***
— Кто? — тупо переспросил Намджун с недоверием уставившись на своего секретаря Пак Чимина. Тот приподнял бровь и повторил медленнее: — К вам студент Чон Чонгук. Намджун было открыл рот, чтобы переспросить ещё раз, но по виду Чимина понял, что не стоит: день у секретаря был нервным, они не успевали по двум контрактам, он весь день работал с расписанием и утрясал отменённые встречи. Поэтому был Чимин, как говорится, мощно взвинчен и крайне раздосадован. Секретарём Намджун дорожил: Чимин был настоящим сокровищем — так что альфа решил не влезать, чтобы не убило. "Ладно, сам посмотрю", — подумал он и сделал рукой жест "Зови". Да... Это был на самом деле студент Чон Чонгук. Испуганно-решительный Чон Чонгук. Принаряженный и отчаянно пытающийся делать независимый вид Чон Чонгук. "Пришёл, — пронеслось у Намджуна в голове, а его зверь внутри яростно заскрёб когтями клетку. — Пришёл сам... Теперь не отпущу, прости, зайчик..." Он встал навстречу замершему недалеко от дверей омеге и, обойдя стол, неспешно приблизился к нему, улыбнулся и подал руку. — Студент Чон? — Он очень старался, чтобы в его голосе не было торжества, и судорожно вспоминал, сколько именно нейтрализов принял сегодня. Должно было хватить! — Так официально? — Я не знал, как ещё представиться, — немного смущённо кивнул Чонгук и пожал ему руку. Намджун на миг замер с его рукой в ладони и сжал её, наверно, чуть сильнее, чем стоило бы по этикету, однако Чонгук лишь моргнул несколько раз, но ничего не сказал и руки не отнял. "Та-ак... Мальчику что-то нужно, — подумал Намджун. — Осторожнее, Джун. Прямо вот чую: осторожнее... Но пальцы... Ммм... Их бы прикусить.... Стоп! Не то..." С неохотой отпустив руку омеги, Намджун показал ему на кресло и сел на своё место. — Что-то случилось? — спросил он, оглядывая Чонгука выразительным взглядом. На парне были джинсы скинни, белая футболка и расшитый красной шнуровкой джинсовый пиджак. Смотрелось так, что зверь внутри Намджуна завыл от восторга, а сам он не удержался, чтобы не облизать тут же пересохшие от взгляда на бёдра в скинни губы. Как же хотелось... Стоп. Нельзя. Куртку свою Чонгук, видимо, оставил в приёмной. В ухе блестело три колечка, а вот штанги в брови не было. Жаль, Джун бы её... Фу! Место! — У меня... — Чонгук начал и умолк, видимо, собираясь с силами. Намджун тут же нахмурился. Случилось явно что-то серьёзное, и ему тут же стало стыдно за собственную пошлость. Его омегу кто-то обидел? Его омегу кто-то посмел... — Чонгук?.. — тихо произнёс он. — Нет-нет, вы не подумайте, — начал снова омега, видимо, отчаявшись собраться и говорить твёрдо, — это не потому, что я передумал или что... То есть... Он снова сбился, потому что, наверно, на лице Намджуна всё же что-то проступило, хотя он и стиснул кулаки, чтобы не завыть от разочарования. Спокойствие. Пусть скажет до конца. Чонгук выдохнул и снова заговорил: — Я хочу прощенья попросить за то, каким был в прошлый раз с Вами, Ким Намджун-щи. Я виноват... Мне сказали, что надо мной живёт какая-то сладкая детка, у которого папик богатый, квартиру ему купил, содержит, кормит, одевает... Намджун по мере рассказа старательно пытался сдержать злобное рычание и глаза в границах орбит, однако не совсем получалось, и Чонгук, видя это, горько усмехнулся. — Простите... Я поверил, правда, мне-то что, я не планировал знакомиться ни с Тэхёном, ни с Вами. Поэтому, когда Вы... Когда мы вот так познакомились, я всё ещё думал, что Вы... такой. Ну, и сказал всё, что сказал. Сердце Намджуна выпрыгивало из груди: он наконец-то стал понимать кое-какие фразы из того их разговора, которые оставались для него загадкой. Это было и облегчением, и мукой одновременно, но он лишь скупо улыбнулся и приподнял бровь. — Что-то изменилось? — тихо спросил он. — Всё изменилось, — нервно покусывая губу, отозвался Чонгук. — Но это неважно сейчас. Я понимаю, что тогда, пусть и с испугу, сказал правду: я вам, такой, не нужен. Тэхён мне много о вас рассказывал, я знаю, что вы... — Он, наконец, осмелился поднять на Намджуна свои чудные глаза, и, утонув в них мгновенно, альфа с трудом расслышал следующее: — Вы замечательный брат! И столько всего добились в жизни! Я... Мне так... Он снова сбился, но потом вдруг зажмурился и с силой выдохнул. Явно слова давались ему нелегко, и Намджуну безумно хотелось вскочить, подбежать к нему, подхватить на руки и успокоить, прижать к груди, чтобы он вдохнул — и понял, что в безопасности. Но на деле он мог лишь осторожно, боясь спугнуть, положить свою руку на руку Чонгука, которая сжималась в кулак на столе, и негромко сказать: — Успокойся, Чонгук. Я всё понимаю. Но ведь ты пришёл не чтобы мне в этом признаться? Ты пришёл за чем-то? Если ты не передумал насчёт нас... То... — Поставьте мне метку! — выпалил Чонгук и медленно выдохнул. — Вот. За этим пришёл. Намджун сначала подумал, что ослышался, но глядя