, будет присутствовать на трапезе, а неаполитанский сангвиначчо дольче. Сладкое кровотечение. Это итальянский шоколадный десерт, где основной ингредиент — свиная кровь. Но в это рождество кровь будет не свиная. И даже не тех, кого доктор объявляет «животными».Протереть кровь через сито, чтобы избавиться от комков;
Поместить ее в кастрюльку;
Добавить остальные ингредиенты;
Поставить кастрюльку на маленький огонь и нагревать при постоянном помешивании деревянной ложкой до достижения смесью однородности и загустения;
Снять с огня, остудить и использовать в качестве сладкого соуса, традиционно подавая с печеньем Савоярди, сам крем переложив в чашу из апельсиновой кожуры.
Ганнибал берёт молоко, нагревает, помешивая, добавляет мёд, добивается состояния, пока всё полностью не растворится, затем в разогретое молоко добавляет шоколад и мешает, пока всё вновь не растворится; наблюдает, как сам же вливает свежую кровь, добавляет корицу, мускатный орех, цедру и перемешивает. Кровь начинает сворачиваться, молоко остывает, шоколад начинает густеть, и вся консистенция становится плотной, вязкой, словно горчица или густой соус. Все эти действия даются доктору легко, он делает их почти автоматически, сладко предвкушая ужин, на котором он впервые предложит к столу себя самого. На кухне он проводит несколько часов. Эксперимент, особый жест поощрения — Лектер не знал, как правильно обозначить это у себя в голове, но страсть к новому ощущению подогревала его к этому специфическому шоу. Утро Софи не задалось. Мелисса разбудила её в восьмом часу, укусив за ухо. Настроение было ни к чёрту, а дел… гора. Именно сегодня она затеяла разобраться с давнишними задачами: поругаться с оператором банка из-за собственной ошибки, сделать генеральную уборку и забросить после слишком усердного мытья полов, упасть из-за маленькой кошки под ногами с громким: «блять, Мелисса, какого хера ты тут спишь?» (благо господь уберег нежные уши Ганнибала от этого возгласа), перемерить десять аутфитов для скорого ужина и остановиться на первом, наносить макияж два часа, а потом старательно его смывать, ибо «всё не то» и решить идти без косметики вовсе. Надеть она решила старый, растянутый и широкий, но горячо любимый бежевый свитер, обычные чёрные брючки на высокой посадке и кроссовки. Над волосами колдовать тоже не хотелось: они остались распущенными, слегка небрежно разбредаясь волнами по спине. И когда до момента, в котором Ганнибал должен был заехать за ней, оставался час, она задремала на диванчике в своей небольшой гостиной. И ей повезло, что Лектер не решился ждать её в машине, а учтиво позвонил в дверь. Мужчина стоял, притворно-скромно смотря в пол, ожидая, пока дверь откроется. В следующем моменте он увидел её в новом свете: перед ним не стояла та изысканная леди с огоньком в глазах, а уставшая и истерзанная погоней лань. Впрочем, её по-прежнему хотелось называть «леди». — Здравствуй, Софи, — Ганнибал сдержанно улыбнулся, рассматривая её лицо и одежду. — Ты готова? Девушка похлопала глазками и кивнула, что шло в разрез со следующими словами: — Почти. Одну минуту. Ты зайди, — она скрылась в недрах квартирки, пока гость зашёл и осмотрелся. Ганнибал уже был здесь, видел все комнаты, но теперь странная атмосфера этого пристанища словно бы давила и на него. — Как ты себя чувствуешь? — между делом спросил Лектер, поправляя ворот пальто у зеркала. — Ничего… — отвечает девушка, заведомо зная, что он понимает её ложь. В груди сидело что-то тяжёлое и никак не хотело отпускать. Закончив метания по квартире, она подошла к нему. — Теперь готова. Софи смотрит на него и чуть улыбается. Всё же девушке приятно, что он здесь. — Хорошо, — Ганнибал осматривает внешний вид девушки, удивляясь отсутствию верхней одежды. — Не замёрзнешь? — Пока та отрицательно мотает головой, Лектер выхватывает у неё из рук отчего-то потяжелевшую женскую сумку и, ненавязчиво положив руку на изящную спину в районе талии, подталкивает