Что нам та Вселенная? (18+)

Чонгук нравился ему любым, это Намджун уже понял. И хотел он его — любым. Но то, что, спящий в своей любимой позе на животе с приподнятым к груди коленом, он вызывал у Намджуна просто дикую, животную дрожь желания, они выяснили ещё в течку, когда Чонгук после жара первых суток всё же заснул и Намджун, выцеловывая его спину, спустился к шелковистым половинкам и застыл, увидев, как из открытой в такой позе дырочки сочится густая прозрачная смазка, как она блестит на гладкой розовой коже и, скользя по шовчику, падает тяжёлыми ароматными каплями на простыню. Тогда он с рычанием приник к источающему эту сладость входу и начал страстно вылизывать, охаживать его языком, забирая себе каждую такую каплю — пряную, шоколадную и немного уже отдающую его собственным алкоголем, потому что их запахи к тому моменту смешались в божественный, сводящий его с ума коктейль. И конечно, когда он, быстро купив в магазине при больнице сменную одежду и кое-какие вкусности, пришёл, наконец, в палату Чонгука, тот спал именно в этой позе. И член Намджуна, истомлённый ещё в кабинете Хвана, но сбитый с толку суетой после, снова затвердел с завидной быстротой. В палате было достаточно прохладно, и на Чонгуке была тёплая пижама с какими-то серебряными звёздами на алом фоне, заснул он поверх одеяла: видимо, устал, читая книгу, которая валялась около кровати. Может выпала из слабеющей руки, а может, он её отбросил, устав от всей той премудрости, которую втискивал в себя так яростно в последнее время. Его тёмные волосы почти закрывали лицо, утопленное в подушку левой своей половиной, а правая щека была румяной, и губы, чуть надутые ото сна, были влажными и манили просто невероятно. Намджун прикрыл глаза и торопливо прошёл в ванную, где наконец-то смог смыть с себя трудности этого дня. А после опёрся на кафель и накрыл ладонью собственный ноющий и молящий об участии член. Зажмурившись, терзая зубами губы в попытке не стонать слишком громко и представляя себе только что увиденную картину и то, что он будет сейчас с этим мальчиком делать, он дрочил остервенело, быстро и ярко кончил в кулак, издав на последнем выдохе хриплое и страстное "Гу-ук..." Несколько секунд он приходил в себя, настраиваясь на то, что теперь так придётся делать какое-то время, и не ощутил внутреннего сопротивления: зверь в нём словно вошёл в его положение и лишь подвывал, что пряный, аппетитный, нежный омежка, источающий невероятный шоколадный аромат, рядом, за стеной, и надо к нему, и надо — его. Кажется, Чонгук и не шелохнулся за всё это время ни разу. Его сладкое дыхание долетело до Намджуна, когда он склонился к юноше, чтобы поправить его волосы, убрать их с лица. Ресницы омеги не трепетали: он спал глубоко и сладко. Сладко... Какой же он сладкий... Не тревожить бы его, просто прижать к себе и замереть... Однако доктор Хван сказал, что можно начать сейчас эту "терапию". Раньше сядем — раньше выйдем, да, Джуни? Намджун невольно крякнул, понимая, как это всё будет выглядеть, однако врать себе не стал: ему хотелось этого, давно хотелось. Тело, немного насытившееся дрочкой и неплохим оргазмом, лениво катало внутри волны лёгкого возбуждения и не грозило ничем серьёзным. Так что Намджун скинул больничные тапочки и прилёг рядом с Чонгуком. "Разбуди, — велела совесть, — и спроси разрешения!" "Глупости, такого сладкого сонным полапать, а потом и оприходовать — самое оно, — коварно шептало желание, — тем более, что ведь ничего по-настоящему и не будет..." "Раздень и оближи всего! Неважно — спящим или нет! — приказывал альфа. — Пусть потечёт, пусть возбудится, а потом зажми покрепче, чтобы милаха не вырвался, — и жёстко, сильно, до упора, врал всё этот Хван, не может быть, чтобы это повредило..." Намджун прижался носом к шее Чонгука и с наслаждением вдохнул мирный, тёплый аромат здорового, сочного и такого пленительно невинного пока ещё, несмотря ни на что, омеги, который был полностью — его. Он скользнул рукой по талии Чонгука, обвивая её и прижимая мальчика к себе, а потом стал легко целовать его в висок, ухо и ниже — чуть влажноватую, молочно пахнущую шею. Верх пижамы ему мешал, но резко снимать её он не решался. Повёл рукой