Что нам та Вселенная? (18+)

Если Тэхён думал, что успокоил Намджуна своими речами о том, что обязательно познакомит его со своим альфой (Намджуна вымораживало само это словосочетание — "свой альфа" в отношении малыша Тэхён-и), то ошибся, и сильно. Однако опускаться до прямой слежки за своим младшим Намджун, конечно, не стал. Но решил, что попробует выяснить, насколько тесно общается Тэхён с этим самым альфой. И стал чаще звонить брату вечерами, пытаясь вытянуть на долгие разговоры, как было между ними когда-то, стал снова подробнее интересоваться его учёбой, несколько раз встречал его из универа, чему тот неизменно радовался, и тащил ужинать. На обед Намджун не рисковал приезжать: боялся встретить Чонгука, с которым обычно Тэхён и обедал. А вот вечернее расписание омег не совпадало, что служило вечной темой для Тэхёнова нытья. Что смог выяснить гениальный сыщик Ким Намджун? Эээ... Ну, да, альфа у Тэхёна, видимо, был. Ни разу не отказав старшему брату во встрече после вуза, Тэхён тем не менее иногда долго не брал трубку, а иногда его телефон был занят, и говорить с кем-то непонятным Тэхён мог очень долго: Намджун проверял. То, что это был альфа, он не сомневался. Несколько раз Тэхён осмеливался пропадать непонятно где и являться домой где-то около полуночи — судя по тому, что окна его квартиры, видные с ближайшей парковки, не загорались именно до этого времени. Намджун приезжал к его дому, только когда брат вот так не отвечал — и только чтобы увериться, что с ним всё в порядке. Но к подъезду не подходил: не желал увидеть ничего лишнего, так как боялся не сдержаться. Да и увидеть кого-то, кто не Тэхён, но тоже теперь встречается с другим альфой, Намджуну страшно не хотелось. То есть хотелось. То есть... Альфа. Тэхёнов альфа... что ещё?.. Говорить о нём, даже намёками, омега всё ещё отказывался, но постоянно теперь выглядел слегка взбудораженным и даже, кажется, счастливым. На все другие темы с братом говорил охотно, однако слишком часто в последнее время переводил разговор на самого Намджуна, интересуясь странными и необычными вещами: не поменялись ли его вкусы в еде, какие контракты у него готовятся и насколько он занят, есть ли омеги в офисе, которые ему нравятся, какие у него отношения с Сокджином, мужем Юнги... Вот на последнем вопросе Намджун сильно подвис. Они тогда сидели в небольшом семейном ресторанчике, и альфа как раз переворачивал кусочек аппетитной свининки, чтобы, дожарив её, сунуть, как обычно в нетерпеливо приоткрытый рот Тэхена, который обожал, когда брат ему жарил самгёпсаль, так что от нетерпения стучал пальцами по крышке стола. Услышав имя Сокджина, Намджун замер, вытаращившись на Тэхёна, который, однако, смотрел ему прямо в глаза и чуть пощуривался, как обычно, когда ждал важного для него ответа. — Сокджином? — туповато переспросил Намджун. — Мои отношения с Сокджином? Он муж моего лучшего друга. Мы... Ну, скажем так, хорошие знакомые. А ты... С чего такие вопросы? И разве ты не знаешь этого? Я же вас даже как-то знакомил вроде. — Но он ведь такой красивый, — не отвечая на его удивление, снова напал Тэхён. — Видел я как-то, как ты его это... Под ручку там вёл, улыбался, дверь даже вроде перед ним открывал в машину. И как-то это было сладко для... мужа друга. Намджун снова подвис, даже не столько от нелепости обвинения, сколько от интонации суровости и нетерпения в голосе Тэхёна. Альфа невольно стал судорожно вспоминать, когда это он так любезничал с Джином. Ну... Вспомнил на самом деле очень быстро: три дня назад Джин приходил мириться с Юнги в офис, так как до этого выгнал того из дома, как оказалось, совершенно напрасно, поверив не тем людям и неправильным своим ощущениям. А Юнги пошёл на принцип и опять же дня три к тому времени гордо отсиживался в доме Намджуна, отказываясь ехать объясняться с сильно провинившимся мужем. Сокджин был человеком хорошим, немного капризным и капельку истеричным иногда, но ему, как совершенно невообразимой красоты омеге, было можно. И Юнги вроде как привык к закидонам мужа, но