Сherchez la femme | Ищите женщину

Балтимор, штат Мэриленд

      Лектер легко поднимается на второй этаж, бережно перекладывает светловолосую девушку на застеленную кровать. Скидывает, наконец, мятый пиджак, оставляя того безвольно свисать с вешалки. Поправляет волосы на голове, возвращая себе безупречный вид. Почти.       Софи вновь повинуется, всё же позволяя себе со спокойствием принять его заботу. И это не может не радовать мужчину. Она сделала этот шаг. Шаг в противоположную сторону, но теперь… Теперь она была и сама рада этому, чувствовала, как тонкое и манящее чувство любви заполняет всю пустоту внутри её хрупкого тела.       Он ненадолго отлучается до ванной комнаты, возвращаясь к своей подопечной с полным набором необходимого. — Будет немного больно, — о, он не впервые говорит эту фразу. Только в этот раз она звучит ласково и безобидно, в отличие от всех предыдущих.       Обрабатывает обе раны перекисью до тех пор, пока не убеждается, что те чисты и не кровоточат. Нанеся поверх заживляющий крем, Лектер целует девушку в лоб. Софи так же пассивно принимает его заботу, лишь прикрывая глаза, когда рука Ганнибала находится у раны. Его манипуляции бережны, аккуратны, и от этого ей было ещё приятнее.       Вновь отлучается, в этот раз до кухни, и, немного погодя, протягивает ей стакан теплой воды и несколько таблеток наименованиями вверх. Ничего криминального в этом букете не оказывается: обычные противовирусные и жаропонижающие.       На таблетки Софи даже не взглянула, решившись полностью довериться Ганнибалу и, взяв их горстью, запила водой, опустошая стакан полностью. Жажда мучала её ещё с начала допроса. — Сразу в кровать или желаешь добраться до душа? Я не прочь помочь тебе привести себя в порядок, если пожелаешь. Без самодеятельности, — вновь улыбается, усаживаясь рядом. — Я не смогу лечь в кровать, не приняв душ, — девушка сдержанно улыбается, ласково смотрит на своего спасителя. — Не беспокойся, с этим я справлюсь.       Кольцо, выскользнув из кармана пиджака, с характерным звуком падает на пол, привлекая внимание обоих. Будто бы дразнит их, описывая круг на гладком полу, и, споткнувшись о цепь, ложится у подножья кровати. Ганнибал поднимает глаза на возлюбленную, едва сдерживая нервный смешок. Кольцо вновь ударяет по нервам. Софи внимательно наблюдает, как оно катится, и не может оторвать взгляд. Дурные мысли не лезут больше в голову, но украшение действовало на неё угнетающе. Она смотрела так упорно, словно бы ждала, что оно исчезнет. Но то лежало на полу.       Замечая реакцию, Ганнибал поднимается со своего места. Двумя пальцами подхватывает цепочку, кольцо взмывает в воздух. На уровне его глаз описывает полукруг, чтобы затем, наконец, оказаться в тёплой ладони. Ганнибал прячет дорогое сердцу украшение теперь в карман брюк: он позже вернёт его Софи, сейчас эта маленькая деталь заметно её напрягает.       Поиск чистой одежды и трёх мягких полотенец, кристально белоснежных, не занимает много времени. Лектер оборачивается, окидывая Софи изучающим взглядом. Н-да, его футболка будет ей явно великовата. — Если тебе понадобится помощь, произнеси мое имя. Я буду за дверьми.       Он, придерживая за локоток, провожает девушку до ванной комнаты, оставляет ей тёплый, уютный свет, подготовленную одежду и полотенца. Даже сам включает воду, убеждаясь в комфортной температуре оной и добавляет туда немного лавандовой пены для ванны. — Благодарю, — ласково произносит леди, закрывая за ним дверь. Однако на ключ не запирает, посчитав, что в случае чего — так будет лучше, пусть она и была уверена в своём состоянии.       Когда вода в ванной достигла определённого уровня, девушка, не без осторожности, разделась, с ноткой педантичности сложила свою одежду и медленно начала погружаться. Вода приятно обжигала нежную кожу.       Софи имела привычку принимать душ несколько раз в день, но принятие ванны всегда было каким-то особым ритуалом удовольствия. Однако в этот раз она не затягивала с процессом, решив оставить это на следующий раз, но позволила себе немного полежать и размякнуть.       Ганнибал в это время проходится по комнате, о чём-то крепко задумавшись. Его глаза бегают везде. Он думает и, найдя решение своей внезапной проблемы, быстрым шагом спускается вниз, минуя беспорядок. Возвращается в прихожую, выуживает из её сумки полупустую пачку сигарет и зажигалку, невесть откуда достаёт стеклянную пепельницу, которой давно никто не пользовался, а затем столь же скоро оказываясь наверху. Мужчина трижды стучится в дверь, перебивая журчание воды и, получив разрешение войти, оказывается перед ней со странным набором в руках. — Ты наверняка хотела бы этого, — Ганнибал присаживается на одно колено возле ванны. Он слишком давно знал эту девушку и её никотиновую зависимость. Раньше, до знакомства с ней, его раздражала дымящаяся сигарета в руке человека, но, с появлением Софи, это прижилось, стало частью чудесного образа. К тому же, бросать она никогда и не собиралась, отчего и пришлось смириться. Опираясь предплечьями о бортики, он вытаскивает из пачки сигарету и протягивает девушке, почти сокрывшейся под пеной. — Спасибо… — скомкано отвечает Софи, не зная, что и сказать.       Ганнибал чиркает зажигалкой, с осторожностью подносит огонёк к её лицу, поджигает сигарету, ставит пепельницу на широкий бортик с противоположной от него стороны. Затем зажигалку откладывает в сторону, замирая перед девушкой, всматриваясь в утончённый и прекрасный образ, любуясь присутствием. Это всё, что ему сейчас хотелось: видеть её, ощущать присутствие. Софи вынимает свободную руку из воды, хочет прикоснуться, но не спешит — рука всё же мокрая. Однако он сам дотрагивается до неё и прижимает потеплевшую ладонь к своему лицу, перекладывая затем на щёку и оставляя долгий поцелуй на запястье.       Софи курит не торопясь, растягивая удовольствие: и от сигареты, и от тепла Ганнибала, и от самого момента. Всё же, табачный свёрток догорает, и она тушит его в пепельнице, после чего Ганнибал поднимается, отпуская девушку и забирая стеклянную мисочку с края. — Извини, что прервал. Я подожду тебя в комнате.       Одежда, приготовленная Лектером, действительно оказалась слегка великоватой. Ну как слегка… Полный оверсайз.       