вниз и, глухо заворчав, осторожно сжал половинку, стал её оглаживать, ощупывать. Он прикрыл глаза от того, что внутри всё негой разливалось от удовольствия: ощущение власти над упругим желанным телом сводило с ума. Продолжая нежно выцеловывать Чонгуку ухо и лизать шею, он всё увереннее лапал его задницу, водил ладонью по бедрам и ощупывал внутреннюю их часть. С острым трепетом он чувствовал, как подрагивает Чонгук от явного удовольствия. Даже сонный, его мальчик был таким отзывчивым, ласкать его было истинным наслаждением. Чонгук забормотал что-то, повёл плечом и вдруг выгнулся, тихо простонав, когда Намджун с нажимом повёл пальцами между его половинок вниз и, легко втиснув руку под него, стал осторожно мять плоть в его штанах. — Гуки, — прошептал Намджун на ухо юноше. — Маленький мой... Проснись... Он прижимался к Чонгуку теснее, доставал рукой начинающий стремительно твердеть член и гладил его. Всё настойчивее Джун целовал горячую щёку омеги, прикусывал через ткань плечо и, ныряя носом под ворот пижамы, пытался прикусить шею сзади, чтобы... чтобы... Кажется, он теряет себя, надо притормозить, отпустить... Но Чонгук уже плавился в его руках, уже стонал — пусть и тихо, пусть и не открывая глаз, но почти не переставая. Член омежки уже был готов к продолжению банкета, но Джуну нужно было и другое, так что он снова прошептал юноше на ухо: — Ты проснулся, Гуки? Могу я поиграть с тобой, оленёнок? — Джу-ун... — хрипло и высоко простонал Чонгук, а Намджун с удовлетворением почувствовал, как в ответ на это новое для них прозвище внезапно дёрнулся член омеги. То есть всё-таки мы не против таких нежностей, Гуки, м? Тогда можно попробовать ещё кое-что. Он потянул Чонгука на себя, заставляя лечь набок и открыть ему более широкое поле деятельности. Вторую руку он сунул под голову юноши, обнимая за шею. Чонгук лишь растерянно ахнул от того, что его вот так ворочают, но противиться и не подумал. Намджун мягко обхватил ладонью его подбородок, а второй рукой стал снова поглаживать ему член. Его губы были прямо над ухом медленно моргающего и всё ещё выглядящего ужасно сонным парня, и он не удержался: жадно и мокро облизал это алое горячее ушко. Чонгук было дёрнулся, но Джун сжал его подбородок и не дал увернуться. — Джу-ун... — снова выстонал омега. — Почему ты... здесь?.. Не уходи, Джу-ун... А-ах! Намджун сжал его член, но потом снова отпустил, поглаживая через ткань головку и ощущая, как влажнеет под его рукой ткань. — Мой мальчик был хорошим, очень хорошим сегодня, — тихо проговорил низким, бархатным голосом Намджун, и тут же с упоением почувствовал, как опавший было от возни член Чонгука снова стал стремительно твердеть. Отлично. Значит, омежка падок на похвалу, значит, на самом деле хочет быть... хорошим для своего альфы. О, Намджун собирался научить его этому со всей возможной любовью и терпением. — Мне сказали, — снова заговорил он, добавляя в голос лёгкую хрипотцу, — что мой Чонгуки весь день упорно трудится, что мой маленький сладкий оленёнок самый хороший, что он очень скучает по мне и так хочет... чтобы только я касался его... Это так, малыш? — Да-а-а, — жарко, высоко и громко выдохнул Чонгук, — только... ты... Он выгнулся в спине, запрокидывая голову на плечо Джуну, и тот тут же скользнул пальцами по подбородку юноши и проник ими в его приоткрытый рот. — Альфа позаботится о своём нежном омежке, Гуки, ну же... — прошептал он: — Пососи их, малыш... Давай, покажи своему альфе, как ты умеешь... как будешь послушным... моим мальчиком... И Чонгук, вдруг дрогнув всем телом, покорно сомкнул свои пухлые губы и стал мягко посасывать пальцы Намджуна. А у того дрожь острого наслаждения прошла по телу — так горячо и мокро было во рту Гука. Когда же омега втянул чуть глубже и прикусил его пальцы, он чуть не кончил. Но надо было думать не о себе, так что Намджун нырнул другой рукой в штаны Чонгуку, быстро огладил его напряжённый член и, поведя по влажному бедру, спустился к упругой попке. Он стал её тискать, не в силах удержаться: она была слишком соблазнительной. А когда Чонгук чуть прогнулся, явно пытаясь притереться к нему и получить больше ласки, он проник между половинками и мягко прошёлся по