в этот раз обвинение было на самом деле такими дикими, что и Намджун бы, наверно, надулся и не стал бы мириться первым. Однако Джин это и сам понял и приехал просить прощения туда, где работал его гордый альфа, жутко страдающий от разлуки, но упорно не желающий осознавать, что первым делает шаг сильнейший. Они оба были сложными — и Юнги, и Сокджин, стоили они друг друга. Сокджин приехал неудачно: Юнги был на переговорах по важной сделке, так что Намджун напоил едва удерживающего слёзы омегу чаем, ещё раз уверил в том, что никого, кроме своего любимого Джина, Юнги никогда при нём не упоминал как заслуживающего внимания омегу. То, что полом своих сотрудников Мин Юнги не интересовался никогда, было общеизвестным фактом. За это его, кстати, сильно недолюбливали те самые местные омеги, так как он мог и обругать их свободно, и выматериться при них. А они, хотя иногда матерились в своих компаниях и покруче, в офисе изображали святую простоту и блюли чистоту языка и нравов, так что руководителя Мина называли несдержанным и грубым. Юнги было наплевать, он на самом деле был по уши в своего мужа и никто ему, кроме Джина, был не нужен. При всей своей распущенности в словах, Юнги был отличным семьянином. Именно поэтому так и обиделся, когда Джин обвинил его чуть ли не в прямом адюльтере прямо на рабочем месте, ещё и чуть ли не с местной звездой Пак Чимином. Да к тому же уверенно обвинил, какие-то выжимки из переписки на телефоне показал: что-то там ему кто-то напел, прислал, ну вот и... Это выбесило не только Юнги, Намджун был тоже готов рвать и метать за честь своего секретаря, на которого втайне молился чуть ли не в прямом значении этого слова. Но Сокджин уже прибыл готовым к покаянию, так что доказывать ничего не пришлось: всё-таки он любил Юнги, да и нестыковки в датах и времени смог проанализировать, несмотря на своё состояние. Чимин, правда, своим безупречным видом, когда вошёл с чаем, чуть не поколебал у Джина уверенность в том, что Юнги невиновен (ибо, ну, да, противостоять такому было трудно), однако Пак ненавязчиво продемонстрировал новое колечко, и Намджун при помощи пары вопросов удачно выяснил, что это подарок его жениха. Так что вопрос был снят. Сокджин, снова осознав свою вину, всё же всплакнул, потом успокоился, они обсудили новые поставки для отделки стен, которые Джин как раз хотел использовать в своих новых проектах. В связи с этим между ними снова была поднята давняя тема: Джин склонял Намджуна отремонтировать уже старый флигель дома. Сам дом достался Намджуну от деда, и фирма Мина его уже пару раз ремонтировала. Но флигель Джуну был дорог как память, там было много мест, которые он упрямо не желал трогать, а беспокойная Джинова душа страдала, что у его друга такой фронт работ стоит нетронутым. Намджун в очередной раз обещал подумать, попросил прислать ему проспекты новинок и поклялся склонить Юнги к миру без аннексий и контрибуций. Сокджин разулыбался, включил обаяние на максимум, и они расстались лучшими друзьями. Ах, ну да, Намджун проводил его до машины, они обнялись на прощание, а ещё Сокджин шепнул ему на ухо, перед тем как сесть в машину, что на них пялятся и, кажется, кое-кто ревнует Намджуна к нему, к Джину. Альфа тогда засмеялся и уверенно сказал, что все тут в курсе, кто такой Мин Сокджин, что его фото на столе Юнги видел каждый, так что никто совершенно точно не ревнует. Омега загадочно улыбнулся, кинув лукавый взгляд куда-то за плечо беззаботно смеющегося Намджуна, и, кажется, снова поцеловал его в щёку... что ли... А может, и нет... В общем, Намджун, пожав плечами, рассказал всё это Тэхёну и поразился тому, какое облегчение отразилось на его лице. Умилился, что Тэхён так переживает за него, боится, как бы старший брат не вляпался в неприятности и не потерял друга в лице Мин Юнги. Растрогался его неравнодушием и все-все самые вкусные кусочки божественной свининки отдал своему любимому омежке. Един... Самому любимому, да... И как такого было отдавать кому-то неизвестно кому? Намджун даже хотел привлечь к