Cambiano

— Антонио, ты не заболел? Ты что молчишь все утро? — Порция с беспокойством посмотрела на него. — Где-то здесь была аптечка. — Ты и вчера был сам на себя непохож, — Бассанио тоже пригляделся. — Может, завтра обсудим? — Все в порядке, — Антонио выжал улыбку. — Не выспался. — Я звонила в больницу, Том еще в реанимации, но прогнозы хорошие. У нас были времена и похуже, правда? — Не напоминай, — Бассанио обнял жену. Антонио смотрел на них, а перед глазами стоял Стейси, губы и руки всё ещё помнили его — все тело помнило и горело. Антонио сообразил переодеться в чистую рубашку, прежде чем вернулся развязать веревки. Стейси лежал, подтянув колени к груди, Антонио запоздало пожалел, что не догадался укрыть: после секса зябко. — Антонио, ты? — Угу, — Антонио нарочно долго возился с веревками, потому что снова оказаться рядом было труднее, чем представлялось. Он так не хотел быть для Стейси развлечением на раз, но стал именно им. — Наконец-то, — Стейси потёр кисти, встряхнул ими и стянул повязку. Антонио от греха подальше стоял у двери боком и ждал. Стейси поднялся и направился к выходу, как был. — Ты куда? — В душ, конечно. — В таком виде? — А что, ты мне принес халат? Там все равно никого, — Стейси высунул голову в коридор, — а джинсы не хочу, намокнут. Антонио посмотрел ему вслед, как он шел, как голая задница промаячила пятном на темной лестнице и скрылась в проёме; взглянул на свою руку и шепотом выругался: на ней четко отпечатались зубы. Стейси не заметил, но надо залепить пластырем, что ли. Потом до самого закрытия Стейси сидел за «своим» столиком, цедил один и тот же стакан и задумчиво улыбался, а Антонио не понимал, на каком он свете, как теперь жить и как смотреть на Стейси. И Энн, — подумал он с запозданием. Когда Стейси довел его своей идеей до белого каления, он даже не вспомнил про Энн, но как теперь ее обманывать?! Признаться? Ни в коем случае! Все так запуталось... Антонио сердито взглянул на Стейси, а тот поймал взгляд, поднял бокал и подмигнул. И ещё раз прошило смятением и возбуждением, когда перед сном на раковине нашелся забытый тюбик смазки. Антонио кусал подушку и гнал воспоминания, пока небо в скате окна не стало совсем светлым. — Ребята, знаете что? — Антонио опять упустил нить разговора и перебил Бассанио. — Может, нам пора сменить пластинку? Поискать клуб побольше и получше? *** Чем дальше, тем труднее будет взглянуть в глаза и Стейси, и Энн. Поэтому Антонио решительно отправился в гости пешком, чтобы хоть немного устать и унять этим лихорадочное волнение. Он мог бы оправдаться, что заботился о безопасности или репутации Стейси: даже для положенного рок-звезде эпатажа выходка была перебором, особенно в преддверии пластинки. Те самые благие намерения, вымостившие дорогу в его персональный ад, потому что только перед окружающими он еще мог прикрываться старой дружбой, но не перед самим собой; он ухватился за идею, как только Стейси ее высказал. Хотел взять, хоть бы и обманом, все, чем Стейси его дразнил; съесть запретный плод, и как положено, изгнаться потом из рая с раскаянием и жгучими воспоминаниями. К счастью, открыла Энн, но скорее удивилась, чем обрадовалась. Антонио запоздало сообразил, что после такой выходки Стейси визит на следующий день был странным со всех сторон. — Хочешь кофе? — Да. На улице было жарко, и в небольшой кухне — не меньше. Благословенное солнце родины припекало ласково, а в Нью-Йорке словно хотело растопить жителей и смешать их с уличной пылью. Энн неловко, скованно двигалась, пока делала кофе, не смотрела на него, и он старался не встретиться с ней взглядом. — Ну и пекло. — Да. Может, тебе холодный со льдом? — Спасибо. Это было невыносимо. Антонио дождался, пока она поставит чашку и сядет. — Энн, хочешь, я уйду? — Что ты! — она взглянула наконец. — Не уходи. Я просто злюсь на Стейси, а ты тут ни при чем. Энн смущенно улыбнулась, Антонио скорее поднес ее руку к губам, чтобы не видеть эту улыбку; заметил на запястье след, сообразил, зачем Энн в такую жару надела рубашку с рукавами, и закрыл лицо ее длинными пальцами. Энн и Стейси были такими разными и неразделимыми. Эти самые руки... Эти самые губы, все еще слегка припухшие. Ее он целовал бы нежнее и не торопился. Антонио знал, как для нее мучительно иметь такое неподходящее ей