Бордо, Франция, в это же время.
Ключ попал в замок не с первого раза — руки девушки дрожали, а раздражение, вызванное нетерпением, делало действия грубыми, а движения рваными. И всё же дверь поддалась, темноволосая красавица врывается в свой дом, торопливо проходит в ванную. Она протягивает руку, чтобы достать из-под ванны заветный маленький пакетик. Долго-долго обследует поверхность, всё рыщет и рыщет рукой, ощупывает каждый сантиметр, но не находит его. Состояние исступление накрывает мгновенно: она держалась трое суток, но в этот раз ломало так сильно, как никогда. Девушка вскакивает, скидывает баночки с полок, шарит по шкафчикам и местам с заначками, поднимая шум в тишине квартиры. — Мишель, что ты ищешь? — твёрдый мужской голос, тон напряжён, но саркастичен. Замечает в воздухе аромат спиртного. — Ты опять пила? Девушка поднимается, замирает. Сначала смотрит на него виновато, но когда слова собеседника проигрались в голове несколько раз, разбирая на ноты каждый звук, Мишель вспыхивает. — Ты что-то трогал? Ты трогал мои вещи! Ты прикасался к моим вещам?! — она делает пару шагов к нему, но затем резко разворачивается, смех поражает её, а девушка продолжает говорить, почти задыхаясь: — Ты… залез в мои вещи… как в свои… — через несколько секунд безудержный смех перетекает в истерический, голос становится слезливым, но она продолжает смеяться. Затем падает на колени, её руки передвигают упавшие на холодный пол вещи, продолжая там что-то искать. — Мишель, мы с тобой договаривались. Я всё выкинул. — Изаи! Как ты мог так поступить! Так поступить со мной! Ты же знал, что мне будет плохо! Ты хотел моих страданий? — Мишель вскакивает, вплотную подходит к мужу, хватает за красную футболку, пытается встряхнуть его. — Ты хотел, чтобы я страдала! Ненавижу тебя, предатель, Иуда! Ты всегда всё портишь! — Мишель начинает с силой колотить супруга по груди, на что тот, без слов, отвечает ей пощёчиной. Мишель опешила от неожиданности. Никогда он её не бил. Она стоит, схватившись за горячую щёку и с злобой выдавливает: — Ненавижу. Загородный домик в нелюдимом посёлке наполняется режущей тишиной. — Я больше не могу это терпеть, Мишель. Я больше не могу. У меня нет сил, — Изаи старался держать тон холодным, но глубокая печаль пробивала лёд. — Ты губишь не только свою жизнь, но и мою. — Не правда, я ничего не сделала! — голос Мишель срывается на крик, переполненный отчаянием. Это были страшные для неё слова. — Ты не можешь! Ты не уйдёшь! — Я должен. Теперь ради себя. Ради тебя я шёл на многое, но больше не выдержу! — голос мужчины тоже повышается. — Ты зависима! Ты просто наркоманка, от моей Мишель больше ничего не осталось, даже её тело пропитано наркотой и алкоголем! — крик перемешивается со слезами. — Ты отравила свою жизнь, но перестань отравлять мою! Я больше не могу ждать, пока ты завяжешь! Я не хочу приходить в дом, где прокурено, где кокаин в нашей кровати! В дом, где ты валяешься на полу, захлёбываясь в рвоте от очередного передоза. Не могу! — Изаи, милый… — Мишель бросается на колени, хватает мужчину за ноги, ползает возле них, обнимает и поглаживает. — Прости меня, прости. Я ведь обещала, я завяжу, правда-правда, я больше не буду. Ты правильно всё выкинул, правильно! Я справлюсь, клянусь тебе, я справлюсь. — Твои клятвы, Мишель… Моя бедная Мишель… Всего лишь… — мужчина утирает слёзы, отвернув от неё голову, не желая видеть это жалкое больное создание, — клятвы наркоманки. Я больше не верю тебе, — он затихает, но в следующих его словах собралась буря отчаяния. — Сколько раз я верил тебе, покупался на эти слова! Но я не верю тебе, нет больше Мишель! Нет больше моей Мишель! Мишель затихает под его ногами, не ослабевая хватку. Её пронзило чувство страха, она не должна его отпускать. — Ты не можешь просто взять и уйти, ты не должен бросать меня, — почти шёпотом произносит девушка, увеличивая скорость своих слов с каждой новой буквой. — В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит