Япония. Две тысячи невестьсот восемьдесят третий год. Шесть лет после небесной катастрофы.
Чонгук всегда умело работает ножом. Есть что-то в этом обворожительное: выхватить нож из-под строгого плаща в пол, уверенно держась за рукоятку, на мгновение прищуриться, включая несуществующий прицел на слизистой глаза, и метнуть лезвие вперёд, в противника, поражённого оцепенением. Тогда нож становится скальпелем, он погружается в самое сердце — а то хлюпает и будто бы даже лопается, — оппонент падает затылком на бетон и харкает кровью. Она забивает глотку, сгущается и в конце концов добивает. Такое своеобразное искусство. Его ценителей не так просто повстречать. Чонгук бы тоже не сказал, что фанатеет от подобных пейзажей. Но вот забивает нож в черепушку последнего смельчака — тут прямо-таки целый конвейер храбрости — и, скрипя подошвой по кровавому мазуту, подходит к небольшому чемоданчику с большими проблемами внутри. Наркотик для помутнения сознания. Вещица дорогая. И страшная. Баловство-одноразка. Принявший эту забавную таблеточку в виде Hello Kitty за сутки успевает заново родиться и умереть. Поговаривают, чувства неописуемые. Но кто же там поговаривает? Мертвецы? В общем, попади это дерьмо не в те руки, и можно заводить дневничок с отсчётом смертников. Морги просто лопнут от наполненности. И не то чтобы Чонгук заботился о демографии или работе патологоанатомов, но у него есть задание, а он привык к их безупречному выполнению. Синдром отличника? Скорее роботизированность, зацикленность на положительном в свою сторону исходе. И Чонгук ненавидит, когда ему мешают следовать обозначенным координатам. Прямо как сейчас. Он ненавидит, когда бесцеремонные посторонние вот так вклиниваются в его структурированность: совершая неслышимые прыжки по крышам — прыжки по десять метров в высоту, — хватают чемоданчик и исчезают в подсветке крыши соседнего небоскрёба. Чонгук лишь сводит брови к переносице и, быстро сориентировавшись, пускает в ход провод с прикреплённым к концу карабином. С его помощью можно прикрепиться к любой поверхности и быстро переместиться на большие расстояния. Это помогает Чонгуку следовать за незнакомцем-попрыгунчиком. Тот, исчезая в ночи, смеётся и что-то кричит преследователю, машет чемоданчиком, пытаясь казаться уверенным в собственных силах. Его способности действительно поражают, они хороши, и тут даже спор будет лишним. Но Чонгук знает, что даже такие фокусы не сыграют роль спасательного круга. И попрыгунчик, кстати, тоже в курсе этой данности. Он переживает, боится, постоянно оборачивается, ищет погоню, грызёт щёку изнутри, поражаясь, как шустро его враг перемещается на карабине между высоток. Это опыт, дорогой. Это Чонгуку не впервой. Прямо как и метко бросать ножи. Это всё давно изученное, это отработанные манёвры и вес оружия в потёртой ладони. Чонгук вновь и вновь настраивает свой прицел глаза, греет рукоятку правой рукой, пока левой держится за карабин, свисающий со стены офисной высотки. Попрыгунчик всё удаляется, дерьмо в чемоданчике ловит приступы антигравитации вместе с ним, пока Чонгук идеальным движением пальцев отпускает нож, следит за его полётом, как за последней в мире птицей, и машинально тянет уголки губ вверх, когда ледяное лезвие с характерным звуком погружается в ногу парящего воришки. Он валится с приличной высоты, а потому его кости хрустят, заставляют издавать вскрики-вопли боли. Вот и настали последние мгновения последователя Икара. Зря он, конечно, всё это затеял. Чонгук под звук растягивающегося в полёте карабина приземляется на крышу последнего пристанища попрыгунчика. Тот до последнего жаден: крепко держит чемоданчик за ручки, прижимает к груди и скалится, словно сука, у которой собираются отобрать новорождённого