к выходу. Дом девушки был довольно старым и лифта в нём не предусматривалось, отчего Ганнибал и Софи останавливаются возле лестничного пролёта. Леди пропускает джентльмена вперёд, но тот приостанавливается. На губах мелькает хитрая ухмылка и, подкравшись к девушке, Ганнибал берёт её на руки, после чего — явно довольный — выслушивает все смущённые возгласы. — Ганнибал, что ты делаешь? Опусти меня обратно, — она пытается освободиться, но тот лишь сильнее прижимает её к себе. — Ты ещё не оправилась от травмы, побереги свою ножку, — совершенно снисходительно отвечает ей Ганнибал. — Тут всего лишь три этажа! — продолжает возражать Софи, поднимая внутренние края бровей вверх в умоляющем жесте. — Целых три этажа, — ответил ей в тон, сделав акцент на первом слове, и мягко начал спускаться вниз, не выдавая никаких признаков усталости. Однако жест этот был продиктован не порывом любви, а интересом к её состоянию. Она вновь сбросила вес. Насколько всё серьёзно? Насколько она слаба сейчас, чтобы не суметь противостоять ему? Ничего не должно пойти не по задумке. И всё же… держать её на руках было весьма приятно: её духи, близость заставляли сердце биться на несколько ударов чаще; словно у охотника, приближающегося к своей добыче. Ганнибал усаживает девушку на переднее сидение своего автомобиля, мягко захлопывает дверь, садится за водительское кресло и заводит машину, кладёт руки на руль, но не двигается. Побарабанив пальцами по рулю, мужчина отпускает его и поворачивается к Софи. — Тебя что-то тревожит? — спрашивает он, упорно ловя её взгляд. — Нет… Всё в порядке, — однако Ганнибал знает что её тревожит и предполагал возможный настрой, но почему-то именно сейчас ему хотелось понизить этот градус. Угрюмость данного женского лица была невыносимой. — Давай возьмём твоего подопечного с собой. Мне кажется, он тебя успокаивает. Я ведь вижу, что ты всё ещё обеспокоена. К тому же, он стал частью твоей жизни, а Рождество, как известно, семейный праздник. — Давай… — взгляд девушки удивлённый, но посветлевший. Конечно, видеть в своём жилище неугомонное животное Лектеру не хотелось, но вот увидеть нежность в Софи — очень. Ещё больше хотелось почувствовать её на себе, но пока это не маячило на горизонте. Взяв у неё ключи, Ганнибал оставил девушку одну в тёплой машине и вскоре вернулся, укрывая за пальто Мелиссу в области груди (может температура и не опустилась ниже нуля, но было довольно холодно). Он садится на своё место и, держа кошку на ладонях, вручает девушке. Мелькает очаровательная улыбка в его сторону — может показалось? Мелисса же, беспрестанно и недовольно мяукая что-то непристойное по отношению к Ганнибалу, взбирается к Софи на плечо и усаживается там, с опаской осматриваясь вокруг и вынюхивая обстановку с высоты. — Точно попугай, — усмехается Ганнибал, и теперь они могут тронуться с места. Софи кажется задумчивой: что-то лишнее навивает на неё беспокойство.Часом позже
— Я не стал наряжать дерево без тебя, мне показалось, что это сможет приподнять настроение нам обоим, и, насколько мне известно, вписывается в традиционное празднество, — произносит Ганнибал, стоя возле довольно высокой тёмно-зелёной ели. На полу, рядом с ней, в коробке дожидаются своего часа красные ёлочные игрушки. От французской традиции украшать дом лишь веточки омелы Ганнибал решил отойти, разбавив их возможностью украсить ель. Он поднимает коробку, открывает и протягивает Софи, позволяя взглянуть и взять пару шаров. — Когда-то во Франции крестьяне украшали ели красными яблоками. Это было символом урожая и считалось, что они приносят благополучие в дом. Однажды случился неурожайный год, и яблоки заменили такими красными шарами, с тех пор и переменилась традиция. Я смог достать для этого праздника раритетные украшения, они сделаны из дерева, так что мы можем не бояться их разбить. — Хорошо, — Софи мягко улыбается, оглядываясь и выискивая глазами кошку, но та увлечённо продолжала что-то