нас. Помнишь, ты сам клялся мне. Ты клялся! Я от тебя ни разу не отступала! — Ты отступила от меня в тот самый день, когда начала употреблять эту дрянь со своей подружкой, — последнее произнеслось с особенной брезгливостью. Изаил вытаскивает ноги из тревожных объятий и проходит на кухню, оставляя темноволосую спутницу на полу коридора. Ему нужно сделать пару глотков воды, чтобы хоть немного успокоиться. В эту минуту он выглядел иначе: рассматривая тень его фигуры, Мишель чувствовала, что это и вправду конец. Она как будто бы видела его без футболки: спина мужчины была напряжена, каждая мышца накаченного тела была воспалена, как и руки. Он наливает воды из графина, но в движениях проступает лёгкий тремор. Осушив стакан, он не сдерживается и швыряет его в сторону со всей силы. Стекло легко поддаётся и разбивается о стенку, усыпая полы кухни хрустальным дождём. Как больно ему было покидать её. Это выводит Мишель из тупого созерцания, она вновь бросается к мужу с плачем. — Изаил, не надо! Не делай этого! Я люблю тебя, мне ничего не нужно, мне кроме тебя ничего не нужно! — истерично кричит она, лезет в ящик со столовыми приборами, залезает далеко внутрь, достаёт два пакетика с неопределённым содержанием, скидывает на пол. — Вот, выброси, смой, я завяжу, я же говорю, что завяжу! — вновь поднимается, подходит к нему, стоящему спиной, обнимает и крепко прижимается к спине, продолжая рыдать. Но Изаил отталкивает её, снова выпутывается из объятий, говоря: — Я ухожу прямо сейчас. Вернусь за вещами завтра. И ты меня не увидишь, пока действительно не завяжешь. Больше я не буду это терпеть. Мишель вновь пытается его удержать, но тот грубо отталкивает её в сторону ящика. Мишель с трудом удерживается на ногах, хватаясь за столешницу и краем глаза замечает, как в открытом ящике поблёскивает, почти подсвечивается, кухонный нож. Его лезвие отражает её покрасневшие глаза. Внезапно, даже для самой себя, Мишель хватает нож, крепко сжимает в руке и, в ночной тишине славного города Бордо, ударяет им Изаила в спину. Снова рыдает и в каком-то лихорадочном припадке наносит ещё два удара по разным областям спины. От первого удара глаза Изаила широко раскрывается, он чувствует ужасную, нестерпимую боль, так внезапно пронзившую его, не понимая пока, что произошло. От второго удара он пытается закричать, но из глотки вырывается лишь протяжный стон, больше похожий на хрип. Дышать становится почти невозможно, лёгкие словно бы наполняются жидкостью. С третьим ударом он падает на пол, пытается втянуть в лёгкие воздух, но выдыхает лишь кашель, к которому примешивается окровавленная слюна. Одежда сыреет, в комнате становится нестерпимо душно. — Моя… Бедная Мишель… — последнее, что срывается с его губ при этой жизни. Нож выпадает из рук, Мишель закрывает глаза и смеётся. — Это ведь сон, всего лишь глупый пьяный сон. Никуда он не уйдёт, — Мишель улыбается в закрытые ладони и шепчет: — Не уйдёт. Я проснусь, проснусь здоровой, я проснусь и почувствую, что не хочу нюхать, что кокаин теперь в прошлом. Так и будет. Но прошло сначала пять минут, потом десять, двадцать, час, а она всё не просыпалась. И когда стало понятно, что это не сон, Мишель в раз протрезвела. Теперь она видела, что натворила. Изаил лежал на полу, его лицо и широко открытые глаза выражали тоску и смирение. Белая футболка всё больше пропитывалась кровью, действительно становясь красной. Он казался ещё живым, но кожа бледнела, заставляя увидеть правду. Мишель присела подле убитого, взяла за руку и горько заплакала. Из её уст сочились извинения, будто бы способные что-то поменять. Но их он уже теперь не услышит. Мишель смотрела на свои руки, покрытые кровью, и в них она видела не просто инструмент убийства, но и отражение своей собственной разрушенной души. Её смех превратился в хриплый плач, который разносился по комнате, наполняя её тяжелым грузом вины. Его тоскливый взгляд казался проклинающим, и каждое