щенка. Чонгук лишь безэмоционально склоняет голову и, не выжидая ни секунды, бьёт носком мощного берца в живот проблемного воришки. Тот пускает слюни и попеременно с криком кашляет. Получается очень даже забавно. Будто бы какой-то неизвестный науке зверь гибнет, издавая свой последний вопль. Чонгук забирает чемоданчик из рук полумёртвого прыгуна, возвышается над ним массой превосходства. Я убил тебя, не используя контракт, может быть, поэтому ты проиграл. В конце не следует знака вопроса. Не уверенность, но факт. Попрыгунчик скашливает вязкую слюну на носок чужой обуви и хрипит. А как доволен собой. Чонгук лишь усмехается — как-то смуро и безвкусно, будто бы игрушечно, — и улыбку его освещают фонари двух вертолётов FCB, успевших прямиком к концу всей программы. Опять мешают. Опять испытывают способности Чонгука на прочность, оглашая на все верхушки небоскрёбов предложение сдаться. За спиной уже слышен топот полиции, они кричат что-то чёткое, направляясь с другого конца крыши прямиком в сторону парня в длинном плаще, который так уверенно и крепко держит чемоданчик с суровой дрянью. Чонгук чувствует, как в спину ему светят прицелы — те, словно живучие тараканы, ползут в направлении черепушки, — какой-то высокий, видно, совсем не местный парнишка зачитывает аналогию правила Миранды. Американец? Но среди чужаков держится твёрдо. Кажется, новый босс. Одни проблемы, одни проблемы. — Отступай назад, прыгай с крыши. Внизу будут мусорные баки. Зацепишься, — вдруг практически невидимой тенью шепчет силуэт человека над ухом. Чонгук без толики сомнений верит и, не обращая внимания на продолжающийся поток предупреждений полиции, за секунды добегает до кончика крыши и, расправив руки-крылья, падает вниз, оставляя после себя лишь звуки карабина в воздухе. — Внимание всем постам, звезда jk-997 упущена! Внимание! Внимание! Звезда jk-997 упущена! — Чёрт! — вспыхивает злобой молодой паренёк в измятой, повидавшей за сутки многое синей рубашке и не пригодившемся бронежилете. Он утирает пот со лба и в быстром темпе раздаёт указания, первостепенной обозначая задачу по спасению поломанного попрыгунчика. Такие свидетели — ну и обвиняемые сразу — сильно пригодятся. А что касается jk-997, то сегодня ему просто повезло. Но каждый раз такой лотереи не будет. Чонгук быстро перемещается по закоулкам, всё дальше и дальше уходит от места звона сирен полицейских машин. На тихом, скрытом от посторонних глаз пустыре застревает на две минуты, слегка выбивается из графика, пока прячет чемоданчик в одном из развалившихся домишек, которые до сих пор пахнут чем-то стариковским. Там же он оставляет плащ, берцы, кожаные перчатки, поправляет сбитые от ветра чёрные волосы, надевает обыкновенную ветровку и убитые кроссовки, а после, оглянувшись по сторонам, выходит на людный проспект, неторопливо следуя к фонтану у старого парка. По вечерам там практически пусто. Видимо, не по вкусу развалившиеся статуи местным. Чонгуку же ровнее ровного. Он чётко следует заданным картам и, придя на место, садится на разбитый фонтан чуть дальше двух персон, которые на него даже не смотрят. Чужие знакомые. Ну или знакомые чужие. Как больше нравится. Один одет в драповое пальто, дымит дешёвым табаком, пока каблуком начищенного сапога отбивает такт какой-то попсовой песни, услышанной в магазинчике за углом. Выражение его лица спокойное, светлые волосы слегка спадают на глаза, из-за чего придают облику шлейф некой загадочности. В наушниках гулкая тишина. Хотя сама гарнитура вроде бы не из дешёвых, с шумоизоляцией, потому очень велика вероятность, что когда-нибудь его собьёт тачка. Чонгук не то чтобы переживает, просто не фанат возможных проблем. Изюминкой образа становятся зелёные солнечные очки. И как