бархатистому и влажному уже входу. Собственный член заломило с новой силой, но Намджун стиснул зубы и стал настойчивее оглаживать нежное местечко, иногда опускаясь чуть ниже и мягко обминая яички, а потом снова лаская сжатое колечко. Нужно было, чтобы мальчик потёк, так что Намджун снова заурчал: — Мой прекрасный, ты так хорошо сосёшь, так приятно делаешь своему альфе, мой волшебный мальчик, твой ротик сводит меня с ума... Я хочу тебя, мой Чонгуки, оленёнок мой маленький, ты такой жаркий... Ммм, ты такой сладкий, ты такой... И тут он почувствовал, как его пальцы в штанах омеги окатила горячая густая волна, и другая волна, аромата — горячий шоколад с призвуками корицы и алкоголя — затопила его горло и дёрнула дрожью удовольствия грудь. Омега потёк! Потёк от его слов, от его пальцев и запаха. Намджун не давил, не настаивал, не применял приказывающие феромоны — ни в коем случае, — но, конечно, его собственный запах слишком явно сигнализировал о его возбуждении и страстном желании, так что омега не мог этого не почувствовать. И он послушался, он открылся и был готов принять своего истинного. О, маленький, какой же ты.... ммм.... Намджун повёл пальцами между половинок Гуки, который умудрялся, не переставая с жаром сосать ему пальцы, ещё и стонать так, что Джун за малым не кончал, и осторожно вынул руку из его штанов. Да, да, это было ужасно пошло, но он не мог удержаться — и сунул пальцы, покрытые восхитительной смазкой истинного омеги, в рот. Закрыл глаза и зарычал от неповторимого ощущения — вкусно! Это было так вкусно! Он вылизывал Гука в течку, его смазка и тогда сводила Джуна с ума, но сейчас она была лишена приторности бешеного, судорожного желания, благоухала тонкими алкогольными нотами и дарила потрясающее ощущения того, что он, альфа Ким Намджун, сделал омегу, которого сейчас пробовал, по-настоящему счастливым. Это было... потрясающе. Рыча от удовольствия прямо Чонгуку в ухо, он громко причмокивал, облизывал свои пальцы, а потом снова сунул руку ему в штаны, обхватил до звона крепкий член омеги и стал двигать по нему ладонью. Чонгук тут же вытянулся, открыл рот в немом вскрике, чтобы вдохнуть, а Намджун вынул пальцы у него изо рта и обхватил его горло, осторожно прижимая голову юноши к своему плечу. Надо было заканчивать, потому что Джун был на грани и едва мог держать себя в руках, чувствуя, что сейчас потеряется в своём желании — и тогда омежьей заднице не поздоровится. — Ты такой невероятный, такой отзывчивый, такой послушный, мой желанный, оленёнок мой сладкий, — хрипло зашептал он, продолжая размеренно и крепко дрочить Чонгуку, и тот отозвался на эти слова совершенно пошлым, отчаянным стоном. — Ты такой вкусный, я бы съел тебя, но не жадно, нет... Я буду лакомиться тобой медленно, да? Я хочу разложить тебя на столе, задрать твои охеренно длинные ноги и вылизать... слышишь? Высосать тебя там, трахнуть языком, чтобы ты кончил только от него... Гуки, ты слышишь? — Д-да-а... Да... Д-да... — Гук явно сходил с ума, дрожа и выгибаясь в его руках, стискивая пальцами свои бёдра, он пытался что-то сказать, но у него не получалось собрать слова: — Ты такое... Ты так... П-почему говоришь... так... Джу-у-ун... Джу-у-ун! Намджун же хищно ухмылялся на эти беспомощные стоны и лишь ускорил движения ладони, дыша рвано и трепеща ноздрями от того, как обволакивал, толкая его в пропасть, всё усиливающийся аромат омежьего счастья. А потом Чонгук, подведённый им к краю и вытолкнутый за его пределы жарким: "Кончай, Гуки! Давай!" — закричал от пронзившего его удовольствия — откровенно, наплевав на всё и забыв обо всём, кроме ласкающих его рук альфы, и Намджун, яростно содрогнувшись и распахнув глаза от неожиданности, кончил в штаны, не тронув себя — ударенный оргазмом своего омеги, почти ощутивший, почти разделивший его с ним. Потрясённые этим, обессиленные, они лежали какое-то время молча, приводя в порядок дыхание и ни на миг не выпуская друг друга из рук. — Гуки, — проговорил наконец Намджун и осторожно обнял омегу, — Гуки, маленький... ты... не сердишься? — Сержусь, — разморенным тоном откликнулся омега. — Ты опять взял всё на себя, упрямый альфа... А мы ведь говорили, чтобы ты делился, чтобы я тоже