Сложив использованные полотенца и одежду в две стопки, девушка вышла из ванной. Мокрые локоны стали темнее от воды, беспорядочно раскинулись на голове Софи. — Куда я могу положить вещи? — также тихо, как и прежде, обратилась она.       Что-то мягкой, тёплой ладонью коснулось его сердца, пробуждая давно забытое. Он, поспешно отвернувшись от Софи, закрывает окна в комнате. Моргает сонно, мысленно стряхивая пыль с некогда заброшенных мыслей и чувств. Вся метаморфоза занимает считанные секунды, и вот Ганнибал уже подле своей художницы. Улыбается, аккуратно, но властно забирая из её рук одежду и полотенца. — Оставь это мне. Обещаю, к утру твоя одежда будет в лучшем виде, — дежурную улыбку сменяет что-то более искреннее и теплое. Исчезает эта тонкая вуаль холода и надменности. — Выглядишь непозволительно хрупко.       Лектер тут же чуть хмурится, подступаясь к сказанному с другой точки зрения, выуживая на свет подтекст. Хрупкое легко сломать, надломить. Значит ли, что эту хрупкость легко сохранить и защитить? Протирая новую хрустальную вазу, мы силимся сделать это как можно нежнее, невесомыми движениями работая над сосудом.       «Что для Джека сейчас Уилл — диковинная ваза, что для меня — Софи. Это делает нас в равной степени уязвимыми… И если одну вазу можно осквернить, пустить по ней паутины трещин, то вторую…»       Доктор дергает плечами, уводя себя из собственной головы, не желая даже допускать подобных мыслей. — Хочется, чтобы данные слова были восприняты тобою как комплимент. С внутренней силой, которой ты обладаешь, твой облик вполне гармонирует. Не считая, конечно, мою футболку, — тихий, задумчивый смешок. — Я останусь?.. — скорее утверждение, нежели вопрос.       После слов о хрупкости Софи также мягко улыбается, но смущение пробегает по её лицу. Это стесняет, она считает, что действительно выглядит непозволительно хрупко. Иногда начинает терзать чувство вины, ибо Верт не хочет выглядеть так, но слишком часто забывает позаботиться о себе. Да, эта леди ухожена, всегда безупречна, педантична, но эту черту она запустила. — Было бы грубо прогонять тебя из собственной спальни.       Софи отходит, смотрит в щель между шторами. Уже давно стемнело. На улице угрюмая осенняя тишь. Прекрасное время года; пусть холодное, но особенное. Так сложно что-то разглядеть в этой щели, но ей нравится игра со зрением. Софи касается шторы, отодвигая слегка, чтобы только взглянуть. Заворожённая, она пытается разглядеть что-то серьёзное в небе, но видит лишь луну и несколько блеклых огоньков. Что это за звёзды? От астрономии её всегда тошнило, но нельзя было не признать, что это прекрасно. Вселенная бесконечна. У неё нет ни конца, ни начала. Когда смотришь на звёзды и видишь, сколько их в небе, и знаешь, что за пределами видимых звёзд ещё больше невидимых, в это очень легко поверить.       Все остальные помещения теперь кажутся холодными и безжизненными, мрак проникает в комнаты по-хозяйски, бессовестно просачиваясь своими щупальцами даже в самые потаённые уголки его дома.       Лектер исчезает, растворяется в нем ненадолго: отправляет вещи в стирку, перед этим убеждаясь в том, что белоснежный свитер действительно сделан из овечьей шерсти, что вызывает ухмылку, наводит на кухне чистоту, подготавливая ту к утренним обязанностям. Некоторое время проводит в ванной комнате на первом этаже, приводя себя в порядок. Теперь они с Софи в равной степени голы перед друг другом. Не буквально, конечно. Пыль этого мира осталась где-то за порогом дома, оставляя там и дневные заботы, переживания, лицемерие. Никому другому он бы не показался на глаза в таком виде.       Ещё влажные волосы ведут себя безобразно, намереваясь испортить безукоризненную прическу. Свободные темные штаны и белая рубашка выглядят слегка помятыми, что непривычно даже для самого Ганнибала. Весь его трогательный вид, очевидно, умышленно возвышен в абсолют: он делал так и раньше, чувствуя в этом бо́льшую наготу, нежели бы щеголял по дому в одном белье. Искренность кусает его за локти, разгоняя пульс до непривычного диапазона.       Доктор застает Софи всё на том же месте: на фоне чёрного квадрата окна та выглядит донельзя гармонично. Ещё эта мешковатая футболка… Он обвивает её талию обеими руками, обнимая жадно. Прижимает к теплой, размеренно вздымающейся груди. — Одно твоё слово, и я исчезну, Софи.       Прикрывает потемневшие глаза, свыкаясь с обстановкой: комната едва покрыта теплым свечением единственного ночника. В его свете кожа девушки кажется шёлковой.       Лектер влажно проводит губами по чужой шее, чертя длинную полосу вдоль вены. Чуть задевает нежную кожу зубами, не позволяя себе ни единого укуса. Дрожь, вызванная этим мимолетным воздержанием, вгрызается в его позвоночник, заставляя мышцы спины изнывать в напряжении.       Мурашки пробежали по телу, ощущаясь ударом грома после долгого затишья. Его касания заставили поёжиться, сжаться в руках мужчины. Софи положила свои ладони на его и мягко сжала, ощущая тепло его рук и холод собственных пальцев. — Нет, прошу, больше никогда не покидай меня. Я не вынесу. Эти два года были ужасны, — и о многом она наверняка не станет говорить ему. Во многом было и себе сложно признаться. — Прости… Я не должна извиняться, но…       Софи вновь чувствует в горле ком. Болезненный и скользкий, напоминающий о поступке, который, как ей казалось, убережёт его. Его… Она могла бы взять на себя все преступления, каждое убийство, сделанное вместе или раздельно, если бы это спасло его. Как порой альтруистична любовь. Но она знала, что ему нет замены, что только он был и может быть рядом. Ганнибал её понимал. И только он знал все секреты её заблудшей души.       Не надо быть психиатром, чтобы понять жест одобрения. Холод её рук не обжигает, не отталкивает. Напротив — Ганнибалу нравится играть с контрастом, всегда нравилось. Он сжимает маленькую ладошку всего на пару секунд, делясь теплом. Не спешит переплетать их пальцы, хотя прекрасно знает, как это понравится его спутнице. По крайней мере нравилось раньше. Могла ли она изменить некоторым своим привычкам, фетишам? Сделал ли это он? Несомненно, в его случае некоторые детали к общей мозаике только прибавились, за что следует благодарить своих жертв. «И коллег,» — вихрем проносится в туннелях извилин.       Но Софи… Касался ли кто-нибудь её кожи, оставляя навсегда свой след, вклад в её вкусы?       