вынюхивать. Затем смотрит в коробку и мягким движением берёт один шарик, чуть поднимает вверх, рассматривая. Ганнибал наблюдает за тем, как долго она всматривается в матовую поверхность. Не одаривая мужчину и взглядом, миледи тихо говорит: — Такое… странное чувство. Какой-то непóнятой ностальгии. Будто я всё это видела, будто… что-то должно случиться. Это и называют дежавю? Но я не могла видеть это во сне, мне… вообще ничего не снится в последнее время. Но ведь ничего не предвещает беды. — Зачастую выходит так, что для беды не нужны предвещения, — с осторожностью парировал Ганнибал, вспоминая, как хорошо у девушки работает анализ, и как порой он опережает сознание, превращаясь в интуицию. — При твоём состоянии вполне может возникать лёгкая паранойя. Софи опустила руку с шаром и взглянула на Ганнибала, приподняв правую бровь. Ей не нравились эти слова, как не нравилось и то, что он видит её такой, то что понимает, как она на самом деле себя чувствует. Затем опускает глаза на коробку с шариками. — Каком это таком «состоянии»? — он улавливает в голосе девушки тонкую дрожь и нотки раздражительного недовольства. Неужели подобные слова настолько её задевают, раз она пытается ему что-то предъявить? Комично. Ганнибал приседает, оставляя коробку на полу и подходит к Софи вплотную, позволяя себе ещё одну вольность: он обнимает её, мягко, но крепко прижимая к своему плечу сбитую с толку девушку. Впрочем, это ему и нужно было: она не должна беспокоиться раньше времени. Сегодня охотнику хотелось увидеть её ступор, истинный испуг. «Стой, бей, беги» — что выберет Софи? — Перестань, мы оба всё прекрасно понимаем. Тебе это сложно принять, но ты можешь быть слабой и уязвимой. Я здесь, и я готов подставить тебе плечо, пока ты не поправишься. Ты мне нужна любой, — Софи молча положила голову ему на плечо и глубоко вздохнула. Чувство дежавю достигло апогея. Ганнибал невесомо гладит свою гостью по волосам и спине, стараясь быть ненавязчивым. — Давай вернёмся к ели. Уже семь, скоро ужин, — он отстраняется, но не прерывает тактильного контакта, оставляя руки у неё на плечах и аккуратно заглядывая в её лицо, надеясь уловить текущий настрой Софи. Она же кивает, выбирается из его прикосновений и присаживается у подножья древа, прихватив коробку. Ганнибал отошёл, ставя пластинку и выбирая композицию A midsummer Night's Dream, Op. 61 MWV M13: Intermezzo, чтобы создать для своей гостьи ещё более приятную атмосферу. Остановившись у проигрывателя, Ганнибал покосился на её спину, равномерно выводя две фантазии. В первой охотник подходит к этой тонкой фигуре, руки его тянутся к лучистым волосам, которые потом наматываются на его руку, и он, в каком-то новом упоении, вонзает в эту худощавую спину нож. Лезвие режет натянутые мышцы, проходится по ним, словно смычок виолончели, а следом, впиваясь в плоть, ломает кости, заставляет позвонки раздвинуться и сместиться, а его руки залить кровью — самой чистой и яркой из всех, что ему приходилось видеть когда-либо. Во второй мужчина подходит к Софи сзади, присаживается, тянет свои руки к ней для страстного объятия и, с несвойственной ему искренностью, прижимает девушку к своей груди, разбросав собственные ладони по её туловищу. Обнимает жадно, прижимает щёку к её щеке, а подбородок к плечу. Он вдыхает её изысканный запах полной грудью и жмурится от удовольствия, ощущая, как, почему-то всегда холодные, руки леди прикасаются к его пальцам, сжимают их с тем же запалом, и оба тайных любовника растворяются друг в друге. Но не случается ни первого, ни второго: поставив музыку, Ганнибал возвращается к светловолосой даме и занимает позицию сбоку — наиболее удобную для любования и наблюдения. Особенных правил для украшения ели они не имели — делали всё возможное, чтобы достичь симметричного рисунка из кроваво-алых шаров. Мелисса увлечённо осматривала небольшой, но утончённо обставленный дом, а когда же мест для изучения не осталось, присоединилась к паре