выяснению личности охмурившего его малыша альфы своих айтишников, но потом подумал, что это как-то совсем уж странно. Тэхён не выглядел ни обиженным, ни забитым, в разумности своего брата Намджун не сомневался: он вырастил мальчика умненьким и сообразительным. Так что... Он выяснит всё сам. На работе было относительное затишье, задерживаться дольше нужного ни желания, ни необходимости не было, компания работала как часы (сказывалась бешеная инициативность руководителя Кима в последние месяцы), так что Намджун получил возможность заняться своим сугубо семейным делом. Он рассказал обо всём Юнги — всё-таки друг, всё-таки опытный с омегами, но тот отчего-то его затею не поддержал. Сказал, что надо просто поговорить с Тэхёном, высказать ему все опасения и потребовать показать этого таинственного альфу. И Намджун, конечно, понимал, что Юнги прав, что это было бы самым прямым путём до назначенной цели, но нажимать на брата, требовать его откровенности было как-то странно. Он любил Тэхёна и страшно боялся, что тот, неправильно его поняв, закроется. Он ведь всё-таки сказал, чтобы Намджун ждал и верил. Ни того, ни другого делать альфа категорически не любил. Поэтому он решил, что если выдастся случай — поговорит с Тэ, а нет — что же... Однажды он всё же решится и поймает Тэхёна на позднем возвращении домой. И вряд ли тот будет один. А может, ему просто было тоскливо — Намджуну. Отвлечься ему надо было, потому что душа у него ныла, маялась и звала куда-то. В основном в сторону дома брата. И он не лгал себе: ему безумно хотелось к своему истинному. Но тот был запретным плодом для него. Все сроки прошли, Чонгук совершенно точно провёл уже свою течку, хотя бы одну — и не позвал. И не пришёл. Может, кстати, именно для этого и прилетел из далёкого Чикаго таинственный Хоби. Думать об этом было опасно: тянуло пить до полусмерти и бить красивые молодые морды с солнечными улыбками. И даже в разговорах с Тэхёном Чонгук теперь появлялся нечасто — каким-то сторонним и отчего-то очень скомканным упоминанием. Это, увы, бередило и без того измученное сердце Намджуна очередной блистательной догадкой: некогда Чонгуку общаться с Тэхёном, у него альфа молодой-красивый теперь, ему с ним хочется быть... Намджун закрывал глаза, сжимал челюсти до боли и тихо рычал, силой гоня из головы слишком яркие и откровенные картинки. Он проклинал себя за то, что тронул Чонгука и запомнил аромат и шёлк его кожи. За то, что услышал, как может стонать этот омега, когда ему хорошо. За то, что рассмотрел, как он выглядит, когда кончает, когда слаб и откровенно податлив перед волей своего альфы. Это было невыносимо — знать, каково это, и быть уверенным в том, что это никогда больше в его жизни не повторится. Намджун несколько раз был в любимом борделе, чтобы снять стресс и в попытке хоть чем-то заместить в своём сознании истинного, и убедился, что и в этом проклятые учёные были правы: это было невозможно. Потому что не только тело Чонгука, увы, не только его глаза и губы нужны были Намджуну. Альфа хотел услышать ещё хотя бы раз его голос, послушать, как он смеётся, и чтобы смеялся мальчишка от его слов. Он хотел ещё раз увидеть, как закусывает Гук в нетерпении свою губу и теребит непокорную прядку, спадающую ему на лоб — он так делал, когда читал аннотацию книги в магазине. А ещё интересно до смерти было Намджуну, о чём думает Чонгук, когда идёт домой из универа — такой отстранённый, не замечающий ни взглядов, которые бросают на него проходящие мимо альфы, ни своих чудных отражений в витринах магазинов. Намджун — дай омега такой шанс — подробно узнал бы, как у него дела в вузе, какие предметы ему нравятся, как он справляется на подработке и не обижает ли его кто. Он бы хотел просто поговорить с ним — с Чонгуком, пусть и не трогая его, хотя трогать хотелось до дрожи. Хотя бы за руку. Хотя бы просто по дороге домой. Но у Чонгука для всего этого — послушать, поговорить, потрогать — был высокий и красивый Хоби. Странное, кстати, имя. Дурацкое. Намджуну не нравилось категорически.