всё-таки жаль, что сейчас поздний вечер! Рядом с ним сидит худощавый парнишка, что значительно уступает в возрасте. На нём надеты обыкновенный свитер да брюки, которые явно не греют этой глубокой осенью. Но ему, кажется, совсем нет дела до подобных мелочей. Русые волосы развевает ветер, они пахнут чем-то сладким, печёным, лицо слегка опущено, будто у провинившегося котёнка, а обувь припудрена дорожной пылью. Вроде бы обычный прохожий. На такого бы внимание редко кто обратил. Правда, есть одна деталька — завязанные плотной тканью глаза, — и именно она выбивает из равновесия эту, казалось бы, второстепенную фигуру. — Задание выполнено. Вещи на месте, — незаинтересованно, будто самого себя, оповещает Чонгук. Человек в зелёных очках тушит сигарету о развалившийся фонтан, кидает бычок на землю и молча удаляется, оставляя после себя лишь тошнотворно дешёвый шлейф. Больше никаких указаний и поручений, а значит, свободны. Поставленная задача успешно выполнена. Чонгук ещё недолго сидит в тишине, словно ждёт чего-то, а потом лишь протяжно выдыхает и встаёт с потеплевшего куска мёртвого бетона. — Давай провожу, — обращается он к парнишке с завязанными глазами. Тот монотонно кивает и следует за Чонгуком, успевшим уйти на несколько шагов вперёд. И нет, они не группа супергероев, спасающих город от коварных планов злодеев. Сейчас в мире нет точного разделения на добро и зло. Его и раньше-то особо не было, а теперь совсем худо стало. Всё началось несколько лет назад, в обычный день, обычной недели, обычного месяца, такого же обычного года. Ничего не предвещало беды: солнце продолжало греть асфальт, в офисах кипела работа, бариста украшал кофейню к предстоящему в городе фестивалю, дети кричали что-то нечленораздельное в симпатичном скверике, а светофоры продолжали гореть зелёным. Жизнь кипела, она продолжала навёрстывать круг за кругом, начинать новые сутки и гасить закаты. Поезда рассекали воздух, заводы отравляли озоновый слой, счета за воду неустанно продолжали приходить каждый двадцатый день месяца, зарплату иногда не выплачивали в срок, перекись водорода шипела на разодранной коленке, медиафасады транслировали рекламу линейки духов класса люкс для людей класса минус. Что же могло омрачить этот шумный калейдоскоп? На самом деле, всего лишь миг. В один момент изменилось всё. Вдруг некогда голубое, необычно безоблачное небо пошло чёрными глубокими трещинами. Поначалу люди не замечали этих мелких сколов: продолжали жить мирскими радостями и творить быт. Но потом, когда темнота продолжила шириться, рассеивать по всему миру ужасно страшные скрипы, будто бы кто-то ломает огромное дерево, именно тогда всё человечество застыло со слезами на глазах и тяжёлым страхом в сердце, не понимая, что происходит и к чему оно всё приведёт. Даже паники не успело возникнуть, как вдруг кусочки неба, будто бы потолочная плитка, начали падать на землю, людей, дома, машины, небоскрёбы, на парящие самолёты и фонарные столбы, на зеленеющие парки и дороги, исчерченные пешеходными переходами, на магазинчики с фруктами и больницы, над некоторыми дверьми которых горела красная табличка «Не входить! Идёт операция!». Тяжести мгновенно убивали сотни жителей, они давили, оставляя после себя лепёшки из органов и костей, — обломки не жалели ни детей, ни стариков. Они размазывали их кровью по земле, забирая в неизвестность невинные души. Взрывался транспорт, разорванные линии электропередач тушили свет окон многоэтажек, города всего мира быстротечно погружались в темноту. Темноту бесформенную, вопящую, оставляющую клеймо на каждом жителе пострадавшей планеты. Кровавые массы просачивались в канализации, они заполнялись до самого потолка и выходили сгустками невыносимой вони в домах, затапливали