до странности больших котов. Внимательно наблюдая за движениями хозяйки, юная охотница выждала момент, когда один из шаров окажется на полу, и лишь это случилось — набросилась на бедное украшение, да так, что во время разбега поскользнулась на гладком полу, но удержав равновесие, затем принялась гонять его в противоположную от хозяйки сторону. Софи делала попытки остановить взбудораженное животное, и удалось ей это лишь тогда, когда несчастный шарик оказался под ёлкой. Оттащив кошку подальше, девушка присела, наклонилась и просунула руку меж ветвей. Ганнибал замер, не поднимая лица, он следил за каждым её движением, всё внутри замерло. Время пришло. Будет ли Софи достаточно внимательна и попадётся ли с первого раза? Софи всматривается в тень благоухающей ели, запах которой теперь резко вцепился в обоняние, просовывает руку и захватывает шар, но видит рядом с ним несвойственный полу блик драгоценного камня. В следующую же секунду в полутьме змеёй вырисовывается тонкая цепочка из белого золота. Такая знакомая. Не удержавшись, Софи подцепляет украшение пальцем и вытаскивает на свет. Сидя на коленях возле величаво возвышающегося над ней дерева, замирает теперь и она, откладывая шар куда-то в сторону. Волосы ниспадают на лицо, мешая обзору, но девушка не откидывает их, продолжая вкушать глазами каплеобразный ярко-голубой сапфир. На обороте едва заметная гравировка: f M.V t S.V. . Ладони ощутимо вспотели, а тело бросило в холод. Она не могла пошевелиться. Понимание всего возникло где-то в глубине сознания, но на его поверхности пытались сплестись разумные объяснения. Цепочка оставалась у Эндрю. Он сорвал её с шеи в грубом движении в моменте прелюдии для наркотического полового акта. Софи спрашивала о ней у Ганнибала на следующий же день, за завтраком; в тот самый день, в котором юноша обрёл свою прекрасную и многозначную смерть. Тут же в сознании воспарил образ Адель, исчезнувшей также внезапно. Убийства, прогремевшие в Италии от неизвестного il mostro. И все мысленные вели лишь к одному человеку, к… Ганнибалу доставляло чистое удовольствие аккуратное наблюдение на всем эмоциональным спектром девушки. Она сидела на коленях, вновь поражённая жизненным поворотом. Это ли она предчувствовала? Такая слабая, уязвимая теперь, и вся её жизнь сейчас была в одной лишь его власти. Он действительно решил, что одной этой маленькой, но значимой детали, как кулон, хватит для её дедуктивных способностей. Софи должна была узнать. Лектер хотел, чтобы она узнала, прежде чем он бы начал двигаться дальше. Помимо этого, он и сам хотел выведать у неё те тайны, что скрывались от всего мира. Решив застать свою пленницу врасплох, поднимается, меняясь до неузнаваемости. Истинный экстаз. Периферийное зрение ловит движение, и ещё одна тень поднимается возле неё. Нехотя, девушка отрывает глаза от находки и смотрит в лицо мужчины, что заставляет её похолодеть ещё больше. Софи чувствует собственную бледность, словно бы та была подключена к нервным окончаниям. Она не видит в том, что стоит перед ней, близкого друга, одногруппника, бывшего хирурга и заботливого мужчину. Что-то иное, какая-то чужеродная чёрная субстанция возносится перед всей её скромной фигурой. Глаза девушки бегают по его лицу, рука с цепочкой непроизвольно сжимается, и та, в некоторых лоскутках кожи нежных девичьих рук, начинает впиваться в плоть. — Хочешь задать вопрос? — голос мужчины ровный, он смотрит на неё со спокойствием, но полной готовностью к любому резкому движению. Умирать он не собирался, как и проводить остаток дней взаперти. — Нет. Я, кажется, теперь не нуждаюсь в ответах, — её же голос звучит тихо, но льётся ровно. Девушка судорожно перебирает в голове схему поведения. К такой ситуации её никто не готовил, даже она сама, но всё ещё хотелось жить. Ганнибал видел это в ней так же чётко, как и Софи видела его готовность убить её, пусть это и был последний вариант, который он рассматривал. — Мне захотелось