***

В тот вечер он просто не выдержал. Закрыв глаза, признался себе, что больше так не может — и к дому брата привело его вовсе не ревнивое любопытство по поводу Тэхёнова альфы. Нет. Это была робкая надежда, что он хотя бы раз ещё увидит высокую гибкую фигуру в дутой курточке с ярко-красным рюкзаком — ту самую фигуру, которая снилась ему ночами в печальных и утомительно нежных снах, где он держал в руках Чонгука, гладил его и шептал ему на ухо, как дорожит им, как не хочет, чтобы тот уходил, а омега сначала тихо говорил ему, что они не могут быть вместе, что это неправильно — быть таким жадным, и таял, растворялся в его объятиях, оставляя ему лишь пустоту. А потом Намджуну стало холодно ждать под подъездом, и тепло машины уже не справлялось. Чонгука не было и не было, окна в квартире Тэхёна тоже были тёмными: брат снова задерживался, причём серьёзно так задерживался. И Намджун решил подняться к нему. Ну, а что? Пришёл, чтобы сделать сюрприз, и дождался, когда не обнаружил дома. Может, заодно и объяснит, где шляется почти до полуночи в среду! Завтра у него последний лекционный день, он должен по идее пыхтеть над учебниками да к экзаменам готовиться, а он... Невысокую стройную фигурку брата, прижатую к перилам на крыльце подъезда, Намджун узнал сразу и даже со спины. Хотя, честно говоря, узнал он ту самую куртку, фото которой Тэхён прислал ему, как только купил к ней красивые сапоги, на которые Джун ему деньги давал. И то, что его брата жадно целует какой-то высокий парень в чёрном пальто, обвив его руками за талию и прижимая к себе страстно и бережно, — Намджун тоже понял сразу. У него перехватило дыхание, и он застыл невдалеке от них, чувствуя себя пойманным, уличённым чуть ли не в сталкерстве, хотя его не заметили... пока. Не совсем понимая, как ему теперь себя вести, он замешкался, а потом замер, чувствуя, как падает у него всё внутри, как дикое рычание подкатывает к горлу, как рвётся тонкая, мучившая его, оказывается, всё это время струна терпения: парень, что целовал Тэхёна, оторвался от его губ и чуть отстранился, подставляясь под свет фонаря над подъездом. Это был Хоби. Тот самый, которого с такой радостью встречал в аэропорту Чон Чонгук. Этот мерзавец почти с такой же нежностью, с которой смотрел на Намджунова истинного, теперь смотрел на его брата, а потом, видимо, не чуя ничего и не понимая, что настаёт его последний час, снова приник в сладком поцелуе к потянувшемуся к нему омежке. Намджун и не помнил, как он взлетел на крыльцо, только мускулы под чёрным пальто ощутил просто невероятной крепости: поганый кобель был отлично накачан и свою добычу просто так не собирался отпускать. Он не дал Намджуну оттолкнуть его от Тэхёна, ловко перехватил руку Кима своей и дёрнул омегу на себя, оттесняя его за свою спину. Они столкнулись лицом к лицу, близко, тяжело и горячо дыша, — Намджун и этот альфач, который хотел забрать у него всё, чем он дорожил. — В чём дело? — сквозь зубы процедил, хмурясь, Хоби. — Вы кто ещё! Что... — Джуни! — вскрикнул за его спиной Тэхён и, нырнув под его рукой, вцепился в пояс брата, отталкивая его от Хоби. — Джун, что ты здесь делаешь?! У Намджуна заныла рука из-за того, что чёртов Хоби не выпустил её вовремя и чуть не выдернул её из сустава, когда Тэхён оттолкнул брата от него. Но ему было наплевать, он злобно зарычал и, ухватив Тэхёна целой рукой, точно так же, как