на постепенно краснеющего омегу, который уставился в сторону и ждал, пока до него дойдёт, осознал, что, видимо, нет — не ослышался. — Зачем тебе метка? — осторожно спросил Намджун, пытаясь сообразить, что ему делать дальше и как себя вести. Зверь при словах о метке внутри встал на лапы и счастливо провыл, однако Намджун был разумным человеком, так что знал о существовании союза "но". Так и оказалось. — Есть... один препод, — запинаясь, начал Чонгук, опуская глаза и начиная теребить шнурки на своём пиджаке. — И если бы по физкультуре или там... по чему ещё, то и хрен бы с ним, но это теория государства и права. Не сдам.... Говорят, что пересдавать вообще бесполезно, он там на принцип идёт. Но дело не во мне, я учу! — В голосе Чонгука скользнула тревожная требовательность, и Намджун тут же кивнул: понимаю. Омега продолжил: — Но он хочет... не этого. И даже не денег. Он поднял на Намджуна влажный взгляд, и альфа сжал кулаки. Клыки невольно остро зачесались, а из горла вырвался тихий грозный рык. Чонгук сглотнул, заморгал и, покраснев ещё жарче, кивнул: — Да... Именно это. Но не просто там... ну... Он говорит, что мы с ним истинные, понимаете? У Намджуна что-то внутри схлопнулось, и он впился пальцами в крышку стола: безумно хотелось ударить по нему так, чтобы он разлетелся к чертям. Чонгук опасливо покосился на его руки, перевёл взгляд на вылезшие клыки, окинул им всё лицо альфы — и очень верно на нём всё прочитал. — Пожалуйста, — тихо, но твёрдо сказал он, хотя губы его ощутимо подрагивали, — не надо. Дослушайте. Намджун тут же опустил руки на колени и до боли прикусил внутреннюю сторону щеки. Только не пугать. Нельзя пугать омегу, который и так едва дышит. — Понимаете, мне кажется, что он сам искренне в это верит. А мои попытки сказать ему, что это не так, что у меня уже есть... истинный... — Одна запинка этого омеги — половина инфаркта Намджуна. — Да, истинный, я ведь говорил ему. Но он думает, что я ломаюсь и цену себе набиваю. Он лезет ко мне, понимаете? Но непросто как к... омеге, которого хочет зава... мхм... — Чонгук поднял на Намджуна полный тоски взгляд. — Он пытается меня... Как истинного.... Разбудить что ли. На свидания зовёт, трогает так... Он... — Чонгук выдохнул и решительно закончил: — Прошу, поставьте мне метку, Ким Намджун-щи. Наши запахи... Они смешаются, и он поймёт, что я правду говорю. Я не хочу мешать Вам, я знаю, что и так доставляю Вам хлопоты тем, что... есть... Но прошу: мне очень надо, чтобы он отнёсся ко мне на завтрашнем зачёте нормально! Намджун опустил взгляд, ослабил галстук, вдруг ставший таким непереносимо узким, что хотелось орать и рвать зубами его с себя. Завтрашний зачёт. Вот и всё, что надо от него Чонгуку. Глупый мальчишка. Метка? Идиот. Метка — клеймо навсегда. Никогда больше его запах не обретёт первоначальной, истинной чистоты. Метка всех альф оповестит, что этот омега встретил истинного — и отказался от него. И ни один больше не будет чуять его как своего — только своего. Ради какого-то там зачёта? Экзамена? Какой бред. — Вы поможете мне? Кажется, всё, что думал Намджун, отразилось на его лице. Он посмотрел на Чонгука: на лице того была тоска, злость — и мольба. Это... Это было на самом деле важно для мальчика. Глупого, отчаявшегося мальчика, которого какой-то старый хрен пытается заполучить себе. — Почему бы не пожаловаться в деканат? — глухо спросил Намджун. — Это же домогательство. — Потому что никто не станет связываться с деканом! — вдруг почти выкрикнул Чонгук. Он вскочил и резко нагнулся над столом, опираясь на него руками, — стал ближе к Намджуну, который даже не дёрнулся, но глаза сузил. — Почему Вы не хотите просто мне помочь?! Говорят, что это будет Вам приятно! Почему я так долго прошу о том, что не будет Вам стоить ничего! Какое вам дело! Почему?! Парень был в бешенстве, он, кажется, готов был сам кинуться на Намджуна и вцепиться ему в горло. Его аромат вдруг стал удушающе вкусным, откровенным, манящим — и Намджун, сцепив зубы, чуть отстранился, пытаясь продохнуть и понимая, что Чонгук нарочно травит его запахом — ну, или совсем не владеет собой. А значит, просто так отказать и выгнать — вообще не вариант. Хрен его знает, куда он пойдёт тогда. Надо, чтобы он этот запал потерял... — Деканом? — негромко и стараясь казаться спокойным переспросил Намджун. — Сколько же ему лет? — Не знаю, — зло дёрнул плечом Чонгук. — Какая разница? Вы время тянете? Думаете, как бы мне отказать? Да почему же, почему?! Ну, хотите — трахните меня уже! Вы этого добиваетесь? Поэтому мурыжите меня?! Хорошо! Я согласен! — И он, отступив на шаг, рванул с себя пиджак, а вслед за ним на полу оказалась и его футболка. Намджуну, замершему от неожиданности в своём кресле, показалось, что всё это сон — таким нереально прекрасным было то, что он увидел. Сияющая мягкой карамелью кожа накачанного торса, широкие плечи, тёмные