мгновение тяжело ложилось на душу Мишель. Ее решение принадлежало к прошлому, а теперь она сталкивалась с реальностью, где каждый вдох был трудом, напоминанием о совершенном непоправимом зле. Сквозь слезы Мишель взглянула на нож, упавший на пол. Он был не только орудием смерти, но и свидетельством ее собственной слабости перед дьявольской страстью. Она понимала, что не сможет избежать ответственности за свой поступок. Спасение в ложном утешении «это всего лишь сон» исчезло, и перед ней стояло лицо страха перед тюрьмой, морем сожалений и тёмной бездной, куда ушли её надежды и иллюзии. Она обнимала мертвого Изаила, словно пытаясь вернуть его к жизни хоть прикосновением. Но всё, что осталось — лишь кровавые следы на её руках и пустота в сердце. Слова извинений не имели силы вернуть назад утраченную жизнь, и Мишель понимала, что теперь ей предстоит нести тяжесть своего решения до конца своих дней. — Я обещаю… Правда, больше никогда. Прости меня… Краем глаз она улавливала всё такое же сияющее лезвие ножа. Орудие убийства смиренно лежало на полу, кровь начинала застывать на нём. Острие было направлено на Мишель, словно доходчиво намекая на что-то.Париж, Франция, 13 лет назад.
— Софи, давай! — кричала Мишель из танцующей толпы, всячески поддерживая подругу. — Покажи им! Софи, в свою очередь, залезла на один из столов в клубе к какой-то безмерно пьяной девушке и танцевала вместе с ней. Но чувство соперничества взяло вверх, и фигуристка подключила к танцу свои профессиональные навыки. Открытый топ, оголяющий живот, и широкие штаны позволяли ей показать всё мастерство в восточном танце, коим она увлеклась после постановки одного из прокатов. Софи не ощущала ни смущения, ни стыда, она вплеталась в пляску, словно её тело стало частью вихря, вращающегося в ритме музыки. В её глазах отражалось нечто туманное и невесомое, как будто она стала призраком своего собственного воображения. Движения были грациозными, словно растущие из бездны беспечности, подчеркивая безудержное веселье, что охватило её. Наркотики и алкоголь, смешиваясь в её крови, создавали странный калейдоскоп ощущений. Возбуждение, легкость и беззаветное счастье плыли по нервам, словно волны на безбрежном море. Взгляд Софи стал каким-то отсутствующим, мысли блуждали виртуозно между реальностью и фантазией. С танцем она стала научным экспериментом, где каждое движение, каждая плавная изгибающаяся линия, могла быть проанализирована и разложена на составляющие. В её мозгу происходил уникальный химический коктейль, искусственно вброшенный в систему нейромедиаторов. Адреналин и эндорфины создавали внутренний карнавал, а кокаин, плавно разливаясь, придавал ей ощущение невесомости и несбыточной силы. С каким-то странным чувством восторга и одновременной отрешенности, Софи погружалась в вихрь собственной экзотической пляски. Но за гранью этого научного эксперимента таяло нечто человеческое, потерянное в мире светящихся огней и электронной музыки. Неожиданно девушка, что танцует рядом, толкает её, и Софи еле удерживается на своих каблуках, чтобы не слететь с пьедестала. Не собираясь терпеть подобного от соперницы, под удивлённые и вместе с тем восхищённые взгляды толпы, которая лишь и ждёт зрелищ, с силой толкает девушку, и та падает на пол. Мишель спохватилась первой и, завидев теперь озабоченность толпы, заставляет пьяную подругу слезть и тащит к выходу, громко смеясь от всего происходящего. Наркотик играет и в ней. Софи вырывается вперёд, уже почуяв опасность, спешит скрыться с места преступления, но врезается в какого-то паренька. Она останавливается, окидывает его слепым взором, пытаясь хоть как-то оценить оппонента. Тот отвечает что-то нахальное, что Софи с трудом разбирает лишь по тону из-за громкой музыки. На хамство отвечает хамством, и вот завязывается словесная перепалка. Не долго думая, девушка вспоминает, чему учил её отец и, под попытки Мишель увести её, хорошенько прописывает парню в челюсть. Пока