Ожидаемо лишь для самого себя, Лектер разворачивает девушку лицом к себе. Оглядывает лицо напротив, собственническим жестом поглаживая теперь её щеку, так и не выпуская из объятий. Те, к слову, стали лишь ощутимее, жестче. Она смотрит на него внимательно, отчасти лихорадочно. Но когда он касается щеки, прикрывает глаза, ощущая тепло рук психиатра. — Не стоит просить прощения ни у кого. Даже у меня, — улыбается хищно, заглядывая ей в глаза. — Особенно у меня. Вся тяжесть ошибок на мне. Кто действительно заслуживает твоего прощения, так это только ты. Прости саму себя, Софи, и начнем жить настоящим.       Ответа он не ждет, обеими руками ныряя под свободную девичью футболку. Поглаживает нежную кожу спины, позволяя рукам гулять лишь от поясницы до лопаток. Движения эти плавные, осторожные, со временем перерастают в требование. Софи насторожённо, как испуганный котёнок, прикасается к его торсу, чувствуя под чуть помятой пижамой рельефы крепких мышц. Жаропонижающие подействовали и лихорадка, частично, ушла.       Ганнибал легко подхватывает Софи, чтобы усадить ту на край кровати. Сам опускается на колени у её ног, смотря теперь вверх, как самый верный пёс. Головой прислоняется к бедру, доверительно закрывая глаза. Теперь, подгоняемый клубком чувств и эмоций, что сверху поперчены ревностью, все же позволяет себе безболезненный укус куда-то в районе внутренней стороны бедра.       Не поняв, как оказалась на кровати, увлечённая его глазами она смотрит в ответ с безграничным доверием, нежностью. Испуг, тревога, гнев — всё это убежало из её взгляда, оставшись где-то внизу, вместе с рассыпавшимся на кусочки оленем.       Дыхание на секунду исчезло, тихий выдох сорвался с губ, пришедший откуда-то из глубины груди. С той же осторожностью она касается его волос, но пока лишь только кончиками пальцев, ноготками.       Футболка прикрывает верхнюю часть внешней стороны бедра, ту часть, что ближе к талии. Сейчас деталь эта почти не заметна, но стоит слегка приподнять футболку и там будут красоваться цветы. Аккуратная минималистичная татуировка, тонкие линии из чёрного переплетаются в нежно-розовый. Но что делает татуировка на бедре той, что раньше никогда бы и не подумала о ней? В действительности, если провести рукой по этому рисунку, можно было почувствовать то, что она закрывает — тонкие шрамы, отголосок минувших лет.       Он вынужден податься чуть вперед и выше, вытягиваясь по струнке. Как кот, обделенный лаской, Лектер прижимается теперь к чужой руке, молча, одним лишь взглядом и сбивчивым дыханием умоляя запустить пальцы в волосы, одарить его более тесным контактом. Он устал от мимолетных взглядов, недосказанности, молчания. От долгого разрыва. От притворства. — Смелее, ma bonne fille, плоть к плоти, — намеренно коверкает известное выражение «плоть от плоти», добавляя в одну фразу одновременно и нотку пошлости, и ссылаясь на библейские мотивы.       Снова игра на контрасте — они так долго были отчуждёнными и бестелесными, что сейчас голод по её телу впился во всё его существо, побуждая действовать резче, жестче. Тот самый голод, животный, что не терпит отлагательств и оправданий. Лектер умеет с ним справляться — иначе давно был бы пойман. Но сможет ли он быть таким сдержанным сейчас?       Софи поддаётся взгляду и молчаливому прошению. Она не без удовольствия запускает руку в его густые и почти идеально уложенные волосы, ещё мокрые после душа. Ощущает влагу пальцами, чувствует рельеф черепа, осязает удовольствие кожей, пропуская его через себя, вспоминая это нежное-нежное электричество.       Дыхание перестало течь ровно, что уж говорить о пульсе и крови, которая теперь распространялась по телу в ином направлении, заставляя почувствовать ещё большее желание, осознать нехватку чувств.       Теперь, сидя между её ног, он обеими руками оглаживает бархатные бедра, то и дело кусая их всё так же осторожно, стараясь не поранить, оставляет укусы и поцелуи везде, докуда может дотянуться, не избегая и области, сокрытой под бельём. Пока не замечает едва заметную в полумраке деталь. Голод рычит в нём опасным зверем, разрастаясь в объеме. Привычным движением вплетается в его движения, тугим хвостом окольцовывая кисти рук.       Ганнибал тихо выдыхает, оттягивая зубами поврежденную кожу, где покоится маленькая и весьма красноречивая тату. Не задумываясь о том, как это выглядит со стороны, проводит языком по цветам, будто пробуя их на вкус. Внезапно девушка чувствует волнение, лёгкую панику, пронзающую живот. Ей бы не хотелось этого разговора, не хотелось, чтобы он заметил. Ей было стыдно. — Интересно. Небольшой участок кожи, а отвечает на множество вопросов. И все же, Софи, самоистязание это грех в большинстве религий, — перемещает руки на тонкие щиколотки, чуть сжимает обе. — Это было необходимо?       Говорит спокойно, участливо, как делал бы это на сеансе психотерапии. Однако в следующую минуту дает понять, что они находятся в других условиях и при других обстоятельствах.       Резко выпрямившись, Ганнибал чуть толкает светловолосую леди в грудную клетку, чуть ниже ключиц. С видимым удовольствием отмечает про себя плюсы большой футболки: та приподнимается при любом удобном случае, плохо спасая свою хозяйку от чужих глаз.       Не давая времени на осмысление ни себе, ни ей, Лектер оказывается над Софи. Опирается руками по обе стороны от её головы, поместив одно колено между её ног. — Хочу услышать ответ.       Склоняет голову набок, замирая, как удав перед прыжком. И пусть физиология выдает его с потрохами, он не станет ничего делать, пока не получит желаемое. Голод лязгает челюстью, туже обивая его руки, поторапливая их обоих. Но откуда Софи это знать? Теперь, прижатая к кровати, она понимает, что точно не отвертится. — Я… была пьяна… — то ли утверждение, то ли вопрос. — Это был не лучший период в моей жизни. Возможно, это было необходимо. Я не знаю, — Софи отворачивается от него, чувствует дискомфорт, но вместе с тем и облегчение. — Я была одна и не смогла сама себя вразумить, — она не лгала, но рассказывать о том, кто подкинул ей идею с татуировкой и вытащил из ямы — пока говорить не стала. — Да и разве сейчас это важно?       С этими словами Софи поворачивает голову, дотрагиваясь до лица психиатра, гладит осторожно, но жадно. С нежностью в её прикосновениях сплетается манёвр, отвлечение. Она надеялась, что это остановит опрос и позволит им, наконец, воссоединиться, переплестись вновь.       