бусинки сосков... Так нельзя было поступать с ним. Нельзя. Так ни с одним альфой нельзя было поступать. Он медленно встал со своего места и пошёл на замершего и лишь тяжело дышащего от бессильной, удушащей злости Чонгука. С каждым шагом альфы Чон всё сильнее напрягался — казалось, чтобы бежать, но... остался на месте, даже когда тот подошёл практически вплотную. В потемневшем взгляде омеги было многое: и отчаяние, и тоска, но... Но и возбуждение — это точно увидел подошедший очень близко к нему Намджун. Он был чуть выше Чона, так что тот невольно приподнял голову, чтобы не потерять Намджуновы глаза. Ким медленно провёл рукой по его горячей щеке, заплёлся пальцами в его волосы на виске, а потом, немного потянув в сторону, заставил глупого омегу наклонить голову, обнажая самое слабое, уязвимое — и такое желанное для каждого альфы место: место для метки. Джун склонился над шеей юноши и, закрыв глаза, мягко коснулся её губами. Свежая чистота... сдобная, сладкая, шоколадная — чистота. Нетронутая никем — и ждущая, жаждущая его укуса. Он с силой провёл языком по ней, слизывая, пробуя, смакуя влагу и запах — и невольно зарычал, не только потому, что было невозможно вкусно, но и потому, что услышал, как, всхлипнув, коротко ахнул Чонгук. Намджун лизнул еще раз, и ещё раз. Вторая рука, которую он от греха убрал в карман, невольно сжалась в кулак. Как же хотелось... как же... Член стоял крепко, топорща классические брюки и выдавая его с потрохами, но это было неважно. Важно было то, что в его руках, под его языком омега дрожал. Он отстранился и заглянул Чонгуку в лицо: юноша зажмурился, прикусил губу так, что на ней была кровь, лихорадочный румянец покрывал нежный шёлк его щёк — и его хотелось лизать, этот румянец — так вкусно он смотрелся. Он был весь невообразимо вкусным — Чон Чонгук. Вкусным, но таким напуганным, таким напряжённым... Он так боялся Намджуна, что даже мурашки, которые украшали его руки и плечи, наверно, доставляли ему боль. Ким коротко усмехнулся и, склонившись над его ухом, алым от переживания, прошептал в него, выдыхая намеренно горячо: — Ты уверен, что хочешь этого, омега? — Д-да, — сквозь зубы процедил Чонгук, не открывая глаз. — Прошу... вас... Возьмите всё... что хотите, и... дайте мне... метку. Намджун вдохнул и выдохнул, приоткрыв рот, ему на шею, от чего омега покрылся мурашками полностью, и вдруг вцепился пальцами Киму в рубашку, а потом потянул его на себя. Намджун нахмурился и тихо, но жёстко приказал: — Руки за спину, Гук. Быстро. И Чонгук тут же отпустил его и приоткрыл глаза: в них было удивление и даже, кажется, испуг. Но Намджун прищурился в ответ на его взгляд и пристально смотрел на покрасневшее лицо юноши, пока тот не убрал руки за спину, как ему и приказали. Тогда альфа повёл ладонями по его плечам, оглаживая, нежа его шелковистую кожу, и чуть не застонал от восторга — так было приятно любое касание к этой коже. Чонгук выдохнул и склонил голову, соглашаясь на всё. Намджун развернул его к себе спиной, подтолкнул к столу и заставил опереться на него руками. — Раздвинь ноги чуть шире, Гуки, — снова прошептал он на ухо омеге и с удовольствием увидел, что тот мешкает, видимо, сомневаясь. Непокорный... Юный мятежник... Сладкий бунтарь, непослушный, гордый, чистый... Намджуну было интересно, как далеко на самом деле разрешит ему зайти омега: неужели и впрямь согласится, чтобы его трахнули за метку? Через несколько мгновений Чонгук медленно, словно неохотно, расставил ноги, и Намджун нахмурился. Серьёзно? Он прошёлся взглядом по напряжённой спине омеги и увидел, как побелели его пальцы, сжимая край столешницы. Сердце Кима тут же выстонало: "Хватит! Не мучай его! Как ты смеешь?! Он ведь твой!" Но Намджун понимал, что парня надо проучить за попытку манипуляции, так что лишь вздохнул и приник поцелуем к шее Чона сзади. Омега вздрогнул от этого касания и растерянно выдохнул с невольным стоном. Намджун улыбнулся, прикусил кожу на том же месте и повёл рукам по его спине вверх, оглаживая напряжённые мускулы и ловя кайф от того, насколько приятным было тело в его руках. Дрогнув, Чонгук чуть прогнулся под теплом его ладоней. Приятно... Омеге страшно, но всё равно приятно касание истинного альфы. Понятное дело... Намджун не знал, с чего начнёт, но когда увидел выступающую косточку позвонка чуть ниже линии роста волос — понял. Он обхватил её губами и стал посасывать, прикрыв глаза. Его руки всё настойчивей гладили бока Чонгука, проводили по торсу, ласкали плечи, оглаживали грудь, избегая пока сосков. Он медленно, мокро и с наслаждением целовал плечи и лопатки юноши. Прикоснуться к истинному хоть раз вот так... Сколько же он мечтал за эти два месяца об этом? Даже сейчас он был на грани неуверенности: а не сон ли это всё-таки. Даже если и сон — пусть! Он не торопится просыпаться. Член ломило, ткань брюк мучила его жёстче, чем любые