до этого молодой альфа, затолкал его за спину, оскаливаясь на зло щурящегося соперника. — Слушай внимательно, сопляк, — тихо сказал ему Намджун. — Ты сейчас подберёшь свои слюни и уберёшься отсюда подобру-поздорову, пока я не рассказал Тэхёну, кто ты на самом деле такой. — Джун! — повис на его плече Тэхён. — Джун, слушай, что ты... — Заткнись, Тэ, — холодно приказал он брату, даже не глянув на него, и снова обратился к напряжённо на него глядящему Хоби. — Ты больше не подойдёшь к моему младшему, ты забудешь, как его зовут и где он живёт, сучий ты потрох! Ясно тебе? — Нет, — вдруг чётко и громко выговорил парень, не отводя взгляда и гордо вскидывая подбородок. — Ни за что. Я люблю его. И он будет со мной. Намджун от такой наглости чуть не задохнулся, но ему нельзя было прямо сейчас терять себя: Тэхён тянул его сзади за рукав, чуть не плача, выговаривал его имя и растерянно что-то там мямлил по поводу того, что он неправильно всё понял. — Заткнись, Ким Тэхён, — яростно прохрипел Джун, зажимая внутри дикое рычание и силой почти убирая свои клыки, — немедленно марш домой! Я приду чуть позже, и мы с тобой поговорим. Живо! Последнее слово он произнёс альфьим приказным тоном, и Хоби, вздрогнув, вдруг напружинился и шагнул к нему: — Не смейте так... с ним! — выговорил он звонко, с трудом преодолевая барьер феромонов, которые выпустил в его сторону Намджун. Они явно кружили ему голову, принуждая опуститься на пол и покорно склониться перед сильнейшим. Да, Намджун был старше, опытнее, своим запахом владел практически в совершенстве, однако даже сквозь чёрную муть гнева не мог не поразиться тому, насколько сильное сопротивление оказывал ему явно более слабый в силу возраста противник. Намджун не хотел его обессиливать или заставить терять сознание, хотя в своём бешенстве мог пойти и на такое, он хотел лишь, чтобы Хоби дал уйти Тэхёну. А тот, тихо всхлипывая, произнёс: — Ненавижу, когда ты... так делаешь... — И покорно пошёл в подъезд. "Ты всё поймёшь, — подумал Намджун. — Должен понять". Он поднял глаза на Хоби и увидел, что тот стоит бледный, на лице у него бешенство и злоба, но... Но вот ненависти не было, как и страха, и растерянности. — Слушай меня, Казанова недоделанный, — тихо и раздельно произнёс Намджун, когда дверь за Тэхёном захлопнулась. — Я не стану осуждать, несмотря на то, что ты параллельно крутишь с двумя омегами, которые являются друзьями, хотя — просто имей на будущее в виду — это такое дикое не комильфо, что лучше не стоит себя таким марать. — Что вы несёте?! — вдруг выкрикнул Хоби, его глаза были широко раскрыты, а на лице читалось смятение. И это выбесило Намджуна окончательно: эта тварь всё ещё что-то там из себя разыгрывала! — Слушай сюда! — мгновенно теряя контроль, в ярости процедил Намджун. — И не смей перебивать! Ты оставишь моего брата в покое! — Нет! Я сказал — нет! — снова крикнул Хоби. — Я ни за что не откажусь от него! — Тогда откажись от другого, — выплюнул Намджун. — Дурить башку моему брату я тебе не позволю! Выбери из них его и приди, чтобы признаться во всём, а он уже выгонит тебя сам! Хоби снова дёрнулся, явно желая что-то сказать, но Намджун почувствовал, как горечь и злоба захватывают его: он понимал, что эти слова его, если Хоби решит последовать его совету, в любом случае навредят кому-то их двух омег, которыми он дорожил. Этот сучий ловелас сделал так, что