вернуть его тебе. Он важен. Считай это частью рождественского подарка. — Почему ты сделал это? — Ты не хотела задавать вопросов. — Теперь хочу. — Потому что посчитал это достойным исходом для его жизни. — Я спрашиваю не об этом, — девушка неотрывно смотрит на его лицо. Она затеяла другую игру, и Ганнибала это раздражает. Лектер прищуривает глаза и присаживается возле неё на одно колено, оказываясь в непосредственной близости от её шеи, что не могло не пугать теперь, но леди с достоинством держит спокойное выражение лица. — О чём же ты спрашиваешь, mon Cheri? — он произносит ласковое слово, но тон посылу не соответствует. — Почему ты решил, что это достойный исход для него? Ганнибал молча смотрит на девушку и неожиданно ухмыляется. Его рука непроизвольно тянется к хорошенькому дамскому личику, почти ласково гладит щёку и по-собственнически берёт её за подбородок, сжимая его не до болезненных ощущений, но достаточно крепко, чтобы она не могла так просто спрятаться. — Думаешь, что сможешь проникнуть в меня так быстро? — Думаю, я уже проникла в тебя, — в полушёпоте произносит Софи, продолжая изучать карие вишни его глаз. — Иначе бы не было этого всего. Ганнибал молча смотрит на Софи, переваривая сказанные ею слова, на несколько секунд, словно в задумчивости, отводит их и снова возвращается. Тихо вбирает в себя воздух, чтобы подготовить ответ: — Вероятно, это так, — он отпускает её лицо, но не отстраняется от его. Ладонь Лектера снова касается щеки, едва-едва. Взгляд непроизвольно опускается на губы, он улавливает её дыхание и отчего-то теперь сладковатый запах. В хаотичном движении наклоняется к ней, ловя губы девушки и прикасается к ним бережно, с осторожностью пробуя на вкус бальзам с кокосовым маслом. Лёгкое пёрышко — так можно было бы описать это прикосновение. Девушка прикрывает глаза, но отвечает не сразу, его движение смущает, заставляет окаменеть. Но он не задерживается и, почти не дав ответить на порыв, отстраняется. Где-то позади слышится треск камина. — Эндрю позволил себе сделать непозволительное, — Ганнибал игрался словами, наблюдая за её ошарашенностью. Касание его руки на щеке становится ощутимее. — Он прикоснулся к тебе, желал навредить. Мужчина встаёт, перехватывая её за руку и поднимая за собой, а затем отпускает. Отходит к камину, размышляя о чём-то своём, но внимательно вслушивается в её движения за своей спиной — она была способна на любой фокус. Однако же Софи стоит на месте, обращаясь к ели и собственным рукам. — Ты ничего не помнишь из того, что было в тот вечер. Когда я привёз тебя домой. Красочно прорисовывается то, как на утро ты испугалась, когда подумала, что рассказала что-то лишнее, — Софи обернулась на него через плечо, жадно хватая каждое слово, совращавшееся с его губ. Мелисса же продолжила возню с шариком, пока два больших кота были отвлечены. — Но ты почти ничего не сказала. Лишь что-то обрывочное, — он развернулся и медленно направился к ней. — Почему-то ты назвала себя ужасным человеком и из того решила, что никто тебя не полюбит, а потом разрыдалась, — слова его звучали с упоением. Да, он получал всё больше удовольствия от сцены. Ганнибал обнял её со спины, руки хаотично прижались к женскому туловищу, а сам он положил свою голову девушке на плечо, обнимая крепко, не позволяя ей отстраниться в ту же минуту. Стал говорить тише: — Я же сказал, что мог бы это сделать, с любым недостатком и деянием. Я мог бы принять тебя полностью. Я почувствовал это, когда впервые увидел тебя, когда ты со мной заговорила. Я готов и хочу принять тебя в свою жизнь, всю тебя, ты нужна мне. Ты недостающая часть меня. Но, вместе с тем, и ты должна принять меня таким. Тебе ведь так не хватает понимания, принятия… Сердце Ганнибала билось в прежнем ритме, но дрожало. Он крепко ухватился за неё, вцепился, готовый в любой момент сжать руки сильнее. Лектер судорожно вдыхает запах девичьих волос, позволяя носу утонуть и запутаться в них. — Да… Не