мог тебя... — Нельзя, Гуки, — тихо засмеялся Намджун, ощущая, как зацветает у него в груди сиреневой, сладкой цветью огромная нежность к сердито пыхтящему в его руках, но не пытающемуся ни вырваться, ни оттолкнуть его зайке. Он начал мелко, осторожно, мягко целовать Чонгуку затылок, зарываясь носом во влажные шелковистые пряди. — Можно вот только так. — Пять дней, — отозвался Чонгук, зевая, — я знаю... Значит, чёртов доктор тебе всё-таки всё рассказал? — Мгм, — утвердительно отозвался Намджун, — и у нас с тобой впереди долгий разговор о доверии и необходимости делиться про... — Он внезапно почувствовал, что уровень его лицемерия сейчас просто зашкаливает, так что стушевался и закончил очень тихо и неуверенно: — ...блемами... — Но тут же нашёл выход: — А потом мне надо будет поговорить с тобой, Тэ и Хоби. — Поговорить? — сонно спросил Чонгук. — А может, лучше это... в-в ванну... Намджун усмехнулся и прижал к себе своего крольчонка плотнее. — Спи, малыш... твой альфа позаботится о тебе. — Мокро, — хныкнул Чонгук и тут же мирно засопел, провалившись в крепкий здоровый сон. А Намджун обцеловал ему щёки и подбородок и, кряхтя, встал, чтобы смыть с них обоих следы своей бурной оздоровительной деятельности.

***

— Как бы я попросил? — Чонгук спрятал глаза за отросшей чёлкой и отчаянно сжал на мгновение губы. — Думаешь это так просто, сказать, чтобы ты пришёл и меня... мне... Что? Как вообще об этом говорят? — Словами, Гук, понимаешь? — Намджун не хотел давить, но мальчишка не хочет признать, что не прав, а значит, в следующий раз с большой вероятностью поступит так же. — Неужели после всего... — Он сел глубже на постель рядом с омегой, расставил ноги и потянул своего мальчика к себе. — Иди ко мне, ну же, упрямый ты осёл! Чонгук буркнул что-то недовольное, но разрешил усадить себя между ногами альфы и даже сам откинулся назад, прижимаясь спиной к его груди. И когда Намджун обнял его поверх его рук, перекрывая возможность к сопротивлению, даже не дёрнулся. Но голову на плечо старшему не уложил, упрямо склонил её на грудь. Намджун цокнул. — Ну, что за ослёнок мне достался? — промурлыкал он и подтянул Гука ближе. Парень был тяжёлым, но таким обнимательным, так тепло и сладко пах, и ни капли горечи — обиды, злости, тоски — не было в его аромате. Может, чуть терпкой тревоги и смущения — да, но не более. Всё-таки оздоровительная секс-терапия, которая уже четвёртый день шла полным ходом, и даже чаще, чем советовал доктор Хван, работала на ура. И Чонгук теперь выглядел румяным, здоровым, немного, правда, возбуждённым, но ведь на то и был расчёт. Намджун теперь тоже был часто на взводе: получив официальное разрешение ласкать своего мальчика так, чтобы у того звёзды из глаз сыпались, он со рвением делал это вечерами, когда приходил к нему после рабочего дня. И стоило ему переступить порог палаты — все тревоги, все сложности и злость, что копились целый день, словно ливнем, смывало радостью, которая высвечивалась на открытом и таком до боли красивом лице его омеги. И он с упоением ловил его в свои объятия и отпустить у него не было сил, как и начать сложный, хотя и такой нужный разговор. Так что они все вечера проводили одинаково: официально — это вкуснейшие ужины из ресторана, которые Намджун тайком стал таскать Гуку, и фильм на ноуте. А неофициально... Объятия, поцелуи, невинные и не очень поглаживания, жаркое дыхание на шее и виске и мурашки по всему телу. А ещё — сбивчивый шёпот, которым Чонгук, чувствовавший за собой вину и пытающийся избежать неизбежного, всё пытался просить прощения и объяснить, что дело не в Намджуне, совсем нет, никак не может быть в нём, а вот в чём было дело — до этого не доходило ни разу, потому что как только Чонгук начинал говорить, что его альфа самый лучший, самый заботливый, самый добрый и красивый на свете, у Намджуна сносило башню и он начинал сеанс терапии, когда ни он, ни Чонгук ни на какие разговоры уже не были способны. После того как Гук — истомлённый буйными и откровенными ласками, зацелованный, облизанный и вылизанный везде, где можно и нельзя, доведённый до сорванного голоса, с покусанными ладонями, которыми он пытался закрывать себе рот, — кончал во второй, а