помещения, приводя пространство к бесконечной антиутопии. В тот момент мир окончательно расслоился. Смерть встретила невозможно огромное количество людей. Плач покрыл землю, он слёзно омыл каждый уголок и уничтожил бесчисленное множество надежд. Но на этом ужас не стих. Будто бы кто-то свыше решил продолжить издёвку. А потому, когда выжившие начали потихоньку возвращаться к реальности, выбираться из-под обломков — а кто-то даже из-под трупов, — то многие не почувствовали себя собой. И самое страшное было в том, что жутко от этого не было. Оказалось, что осколки небес создали на некоторых местах своего падения аномальные зоны. Люди, попавшие в них, теряли всякие чувства, эмоции, они теряли всё мироощущение, приобретая — будто бы взамен — странные способности. Такие люди стали обозначаться контракторами. Бесчувственные, не видящие зла в зле и добра в добре, готовые убивать и быть убитыми, они смешивались с массой выжившего населения, а после, будто бы последователи неба, продолжали сеять ужас. Но не одни контракторы пришли в новый мир. Куклы — пассивные медиумы. Они тотально лишены внешнего выражения эмоций. Их главная способность (и ценность) состоит в способности использовать духов-наблюдателей. Куклы могут как бы духом отделяться от своего естества и проникать в любые помещения или же перемещаться на дальние дистанции за считанные секунды. Куклы — ценные существа. Их стоимость на чёрном рынке с каждым днём лишь увеличивается, а число желающих приобрести эту безэмоциональную игрушку катастрофично велико. Чаще всего кукол вербуют в пару к контракторам. Так сила обоих возрастает, а качество работы стремится к потолку. Обычное население опасается любых существ, которые получились после слияния неба и человека. Полиция ведёт наблюдение за каждым контрактором и по возможности старается его изловить. Правительством они официально признаны опасными для общества. Контракторы и куклы-медиумы неразрывно связаны с небесной катастрофой. Они в буквальном смысле есть её дети. Этот факт заставляет каждого жителя плотно закрывать шторы по вечерам и маниакально десятки раз проверять, заперта ли входная дверь, будто бы это действительно поможет им в момент надвигающейся смерти. Над миром вмиг повисла пелена тревоги и смятений. Вопрос «а что же дальше?» неустанно крутился на языке и пугал своим ответом, полным неизвестности. Трупный запах наполнял города ещё долгое время, электричество возвращалось медленно, а по телевизору крутили один и тот же выпуск новостей, ведущие которого с натянутыми улыбками пытались подбодрить остатки человечества, пообещать скорое возвращение к прежним удобствам. Только это никак не спасало от боли в грудинах. Каждого выжившего сверлила изнутри такая неподъёмная тоска, такая сокрушительная печаль — отчаянье, — что было страшно начинать новый день. Добивала огромная пустота вместо некогда голубого неба. Подняв голову, можно было наткнуться лишь на огромное страшное воспоминание, забравшее вместе с собой бесчисленное количество сердец. Тогда-то и появилась Система — служба без лица и явного присутствия. Никто не знал, кто ей заправляет, кто оказывает поддержку и кто состоит в её числе. Многие склонялись к идее, что эту службу организовали выжившие верхушки государств, имевшие в своих руках огромные возможности. Да и оно стало совершенно неважно, ведь именно Система стала олицетворением спасения. Она помогла людям прийти в себя, реабилитироваться. Система возвращала городам прежний облик, вовлекала в работу тысячи учёных, которые осторожно собирали обломки неба и уносили в лаборатории, стараясь выяснить причины катастрофы ужасающих масштабов. Ну а самым главным достижением Системы стало то, что она смогла разработать копию неба, подделку, которая