пытки мира, но Намджун точно знал, чего хочет. Он чуть прикусил Чонгуку кожу у основания шеи, и омега, до этого тяжело, со всхрипами дышавший, замычал громче, а потом задышал коротко и сладко, явно пытаясь удержать стон. — Не сдерживайся, Гуки, — низким хриплым голосом приказал Намджун и снова прикусил покорно склонённую шею. Чонгук дрогнул — и простонал. — Пож... Пожалуйста, — выдохнул он, — не... мучайте... меня... — Тебе не нравится? — прошептал Намджун ему на ухо и, мягко огладив ареолы его сосков, сжал оба и стал осторожно потирать их между пальцами. — Н-нет! — высоко и чисто выкрикнул Чонгук. — О... что вы... Почему... так... — Ты сказал, что я могу взять всё, что захочу, — проурчал ему на ухо Намджун и, сжав соски посильнее, от чего омегу словно током прошила судорога, отпустил один и нырнул рукой к ширинке блядских скинни. — Так что не дёргайся. — Ах-ха-а! — снова звонко выдохнул Чонгук и обессиленно откинул голову на плечо Киму, когда тот, пощипывая его сосок, сжал в ладони его твёрдое и, надо признать, весьма немалое возбуждение. — Такой напряжённый, — выговорил Намджун и прикусил омеге мочку уха. Чонгук ответил мелодичным, уже вполне откровенным, нескрываемым стоном, и Кима пробило так, что он понял: ещё один такой стон, ещё раз вот так дрогнет в его руках этот парень — и он кончит, не коснувшись себя. И так этого захотелось, что он и сам содрогнулся от возбуждения. А потом, мокро облизав ухо Чонгука, прошептал: — Такой взрослый и сильный... мальчик... Такой красивый омега... Мой омега, только... мой... — О... О-о-о... Бархатный стон Чонгука растёкся по кабинету Намджуна, и тот только сейчас подумал о том, что дверь они не заперли. Да, пока там, в приёмной, сидит Пак Чимин, к нему никто не войдёт. Но Чимин был на редкость догадливым омегой, так что потом придётся ему многое объяснять. Но это потом... потом... А сейчас у него в руках томно стонал самый желанный омега на свете — и упустить такой шанс его попробовать было верхом глупости. Молния на джинсах Чонгука точно не могла стать для него преградой, а вот приспустить облепившие желанную задницу скинни было нелегко. Но он справился, тем более, что Чонгук, чуть поёрзав, сам ему в этом помог. Однако Джун именно лишь приспустил их, чтобы добраться до боксеров, а потом освободить из них член омеги. Чонгук, очевидно, мало что уже соображая, вцепился ему в руку и попытался обернуться, но Намджун предостерегающе зарычал и прикусил ему основание шеи сзади посильнее: не дёргайся, омега! Однако Чон вдруг поднял руку и обвил ею шею альфы, прижимая его к своей шее, а второй рукой вцепился в его бедро, выгнулся и сладко простонал: — Джу-ун... Джу-у-ун-н... Намджуна дёрнуло судорогой, и он снова чуть не кончил от того, как это было потрясающе приятно — услышать вот так своё имя. Раньше омежьи стоны лишь тешили его самолюбие, но стон Чонгука доставил ему физическое наслаждение. И он стал с удвоенной страстью ласкать своего мальчика, кусая ему шею, сжимая сосок и оглаживая головку члена, проводя большим пальцем по уздечке, а потом поймал чёткий ритм и стал дрочить ему уверенно и сильно, водя рукой размеренно, с наслаждением ощущая атлас кожи и силу молодого тела под своей рукой. "Мой... Такой.... Мой", — рычал, сладострастно скалясь, его зверь, и Намджун из последних сил держал поводок, не давая ему вырваться на волю, где под его напряжённым членом сжимались крепкие, словно орешки, половинки омеги — мокрые, аппетитно пахнущие, такие жаждущие, такие... Как же их хотелось измять, зацеловать и раскрыть — чтобы взять... до конца взять! Но нельзя... Нельзя было сорваться вот так, поддавшись животному внутри себя. Он всего лишь показывает Чонгуку, как может быть, он всего лишь... наказывает. Сладко и нежно, прижимая к себе как драгоценность, наказывает непокорного и своевольного мальчишку, который вздумал им командовать. Глупый... такой милый и такой... "Мой... Мой... Мо-о-ой..." — Нам... Джу-уу-н... — простонал Чонгук, он напрягся всем телом и вдруг стал с откровенными всхлипами на каждое движение толкаться в его ладонь. Намджун зарычал, сжал его сильнее, а потом дал волю двигаться в своём ритме и темпе. Сам же стал жадно вылизывать ему шею. Собственный член разрывало, зверь раздирал грудную клетку, в которой билось дикой вольной птицей сердце. А душа рвалась развернуть омегу, прильнуть к его губам, зацеловать его лицо, обнять его так, чтобы рёбра хрустнули, и не отпускать, умоляя остаться в этих объятиях. Клыки упорно вылезали, но Намджун точно знал, что делать это нельзя ни в коем случае. Не так должен юноша получить метку. Не в рабочем кабинете, не как оберег от ненавистного преследователя. Может, даже и не от этого, ненужного ему, альфы. Но думать об этом было слишком — слишком! — больно. Чонгук задышал ещё более рвано, завсхлипывал слышнее — и Намджун прочувствовал, как намокают его брюки: омега