ситуация для Намджуна была безвыходной. И он ощутил такую ненависть к растерянно моргающему и отчаянно хмурящемуся альфе, что, шагнув вперёд, без тени сомнения сгрёб его за горло и стиснул пальцы. Хоби тут же вцепился ему в руку, и, надо признать, хватка у парня была мощная. Но Намджун был в бешенстве, поэтому он тряхнул молодчика посильнее и прорычал ему в лицо: — Ты жадный похотливый альфач, Хоби, я всё сделаю, чтобы мой брат тебя не простил. Но если узнаю, что он простил, а ты продолжаешь крутить с его другом, который тебя, кобеля вонючего, в аэропорту встречал, я тебя убью. Надеюсь, ты мне на слово поверишь. Хоби, наконец, смог нажать на его руку так, что Намджуну стало невыносимо больно, и он, охнув, отпустил горло парня. Тот, кашляя и держась за шею, отступил к стенке и, глядя на Намджуна светящимися бешенством глазами, начал было: — Вы спятили! Меня в аэропорту... Но перед Намджуном слишком явственно встала картинка сияющих любовью глаз Чонгука и его широкой улыбки, так что он, чтобы не видеть, помотал головой, быстро развернулся и, широко шагая, пошёл в подъезд. В ушах шумело, сердце выскакивало где-то в желудке, пекло горло и чесались кулаки. А впереди был ещё разговор с Тэхёном.

***

— Ты спятил! — крикнул Тэхён, стоило Намджуну войти в незакрытую дверь. Омега сидел на корточках в коридоре и резко поднялся, когда увидел входящего брата, чтобы накинуться на него. — Замолчи и налей мне воды, — прохрипел Намджун, чувствуя, что в горле всё стоит колючим комом. Тэхён тут же испуганно пискнул и метнулся в кухню. Намджун медленно пошёл за ним. Воду Тэхён, хотя руки у него и тряслись, не забыл поставить на несколько секунд в микроволновку — подогреть. Намджун не мог пить холодную: горло садилось сразу. Пиво из холодильника — литрами, а вот вода или тем более молоко — сразу нет. Пока он пил, Тэхён присел на край высокого кухонного табурета и стиснул руки у груди, поглядывая на него нетерпеливо. Намджун не спешил, пытаясь в голове создать модель более-менее продуктивного разговора. Но не получалось. Его мучило желание набить кому-нибудь морду. Он хотел вмазать кулаком по стене — и чтобы с наслаждением почувствовать, как хрустнут его пальцы, увидеть, как вмятина в штукатурке зацветёт его кровью. Внутри всё ворочалось тяжёлым колючим колесом, выламывая рёбра; неутолённая дикая злоба разрывала клеть и умоляла дать ей возможность вырваться, показать себя — и уничтожить ту боль, которая пришла вместе с ней. Он слишком долго смирял в себе эту природную злобу. Он терпел и благоразумно молчал, пытался отказать себе в том, что было его по праву. Он цивилизованный человек, он никогда не прикасался ни к кому против его воли, он никогда не дрался, за исключением совсем уж юных лет, он был против насилия — любого, в том числе и психологического... но! Его бездействие, его пережёвывание интеллигентских соплей привело к тому, что под его носом какой-то мерзавец украл у него не просто возможность быть счастливым, о, нет! Это было бы тяжело, больно и обидно, но он бы смирился. Да, смирился бы! Потому что это было честно и правильно! Потому что идти на поводу инстинктов, поддаваться жажде тела — подлой, низкой и жестокой — глупо! Да он уважать стал Чонгука, когда понял, что тот не придёт к нему в течку! Да, зверю Намджуна, его нутру было ужасно обидно, что именно ему достался такой принципиальный, такой чистый