в одно утро покрыла пустоту над крышами уцелевших небоскрёбов. Конечно, его солнце светило не так ярко, тучи со стороны смотрелись качественным обманом зрения, а луна кусочком пряника, брошенным ребёнком на углу стола. Но оно смогло вселить в жителей мёртвых городов некую жилку надежды, и это уже можно было оценить как хороший результат. Систему бесконечно долго благодарили, её обожествляли, делали эпицентром веры в наступление лучших времён. Но всё шло так гладко совсем недолго. Спустя пару месяцев после такого чуда на небесной подделке появились звёзды. И то были совсем не обычные звёзды, которые все привыкли видеть через ночное окно. Удалось выяснить, что каждая звезда прикреплена к какому-либо контрактору и её поведение зависит непосредственно от его состояния. Когда контрактор задействует свои способности, то звезда начинает будто бы оживать: она ярче светит, мигает и слегка выделяется из числа своих подруг чем-то непонятным и слегка напрягающим. Когда же контрактор умирает, то звезда покидает небо. Она неуправляемо падает и пылью оседает в воздухе. Учёные предпочли отнести этот феномен к положительным проявлениям нового мира. Ведь теперь при помощи звёзд они могли отслеживать жизнедеятельность главных антагонистов человечества. Дело оставалось лишь за малым — выяснить, какому контрактору принадлежит та или иная звезда, и дать ей своеобразный код. На это ушли годы. Системой были задействованы огромные силы, которые, в свою очередь, имели бесчисленные запасы терпения. Ими двигали лишь благодарные улыбки людей и блеск испуганных перед неизвестностью глаз. И вот пришло время, когда контракторы перестали быть невидимками. За ними в постоянном режиме следили агенты FCB и прочие засекреченные службы. Любое изменение звезды заносилось в журнал, велись графики, динамики, что вскоре позволили всё чаще предотвращать деяния контакторов. Конечно, оно не понравилось детям небес. Они, имея при себе неугасающую жилку нечеловеческих способностей, стали размышлять, как же можно надурить Систему, как обойти все значения и вновь встать у руля. И в конечном итоге все эти раздумья привели к возникновению ещё одного общества, которое стало именовать себя Организацией. Организация олицетворяла собой пристанище для контракторов и кукол, она нанимала их в качестве бойцов, обучала и отправляла на задания. Взамен участники Организации получали полную конфиденциальность и, конечно же, выплаты, которых хватало на хорошую, не выделяющуюся жизнь. Всё это вызвало новую волну волнений в обществе. Люди логично боялись расцвета криминала, а потому обращали все свои мольбы к Системе. Но та непоколебимо уверяла их в полном контроле ситуации и продолжении начатой работы над восстановлением городов. Контракторов смешили такие броские высказывания, и они вредили, они сеяли хаос, но всё же в противовес получали отпор от агентов Системы. Никто не хотел отступать, выжить в новом мире стало идеей фикс. Страх плотно засел в сердце каждого. Одна мысль на репите: как раньше уже никогда не будет. Да и что вообще решило разрушить небо? Почему оно разбросало звёзды контракторов над головами пострадавших? А может быть, и не «что» совсем, а «кто»? Эта неизвестность сильно давила, верить не хотелось даже себе. Людям понадобилось время, им понадобились годы, чтобы встать на ноги и, пряча глаза от призраков умерших в тот роковой день, продолжить жить. Ходить на работу, снимать фильмы, слушать музыку, влюбляться и образовывать семьи, брать с собой в кровать кошку, красить волосы и прокалывать губы, светски говорить в ресторанах за бокалом вина и втирать в дёсны дурь в тесной кабинке грязного клубного туалета. Всё вроде бы вставало на прежние места, но прежними они, конечно же, уже не