Так много слов, но так мало информации. Она явно что-то недоговаривает, пряча остатки правды в смущении и ласках. Что же, пускай эта маленькая загадка останется на десерт.       Лектер удовлетворённо коротко кивает, довольствуясь этим сбивчивым, но объемным ответом. Большего, впрочем, от неё сейчас и не требовалось.       Тонким лезвием скользит по струнам, что внутри его, фраза о не лучшем периоде жизни. Отзывается в сведенных к глабелле бровях, поджатых в тонкую нить губах. Она сделала это из-за него. Будто бы извиняясь, он припадает к чужим губам, тут же меняясь в лице. Сейчас Ганнибал выглядит беспечным, расслабленным. Лезвие ломается о тугие струны, поддавшись чему-то иному. Чему-то, что в других бы отношениях назвали громкими словами: любовь и прощение.       Он целует сперва мягко, просяще, пробуя на вкус и ожидая согласия. Но темперамент быстро берет вверх над воспалённым разумом. Прикосновения Софи смелеют, становятся жадными, как и поцелуй, на который она отвечает, изменяя стратегии Ганнибала, становятся страстью, мольбой. — Чего ты хочешь? — заглядывает в глаза, оставляя губы в покое.       Простой вопрос, требующий хоть какой-то концентрации внимания. Хотя бы толику оной, и желательно от обоих. Но их ночь только началась, и Ганнибал не был бы собой, если бы позволил банальщине и рутине проникнуть в свои покои.       Поцелуй становится требовательнее, властнее. И вот он уже ощутимо прикусывает её губу, коленом упираясь в пах. Трется тканью штанов о её белье, дразня, заставляя шевелиться под напором ласки. В новом поцелуе её руки спускаются ниже, касаются края рубашки, намереваясь избавить Ганнибала от оболочки, но Софи не успевает за ним. Её мучает жажда, жажда его плоти и порочной, при всей Божественности, любви. — Можешь взять бразды правления в свои руки.       Оторвавшись от нежных губ, он спускается ниже, снимая с неё ненужную футболку. Сам же остается в одежде, не торопясь от нее избавляться: глумится, играет, торопит и воспевает чужую решимость, оставляя свою женщину в уязвимом положении.       С полминуты он осматривает её тело, жадно ищет что-то, вглядывается в каждый изгиб. Тихо рычит с чего-то, что известно лишь ему одному, прокладывая дорожку из поцелуев от аккуратной груди до трогательного в своей беззащитности живота. Горячее дыхание опаляет кожу чуть ниже пупка, когда он обеими руками сжимает ее бедра. — Тебя, — впервые за всё пребывание в доме Лектера её голос звучит уверенно.       Её тело в тусклом свете словно отдавало особенное свечение, кожа отливала серебром, а волосы золотом, глаза приобрели иной, более глубокий и тяжёлый оттенок. Исхудавшая фигура лишь намекала на те формы и места, которые были раньше. Рёбра и тазовая кость, теперь, особенно в положении лёжа, были слегка обтянуты кожей, но не критично. Талия тонка, как осина, ключицы выпирали из-под кожи, грозясь её порвать, но всё же теперь это создавало ещё больший диссонанс между аккуратной и мягкой грудью, и подкачанными мышцами ягодиц и бёдер.       Софи не почувствовала смущения, в этот раз позволила себя рассмотреть, окинуть взглядом все шрамы. Их было не много, ничего не бросалось в глаза, кожа была нежной, но один, на левом боку, был словно солнце ночью. Неровный, давнишний, болезненный. Она всем говорила, что упала на стекло. Лгала с самого детства, никому не позволяла узнать правду. Никому — даже Ганнибалу. Постыдную, страшную часть её детства.       Девушка тихо вздыхает, вновь дотрагивается до его волос, поглаживает и пропускает короткие пряди сквозь пальцы. Изменения в поведении этой уникальной женщины приводят его в восторг. Окончательно стирается тонкая грань между «можно» и «хочу», Софи своей решимостью постелила красную ковровую дорожку. И куда только делась та хрупкая лань, что прижимала уши к голове при появлении гончих собак?       Нечасто Лектер испытывает необходимость подчиняться: он привык доминировать во всех сферах своей деятельности. Но до чего любопытно побыть чем-то иным… Особенно когда ночь скрывает своих почитателей от ненужных глаз, а человек рядом — всецело твой.       Пряча усмешку, Ганнибал оставляет заметные и зазывающие косточки на потом, переключая теперь своё внимание на выступающий шрамик. Он видит его не впервые, так что с удовольствием повторяет излюбленный ритуал: обводит шрам языком, опаляя жаром, сразу после — чуть царапает ногтями кожу здорового места на противоположной стороне тела, отвлекая от неприятных и болезненных ощущений. Кусает куда-то в правый бок, оставляя симметричный шраму след от укуса, украшает здоровый участок кожи своей меткой. Если предыстория шрама неясна, то эта — наделена смыслом. Окидывает проделанную работу оценивающим взглядом — идеальная симметрия.       До одури раздражает не незнание, а невозможность повлиять на уже произошедшее — представьте, что вашу любимую картину вдруг расписал поверх неизвестный художник. Пускай и в уголке, под рамкой, пускай это увидите только вы — все равно раздражает, не так ли? — И всё же ты так и не рассказала мне, откуда этот шрам… — Лектер искренне старается охладить свой пыл, поддаваясь ласкам Софи, жмурясь от удовольствия. Запоминает каждый вздох и выдох. — Когда мне было пять, Венсан толкнул меня со злости, и я упала на стеклянный журнальный столик, — честно отвечая, но скрывая детали, она смотрит на него лихорадочно, вздрагивает от прикосновения языка, что вызывает неописуемое удовольствие внутри и подбрасывает хворост в огонь.       Но она пытается сконцентрироваться, тоже войти в его игру, поддержать её и разогреть обоих ещё сильнее. — А чего хочешь ты, Ганнибал? — спокойный зов, глаза девушки полуприкрыты, грудь в быстром темпе расширяется и сужается обратно. — Я сделаю все, что ты захочешь, — в спокойствии промелькнула игра, азарт. Глаза блестели. — Поглотить тебя всю, целиком…       Отвлекаясь от её неровностей, Ганнибал одним резким движением переворачивает девушку на живот. Руки доктора поочерёдно нежно поглаживают выступающие лопатки: он будто парит над Софи, жарко дыша той в затылок. Отвлекается на время, коленом раздвигая худые ножки и устраиваясь между ними. Стягивает с себя порядком мятую рубашку, демонстративно медленно её складывает. — Сделать тебя неотъемлемой частью меня…       К рубашке на краю кровати отправляются и спальные штаны. Их он складывает уже не столь педантично, стоит заметить. — И впредь, говоря твоё имя, они будут ассоциировать его с моим… А произнося моё имя, в их головах будет всплывать твой чистый лик, — не считает нужным пояснять что за таинственные «они».       