тёк уже, наверно, давно, но перед оргазмом стал течь сильнее, так что аромат невыносимой сладости просто снёс Намджуну башню. Он за малым не нагнул мальчишку над столом, удержался на грани — и только, наверно, потому, что омега вскрикнул — жалко, хрипло и сладко — и кончил, заливая руку Намджуна и стол под собой обильным семенем. "Давно у тебя никого не было, малыш, — мелькнуло в голове у Намджуна. — Ммм... Как же вкусно... Это тоже — так вкусно" Он не удержался и, отпустив член юноши, поднёс руку к носу, жадно вдохнул, а потом стал слизывать всё, что дал ему Чонгук. Это было потрясающе развратно — и желанно. Омега явно едва на ногах стоял, так что Намджун обнял его и подвёл к дивану, натянул на него боксеры и джинсы и застегнул молнию. Это вряд ли было приятно: боксеры Чонгука были мокрыми, как и верх джинсов, но об этом можно будет подумать чуть позже. На его собственных брюках тоже было влажное пятно, которое пахло просто одуряюще, и Намджун решил, что стирать их не будет: это будет его тайным трофеем для гона. И о том, насколько чистоплотной была эта идея, он запретил себе думать. Не до жиру ему было. Чонгук на диване открыл глаза и нашёл ими прожигающий его взгляд Кима, сидевшего перед ним, чуть сбоку, на кресле. Глаза у омеги были заволочены мутью только что пережитого оргазма, а губы — нежные, алые, обкусанные, такие желанные, что смотреть на них было категорически нельзя, — едва шевелились, когда он прошептал: — Почему... Метка? — Мы попробуем обойтись без крайних мер, — стараясь говорить без дрожи в голосе, ответил Намджун. Со стояком делать это было трудно, а уж когда всё мысли были только о том, чтобы скрыться в туалете и от души подрочить, — тем более. Но он был сильным — он почти справился. — Вы... Зачем же вы тогда меня... — помертвевшим голосом спросил Чонгук. — Не надо было передо мной стриптиз устраивать, — ответил, глазом не моргнув, Намджун. — Так с альфами обращаться нельзя. И пытаться играть на моих инстинктах, чтобы заставить меня сделать то, что ты хочешь, — это обоюдоопасное решение. Ты должен это запомнить, Чонгук. — А... — Парень сглотнул, выпрямился и потёр ладонями лицо. — Так, значит. Урок решили мне преподать, господин? Понятно. Он встал и качнулся на дрогнувших ногах. Однако когда Намджун было приподнялся, чтобы ему помочь, Чонгук неприязненно выставил руку вперёд: — Не трогайте! Я сам. Вы правы... Он усмехнулся — и столько горькой обиды было в его усмешке, что у Намджуна всё в груди рухнуло вниз, а стояк стал спадать от внутренней тревоги и боли. Что?.. Он на самом деле думает, что Намджун над ним поиздевался и не станет помогать? Вот даже так? Ким прищурился, следя за тем, как Чонгук надевает футболку и пиджак и морщится от ощущения влаги в штанах. Потом омега, зло скривив губы, поймал взгляд Кима и выговорил, негромко и с безнадёжной усталостью: — Спасибо за урок, альфа. Я давно ни на кого в этой жизни стараюсь не рассчитывать, кроме себя. И привык к этому, не подумайте, я не жалуюсь. Просто Вы сказали, что поможете, если что. Я и решил, что... Однако зря. — Нет, стой, ты не понял... — начал Намджун, хмурясь сильнее. — Где уж мне, — неожиданно легко ответил Чонгук и быстро мазнул ладонью по щеке. — Простите, что побеспокоил. Надеюсь, вам было забавно. Намджун закатил глаза. Глупый омега. Впрочем чего было и ожидать. Чонгук быстро пошёл к двери, Намджун проводил его взглядом почти до конца. И только когда парень уже шагнул за порог, Ким громко спросил: — В какой аудитории у тебя завтра зачёт? — Триста шестнадцать, — ответил Чонгук и замер. Видимо, и сам не ожидал, что ответит. Но альфий приказ — он такой. Чон тряхнул головой и быстро вышел, а Намджун задумался лишь на секунду. — Чимин, — приказал он, — зайди ко мне. Омега невозмутимо выслушал его просьбу догнать Чонгука и, хоть бы и силой, затащить его внизу в душ при спортзале, выдать ему комплект белья и спортивные штаны. — А если откажется? — деловито осведомился Пак. — Не откажется, — сквозь зубы процедил Намджун. — Он упрямый и злобный, но не идиот. Ему далеко идти, а в том виде, в каком он сейчас, это будет трудно. Но ты всё же... — Он чуть замялся. — Помягче там с ним, ладно? — Значит, потом ему надо вызвать такси? — понятливо спросил бесценный Чимин. — Именно, — кивнул Намджун. — За вами должок, — невозмутимо сказал омега, и Ким снова кивнул. Таких должков за ним числилась туева хуча. Но этот... Этот он обязательно отдаст своему обожаемому секретарю. Тот ведь даже и вопроса не задал ни одного. — И Чимин, — окликнул Намджун его уже на выходе, — на завтра освободи мне первую половину дня. Чимин кивнул и вышел. А Намджун набрал сообщение Тэхёну с просьбой дать ему расписание начала и окончания пар в Сонгюнгване. Где находится триста шестнадцатая аудитория и когда начинается у первокурсников зачёт по теории государства и права, он выяснит потом сам.2.