были. И никогда ими не станут. Жизнь странным образом образовала новое русло, течение, и человечеству приходилось отдаваться его водам как чему-то естественному. Потому что прошлое, как известно, в прошлом — впереди огни будущего. И никогда не узнаешь, насколько они доброжелательные, пока не подберёшься совсем близко. Чонгук бредёт по далёким от центра Иокогамы улочкам, мимо традиционных домиков, в которых сейчас в основном живут одни старики. Тэхён без проблем поспевает за ним и здоровается с местными, которые уже очень хорошо знают этого парнишку с завязанными глазами. Причину подобной мишуры никто не спрашивает. После падения неба мало чем можно удивить. Тем более Джин как-то сказал, что без повязки лицо Тэхёна пугало бы гораздо больше, ибо безэмоциональность кукол переходит любые грани и даже пускает мураши по спине. И да, Джин. Ким Сокджин — парень в кашемировом пальто и зелёных очках. Он является главным информатором Чонгука и Тэхёна. Сбор данных, их хранение, точность, непоколебимость взглядов и жажда идеально выполненной цели — набор личных качеств Джина как отличного служащего. Он, будучи обыкновенным человеком, давненько ведёт работу на Организацию, из-за чего ценится вдвойне. Он неплохой партнёр, но периодически страдает перепадами настроения, из-за чего приходится страдать его окружению. В него как раз таки входит Чонгук — контрактор и Тэхён — кукла. Вместе они работают уже не первый год, оттого считаются одной из самых сильных команд, чьи задания чаще всего направлены на более важные достижения. Их гармония и доверие не могут не восхищать, а упорство — хотя в случае детей неба это банальное доведение приказов до конца — заслуживает отдельной оценки. Чонгук кивает Тэхёну, когда они доходят до небольшого уличного магазинчика моти. Из него пахнет приятной сладостью. Тэхён молча кивает в ответ и, не оборачиваясь, заходит на крыльцо, привычно стуча в дерево двери три раза. На ступеньки вылетает бабуля — весёлая такая старушка в засыпанном мукой фартуке и съехавшей набок косынке, из-под которой вылазит копна седых волос, — она по-доброму улыбается и затаскивает парня внутрь, попутно что-то рассказывая ему про прошедший день. Чонгук на это смотрит издалека, и лишь когда дверь за Тэхёном закрывается, он двигает в обратную сторону, слегка сгорбившись и засунув руки в карманы джинсов. День подходит к концу. Очередное задание успешно выполнено. Организация, вероятно, довольна как никогда. Перехватить такой серьёзный товар — дело особой важности. Чонгук сам понимает, что, вернись он с пустыми руками, всем бы досталось по шее. На ошибку права нет. Даже когда на хвосте полиция, даже когда сверху на тебя светят прожектора самолётов FCB, а спину греет прицел оружия — необходимо идти до самого конца, иначе никакого смысла в Организации как крыше контракторов — нет. Когда Чонгука туда только успели завербовать, то он понимал, что выхода — не то чтобы обычного, а даже запасного — точно не будет. Он пообещал самому себе быть сильным, быть острым осколком неба, который без колебаний разорвёт всякую плоть и встанет поперёк горла болью. И на то есть свои весомые причины. Но сейчас совсем не об этом. Чонгук живёт на Асагая, в общежитии, в однокомнатной квартирке с кухней, туалетом и душевой кабинкой размером с телефонную будку. На втором этаже, с окнами на южную сторону. Правда, прямо на склад какой-то строительной фирмы. В общем, так себе крыша над головой, единственный плюс — много солнца. Но Чонгуку удобств хватает. Контракторам чужды радости жизни, им безынтересен интерьер как дело вкуса, их не волнуют образование, богатство и будущее. Они живут здесь и сейчас, искренне веря исключительно в самих себя. Поэтому да, Чонгуку очень даже хватает этой комнатушки. Тем