тот пытается прийти в себя, намеревается отвесить ещё, но Мишель, словно бы набравшаяся сил, утаскивает её в толпу поближе к выходу и, в конце концов, выводит на улицу. У обеих моментально возникает желание закурить. Быстро пробираются к мерседесу Мишель и залезают в машину. Софи занимает место у руля. Они закуривают. Мишель с трудом разглядывает циферблат часов и констатирует: — 05:05. Интересно! — Мишель делает долгую затяжку и выдыхает в приоткрытое окно, —Кажется, это обозначает перемены. Софи молчит, тоже затягивается, но затем смеётся, закашливаясь дымом. — Мне завтра в 12 зачёт сдавать по патанату. Кажется, я готова, — снова смеётся. — Алкоголь так уморяюще действует или мы давно не нюхали? Кажется, последний раз был в час ночи. Может финальный? Неожиданно в Софи просыпается благоразумие. — Тогда мы точно не уснём. А мне ещё машину вести. Нет, лучше оставь на потом. Как бы до отеля доехать… Куда ты нас вообще завела? — До отеля точно ближе, чем до дома… Мыыыы… Где-то на окраине. Софи кивнула, подавляя смех, и завела машину. Водить она не боялась в любом состоянии. И если она могла допускать ошибки во многих своих сферах деятельности, главное, чем Софи могла похвастать без каких-либо стеснений — вождение машины. Лучше неё за рулём не было никого. Иногда Софи казалось, что в водительском кресле она чувствует себя гораздо лучше и увереннее, чем на коньках или собственных ногах. А вот Мишель же наоборот, и в трезвом состоянии порой припарковаться не может. Поскольку своей машины у Софи не было, она зачастую брала автомобиль подруги, которая и не возражала, ибо сама пользовалась им гораздо реже. Но во всей уверенной культуре вождения Софи было одно «но» — она любила лихачить. Не было чувства лучше на свете, чем выжимать из педали газа все лошадиные силы автомобиля, разгонять его до предела возможностей, нестись по пустой ночной трассе под подгоняющий бит и ощущать свободу, которую дарит скорость. Софи ловко манипулировала рулем, словно она была одна с дорогой, подчиняя себе каждый поворот и каждый метр асфальта. В её глазах отражался неистовый свет фар, когда она разгоняла машину до предельных скоростей. В такие моменты Софи оставляла за собой только светящийся след, будто бы машина стала частью ночного неба. Она любила ту адреналиновую волну, что наступала в мгновение, когда превышались скоростные ограничения. Весь мир сливался в единое пятно, и каждый момент становился таким ярким, словно она ощущала пульсацию самой жизни под тонкой кожицей ладоней. Она разгонялась, будто бы пытаясь ускользнуть от невесомости своего существования, от тяжести тех вещей, что терзали её внутри. Скорость становилась спасением, временным убежищем от реальности. Она забывала о кокаине и алкоголе, забывала о коньках, университете, Ганнибале, забывала о своих проблемах, становясь единой с дорогой. Интересно, что сказал бы на это её новый друг? Весь такой из себя утонченный и интеллигентный. Был лишь конец осени, но они не плохо поладили, хотя оба ощущали скелеты в шкафах друг друга. Возможно, это их и удерживало за одной партой. Дорога быстро привела девушек в придорожный отель. Не лучший на их памяти, но вполне сносный. Номер оказался чистым, все принадлежности для душа на месте, как и полный мини-бар. Софи уже лежала в кровати, скинув вещи куда-то на пол. Душ приятно расслабил и очистил тело от кутёжной грязи. Простыни отдавали приятным запахом свежести, за окном послышался шум мягкого дождя. В приоткрытое окно ворвался запах мокрого асфальта и сырости, который Софи с удовольствием вобрала в грудь, как никогда остро ощущая всю прелесть этого аромата. Шум воды прекратился, и что-то мягко упало на кровать. — Сонечка, ты что, уже спишь? — тихо и необычайно ласково произносит Мишель, прикасаясь к лицу девушки, убирая белокурые пряди с лица. — Сонечка… Софи открывает глаза и с умиротворением смотрит на подругу. В тёплом свете торшера тёмные глаза Мишель отдают коньячным