13 марта 2023 г. в 12:00
— Забей, — сочувственно похлопав его по плечу, сказал Юнги. Он подвинул к Намджуну очередную бутылку соджу и вздохнул. — Ты же знаешь, мы вот с Джином не истинные, а смотри-ка — живём уже десять лет. И знаешь, встречу истинного — даже не обернусь, честное слово!
Намджун усмехнулся и опрокинул стопку. Горько. Острая курочка пошла хорошо, но всё равно. Горько.
Со встречи с истинным прошло два месяца, ремонт в его квартире закончился давно, быстро и стоил недорого, а сделали ребята красиво: Сокджин прислал фото. Они всё же уговорили гордого омегу переделать весь коридор, да ещё и с заменой всё же вспухшего в углу линолеума.
Они не виделись с Чонгуком с тех пор ни разу. Мальчишка не позвонил и не позвал — как и предполагалось. Может, и визитку-то выбросил. С него станется. А своё "большое спасибо" передал через Тэхёна.
Они, кстати, всерьёз подружились — Тэхён и Чонгук. Братишка тогда всё же пошёл к соседу, как и обещал. Сначала они там вроде как поцапались, а потом ничего, сошлись на чём-то вроде выбора обоев. Чонгуку было глубоко параллельно, как понял Намджун, но эстетически ранимая душа Тэхёна не позволила ему использовать старые обои, которые, как оказалось, были всё же другого оттенка и "не гармонировали, хён, это было что-то ужасное" — как сказал Намджуну по телефону брат. Чонгук посопротивлялся, но если Ким Тэхён нацелился осчастливить этот мир истинной красотой, ему и стихийное бедствие не преграда. Что ему какой-то там "упрямый баран по имени Чон Чонгук?" На том и сошлись.
И теперь у них, как это принято сейчас, была дружба навек и много совместных фото в Инсте. Правда, были они только на странице Тэхёна — и кстати, к непонятно откуда взявшей злобе Намджуна, собирали под собой не только многочисленные лайки, но и высказывания нахальных молодых альф о том, что дружок красавчика Кима горяч, желанен и хочется такого... хочется, в общем, такого. Там не все стеснялись в выражениях. Может, поэтому Чонгук в своей Инсте фоток и не выставлял. И Тэхёну было наплевать на всё это: такое его обычно веселило.
А вот Намджун после десятка таких постов перестал заглядывать на страницу к брату во избежание неприятностей с нервной системой. Это плохо помогло, потому что эти фото остались запечатлёнными на обратной стороне его век. И стоило ему закрыть глаза... Рядом с ярко улыбающимся милахой Тэхёном Чонгук выглядел этаким дерзким задирой, мятежным и гордым, но и его улыбка (кроличья из-за двух передних зубок, чуть выдающихся вперёд), и ироническая усмешка на одну сторону, и даже чуть развязная ухмылка — они всё равно были невесёлыми. Да и в чёрных глазах видел (а может, чувствовал?) Намджун скрытую печаль. Всегда только печаль, которую ему постоянно и до боли хотелось вымыть из этих великолепных оленьих глаз навсегда.
Может, именно поэтому, несмотря на то что Чонгук не желал никак показываться на его горизонте, Ким времени не терял и многое узнал о своём истинном.
Чон Чонгук, как и Тэхён, был студентом Сонгюнгвана, тоже первый курс, но только юридического. Учился неплохо, преподавателям в основном вроде нравился, хотя некоторые делали ему замечания за непокорный нрав, неумение низко и по статусу кланяться и молча принимать замечания, даже если они не были совсем справедливы. А вот студенты-одногруппники уважали — именно за всё вышеперечисленное.
После учёбы Чонгук обычно шёл в библиотеку или на подработку в один неплохой ресторан при отеле в средней руки районе Сеула — недалеко от вуза, что, наверно, и было главным критерием для выбора места.
В его достаточно скупой Инсте Намджун нашёл лишь несколько его фоток — смазанные селфи, где Чонгук был в маске, а самым ценным был фон: всегда очень красивый или исторически значимый. Вообще там было много фото, но это были или отлично снятые пейзажи, или какие-то непонятные, но очень эстетично снятые "детали": носки кроссовок в солнечных бликах, мускулистая рука, вцепившаяся в перекладину турника, кепка, повешенная на дорожный столб.
На нескольких фото были пальцы на гитарных струнах или на грифе гитары. Чонгук умел играть и петь, и с некоторых пор у Намджуна появился идефикс услышать, как поёт его истинный. И хотя он понимал что ему, скорее всего, не светит, он пытался иногда представить, как "звучит" этот юноша. Что-то вроде высокого баритончика? Может, голос с хрипотцой, но лёгкий, светлый... В общем, как раз такой, как нравился всегда Намджуну. Наверно... К чему всё это? Ни к чему, но так хотелось...
