Драбблы для зимних вечеров

Отец заливисто расхохотался, когда угрюмый Рольф вернулся домой и в очередной раз спрятал коробочку с кольцом в шкаф.       — Это уже который? — спросил отец. — Сто сорок седьмой?       — Сто сорок восьмой, — со вздохом поправил его Рольф и отправился наверх в свою комнату.       Он услышал, как за его спиной мама задумчиво произнесла, понизив голос:       — Не понимаю, и чего он так перед этой девчонкой стелется…       Конечно, она не понимает. Никто не понимает.       Еще после первого отказа все вокруг говорили ему: ну и плюнь! Подумаешь! Да она своего счастья не знает! Найдешь другую. Переживешь. Таких миллионы…       А он не мог взять в толк: как до них не доходит, что это все равно, что отказаться от собственного сердца, самому себе приказать перестать дышать? Да он в лепешку разобьется, из последних сил будет пытаться, но сделает все, чтобы Луна наконец-то доверилась ему настолько, чтобы сказать «да».       Когда он объявил об этом на воскресном ужине, бабушка Тина фыркнула, что он слишком драматизирует. А дедушка Ньют на это любезно напомнил, как она, на тот момент еще Голдштейн и гражданка США, угрожала разнести по кирпичикам больницу Святого Мунго, когда ее не хотели впускать в палату к жениху.       Бабушка Тина после этого умолкла и посмотрела на Рольфа по-новому.       Самое главное — Луна ведь ни разу на самом деле не отказала. Когда Рольф сделал ей предложение впервые, все честь по чести, даже опустился на одно колено, — ну и пусть при этом случайно попал в кучку гиппогрифьего навоза, не беда, — она обратила на него свой волшебный луноцветный взор и мелодичным голосом пропела что-то вроде:       — А ты не помнишь, что делают остроухие книгоеды, если накормить их политической сатирой в стихах?       Рольф не знал ответа. Про остроухих книгоедов говорилось в книге «Неведомые и невидимые», которую на пенсии написал и издал отец Луны, Ксенофилиус, но Рольф, пусть у него и был подарочный экземпляр, никогда ее не открывал. В конце концов, Скамандеры имели дело с настоящими волшебными зверями. Правда, Рольф слишком сильно любил Луну, чтобы хоть раз сказать об этом в лицо.       И так она поступала каждый раз. Стоило ему только достать из кармана коробочку с кольцом, как она тут же начинала говорить — о морщерогих кизляках и мозгошмыгах, о прыгливых снарлах и желтобрюхом севербусе (об этом создании ему даже думать не хотелось, потому что таким способом Ксенофилиус решил почтить память Альбуса Дамблдора и Северуса Снейпа, и Рольф был удивлен, как эти почтенные господа еще не выбрались из своих могил, чтобы поговорить с автором книги по душам)...       Рольф, поначалу неизменно следовавший традициям с преклонением, в конце концов признал, что, если так и дальше пойдет, колени сдадутся раньше его самого, и начал просто спрашивать Луну при каждом удобном случае.       Сто сорок восемь раз…       Сегодня она в ответ просто задумчиво спросила, не помнит ли он, где вьют гнезда гордонюхи…       Кто, черт возьми, такие гордонюхи?       Внезапно рассвирепев, Рольф влетел в кабинет дедушки Ньюта, где хранилась семейная библиотека, и начал искать свой экземпляр «Неведомых и невидимых».       Ага, вот он! Так, гордонюхи, гордо…       Из книги с неожиданным звоном выпал конверт.       Рольф поднял его, обнаружив закрепленный восковой печатью шелковый шнурок, на котором болтался старинный перстень с растительным узором.       Распечатав письмо, он быстро пробежался взглядом по строчкам, и уже через секунду бросал в камин горсть Летучего пороха.       Когда он вышел в гостиной дома Лавгудов, Луна подняла на него рассеянный взгляд от платья, на котором вышивала гладью. Заметив в его руках конверт, она прищурилась:       — Открыл-таки? — Рольф и не знал, что в голосе его возлюбленной может быть столько ехидства.       — Прости, — пробормотал он, опускаясь рядом с ее креслом на колени, и робко дотронулся до вечно ледяных ладоней. — Прости меня, пожалуйста, я такой дурак!       Луна вздохнула — она просто не умела злиться долго.       — Ну, прям уж дурак… немного недогадливый, это да.       — Как давно… когда ты его положила?       — Сразу, — как ни в чем не бывало ответила Луна, высматривая кривой стежок, — как только подарила тебе книгу.       Он немного помолчал, пристыженный собственной недогадливостью и пренебрежением к подарку. Потом рискнул поднять глаза.       В свете закатного солнца длинные волосы Луны отливали золотом, а светлые ресницы сияли солнечными лучами. Она улыбалась.       — Так… так ты… — прокашлявшись, начал Рольф. — Луна Лавгуд, ты станешь моей женой?       — Ну уж нет! — внезапно со смехом вскинулась она, откладывая в сторону платье. — То, что ты такой тугодум, не дает тебе права украсть мой вопрос! Я задала его первой. Так что отвечай, Рольф Скамандер, согласен ли ты стать моим мужем?       Рольф запрокинул голову, чтобы посмотреть ей в глаза, и его по самую макушку затопило солнцем и теплом.       — Да, — ответил он, — сто пятьдесят раз, да.