то и в третий раз, он мгновенно засыпал богатырским, непробудным сном и мирно дрых всю ночь. Так что Намджун дрочил прямо на его постели, глядя на его обнажённую, мокрую от обильной смазки задницу и представляя себе, что он будет делать с этими аппетитными половинками, когда они наконец-то окажутся дома и за ними захлопнется дверь в его спальню. Впрочем, кому он врёт: до спальни они не дотерпят. А рано утром он будил Чонгука тем же, от чего тот заснул вечером. И вот именно утренние ласки, когда мальчишка был сонным, податливым, сумасшедше отзывчивым, стонал растерянно и нежно, не в силах сдержаться, когда его крепкое тело, пряное и влажное от ночной росы, сводило с ума, — они нравились Намджуну больше всего. Правда, после этого, когда Чонгук снова засыпал, альфе приходилось очень активно действовать в ванной, чтобы не только освежиться, но и бурно и жадно подрочить, снимая напряжение, но это были такие мелочи. Так и получилось, что поговорить с Чонгуком он решился только сейчас. Дальше откладывать было нельзя: завтра у мальчика была пересдача Теории, на которой могло случиться что угодно, и свою мысль до него поэтому надо было донести обязательно заранее. Кроме того, сегодня вернулись Хоби и Тэхён, и Намджун уже назначил им встречу в своём доме через два дня, ведь доктор Хван обещал отпустить Чонгука домой на долечивание. А разговор предстоял там очень сложный, его Намджун боялся больше, чем многого в своей жизни, потому что психологом себя не чувствовал от слова совсем и как удержать от опрометчивых решений троих молодых мальчиков-красавчиков, которые много неприятного услышат от него, он не совсем понимал. Была у него малодушная мысль позвать на помощь Чимина, однако он решил ограничиться лишь консультацией омеги, а не просто заманить его в дом и запереть с ними наедине. Да, и такое тоже мелькало у него в голове, он называл себя трусом и, стиснув зубы, готовился к разговору. К обоим разговорам, если быть точным. Сегодня Чонгук тоже ожидал (надеялся, видимо), что обойдётся всё его извинениями и нежностями, но Намджун не повёлся и, вовремя отстранившись, потребовал объяснений. И началось. Мальчишка надулся и упорно "не понимал", что не так, однако Намджун был настроен серьёзно. — Гуки, послушай. — Его ладони заскользили по бокам сжавшегося в его руках упрямца. — Просто скажи, почему ты не позвал меня. Подожди, — остановил он дёрнувшегося было из его объятий омегу, — я тебя не отпущу. Я могу предположить, но могу и ошибаться, и если это так — просто скажи об этом. Поверь, для меня нет запретных тем в отношении тебя. — При чём тут запрет! — сердито вскинулся Чонгук. — А если и запрет, то что теперь? То — у тебя! А у меня, может... — Он прикусил губу и замер на несколько секунд, но Намджун лишь продолжил нежно его гладить, так что он заговорил снова: — Просто я не могу, понимаешь? Сам себя не могу, никогда не мог! Поэтому мне нанимали... Даже в первую течку!.. Он вдруг сжался снова и закрыл лицо руками. Намджун тут же нежно прижал его к себе, обнял поперёк торса и опустил подбородок ему на широкое плечо. — Послушай, Гуки, — тихо начал он, — я сам скажу. А ты просто кивнёшь, если это так. Но если нет — поклянись, что не станешь врать, скажешь, что я не прав, и я обещаю пока не возвращаться к этому разговору. Я подожду, пока мы не станем ещё ближе и ты уже не сможешь скрывать от меня что-то, ладно? — Я не скрываю, — глухо, сквозь свои ладони, выговорил Чонгук, — я ничего не хочу от тебя скрывать! Я больше всего честность ценю, понимаешь? Но если мне... мне так... так стыдно... — закончил он едва слышно, и сердце Намджуна сжалось от жалости к своему любимому омежке. Такой сильный — и такой... такой... — Ты не можешь удовлетворять себя сам, дрочка не приносит тебе настоящего наслаждения, не удовлетворяет достаточно, даже в течку, тебе необходимы касания кого-то другого, альфы, чтобы ты смог возбудиться и потечь по-настоящему, испытать настоящий оргазм, — на одном дыхании, тихо и мягко произнёс Намджун. Не спросил — сказал. — Не любого! — с явным мучением в голосе выдохнул Чонгук. — Раньше... Медбрат, которого нанимали мне... Он мог иногда, если... Он снова опустил голову, и Намджун увидел, как