Кроме собственных больных фантазий, были у Намджуна, чтобы травить свои раны, рассказы Тэхёна, который был всегда откровенным со своим братом, и всегда новые люди в его жизни становились знакомыми и для Намджуна. К ним относились, конечно, и его очень немногочисленные друзья. Тэхён был милым и открытым, но с людьми сходился с большой осторожностью, было в нём какое-то надломленное внутреннее недоверие к ним — к людям.
А вот о Чонгуке он говорил охотно. И о том, что он сирота, но у него есть родня, однако, видимо, у него с ними какие-то серьёзные нелады, так что он общается только со старшим братом Хосоком, и то нечасто, потому что тот в Штатах учится. И о том, что из-за дерзкого отказа какой-то там звезде экономического факультета Чонгука пробовали прессануть, но он, оказывается, не лыком шит и умеет драться, так что и сам выкрутился, и Тэхёна, который попал под раздачу, прикрыл. Разбитый нос и вывихнутый палец — это потери с его стороны. А вот альфы больше к нему не сунутся. Намджун от этой информации взревел раненым боровом, но про себя, чтобы не испугать брата, и тут же поклялся себе под корень вырезать весь экономический факультет, если ещё раз услышит, что его истинного там обижают. А потом, как идиот, полдня улыбался от осознания того, какой у него дерзкий и прекрасный истинный. А ещё Тэхён сообщал, что новые кроссы у Чонгука — это отпад, а вот новые джинсы — отстой. И что он не хочет краситься, и это правильно, Тэхён вот тоже решил с макияжем больше не усердствовать.
В общем, спектр информации о Чон Чонгуке из этого источника был очень широким, но каким-то... пустоватым. О семье подробнее, сколько ни бился, Намджун ничего так и не узнал, зато о том, что у Чонгука кубики на прессе и шикарные бёдра, которым Тэхён завидует, — это пожалуйста. Мало тебе, братец, ночью материалов для мокрых снов — таки я добавлю. Не благодари и слюной не захлебнись.
Но расспрашивать открыто или всерьёз направлять беседу о своём истинном в нужное русло Намджун не решался, чтобы не вызвать лишних вопросов. Кто его знает, как изменятся отношения Тэхёна с Чонгуком, если брат узнает правду? И не столько то, что они истинные, сколько то, что как истинный Намджун ему не упал ни разу. Кроме того, Ким понял, что и у Чонгука тоже вроде как не было перебора с друзьями. Даже наоборот, он, очевидно, насчёт своего непростого характера не врал, да и времени на расширение круга знакомств у него не так чтобы было. Поэтому эта дружба была нужна обоим омегам. И о ком из них думал Намджун в первую очередь, он, к своему стыду, даже не мог сказать сразу. Нет, Тэхён, конечно. Тэхён... Его улыбка, или сердитое фырчанье, или милая насмешка, когда он говорил о Чонгуке, умиляли Намджуна и согревали ему сердце. Пусть... Пусть дружат, раз нашли друг друга. Пусть хоть это примет его истинный от него, раз... Мхм.
У Тэхёна и Чонгука, кстати, быстро появились общие увлечение: они записались в литературный клуб, и Тэхён даже что-то там бормотал насчёт того, что Чонгуку нравится его голос и он уговаривает его снова взяться за пение всерьёз. Намджун поддержал тогда, но, видимо, слишком рьяно, так что Тэхён больше с ним об этом не заговаривал.
Но то, что брат стал как-то свободнее говорить об университете, о своей группе, о том, чтобы провести там пару лишних часов на каких-то мероприятиях, — это Намджун заметил и отнёс на счёт дружбы его с Чонгуком. Впрочем, может, в этом он был и не прав.
Когда выпадало время и Тэхён звал его к себе, это теперь значило, что Чонгук или на поздней подработке, или где-то ещё пропадает — и Тэхён один. Намджун приходил, приносил много вкусного с расчётом, что после его ухода много чего останется и что-то обязательно перепадёт и его истинному — уж это точно, так как Тэхён не раз передавал шутливую благодарность Чонгука за угощение. А когда уходил поздно вечером, не мог, просто не мог отказать себе в том, чтобы спуститься на этаж ниже и на несколько мучительно-приятных мгновений замереть перед закрытой дверью и подышать: слабый и такой безумно влекущий его аромат всегда радовал — всегда был на месте.
Он чувствовал себя маньяком-сталкером, иногда ему даже казалось, что за ним подсматривают соседи, но ему в эти сладкие мгновения было наплевать. Он и так ничего не получил от связи, что была для него создана дурацкой и такой несправедливой Вселенной, неужели он ещё и от этого должен отказаться? Да пошло оно всё.
Он не трогает своего омегу, потому что вроде как не нужен ему совершенно. И потому, что этому омеге нужнее дружеские отношения с его братом. Разве он не сделал достаточно для Чонгука? И не заслужил хотя бы маленькую награду? Подышать забытой им у Тэхёна футболкой, а потом воровато сунуть её в карман куртки? Погладить пальцами его тетрадь, конспект из которой Тэхён трудолюбиво передирал полвечера, потому что лекции по истории Кореи у всех были одинаковыми? А потом, когда прогульщик-братишка убежит ставить чайник, легко поцеловать строчки, написанные ровным, аккуратным почерком.