Лектер избавляет девушку от последней детали одежды, небрежно отшвыривает куда-то в сторону. Софи осторожно опирается на локти, позволяя ему делать всё. По её телу пробегает волна возбуждения от каждого касания, действия, вдоха. — Ты моя, Софи. А я твой.       Руки, до этого хаотично перемещающиеся по ладной спине, теперь сжимают крепкие ягодицы. Лектер жадно целует всю её: от позвонков копчика, до самой шеи. Не забывает при этом поглаживать выступающие ребра, прикасаться к груди, единожды срываясь на тихий стон.       Его слова возбуждает ещё больше, чаруют, откликаются спокойствием.       «Да, так и должно быть. Мы никогда не сможем быть по разные стороны дороги; ни время, ни расстояние не разъединит наши грешные души. Мы связаны слишком крепко.»       Его руки пламенны на её коже. Софи, того не замечая, выгибается, пытаясь стать ближе к его ласке. — А с чем ты ассоциируешь моё имя, Ганнибал? — на выдохе произносит она, сжав пальчиками белоснежную простынь.       В смазке они не нуждаются, время, потраченное на петтинг, всегда воздаётся с лихвой. Что касается защиты… Ганнибал выуживает откуда-то из недр кровати презерватив, быстро справляется с этой необходимой досадой и снова замирает, заигравшись в змею. — Что до тебя, Софи? Никогда не было желания попробовать меня на вкус, м? — её вопрос, что приходит столь своевременно, сперва звучит приглушённым эхом на фоне, не сразу достигая своего адресата. Пока уходит от её вопроса, ровно также, как и она в последствии уходит и от его.       Он приподнимает девичий таз крепкой рукой, входит в хрупкое тельце медленно и не весь, давая привыкнуть к ощущениям. Запрокидывает голову к потолку, не сдержав краткого стона. Хвалит за отзывчивость и правильный изгиб тела, проводя свободной рукой по подтянутому животику. Тыльной стороной чуть надавливает на самый низ живота, прекрасно зная, что лишь усилит ощущения.       Вопрос её, наконец, чётко звучит в сознании. Лектер с трудом сохраняет невозмутимость: как интересно меняются правила игры. Они теперь оба участники этой невнятной терапии допроса? — Если постараться уйти от твоей личности и уцепиться лишь за имя…       С тихим шипением проникает глубже. Резко, одним толчком. Поступательные движения следуют за этим незамедлительно, но они неспешны, вдумчивы. — Имя это мягкое, обволакивающееся. Словно ликвор, — чуть ускоряется, с ожившим интересом рассматривая чужой позвоночник. Быстрым движением языка смачивает нижнюю губу, произнося любимое имя, пробуя то на вкус, перекатывая буквы. — Софи…       Всё же тихий стон вырывается наружу, стоит Ганнибалу чуть ускорить темп и сладостно произнести её имя. — Это не ответ, — шепча, удерживая стон удовольствия, произносит она и ещё сильнее сжимает простынь. Нет, ей было интересно другое. Ассоциация не только имени, но и её самой.       Она снова напрягает мышцы предплечья и медленно двигает таз в такт его движениям, начиная чувствовать, как возбуждение возвышается над ней. — Я знаю твой вкус. Но что для тебя я?       Сперва он ищет глазами что-то в пределах досягаемости кровати. Не находит, разочарованно выдыхая сквозь сжатые зубы. Неохотно осматривает комнату, утонувшую в полумраке, выискивая хоть что-нибудь, до чего сможет без особого труда добраться. И снова провал.       Тогда он молча зажимает Софи рот ладонью, наваливаясь на неё всем весом. Толкается в неё ритмично, наращивая темп, тихо рыча ей на ухо: — Тебе действительно сейчас надо меня выводить на эмоции? Я и без того ими переполнен.       Ладонь перемещается на светлые волосы, те послушно наматываются на кулак. Лектер чуть тянет на себя, заставляя девушку приподнять голову повыше. — Подумай хорошо, стоит ли сейчас проникать в меня так… вероломно.       Усмехается, выходя из возлюбленной. Трется твёрдым членом о её ягодицы, прожигая её затылок взглядом. Он действительно был на грани многого. Лишь она вызывала в нём такую бурю и сейчас продолжала сеять ветер.       Девушка резко переворачивается, сцепливая их колени вместе. Чувствует его член, но не позволяет ему войти вновь. Софи касается его лица, быстрыми, жаждущими движениями, затем обнимает за шею, прижимая к себе крепко, не позволяя выпутаться теперь ему. — Я хочу знать. Хочу, чтобы ты это сказал, — произносит она шёпотом и кусает его за плечо, но не так осторожно, как он, скорее болезненно-приятно. Её руки всё ещё сжимают шею, ноготочки оставляют слабые белые линии на спине доктора Лектера. Голос её твёрд, властен. Просто так она его не отпустит. Да, она хочет, хочет не просто разжечь, а воспламенить.       Сама просьба, больше похожая на приказ, неожиданностью не стала: упрямства девушке не занимать. Азарт пляшущими огоньками отображается в сияющих глазах Софи, подстрекая Лектера принять новые правила соревнования, поддаться её желаниям. — Какая тяга к знаниям. Разве могу я препятствовать такому рвению, Софи? — сдержанно улыбается с укуса в плечо, отмечая про себя невинность и простоту этих жестов присвоения. Эдакие незначительные отметины, призванные напоминать кто и кому принадлежит на самом деле.       Занятно ощущать себя столь… беззащитным? Длинные пальцы на шее ему доставляют особое удовольствие: слишком уж эта область человеческого тела ненадёжна, слаба. Зная, как легко сделать живое — мёртвым, Ганнибал лишь охотнее прижимается к своей пассии, притягивает её к себе левой рукой, подставляя шею под маленькую ладошку, позволяя ноготкам гулять по пульсирующей вене. — Представь лунный блик, Софи. Отблеск Луны. Как он отражается на тёмной глади воды, превращая чёрный провал в нечто осязаемое. Вспомни, как безжизненно выглядят облака днём, и настолько они хороши в ночи, гонимые куда-то ветром, переливающиеся серебристыми боками в свете Луны.       