более появляется он в ней лишь вечерами после длительных поручений Организации. Так что в качестве ночлега недорогое общежитие очень даже кстати. — Эй, Шин! — на плечо Чонгука прилетает чья-то мощная рука, — Шин, Шин, Шин! Сегодня у нас в комнате намечается небольшая попойка. Давай, приходи! — Чонгук несильно тычет локтем в ребро неугомонного и, смеясь, отскакивает в сторону. Его вечно гуляющие студенты-соседи — это нечто. — Сегодня никак, — театрально разводит руки в стороны и уворачивается, когда парнишка хочет наброситься на него с очередной порцией (уже) нетрезвых объятий. — Опять никак! Шин, ты постоянно чем-то занят! Неужели девушку успел себе завести, м? — Какие ещё девушки? — Чонгук корчит многострадальное лицо и наконец-то позволяет чужим загребущим рукам повиснуть на нём. — Учёба выматывает. Вам, кстати, тоже следовало хотя бы немного подумать о ней. Так и отчислить могут, — Чонгук затевает нравоучения, пока сосед продолжает тащить его в направлении своей громкой двери. Можно уже в коридоре почувствовать запах дешёвой закуски и ядрёного разливного пива. — Шин, перестань говорить такую ерунду! Просто расслабься, — улыбается, пока Чонгук закатывает глаза и, поставив тушку на пороге прокуренной шумной комнаты, категорично качает головой, мол, нет-нет, даже не проси меня остаться. Сосед лишь недовольно бубнит себе под нос и машет Чонгуку на прощание, всё-таки выкрикивая, что его всегда ждут. Очень мило. Гук лишь смеётся и долго кивает головой, из-за чего сосед и сам начинает смеяться, а после под шумный вопль заваливается в свою вонючую берлогу. Чонгук же заходит в тихую комнатушку, щёлкает замком, и улыбка сразу же сходит с его лица. Возвращаются холод, отрешённость, равнодушие ко всему миру и громкой музыке за хлипкой стеной. Он снимает ветровку и кеды, приоткрывает окно и как бы невзначай быстро проходится взглядом по улице. Пусто. Никаких лишних взглядов в сторону его места обитания. В холодильнике нет ничего, кроме апельсинов. Чонгук достаёт их все, тщательно моет и, разрезав напополам, закидывает в соковыжималку, которую никогда не убирает со стола. Сок получается кисловатый, но вкусный-вкусный, цвета закатного солнца. Мякоть плавает по краям, спасается, где-то даже затесалась половинка семечки. Но Чонгук её игнорирует: он жадно пьёт сок, делает огромные глотки, пропускает несколько капель мимо рта, и они бегут вниз по шее, оставаясь полосами на водолазке. От кислоты хочется жмуриться, рецепторам языка уже не очень хорошо, но Чонгук вновь забрасывает половинки апельсинов и вновь жадно пьёт сок до дна. И эта последовательность повторяется ещё, ещё и ещё. Ещё много раз. Пока от вида апельсинового сока не начинает тошнить. Чонгук с громким стуком ставит стакан на стол и старается отдышаться. Вроде бы не бежал марафон, а тяжко. Платить всегда тяжко. Да, контракторы наделены нечеловеческими способностями, не уступают тысячам отличнейших бойцов — можно даже сказать, что превосходят целые армии. Но и у них есть свои слабые места. Одно из таких — плата за предоставленную силу. Кто-то обязан постоянно курить, кто-то — раскладывать определённым образом камешки, а кто-то вовсе поджигать дома или же нарочито бросаться под машины. Плата выбрана небесами, и изменить её невозможно. Некоторым повезло с ней, а некоторые продолжают страдать, выполняя какую-то (будто бы врождённую) указку. При отсутствии платы контрактор подлежит самоуничтожению. Он проходит через ужасные мучения, агонию, чувство некой незавершённости, неполноценности и лишь потом замирает, не слыша в груди ударов сердца. Чонгуку досталась не такая уж плохая плата. После того как он использует способности контрактора, ему необходимо выпить несколько литров апельсинового сока. За