цветом. Её лицо, вобравшее в себя красивейшие черты востока, передают спокойствие и любовь. Тяжёлые вьющиеся волос падают на плечи и грудь Софи. От них исходит томный, приятный запах. — Нет, я ждала тебя, — признаётся Верт и чуть приподнимает голову, оказываясь ближе к Мишель. — Как это мило, — Мишель улыбается, засматриваясь в глаза подруги. Взгляд её падает на припухлые, красноватые от недосмытой помады губы, затем снова возвращается к глазам, — с твоей стороны. Софи на миг улыбается, и лицо Мишель становится ещё ближе. — Я люблю тебя, ты знаешь об этом? — соблазнительным шёпотом обозначает Мишель и прикасается к губам Софи, увлекая её в нежный, мягкий поцелуй. В их взаимоотношениях не было места бурной страсти. Всё между ними происходило мягко, поистине нежно. Каждая ласка — бархат на коже. И поцелуй продолжался, пока они не заняли чуть более удобное положение для соития. Самое сложное — начать. Но нотки кокаина всё ещё продолжали танцевать в крови, хоть и действие его подходило к концу, отчего обе девушки весьма быстро почувствовали взаимное желание друг друга. В этот раз Софи проявила его первой. Сквозь поцелуй она проводит холодными ладонями по талии подруги, через прикосновение ощущает смугловатый оттенок кожи, каждый её перелив. Поверхность её приятна, почти что шёлк. Ещё приятнее было ощущать ладонью рельефы славного и молодого девичьего тела. Каждая впадинка, каждый изгиб были облюбованы руками Софи — удовольствие от процесса ощущалось даже в кончиках пальцев. Руки девушки постепенно тянутся выше, и Мишель наклоняется ближе к Софи, позволяя той одним ловким движением расстегнуть лиф. Разглядеть его она не успела — сладкий вкус губ подруги слишком увлекал, не давая оторваться. Их тела были всё ближе и ближе друг к другу. Теперь, переместив ладони на непривычно большую грудь, которой у Софи никогда не было, она мягко сжимала её, лаская каждым движением рук, возбуждая всё больше. Мишель, в свою очередь, отзывалась интенсивностью поцелуя. Дыхание превратилось в поверхностное, ощущения от каждого прикосновения Софи усиливали желание стократно. Сменив положение, арабка оказалась над Софи, опираясь руками по обе стороны от её стана, перешла к шее. От вожделения её действия становились более лихорадочными, она с упоением и жадностью целовала каждый сантиметр кожи Верт, вбирая в лёгкие лавандовый запах гостиничного геля для душа. Целовала шею, ключицы, ласкала грудь сквозь бельё. Не в силах ощущать эту закрытость, заставила подругу присесть и приобняла её, снова целуя губы. Руки неразборчиво и долго пытались расстегнуть замочек лифчика, но всё же и ей удалось освободить подругу от неудобного элемента одежды и продолжить изучать это тело. Оно казалось более хрупким и тонким. Сама Мишель была стройна, но её формы были сочнее, аппетитнее. Фигура Софи же выражала какую-то винтажную грациозность, смешивая в себе худощавость и серьёзную спортивную подготовку. Не было в её теле ни грамма лишнего жира. Порой казалось, что его там и вовсе нет — одни кости да мышцы, отчего каждый старался как можно лучше накормить девушку. Но так сложилось, что обеих всё устраивало и в себе, и друг в друге, несмотря на полную противоположность. Когда огонь взвился слишком высоко, Мишель уже не могла сдержать собственной страстности, отчего вновь заставила подругу лечь и с хитрым прищуром, который можно увидеть лишь у девушек её породы, начала прокладывать дорожку из ласк, постепенно двигаясь ниже. Вдоволь наигравшись с небольшой грудью подруги и оставив на ней несколько засосов, Мишель спускалась ниже. Горячее дыхание обжигало живот, Софи замерла в ожидании предстоящих ощущений. И ожидание это было сладко. Оказавшись у паха, Мишель стягивает с Софи оставшееся нижнее бельё, заставляет её раздвинуть ноги и прикрыть глаза. Поцелуи пробегают по внутренним сторонам бёдер и, когда Мишель принимается за оральные ласки, Софи не может сдержать своих стонов и чувств. Что и как проворачивать