Переводит дух, утыкаясь носом ей куда-то между ключиц. — Облик этот оживляет ночь, Софи. Вырисовывает детали, выуживает из своих укрытий всех и вся, одаряя холодным светом. Придаёт контур и четкие границы тому, что при свете дня было размыто…       Свободной рукой оглаживает ее живот, спускаясь затем ниже и мягко, двумя пальцами, принимается поглаживать влажные половые губы, вызывая в Софи содрогание. — Ты — серебро в ночи, Софи.       В памяти всплывает одна из зимних ночей, известных своей темнотой и продолжительностью. Лектер, находясь на чужой кухне, наблюдает за отсветом Луны в кружке, наполненной хорошим кофе. Делает щедрый глоток, намереваясь проглотить серебряную полосу, что игриво переливается в его напитке. Безуспешно. — Я люблю тебя, — без каких либо читаемых эмоций заглядывает ей в глаза, оставляя ключицы в покое. Руки от её промежности, однако, не убирает, разве что становится чуть напористее, требовательнее, одним пальцем проникая внутрь. Однако же старается сдерживаться, не решается быть грубым со столь нежной частью женского тела, желая доставить ей лишь удовольствие.       Софи слушает его со всем вниманием, прижав голову к его уху и прикрыв глаза. Ладонь, в ласке, продолжает поглаживать и оставлять лёгкие отметины на тыльной стороне шеи. Затем её рука медленно перемещается на затылок, она запускает руку в волосы, но прикосновение не становится мягче. Она слушает тихо, пытаясь понять, истинны эти слова или нет. Но она верит ему. Во всяком случае, Софи очень хочет верить.       От проникновения сбежались мурашки, девушка издала тихий стон. — Я тоже тебя люблю, — почти шепчет она и целует в губы, намереваясь показать всю свою страсть.       «Тоже» — редкий гость в его диалогах с теми, кого он держит на короткой дистанции, кто допущен до хоть какой-то близости. Он привык первым слышать признания, а уж потом реагировать, играть словами, окутывать собеседника намеками. Слово это режет слух, отвлекает от вложенного в признании смысла. Лектер чуть качает головой из стороны в сторону, тихо посмеиваясь с самого себя; от дальнейших размышлений его уводит поцелуй, в котором они оба сливаются в единое существо, жаждущее все более и более тесного контакта. За первым пальцем следует и второй, третий. Ганнибал уже не так тактичен и деликатен: игнорируя собственное возбуждение, трахает свою девочку пальцами, подстраиваясь под её ритм, улавливая каждое движение бёдер.       Нежные пальцы девушки уже не так аккуратны, лёгкие белые полосы превращаются в едва заметные царапины на спине и шее. Её мягкие стоны приглушает поцелуй. — Ганнибал, — шёпотом произносит его имя, чувствуя, что их акт скоро достигнет её апофеоза.       Царапины становятся всё болезненнее, откровеннее, девушка не просто целует, а прикусывает его губы, отдавая на его попечительство своё тело. — Если ты не остановишься…       Ганнибал приподнимает брови в немом вопросе, насмешливо фыркая. Останавливаться он явно не собирается, напротив: поощряет поведение Софи, чуть наращивая темп. Пальцы легко двигаются в ней, задевая чувствительные точки: молодое тело не скупится на смазку. Лектер облизывает укушенную девушкой губу, собирая языком солёные капли крови, невесть откуда взявшиеся. Сглатывает, избавляясь от мелкой россыпи алых бриллиантов, вновь подставляет влажные губы под поцелуй, жадно вслушиваясь в стоны и всхлипы.       Ганнибал сводит свои колени чуть ближе к друг другу, тем самым ограничивая Софи в действиях, заставляя её бедра оказаться ближе к другу, теснее, позволяя его пальцам проникнуть ещё глубже.       Девушка отклоняется от губ и прикусывает Ганнибала за шею, на выдохе произнося его имя. Его движения всё приближают и приближают её к пику. Софи не может сдержать эмоций, в кровь царапает сильную спину партнёра, впивается в него своими коготками.       По телу прошёл завершающий импульс удовольствия. Девушка ещё несколько секунд занимала прежнюю позицию, но затем расслабилась, перестала царапать Ганнибала и молчаливо замерла у него на плече, пытаясь отдышаться после полученной дозы удовольствия. Она чувствует слабость и приятную волну экстаза, медленно распространяющуюся по телу.       Жжением отзываются царапины на спине, запоздало привлекая к себе внимание. Будь он не так возбуждён присутствием Софи, не находись в таком запале — стоило бы пресечь эти посягательства на целостность кожных покровов. Костюм, конечно, скроет большую часть меток, но риск имеет место быть. Ганнибал подхватывает Софи под руки, подтягивает ту ближе к подушкам. Целует в плоский животик, оглаживает округлые бёдра. Не сводит глаз с ее лица, запоминая это расслабленное выражение.       Рука непроизвольно тянется к твёрдому члену. Доктор большим пальцем смахивает крупную белёсую каплю, смазывая им чувствительную плоть. Избавляется от ненужного уже презерватива.       Несколько ритмичных, рваных движений ладонью, и Лектер с облегчением выдыхает, только теперь отвлекаясь от её лица. Изливается ей на внешнюю часть бедра и правый бок, точно туда, где до этого оставил след своих зубов. Обессилено падает рядом, притягивая девушку поближе к себе.       Софи дышит быстро и тяжело, на губах её расползается сладкая улыбка. — Это было бесподобно… — шепчет она, всё ещё пытаясь отдышаться, прижимаясь поближе.       Чувствует тягу к душу и сигарете. Как же сейчас хотелось курить, но тело окутано такой сладкой слабостью, что и вставать не хотелось. Ганнибал гладит её растрёпанные волосы, убирая с лица тонкие прядки, приводя в порядок некогда аккуратную причёску с той аккуратностью, с которой пианисты прикасаются к новому инструменту. Ганнибал безотрывно смотрит на лицо своей женщины, улыбаясь ей краями губ. Он смотрел на неё, словно бы она была всем, что ему нужно было от этой жизни. Софи протягивает руку в ответ и кончиками пальцев прикасается к его скуле, проводя линию от центра к периферии, будто касаясь его пушистым пером. — Я тебя никогда не забуду… — Шепчет Софи, на что он с уже более яркой улыбкой целует её запястье. — Я больше не дам тебе ни единого повода на это, — Лектер чуть подаётся головой в сторону, желая ощутить на щеке всю её ладошку. И даже трель мобильного где-то за стеной отражается лишь пустым эхом. — Отдыхай, Софи, прошу тебя. Боюсь, мы не сильно поспособствовали твоему выздоровлению, отняв у тебя последние силы…       Невесомо целует девушку в лоб, приподнимаясь на локтях. — Воды?       Улыбается, вжимаясь спиной в холодную простынь у изголовья кровати: мелкие ранки саднят.       