шея омеги залилась краской. И Джуну вдруг невыносимо захотелось всё прекратить: за что он так мучает своего малыша? Не наплевать ли? Нет, не наплевать! Он должен был знать, в чём дело, чтобы помочь. — Ты не можешь без нежности? — тихо спросил он, и по тому, как дрогнул Чонгук в его руках, понял, что наконец-то попал. — Брат До говорил, что не должен этого делать, — едва слышно проговорил Чонгук, — что его обязанность лишь успокаивать своим ароматом и помогать игрушками, но... Но моя боль всегда была очень сильной, а он не мог... пока не начинал обнимать и целовать шею... Прости меня! — внезапно мучительно всхлипнул Чонгук. — Прости, что я говорю всё это, прости, что... вынужден выслушивать, что должен со мной возиться из-за... всего этого! — Ты с ума сошёл? — начал было Намджун, чьё сердце обливалось кровавыми слезами от того, каким разбитым и израненным выглядел сейчас его мальчик, — неужели ты думаешь... — Нет, не думаю, — перебил его, стискивая кулаки, Чонгук, — ты никогда не упрекнёшь, я знаю, что ты слишком благороден, чтобы показать, даже если обидишься... — Ты меня сейчас сильно переоцениваешь, Гуки, — в свою очередь перебил его Намджун и стал водить носом по его шее, чувствуя, как по телу омеги побежала лёгкая дрожь. Такой отзывчивый, что просто... — Даже не надейся, оленёнок, — зашептал он в красное горячее ухо, — обидишь меня — я в долгу не останусь. Честно скажу, что так делать не стоило, ещё и отомщу, поверь мне. Ты плохо пока меня знаешь, но я грозный тип, со мной шутки плохи. — И он с облегчением услышал, как тихо хихикнул Чонгук. — Но если... — Он повёл руками по груди омеги. — ...если тебе нужна моя помощь, если хоть немного, каким бы то ни было образом — странным, нелепым, социально не одобряемым, развратным, жестоким, каким бы то ни было способом, слышишь?.. — я могу тебе помочь, ты должен мне сказать! А вообще всё, что тебя тревожит, меня касается, ясно тебе? Всё. Без исключений. Ты должен это запомнить. Повтори, омега. Голос его уже был спокойным, чуть тягучим, властным. Он приподнял подбородок Чонгука и заставил его запрокинуть голову себе на плечо, а потом опустил руку ему на горло. — Повтори, — шепнул он в ухо рвано задышавшему Гуку. — Я должен... — Ну?.. — Я буду всё... всё, что важно... нам важно, говорить, — едва справился со словами Чонгук, потому что зубы Намджуна уже терзали мочку его уха, а одна рука альфы уже хозяйничала в его пижамных штанах. — Нам... Дж... Ммм... Джун... Это ведь... Джун... — Ты ведь мой, омега? — шепнул Намджун и прикусил тревожно бьющуюся жилку на невыносимо прекрасно пахнущей шее мальчишки. — Только тво-о-ой! — выстонал Чонгук, начиная подаваться бёдрами ему в руку. — Ты ведь послушный, хороший мальчик, который не станет противиться своему альфе? Чонгук хрипло завсхлипывал, выговаривая коротко и высоко: — Да... ах, да, да, д-да... — Ты больше не станешь от меня скрывать свою боль, свою печаль и свои трудности, малыш, слышишь? — Чонгук лишь стонал в ответ, заминая в пальцах кожу Намджуновых предплечий. — Я не смогу решить за тебя всё и не стану этого делать, ты сильный, ты ведь такой сильный у меня, Гук! Намджун почувствовал, как горячо и влажно стало у него между ногами от того, что Чонгука накрыло из-за этих слов. Отлично. Но сначала — главное. И он быстро вынул руку из штанов омеги. Тот тут же открыл глаза и недовольно заворчал, а Намджун продолжил: — Ты со всем всегда справлялся сам, сам и будешь, слышишь? Но если хоть что-то в твоей жизни будет зависеть от меня, если я смогу помочь тебе, я хотя бы знать об этом хочу, слышишь? Буду я вмешиваться или нет — решим вместе, но узнать ты мне дашь в любом случае. Пообещай. Чонгук дышал тяжело, но тут же отозвался: — Я всё слы... с-слышу... Я понял... Я буду... говорить тебе... Я слишком важен... для тебя... — Мой маленький всё понял... — Намджун снова нырнул рукой в его штаны и обвёл пальцами головку омежьего члена, а потом снова начал настойчивую мерную ласку и второй рукой, которой до это словно невзначай оглаживал грудь Гука, сжал ему сосок. — А теперь кончи для своего альфы, мой оленёнок. — И с наслаждением услышал высокий, хриплый, счастливый стон своего послушного мальчика.