с Верт Мишель знала давно — их дружба началась ещё в школьные времена. От быстрого окончания спасало лишь действие кокаина — оно как могло оттягивало феерию. Продолжая поцелуи ещё одних губ, Мишель получала удовольствие, удовлетворяя себя второй рукой. Увеличивая интенсивность, она вслушивалась в сладостные стоны подруги, получая от них всё большее наслаждение и, найдя нужную точку, заставила ноги девушки содрогнуться и судорожно сжаться. Волна наслаждения одурманила Софи, дыхание потяжелело. Наконец настала очередь Мишель. И Софи тоже знала, как она любила. Увлекаясь её шеей и ключицами, Верт доводила подругу тонкими длинными пальцами, делая мягкие движения внутри неё. Сладкая нега всё ещё окутывала фигуристку, делая движения чуть ленивей, но это лишь помогало растянуть удовольствие. И всё же, Мишель получила своё намного быстрее, чем подруга. Ощущая судороги в животе, та мягко отстранила руку подруги от себя и упала в кровать. Софи легла рядом, прикрывая глаза и стараясь отдышаться. В объятиях друг друга и долгих разговорах после случайного секса они никогда не нуждались. Получив удовлетворение похоти, обе начали проваливаться в сон. Сложно было сказать, кто кого увлёк в этот омут. Софи принимала редко — не могла из-за плотного графика и была более устойчива к зависимостям. А вот Мишель принимала гораздо чаще, хотя пока ещё всё это было «баловством». А тяга к друг другу между ними возникла ещё несколько лет назад. Поначалу это был лишь просто подростковый интерес друг к другу и игра гормонов, однако же привычка вот так вот спать друг с другом превратилась в негласную дружескую традицию.Бордо, Франция, настоящее время.
Перестав обниматься с трупом и переосмыслив ситуацию ещё раз, Мишель отчётливо поняла, что совершенно не хочет лишаться свободы. Адреналин подстегнул мысленную активность, Мишель лихорадочно перебирала варианты спасения и нашла лишь один — Софи. Она единственная могла помочь и принять. К тому же, как думала Мишель, та уже утомилась в своём одиночестве и примет подругу, поможет вырваться из цепких рук закона. Она единственная могла понять её, напомнить, что она не отброс и не мусор, что она больна. Да-да, именно больна. Ведь все эти зависимости — настоящая болезнь, патология человеческого существования, настоящая чума. Ведь зависимый человек как никто нуждается в помощи, он один не в силах совладать с болезнью и зависимостью. Избегая взгляда на тело Изаила, Мишель чувствовала, как её душа окутывается холодом страха и ужаса. Она понимала, что не сможет уйти от этого момента, что теперь её жизнь навсегда изменится. В глазах убитого читалась не только боль, но и предательство — тень того, как долгий путь зависимости привел к этой страшной точке. Трудно было признавать, что зависимость — это не только собственная слабость, но и заблуждение в том, что можно управлять силой, поглощающей разум и волю. Мишель чувствовала вину, словно яд, проникающий в её внутренности. «Я знала, что это плохо, но не могла остановиться,» — медленно шептала она самой себе, словно молитву об искуплении. Покидая комнату, Мишель смотрела на свои руки, словно они стали инструментами несправедливости. Взгляд на мертвое тело напоминал ей о том, что теперь она несет тяжелый груз своих решений. С каждым шагом, отдаляясь от этого кошмара, она понимала, что наркотическая зависимость — это болезнь, что прогрессирует, пока не перерастает в трагедию. В её груди колыхались смешанные чувства страха и осознания своей ответственности. Мишель была одна в чужой стране, лишенная опоры и поддержки. Она не могла больше отмахиваться от факта, что зависимость — это не игра, а путь, который ведет к мраку. Теперь она должна была принять это и идти навстречу выздоровлению, даже если путь был трудным и неизвестным. Через несколько часов Мишель уже сидела в самолёте. Она знала, что Изаила не скоро начнут искать, и тем более обнаружат. У неё было время скрыться в ещё одной, чуждой ей стране.