Софи в наслаждении прикрывает глаза, медленно успокаивая ритм сердца. — Да. Пожалуйста. И я бы не отказалась сходить ещё раз в ванну.       В соседней комнате в третий раз раздаётся трель мобильного, разрывая блаженную тишину и непрошено вторгаясь в пространство. От внезапного звонка, услышанного лишь сейчас, девушка вздрагивает, смотрит в сторону звука. Это не её телефон. Но кто звонит Ганнибалу так поздно? — Ты ведь не оставишь меня? — надежда пробежалась в её глазах. Она так не хотела никуда его сегодня отпускать, он был слишком нужен.       Поднять себя с кровати то ещё занятие, когда все тело находится во власти переизбытка чувств. — Полагаю, ты все ещё помнишь где ванная комната, — быстрая, привычно-дежурная улыбка. Далее произносит, как можно утешающе: — С остальным я вскоре вернусь, не переживай.       Подушка, манящая своей прохладой, падает на мягкий ворс на полу, будто поспевая за своим хозяином. Лектер, не удостоив ту и взглядом, небрежно закидывает её обратно на помятую кровать. — Скоро вернусь, Софи, — повторяет на всякий случай, стоя в дверном проёме. Успевает окинуть комнату взглядом, сразу отмечая все те детали, которыми придётся заняться с утра: привычка держать чистоту и порядок не единожды выручали его из… неловких положений.       Проводив Ганнибала взглядом, Софи неспешно присаживается, ощущая стопами каждую ворсинку ковра, всю его мягкость. Затем встаёт, немного выжидает — не будет ли головокружения?       Лёгкими шагами девушка доходит до ванной комнаты. Намеренно включая воду попрохладнее, она чувствует дискомфорт, а вместе с тем то, как её пыл остывает и успокаивается. Мысли в голове встают в правильном порядке. Спокойствие приходит к сердцу.       В соседней комнате прохладнее, темнее. Лектер выуживает откуда-то телефон, маяком освещающий помещение. Некоторое время изучает цифры на экране, дыша все ещё часто, поверхностно. Лишь справившись с этой досадной физиологией, Ганнибал отвечает на поздний звонок.       На другом конце провода кто-то язвительно шутит про долгий дозвон, перекликается с людьми, что шумят на фоне, вновь шутит… Доктор терпеливо измеряет комнату шагами, выслушивая неторопливого собеседника. Выглядит то озадаченным, то донельзя позабавленным: так и не решается прервать звонящего, смакуя новые новости. — Любопытно… Конечно, я подойду, — неразборчивое бормотание на фоне становится тише. — О, если это рановато для всех, то конечно. Понимаю. Ближе к обеду? Без проблем. Мой приём пищи подождёт, офицер, лишь бы ваш обед не остыл к моему приходу, — самодовольный смешок, — доброй ночи.       Он несколько минут стоит в темноте, переваривая полученные знания. До тех пор, пока лёгкий озноб не подталкивает к более решительным действиям: Лектер спускается на первый этаж, в очередной раз приводит себя в порядок под тёплой водой, закидывает часть вещей в стирку, наливает стакан прохладной воды. Первый выпивает залпом сам, лишь затем наливая Софи тёплую воду в чистый стакан.       Он вновь в чистой и выглаженной одежде, пусть и спальной. Ухожен и собран, будто бы и не было никакого акта любви, шумного и яркого в своей необузданности.       Подъем вверх даётся сложнее, чем обычно. Лёгкая тревога трогает Ганнибала за плечи, поторапливая к Софи.       Лектер стучится, но ответа не ждёт: в комнате все остаётся прежним, разве что стало прохладнее. Поставив стакан на прикроватный столик, он, наконец, устало падает на кровать, закидывая руки под голову.       Она выходит в том же наряде, но мятой футболке не скрыть следов, оставленных Ганнибалом. Ничего, завтра одежда сокроет эти любовные метки под своим холодом. Софи ложится рядом с присущей ей грацией и осторожностью. Словно бы кошка, впервые попавшая на неизведанную территорию. — Новое дело? — мимика её спокойна, разве что глаза с интересом всматриваются в любимые черты.       Грациозное создание рядом так и манило снова коснуться её изгибов, дотронуться до самой сути, погладить, поощрить. Вместо этого Лектер лишь чуть двигается ближе к девушке, не меняя позы. Ей стоить отдохнуть от его рук и… прочих частей тела. Уж если что Ганнибал и знает о человеческом теле, помимо всех анатомических тонкостей, так это то, что оно имеет свойство «отупевать» от тактильного взаимодействия, терять чувствительность и, в конце концов, вечно желать большего. — Не назвал бы его новым. Вернее будет сказать «очередное» дело, мне думается это не первый убитый за новоявленным охотником, — кивает на стакан воды, напоминая Софи о выполненной просьбе. — Хотя, признаться, и дело, и тело привлекают внимание. Есть свой шарм.       Лектер закрывает глаза, вдруг озаряясь улыбкой. — А что? Хочешь поучаствовать в расследовании? Приглянулись методы работы с подозреваемыми, м?       Напрямую намекает на недавний допрос, который сам же и учинил. Жаль, что Софи оказалась на нем в плачевном состоянии, пришлось быстро свернуть представление. А ведь Уилл только начинал терять терпение… Остаётся гадать, к чему бы привело это знакомство двух светлых голов, что наполнены иссиня-чёрной, непроглядной тьмой, в которой так нравится разгуливать Доктору Лектеру.       Она выслушивает его молча, осушает принесённый им стакан и, оставив его на тумбочке, ложится в прежнее положение. Молча. Вода приятно освежает организм.       В её уставшем, но приятно вскормленном мозгу, вновь начинают носиться мысли. Они бегают быстро, подобно олимпийским чемпионам, и всё ускоряются, будто бы недавний половой акт стал допингом для активной мыслительной деятельности.       «Хочешь поучаствовать…?»       Хочешь поучаствовать. Брови её слегка хмурятся, события последних дней каруселью пронеслись в сознании с каждой деталью, в точности, как и происходило. Анализ бегал от одной затеи к другой, один план действий, оказавшись на воображаемой странице в её разуме, быстро сменялся другой страницей, другим планом, другой идеей, другим действием. — А ты можешь это устроить? Не в качестве подозреваемой.       Голос её тих, серьёзен. Что пришло ей на ум? Что было написано на финишной ленточке сознания?       Кровать перестает быть тем прохладным и мягким убежищем, в коем он сейчас так нуждался. Размыкает свои объятия, позволяя человеку вернуться в неприветливый мир с его удивительными посетителями. Лектер глубоко вздыхает, избавляясь от липкой сонливости, тяжело поворачивает голову в сторону Софи.       