один раз, конечно. Поначалу это было даже круто. Полезно и всё такое. Но спустя несколько лет эта кислота настолько приелась, что каждый момент платы видится аналогией гильотины. И так у каждого. Чем больше проходит времени, тем тяжелее становится платить. Годы не лечат, они калечат. Ещё одной проблемой становится дружелюбный сосед, который будто бы назло попадается Чонгуку на глаза чуть ли не каждый вечер. Перед ним приходится отыгрывать роль весёлого студентика, что ночи напролёт проводит за практическим заданием, а весь день торчит в институте. Для таких вот ненужных знакомых у Чонгука даже имя имеется. Шин. Выбирала его Организация, объясняя, что контракторы не могут использовать свои настоящие имена в мире людей. Слишком опасно. Никто не знает, когда карта упадёт рубашкой вниз и вся твоя подноготная раскроется. Поэтому Шин, так Шин. Единственная проблема лишь в том, что Чонгук не очень-то смахивает на местного, хотя имя имеет крепкие японские корни. Приходится постоянно говорить о том, что в роду есть ответвления в сторону Токио. Хотя к нему с такими подозрениями редко кто лезет. А как всё-таки Чонгук — явный кореец — оказался в Японии? Оно тайна, покрытая мраком. Без шуток. Чонгук лишь помнит, как очнулся под огромной плитой сочного небесного цвета, а повсюду суета и крики. Дальше огромный обрыв воспоминаний. Словно кто-то выключил свет. Раз — и нет больше мира. Два — и ты уже лежишь в одной из палат какой-то уцелевшей больницы, а вокруг все говорят на японском. Ты его очень даже неплохо знаешь, ведь с детства учил, поэтому быстро входишь в курс дела, смотришь с жёсткой койки на пустоту — в прямом смысле — в окне и понимаешь, что ни черта не чувствуешь. Это очень странное осознание не обижает тебя, оно есть ты сам. Объяснять такой казус никому не хочется, а спустя несколько дней узнаётся, что подобное объяснять никому ни в коем случае не надо. Контракторы не вписываются в общество. Ну и ладно. Ровно. Всё ровно. Так Чонгук прожил недолго. Потом был приглашён Организацией в ряды подчинённых. Оно привлекало больше, чем работа грузчиком в магазине. В Организации он быстро освоился: обучился мастерству ведения боя, развил свои способности контрактора до отличного уровня, научился отыгрывать роль обыкновенного человека. Ну а дальше беспрекословно, словно робот, начал выполнять приказы безымянной верхушки. Подобная жизнь Чонгука более чем устраивала. По крайней мере, он чувствовал, что находится на своём месте. Его не волновали мирские проблемы, его не трогали слезливые лица, он пропитался небесным дёгтем и научился делать ровный шаг. Чистый лист с чёрными пятнами — вот новая глава Чон Чонгука. Вдруг на подоконнике слышится шорох, лёгкое копошение, словно кто-то крошечными каблучками стучит по водостоку. Чонгук бросает остатки тошнотворных апельсинов на стол и без страха движется к окну. Тук-тук. Тук-тук. Ага, у нас гости. Чёрный ворон с зелёным глазом внимательно смотрит на хозяина крохотной комнатушки и склоняет голову набок, замечая подключённую к сети соковыжималку. В клюве птица держит записку, и когда Чонгук подходит к окну, она бросает ту и улетает, не забыв гаркнуть напоследок. Чонгук, не церемонясь, разворачивает послание, вероятно, от Организации, быстро скользит взглядом по иероглифам, а дочитав до точки, мнёт бумагу в липкой ладони.«Завтра. Китайский квартал. Состоится продажа партии кукол. Приказано уничтожить».
Ну приказано, так приказано. Ничего уже с этим не поделаешь. Чонгук подходит к соковыжималке и вместе с апельсином кидает туда записку. Она секундно шуршит в мякоти, а после окончательно растворяется, придавая напитку слегка иной цвет. Но даже так — всё-таки вкусный сок получился. На пробу как чья-то смерть. М-м-м, добавки!