и светлый омега, который посчитал неправильным быть с ним. Но как человек — он уважал это решение юноши. Понял, что тот хотел попробовать быть верным себе, раз решил обойти природу, раз... О, боже, да кому он врёт! Намджун прикрыл глаза и гневно зарычал. Это было страшно обидно, страшно! Его отец потерял двух мужей из-за их истинных! Почему-то они не смогли справиться с собой и своими позывами, а этот мальчишка Чон Чонгук, видимо, сделал это так легко! Может, потому что истинный из Намджуна так себе? Только почему?! Чем он так уж плох?! Настолько плох, что ему и шанса не дали! Не считать же шансом просьбу о метке для своего спокойствия! Да это просто оскорбительно было по большому счёту! Да, Намджуну было больно, больно, больно! Но раз это ничего не значило для Чонгука, он и смирился! Унижаться, вымаливая любовь, он не стал бы никогда и ни за что! Как отец, он отказался от любви, чтобы тот, кто ему был так нужен, был спокоен и счастлив! Однако посмотрите теперь, чем его поганое смирение обернулось! Оно привело к тому, что теперь пострадает не только он сам и Чонгук! Пострадает Тэхён! Его малыш, его медвежонок! Чистый и светлый мальчик, которого сделает несчастным осознание того, что парень его лучшего друга соблазнил и... О, чёрт! Как он не подумал?! Охваченный бурей этих мыслей, Намджун на какое-то мгновение забыл, где он находится и кто с ним рядом. Он перевёл смятённый взгляд на Тэхёна и увидел, что его милый омежка едва удерживает слёзы, глядя на него с ужасом и испуганно водя носиком. "Запах! — резко ударило его. — Ты напугал его своим запахом, тупой альфач!" — Тэ, — задушенно выговорил он. — Тэ, милый, открой окно... Тэхён метнулся к окну и распахнул форточку, тут же жадно начиная вдыхать морозный воздух, пролившийся в кухню. Намджун тоже с наслаждением потянул этот воздух и снова прикрыл глаза. Надо успокоиться. Вернее, надо сдержаться. Пока... Он приедет домой и там, в своём небольшом спортзале, что-нибудь растерзает. Но не сейчас, нет... Не сейчас. — Тэ, прости меня, — снова заговорил он. — Я не сержусь... То есть я не на тебя сержусь, понимаешь? — Нет, — помотал головой омега, — я не понимаю тебя совсем! За что ты так с нами! Разве мы виноваты перед тобой?! Даже если ты теперь знаешь, он ведь тут ни при чём! — Голос Тэхёна был страстным, в нём не было уже страха, в нём были мольба и гнев. Намджун моргнул, пытаясь сообразить: слова Тэхёна были странными, какими-то... странными в общем. Но сейчас было не до этого. — Тэ, — снова начал он, — послушай, скажи: этот... этот альфа... Он трогал тебя? Вы... Вы с ним... — Боже, Джун! — вскрикнул возмущённо Тэхён. — Как ты смеешь спрашивать меня о таком? Это ты поэтому поступил сейчас с ним так? Ты что, на самом деле думаешь, что он... — Да ты не о нём сейчас думай, — тихо зверея, но стараясь держаться, перебил его Намджун. — Ты о себе подумай. Я спрошу снова: он тебя трогал? Вы спали? Тэхён залился краской и зло раздул ноздри: — Это не твоё дело, — медленно, выговаривая слова по отдельности, произнёс он, а потом выдохнул и заторопился, говоря почти жалобно, умоляюще: — Джун, Джуни, умоляю! Выслушай! — Он подскочил к Намджуну и схватил его за руки, заглядывая ему в глаза. — Я не знаю, как ты узнал, но ведь ты всегда был таким умным, таким честным и добрым! Так подумай сам, неужели ты не понимаешь: мы с Хо ни в чём перед вами не виноваты! То, что