Зачем он это делал и как перестать чувствовать себя старым извращенцем, сделав это, Намджун не знал. Ему надоело думать об этом — и он просто делал. Смотрел из окна своего Мерседеса, припаркованного в укромном месте, как Чонгук, задумчиво глядя себе под ноги, выходит из здания своего корпуса универа и неторопливо идёт к студенческому кафе, в котором они обычно с Тэхёном обедали. Отмечал, что мальчик немного похудел, что самое дорогое у него — как раз те самые брендовые кроссовки, а всё остальное — такого себе качества. Тэхён, кстати, никогда не упоминал о том, что Чонгук, очевидно, гораздо беднее, чем он, чем радовал Намджуна: он вырастил отличного омегу.
В кафе Чонгук опять возьмёт свой любимый свиной суп или порцию риса с морским угрём. Иногда Тэхён баловал их пиццей, которую Чон тоже обожал, но часто отказывался от неё, боясь, что наберёт вес. "Куда там наберёт, — с горечью думал Намджун, рассматривая его из-за стеллажа с книгами в магазине. — Худой, как не знаю кто".
Он часто думал о том, как может помочь Чонгуку, но всё, что смог придумать, — это в шутливой манере подначивать Тэхёна звать соседа на обеды и ужины к себе. Тэхён в последнее время увлёкся готовкой, и Намджун, словно по наитию, вызвался спонсировать его кулинарные эксперименты, а подопытным кроликом (ха-ха) "в шутку" подсказал взять Чонгука. Отравить своего истинного он не боялся: всё, за что брался Ким Тэхён, он всегда осваивал быстро и с блистательным результатом. И хотя времени на кулинарию у студента-медика было не так чтобы много, но он быстро втянулся: из шикарных продуктов, которые он покупал на выделенные Намджуном деньги, можно было много чего готовить. И в последнее время к нему всё чаще присоединялся и Чонгук, а потом они гордо выставляли фото приготовленных ими и красиво оформленных блюд в Инстаграм и оставляли какую-то часть Намджуну — в благодарность. Тот когда сам заезжал и забирал, пока Тэхёна не было дома, а иногда Тэхён сам приезжал к нему в офис и оставлял на ресепшене пакет для "самого любимого брата на свете".
Намджун не умел долго и нудно страдать. Никогда не умел. У него была работа. Да, он начал помаленьку сталкерить за своим истинным, но что поделать: его к нему тянуло. Природа, папашу вашего в душу, куды бечь? Ловя самого себя на мыслях о Чонгуке, на просмотре его "пустого" Инстаграма, на том, что слишком тщательно обдумывает фасон куртки, которая закрыла бы Чонгука от промозглого ноябрьского холода, он злился на себя — и шёл работать. Креативить в отношении способов воздействия на упрямого Юнги, подбирать аргументы в спорах с юротделом относительно продвижения нового бренда или рассматривать новые перспективы в отношении развития бизнеса за пределами Сеула.
У него было много работы. Куча дел. Море проблем. Окунувшись в них, он не старался обо всём забыть, нет. Понимал, что это невозможно. Но старательно переключал внимание с того, что у него болело внутри, на то, что могло его спасти вовне.
Сначала он решил, что никому ничего не станет рассказывать. К чему тревожить людей? Но выносить все эти тяготы одному постепенно становилось всё труднее. И, выдержав два месяца, он позвал Юнги в бар и выложил ему всё. Потому что жутко хотелось, чтобы хоть кто-то ему посочувствовал, а главное — сказал, что он всё правильно делает. Ведь убеждённость в этом таяла с неумолимой скоростью.
Он всё чаще себя чувствовал не гордым драконом, отказавшимся от чудесного принца ради его светлого будущего с каким-нибудь королевичем, а тупым королевичем, который для чего-то бросил принца, которого никакой дракон даже и не охранял. Просто башня была высокой, а такой же туповатый, как и он сам, принц гордо там, в этой башне, пыхтел в одиночестве.
Юнги воспринял рассказ с восхищением. То есть с восхищением он произнёс первую фразу:
— Сказочные долбоёбы!
Намджун вздохнул и опрокинул рюмку. Юнги такой Юнги. Впрочем, может, ему именно такого и не хватало?
— Сам дурак, — вяло ответил он. — Я тебя не для этого позвал.
— Для этого, для этого, — уверенно сказал Юнги. — Впрочем, не переживай. Всё равно никуда он от тебя не денется: не выдержит и придёт к тебе в первую же течку. Кстати, странно, что она у него не началась ещё.
— Может, и была, — угрюмо ответил Намджун. — Не сразу же они с Тэхёном так сблизились, чтобы он ему всё рассказывал.
— Не, не выдержал бы, — уверенно ответил Юнги. — Сколько ему там? Двадцать? Самый сок. — Намджун, не сдержавшись, зарычал, и Юнги мерзко ухмыльнулся. — Ага, ревнуешь. Вот видишь? Ты его даже не знаешь толком — а уже ревнуешь. А почему? Природа! — Он поднял палец и покачал им в воздухе с видом древнего мудреца. — Против неё не попрёт ни один Чингук!
— Чонгук, — прикрыв глаза, устало поправил Намджун.
— Тем более! — веско отозвался Юнги. — Придёт. Никуда не денется.
— Или я приду, — угрюмо сказал Намджун, рассматривая бутылку с соджу на свет. — Как приду...
— Или ты, — покладисто ответил Юнги. — Но это может плохо закончиться. Так что лучше уж, как говорится, вы к нам...
Намджун усмехнулся и снова налил себе. Ну да. Хорошо бы. Только ведь нет же? Не придёт?