хватает, — дрогнувшим голосом резюмирует девушка, закрывая потяжелевшие веки. По щеке непроизвольно скатывается слеза. Её всегда отталкивали. Родители любили и принимали её только с отличными оценками и успехами во всех областях, которыми она, не по воле своей, занималась. Друзья, за исключением одного человека, любили её весёлой и позитивной, когда у неё есть деньги, возможности, связи. Мужчины… Они любили её красивой, нежной, здоровой. Стоило Софи принести плохую отметку — мать срывалась с цепи, а отец разочарованно вздыхал. Стоило появиться проблеме — «друзья» отворачивались, не замечали её. Мужчины покидали, стоило ей заболеть, показаться с другой стороны. Все хотели видеть лишь одну её сторону, за исключением Мишель и Мортиции. Но Мишель не могла быть постоянно рядом. А тётя скончалась. И ей не хватало их, не хватало чего-то банально-человеческого, ощущения целостной, безусловной любви, привязанности. — Расскажи мне, что ты сделала… — Лектер прикасается носом к её щеке, опускаясь к шее. Неведомое сладострастие охватывает его, он не хочет переставать чувствовать это тепло. Старается создать для неё атмосферу безопасности, спокойствия. — Я… расскажу, — вырывает она из своего сердца это согласие. Софи не знала, предоставит ли жизнь её ещё один шанс поделиться своей тёмной стороной, оттого ей и хотелось испытать это. Принятие. Ганнибал замирает и аккуратно отстраняется. Взяв её за руку, ведомый тайной, он усаживает девушку на диван, что стоит против камина и с предвкушением готовится ловить каждое слово, выпавшее из горячих губ. Она взглянула на него с лёгкой тревогой. Но не отвернётся ведь он от неё теперь? Руки непроизвольно сложились вместе. Воспоминания… Болезненные, старые. Занимая более удобную и комфортную позу, вновь бросила взгляд на него: пронзительный, прямой, говорящий. Помолчав с пару минут, девушка подобрала слова и настроение для своих слов. Сейчас хотелось быть циничной, бесчувственной, чтобы вновь не погружаться в былые дни. — Мой отец военный, в настоящее время дослужился до дивизионного генерала. Соответственно, от своих детей и семьи был далёк. Человек карьеры. Я и сейчас его практически не вижу, даже не уверена, знает ли он, что я здесь. Однако любил нас сильно. С моей матерью встретился в раннем возрасте, так что первого ребёнка, моего старшего брата, она родила в семнадцатилетнем возрасте. Через три года меня, ещё через два — ещё одного сына, — Софи ухмыльнулась. — Вероятно ты слышал о том, что зачастую первые дети становятся черновиком в воспитании остальных, но моё детство сложило иное впечатление — черновиками были все мы. Никакой рефлексии, никакого признания ошибок. Жёсткое и, зачастую, по-животному жестокое воспитание, — следующую фразу она произнесла задумчиво. Ганнибал придвинулся к ней чуть ближе, с осторожностью, чтобы не прервать, взял её руку и положил к себе на бедро, сжимая и поглаживая. Он видел, что под маской холода сокрыто много боли и беспокойства. — Был в ней садизм… яркий. Не жизнь, а выживание. Однако отец не знал, на что его молодая жена была способна в отношении собственных детей, — задумчивый взгляд отошёл в сторону. — Мы все были лишены её любви, я и мой младший брат Даниэль смогли смириться с ситуацией, стали близки, изворачивались, но старший, Венсан, был другим. Он вобрал от матери всё самое плохое, чтобы стать любимым сыном, став репликой и ещё одной причиной для беспокойства. Девушка сделала минутную паузу. Было видно, как она копается в воспоминаниях, анализирует, выводя то, что она готова рассказать, а что нет. — Я не стану говорить о том, что конкретно происходило, это будет лишним. Однако в четырнадцать я решила, что провела достаточно времени в родительском доме, решив поступать в Парижский лицей. Я была готова бороться за себя, заручилась поддержкой отца, но сложнее всего оказалось оставить Даниэля с ней. Я в прямом смысле опасалась за его жизнь, ибо была его единственной защитой и