Нотки металла сквозят в его голосе. — Зачем? Предлагаешь утянуть тебя в расследования ФБР, Софи? В качестве кого? — привстает на локтях, смотря на девушку в упор. Все его существо противится этой странной затее, но запрещать или отговаривать — не в его духе, каждый волен играть, увлекать себя в новые потоки сознания. И пускай на данный момент он не в восторге, стоит хотя бы попытаться узнать детали. — Устрою, если ты будешь держать меня в курсе и контролировать процесс как самостоятельно, так и допускать меня до любых этапов твоего вмешательства.       Софи ухмыляется, почти усмешливо, тоже привстаёт на локтях, чтобы быть несколько повыше. — Я ведь тоже психиатр, — на губах всё такая же усмешливая улыбка, но глаза смотрят мимо, не в окружающий мир, они направлены внутрь её самой. Она слегка наклоняется к нему, почти касаясь. — Покидать я тебя не хочу, но мне здесь будет скучно.       Насколько надо быть удивительной женщиной, чтобы, лежа в кровати с убийцей, заявить о скуке?       Лектер недоверчиво щурится, одним рывком поднимаясь с кровати. Присев к ней в пол-оборота, мужчина накидывает на плечи мягкое одеяло, создавая себе некое подобие накидки. Темно-бардовый цвет придавал этой маленькой детали еще больше помпезности. — К этому городку прямо тянет врачей-психиатров, а? Некоторые из них ограничены как в таланте, так и в интеллекте, — намекает на Чилтона и его подпевал из клиники. — Другие же представляют собой нечто любопытное, вызывая интерес не у одного меня, — теперь уже намекает на неё саму, тем самым показывая, что именно ему во всей этой затее не нравится.       Ганнибал двумя пальцами проводит по бровям, пряча усталость в складках лба. — Я вовлеку тебя в процесс, если ты правда этого хочешь, — он задумчиво смотрит в даль комнаты. — Давай обсудим эти щекотливые моменты за завтраком, я буду чуть пословоохотливее, — кутается в свою импровизированную королевскую накидку, принимая преувеличенно сонливый вид.       В голове роем гудят мысли о «товарищах», коими он окружил себя за годы работы. Что же, любопытно как они отнесутся к вмешательству со стороны… И всё же, он пока не хотел давать Софи какой-либо ответ. Единственное, чего он хотел для неё сейчас — абсолютной безопасности. Впрочем, об Уилле ей в любом случае следует узнать подробно, как и обо всём прочем, во что он ввязался, когда не мог предугадать её возвращение в этот дом. Теперь же всё менялось кардинально: ритм жизни, приоритеты, желания, смыслы. — Прекрасно, — с довольной улыбкой падает обратно в постель, если, конечно, это можно назвать падением. Тихий, лёгкий «плюх».       Софи медленно протягивает к нему свою изящно-тонкую ручку и мягко касается щеки. — Ты устал… Мой удивительный спутник жизни, — улыбается, но уже без усмешки, с той исключительной теплотой, которую она могла подарить только ему. Прикрывает глаза, пряча за ресницами свою нежность и любовь.       Ганнибал смотрит на неё, всё же скидывает с плеч одеяло и, одним взмахом, расправляет его, укрывая девушку от ночного холода, после чего выключает ночник и наконец ложится рядом, обнимая и прижимая девушку к себе. Не сдерживает и поцелуя в висок, прижимаясь затем к её щеке носом. Вся похоть ушла из его порывов, запах Софи, её тепло, тихое дыхание — всё это возвращало в былые времена, одаряло спокойствием, гармонией.       «Сегодня всё вновь встало на свои места» — пронеслось в сознании доктора, вновь переполняя его чёрствое сердце эмоциями, сдержать которые, рядом с ней, он не мог. — Софи… — тихо шепчет он, вновь оказываясь сверху. Нависает над ней, целует в горячий лоб, в мягкую щёку, в аккуратный нос, задерживается на её губах, после чего вновь осыпает лицо девушки бесчисленным количеством тёплых поцелуев. Ганнибал чувствует, как нечто позабытое переливается через край, надламывая всё его сдержанное создание. — Я больше не допущу ошибки. Больше не отпущу тебя. Ты только моя… — продолжает шептать мужчина, перемещаясь с поцелуями к мочке её уха, затем к шее. — Софи… Я не дам тебе уйти. — Мужчина утыкает носом в её шею, вдыхая томный запах плоти, — Сколько ночей я провёл, думая, где ты и что с тобой, как я боялся узнать, что с тобой что-то произошло. И я мог видеть тебя лишь во снах… Живую, улыбающуюся… Или на портретах, фотографиях, но это был лишь образ, мне не хватало тебя самой: твоего смеха, твоих движений, твоих сигарет.       Девушка тихо вздыхает, пережидая этот поток любви. Её руки мягко приобнимают Ганнибала, прижимая поближе к себе. Она не в силах разговаривать. — Обними и никогда, никуда не отпускай меня… — в тон ему стекают слова с губ Софи. — Не отпущу, — Ганнибал опускается ещё чуть ниже, губами прикасается к грудной клетке, оставляя долгий поцелуй над самым сердцем девушки. — Я люблю тебя, — в который раз за вечер срывается фраза из самой глубины.       Очень скоро усталость перебарывает обоих, они засыпают в объятиях друг друга. Чуткий сон Ганнибала сменяется крепким — присутствие единственной, кому он может доверять полностью и без остатка, дозволяет эту вольность. Её сопение успокаивает, как колыбельная матери успокаивает младенца. Ганнибал даже не замечает, как в четвёртом часу девушка выскальзывает из кровати, окунаясь в холодную ночь. Но, после посещения уборной, та не спешит возвращаться.       Лектер просыпается десятью минутами позже, через мгновение уже не лёгкая тревога пробирает мужчину. Вероятно, она отсутствует уже некоторое время. Это умозаключение заставляет быстро подняться, продрать глаза от сонливой неги и тихо выйти из спальни — дверь полуоткрыта. Веют липы сладко. Вдруг что-то случилось? Вдруг она опять ушла?       Но Ганнибал быстро находит девушку в гостевой комнате — той, что теперь будет её. Софи сидит на широком подоконнике возле распахнутого настежь окна, ножки её аккуратно сложены под бёдрами, а сама леди курит, наблюдая за простирающейся ночью.       Тревога быстро покидает сердце, и Ганнибал молча присаживается напротив. Девушка смотрит на него, делая очередную затяжку и выпускает дым в окно. Ветер, принесённый ночью, будоражит её волосы. Это заставляет мужчину напрячься, взглянуть более обеспокоенно, — она ведь больна — но он не может нарушить эту тишину. Он просто дождётся, когда Софи закончит и так же молча заберёт её обратно в кровать.