***

У Тэхёна светились глаза, румяные губы улыбались широко и радостно, кудри были чуть взлохмачены, но таким — чуть встрёпанным, немного небрежно одетым и сияющим — он выглядел просто потрясающе. Откровенно говоря, Намджун слегка завис, когда поймал его в свои объятия — кинувшегося ему в руки, стоило альфе показаться в холле своего дома, услышав голоса внизу. Встречал гостей Чонгук, которого Намджун совсем недавно, часа три назад, забрал из больницы, чтобы тот долечивался под его бдительным присмотром дома. Они ждали гостей с нетерпением, так что, вопреки всем чаяниям Намджуна, даже и поцеловаться не успели толком ни разу: Чонгук отбивался ловко, шипел страшно и скалил зубки так, что Намджун обиженно фыркал, но настаивать не решался. Тем более, что омега не просто так игнорил его: он все это время приводил дом в порядок (хотя, по мнению Намджуна, всё было и так идеально) и накрывал на стол заказанные в ресторане закуски. Мясо грелось, пиво охлаждалось, соджу притаилось в холодильнике, а настрой у Намджуна был боевой. Всё должно было получиться, он справится. А потом отомстит Чонгуку за наглость. Но, как назло, только машина Хоби остановилась у ворот, Намджуну позвонили по поводу переговоров с японцами, и он отошёл в свой кабинет, кратко и ёмко раздал пиздюлей и быстро вернулся в холл. — Джун! — радостно завопил Тэхён. — Братишка! Как же я соскучился! Джуни, вам надо срочно съездить туда, посмотри на Гуки, он такой замученный, такой бледненький! Намджун нахмурился, с удивлением посмотрел на Чонгука, который в это время обнимал Хоби, и в ответ поймал столь же удивлённый взгляд омеги. Быстро окинув своего истинного придирчивым взглядом, Намджун возмутился: — Ты врёшь! Никакой он не бледненький! — Ты ничего не понимаешь! — бесцеремонно ткнул его в бок кулаком Тэхён, но тут же примирительно звонко чмокнул в щёку и, заговорщически снизив голос, пояснил: — Мальчик был в больнице, мальчик на этих каникулах не отдохнул! Ему срочно надо на побережье! Мы такое место нашли, я тебе сейчас всё-всё расскажу! Смотри, помнишь... — Тэ, Тэ, остановись, — засмеялся Намджун, любовно обнимая брата, и поцеловал его в шелковистую макушку. — Сначала за стол сядем, а там и расскажешь всё, ладно? — Он стиснул его в объятиях и шепнул: — Я соскучился, медвежонок. Тэхён на миг умолк, замерев в его руках и обнимая столь же крепко, а потом снова широко улыбнулся и закивал: — Я тоже, тоже! Да! Хорошо, хорошо. Хоби, за мной, — повернулся он к пожимающему руку Намджуна Хосоку, который тоже выглядел безмятежно и безнадёжно счастливым, — пойдём, я покажу ванную. Когда парочка удалилась, Намджун снова недоверчиво обсмотрел Чонгука, вертя его за плечи в своих руках. — Да всё у меня в порядке, — засмеялся тот и попытался вывернуться из становящихся всё более настойчивыми объятий. — Ну же, пусти, альфа. Знаю я, чем вся эта твоя заботливость заканчивается. Намджун не отпустил, притянул ближе и на несколько мгновений прижался губами к его виску с непослушной чёрной кудряшкой. — Он прав, — вздохнув, тихо сказал он, — ты не отдохнул совсем. Хочешь на Чеджу? Только скажи. — Так, стой! — нахмурился Чонгук. — Даже не думай! Мы о чём говорили? Я тебе не детка, ты мне не папочка! Что ещё за "только скажи"? Намджун вздохнул и отвёл глаза. Ну... жаль. Однако он позже попробует переубедить мальчика, доказать ему, что желание баловать своего омегу — естественное для его альфьей натуры желание, и вовсе не всегда это — плата за... что-то там. При чём тут вообще вся эта пошлость? А пока он решил попытаться зайти с другой стороны: — Но разве за блистательно сданный