опорой, — во взгляде пробежала потерянность, скомканная и запертая боль. — За трое суток до моего отъезда произошло… — она замялась, — страшное. Конец лета, ещё довольно жарко, — девушка прикрыла глаза, с содроганием сердца представляя ту картину. — В воздухе пахло грозой и полынью. Я шла домой после крайних занятий. Одно в музыкальной школе, второе с учителем иностранных языков. Тогда я подтягивала свой скудный итальянский. Да, за что я действительно благодарна своей семье, так это за образование, — девушка помолчала пару секунд, потупив взгляд о стену. — Прийти домой до дождя я не успела, но и не торопилась. Во-первых, никогда не знаешь, что ждёт тебя дома, а во-вторых, мне и самой хотелось попасть под тёплый дождь. Это могло бы стать одним из последних, по-настоящему сладких и романтичных воспоминаний тех лет. Что ж, стало. Но то, что последовало после, заставляет меня по сей день жалеть о том, что я не торопилась, — нельзя было скрыть то, как она перебарывала себя в попытке рассказывать дальше, как и то, что теперь была намерена, несмотря на колкость воспоминаний, рассказать эту историю. Софи по прежнему не смотрела на Ганнибала, пытаясь скрыть всё, что было в глазах, а тот, в свою очередь, притянул её руку к своим губам, оставляя на коже тёплый отпечаток губ. — Я нашла брата рыдающим и сильно искалеченным. На его руке был серьёзный ожог. Не знаю, чем она его избила, но его спина представляла собой ужасное кровавое зрелище, — Софи незаметно сжала свободную руку, пытаясь унять лёгкую дрожь. — Для меня это стало последней каплей. В этот же вечер я решилась на ужасную вещь, — слегка нахмурилась, вероятно, восстанавливая фрагменты по кусочкам, она вспоминала былые замыслы. — При всём этом, та женщина была очень верующим человеком, периодически принимающим транквилизаторы. Сама я довольно брезглива, и мне не хотелось убивать её голыми руками. Этим же вечером я растворила в её чае таблетки, которые она принимала. Те, в свою очередь, имели хороший седативный эффект, и сама она не раз принимала их для того, чтобы лучше спать. Сейчас я и не помню их названия. Наверное, такие сильные уже и не выпускают. Это было моей страховкой. Конечно, спящий при пожаре не проснётся из-за возникающей гипоксии, но я тогда этого не знала и должна была быть уверена, что она будет спать. Отца не было. В доме была я, мать и братья. Нас заставляли ложиться раньше, по строгому режиму, но я знала, во сколько обычно ложится мать, плюс ко всему уповала на действие таблеток. Убедившись, что все остальные тоже спят, я взяла свечу и прошла в её спальню. Сомнений в том, что всё всполыхнёт у меня не было — повсюду ткани и дерево. Я зажгла свечу там же, где она сама обычно молится — возле окна. Приоткрыла его и придвинула поближе штору. Не так, чтобы она сразу загорелась, а так, чтобы лишь порыв ветра помогал ей. Убедившись в том, что всё сделано правильно, я ушла в свою комнату. Все знали, что после того, как мать проявит свою жестокость, она начинает замаливать свои грехи. Когда пожар всё же разгорелся, я помогла младшему брату выбраться, благо жили в одной комнате. Мы находились на первом этаже, и когда пожар разбушевался — сумели из него выйти невредимыми. Мать сгорела, так и не проснувшись. Венсан тоже спасся, но его жизнь меня не волновала. Местная полиция признала это несчастным случаем, как и ожидалось. Затем я уехала, меня отправили к тёте в Италию, братья остались с отцом, ему я была не так нужна, он не хотел со мной возиться и посчитал, что женщину должна воспитывать женщина. Думаю, я просто напоминала ему о своей матери. Даниэль умер через месяц от сепсиса, который пошёл от ран, оставленных перед пожаром. Она забрала его с собой. Закончив, всё же взглянула на него на несколько секунд. Как выразительны были её глаза в этот момент. Да, лицом миледи держала холод, но глаза никогда не лгут. Столько в них было боли, сожаления, утраты. Она винила себя, долго винила в смерти