у вас всё так вышло, — разве это наша вина? Я понимаю, ты мой брат, я безумно тебя люблю, если бы я мог что-то ещё сделать для тебя — я бы сделал больше! Я стараюсь, стараюсь! Но вы оба такие упрямые! Он ревёт ведь, он уже и сам себе не рад, а всё топорщится, как ёж! А ты... Да мы с Хо просто не знаем, как к тебе подступиться! Ты же мне ничего не рассказал, ничего! Я же тебя просил! Понимаешь? А ты! Вот что ты наделал?! Что?! Я понимаю, вам просто ужасно не везёт! Ужасно! Но Хо не виноват! Ни в чём не виноват! Он любит нас обоих — и не может отказаться ни от меня ни от него! Как и... — Чего? — сухим шёпотом выговорил Намджун. Ему казалось, что он сейчас сойдёт с ума. Он не просто ничего не понимал — пока не понимал, это было ещё терпимо! Он ужаснулся от мысли, что в конце он всё-таки понял правильно! То есть сейчас его милый невинный братишка ему говорит, что знает о любовнике своего... парня? — и не против?! Они что, секс втро... Они что тут решили устроить?? Это было слишком. Нет, нет, он не был к этому готов. Намджун сжал зубы и процедил, глядя на медленно отступающего от него к столу Тэхёна: — Значит, так. Я запрещаю тебе видеться с этим... тво... Хоби. Я не могу... — Он гулко сглотнул и судорожно дёрнул челюстью. — Мы поговорим об этом позже... — Но... — вскрикнул Тэхён. — Позже! — гаркнул Намджун, и стаканы на столе отозвались лёгким звяканьем, а Тэхён зажмурился и прикрыл уши. Намджун судорожно вытер пот со лба и процедил сквозь стиснутые, чтобы не тряслась челюсть, зубы: — Прошу, Тэхён. Прошу, слышишь? Я прошу. Завтра, ладно? Я всё обдумаю, обещаю. Я... Я никогда не смогу тебя понять, я никогда и принять, наверно, это не смогу, но я обещаю подумать, ладно? — Ладно, — шепнул Тэхён, не открывая глаз, и поднёс руку к горлу, сжимая ворот своего свитера. И столько в этом знакомом жесте было беззащитности, столько отчаяния, что Намджун тихо взвыл, кинулся к братишке, обнял его, зарываясь носом в лёгкие пушистые волосы, и прошептал: — Прости, что напугал, ладно? Прости! Я всё приму, я... постараюсь всё принять! Ты должен быть счастлив! Хотя бы ты! Тэхён не обнял его в ответ, он стоял, напряжённый, в его руках, и, кажется, плакал. Намджун сжал его ещё раз — и быстро вышел из его квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь. Тэхён жил на шестом этаже. Обычно Намджун спускался от него пешком, но в этот раз ноги едва держали его. Он вызвал лифт, и ему показалось, что тот шёл долго, ужасно долго. Он не помнил, чтобы нажимал кнопку "5". Но... лох — это судьба. Он чуть дрогнул, когда лифт слишком быстро встал, тренькнув звоночком. Двери разъехались — и Намджун поднял голову. Прямо напротив лифта была квартира Чонгука. Омега стоял на пороге, стиснутый в объятиях Хоби, и, кажется, плакал? По крайней мере, изумлённые глаза его, которыми он взглянул на Намджуна, блеснули очень подозрительно. Джун стиснул зубы и ударил по кнопке первого этажа. Но до того, как лифт закрылся, Хоби успел обернуться — и Намджун увидел, как в его красивых глазах промелькнули обида и растерянность. "И ни капли стыда, — горько подумал Джун, устало опираясь спиной на чуть подрагивающую стенку лифта. — Откуда только берутся такие? Надо было всё же хотя бы раз вмазать... сука... Вот почему одних аж двое любят — да ещё и каких двое, — а других не признают даже истинные? Почему? Эй, долбаная ты Вселенная, почему, а?"