экзамен тебе не положена награда? — А великолепный костюм и ужин в лучшем ресторане Сеула от тебя и разрешение на наглое нарушение больничного режима от доктора Хвана не считаются? — выгнул бровь Чонгук. — Конечно, нет, — не моргнув, ответил Намджун, — я не говорил, что это за экзамен, это было просто празднование близкого окончания успешного лечения. — А-а-а... Н-нет, я уверен, что это было за экзамен, — немного растерянно ответил Чонгук и нахмурился. — Ты пытаешься меня обмануть? — Как я могу? — возмутился Намджун. — Да мы с тобой даже не обсуждали в ресторане экзамен! Слова о нём не было! И все тосты — за здоровье! Чонгук промычал что-то невнятное, а Намджун торжествующе ухмыльнулся и, развернув его в своих руках, приник к его надутым губам. Эта милая привычка надувать их при размышлениях всегда умиляла Джуна и сводила его с ума. Наконец-то то он смог сделать то, о чём давно мечтал. Юный упрямец было забился в его руках, вцепился ему в плечи в попытке оттолкнуть, но Намджун слишком хорошо понял, что целоваться омеге нравится, так что он стиснул его посильнее и скользнул языком по пухлой сладости, а потом сжал пальцы на его затылке и стал массировать, чуть овеивая запахом, — не травя, не принуждая, лишь заманивая... чуть-чуть. И Чонгук сдался, заскользил ладонями по спине Намджуна и обнял его за шею. Джун целовал жарко и нежно, пробовал в который раз эти губы — и не мог насытиться ими: они источали неиссякаемую шоколадную сладость с лёгким привкусом клубничной жвачки, которую Чонгук недавно жевал, и это сочетание было просто невероятно приятным. — Эй, хозяева, о гостях не забыли! Эй! — раздался за их спинами задорный насмешливый голос Тэхёна, а потом омега вдруг вскрикнул, бархатно расхохотался и завопил: — Пусти! Пусти, дурачина! Х-хо!.. И Намджун, слегка раздосадованный тем, что их прервали на таком интересном месте, развернулся с дёргающимся в его руках Чонгуком и увидел, как Хосок уносит Тэхёна в коридор, ведущий к столовой, перекинув заливающегося смехом омежку через плечо. — Я говорил тебе, что мне нравится твой брат? — спросил он, находя сердитый взгляд красного от смущения Чонгука. — Ещё раз попробуешь, я тебя укушу! — пригрозил тот. — Больно! — Ты не сможешь, — душевно ответил Намджун и снова притянул его в себе. — Потому что у тебя есть совесть, и ты не станешь делать больно такому замечательному человеку, как я. — Это будет непросто, — прошипел Чонгук, вырываясь, — но я сделаю над собой усилие. Намджун засмеялся и, склонившись к нему, шепнул: — Я просто ужасно соскучился по тебе, понимаешь? — Чонгук фыркнул, но Намджун повторил настойчивее: — Я соскучился. Знаешь... — Он снова развернул Чонгука лицом к себе и сказал, пристально глядя ему в глаза: — Я ведь не просто так позвал их, ты же понимаешь? — Взгляд Чонгука тут же стал серьёзным, он сжал губы и коротко кивнул. — Я просто хочу, чтобы ты помнил: о чём бы ты сегодня ни узнал, есть три неизменные вещи. Первое: нет неразрешимых ситуаций, второе: ты ни в чём не виноват и третье... — Он замешкался лишь на миг, но договорил твёрдо: — Ты мне безумно нравишься, Чон Чонгук. И, если придётся, я буду сражаться за тебя до конца. Глаза Чонгука распахнулись, а губы растерянно приоткрылись, но он почти тут же снова коротко кивнул и торопливо ответил: — Ты мне тоже нравишься, ты... ты очень мне нравишься, Ким Намджун! Ты тоже помни об этом! И я тоже... Ну... — Он стушевался, и Намджун снова не мог не улыбнуться, глядя на его смятение. — Я буду сражаться, — тихо закончил Чонгук. И Намджун обнял его. — Всё будет хорошо, маленький, — нежно сказал он. — Я тебе обещаю.