Даниэля, не могла принять это. Но о поступке своём не жалела. Ей стоило сделать это раньше, но когда? Подобное и для четырнадцатилетней девочки из ряда вон. Но до сих пор она помнила всё. Все предпосылки, каждый шаг, каждую мысль, каждое чувство, что испытала в тот роковой день. Страшно тогда было: каждый день в ожидании казни, расправы, новых синяков и ударов. Спасала только школа и постоянная занятость. Это уберегало и от контакта с матерью, и от собственных мыслей и тревог. Спасало и до сих пор — поэтому она и была такой неугомонной. Всегда уходила в работу, многого добивалась, но лишь ценой собственных страданий и страхов. Ганнибал сидел, прижимая тыльную сторону её ладони к своей щеке и со всем вниманием следил за эмоциями, пробегающими по её лицу. Это было сверх того, что он ожидал от неё. Но, почему-то, рассказ её вызывал радость. Они теперь связаны большим, чем какими-то чувствами — были связаны тайной, доверием, кровью и принятием. Теперь Ганнибал уверился в том, что она может быть способна понять и его. — Мне жаль, что тебе пришлось это пережить. Но ты защищалась и боролась до конца, тебя вынудили поступить так. Ты совершила убийство во благо, это не делает тебя монстром, — брови девушка вздымаются, слушая его, но это не удивление, это тоскливая надежда. Ганнибал притягивает её за руку и заключает в необходимые ей объятия, которые добивают окончательно, заставляя задрожать в руках Лектера. Он успокаивающе гладит Софи по спине, давая понять, что всё ещё рядом с ней. — Моя леди, мой ангел… Тебе больше незачем переживать. Всё это осталось позади. И я всё ещё хочу быть с тобой. Позволь мне просто быть рядом, позволь оберегать тебя, заботиться о тебе. Я никогда не хотел ничего сильнее. Стань частью моей жизни, Софи. Стань частью меня. Насладись со мной грехом Каина. Я обещаю быть всегда честным с тобой, если и ты примешь меня таким. — Я… принимаю тебя таким, — отвечает девушка, растворяясь в его объятиях.Настоящее. Балтимор, штат Мэриленд
— Будь со мной. Стань снова моей, — Ганнибал чеканит каждое слово, зарываясь носом в спутанные волосы своей спутницы. С заметным облегчением вдыхает её аромат, после чего приподнимает её подбородок вверх. Заглядывает поочередно в оба глаза, чуть улыбаясь. Девушка теперь смотрит с лёгким испугом, но он сумел захватить её внимание. Большим пальцем проводит по резаной ране на лбу, собирая проступившие капельки крови. Не выпуская Софи из цепких рук, Лектер слизывает соленую кровь, прикрыв глаза буквально на секунду. Софи тоже прикрывает глаза, когда тот касается повреждения. — Надо обработать твои раны. И принять лекарства, у тебя жар, — он хрипло смеется в её шею, заканчивая фразу: — на мне сейчас все воспламенится, Софи, ты вся горишь… Закончим с твоим лечением и сразу в кровать. Считай это индивидуальным рецептом. Девушка ничего не отвечает и позволяет ему прижаться. Она дышит тихо, редко, почти не слышно. Оказавшись прижатой к его груди, непроизвольно обнимает его в ответ, не в силах остановить слёзы. Софи слышит, как быстро и пылко бежит его сердце, с каким искренним порывом и испугом чувствуется его дыхание. И она верит ему. Верит, отчего слёзы бегут ещё быстрее. Рыданий она себе не позволяет. Софи крепче прижимается к нему, прячет лицо в его волосы и произносит на выдохе: — Буду. Ганнибал берет её за руку, чуть сжимает её ладонь на слове «буду», осторожно радуясь этой маленькой победе, уводя подальше от злополучной двери. Громкие слова оставляет на потом, нельзя спугнуть сейчас те небольшие успехи, что они сделали вдвоем. Софи вновь смотрит в его глаза, не зная, что в собственных стало больше спокойствия и тишины. — Прости за этот погром… Я… Была импульсивна, — при этом молчаливо соглашается со всем остальным. — Ничего. Тебя можно понять, — Ганнибал подхватывает Софи на руки, отмечая про себя как та потеряла в весе за время их расставания. — Тот олень все равно не вдохновлял меня. Слишком мертвый у него взгляд.