тело, и мог бы убедить, что это не имеет значения, но нужны были не слова. — Хорошо, что ты пришел, — Энн погладила его по щеке кончиками пальцев и отняла руку. — Как там Том? — Еще в реанимации, но выживет. — А Сара? — Сара? Стейси хорошо придумал отправить ее за стойку, — нет, вчерашний вечер лучше было не затрагивать даже в чем-то косвенном. — Если ты не занята, может, поедим мороженого? Под солнцем, среди толпы намного легче было держать под контролем руки и разум. Антонио любовался повеселевшей Энн, безумная ночь отодвинулась до поры до времени. — Больше нельзя, — Энн вздохнула и с сожалением посмотрела на витрину японского кафе с печеньем-рыбками. — Да сколько в них мороженого, мы же всего по одной съели! — Стейси завтра идти к Полу в студию. Хорошо, давай еще по одной, и все! Щеки Энн порозовели от жары, а когда она быстро слизнула подтаявшую капельку мороженого, самообладание Антонио слегка поколебалось. И что с того, что Стейси делал такие вещи откровенно, с вызовом, а Энн даже и не смотрела на него — Антонио не в силах был не думать, как мог бы согреть ее губы, и поспешил переключиться. — А что он будет записывать? — Стейси все еще не выбрал. Хотя они все равно наверняка сначала поругаются с Полом. Может, Пол все-таки запишет несколько моих, как собирался, — глаза Энн стали мечтательными. — Я бы купил целый диск с твоими песнями и слушал перед сном. — Чтобы скорее уснуть? — Энн засмеялась, пряди волос качнулись и нежно очертили щеку. — Неужели так скучно? — Конечно, нет! — Антонио смутился, как мальчишка. — Я вовсе не это имел ввиду! Твой голос... Если ты поешь высоко, это как раньше, в хоре. Ты понимаешь, о чем я? — он с беспокойством заглянул в лицо. — Понимаю, — Энн улыбнулась. В жару все дороги вели к воде, и они в конце концов выбрались к набережной и кораблику-выставке. Энн смотрела через борт вперед, на слепящую блеском рябь и противоположный берег, а Антонио скашивал взгляд на ключицы в вырезе расстегнутых верхних пуговиц, на разомкнутые от жары губы и длинные ресницы. — Подождешь минуту? Я сейчас, — он отошел к киоску с корабельными сувенирами и вскоре вернулся. — Можно, я тебе их подарю? — Антонио протянул Энн два парных браслета из переплетенных кожаных тесемок, достаточно универсальных что под платье, что под джинсы; достаточно широких, чтобы закрыть запястья. — Если нравятся, конечно, — он снова смутился и отвел взгляд, но успел заметить, как по лицу Энн поползла краска. — Спасибо, — Энн чуть наклонилась, и ее губы тепло скользнули по его щеке. *** — Порция сказала, вы с Бассанио с утра катались в Сохо? — Стейси, как ни в чем не бывало, уселся на его стол. — Так ты понял, что я был прав? — Раз в год, говорят, и палка стреляет, — сухо ответил Антонио и выдернул из-под него газету. Видимо, Стейси воспринял его прогулку с Энн как прощение и одобрение, потому что по-прежнему являлся, без зазрения совести плюхался на стол и лез в шкаф за коньяком. Антонио держался с ним отстраненно и прохладно, чтобы скрыть ту бездну, которая день за днем разверзалась в нем все глубже. Что он мог сделать для Стейси, чтобы убедить в своих чувствах? Антонио начинал думать, что слухи были правы: Стейси нужен был только он сам, площадка для выступлений, публика и бокал. Становиться в ряды тех, чьи имена Стейси забывал наутро, претила гордость, так что положение представлялось абсолютно безнадежным. Все, что оставалось, — держаться на расстоянии, и то это получалось через раз, потому что Стейси ничего не стоило, как сейчас, изогнуться и лечь на стол прямо перед ним. — Газета не убежит, carissimo. — А ты? — машинально спросил Антонио, не зная: то ли столкнуть со стола, то ли отшатнуться, то ли наклониться и зажать рот губами. — А ты лови, — Стейси взглянул из-под ресниц. Антонио задержал дыхание, но тут у дверей послышался шум — Порция шла первой, остановилась от неожиданности и наступила Бассанио на ногу. Тот сдавленно выругался, а Стейси под аккомпанемент этого всего лениво поднялся со стола. — Привет, ребята. Порция, а ты ничего сегодня не принесла? Какая жалость. Бассанио, у Антонио случился паралич языка и он не хочет ничего рассказывать. Так где в Сохо вы уже были? Чума неизлечима, Антонио твердо это знал, как любой итальянец. От нее можно только бежать, но Антонио не сбежал из хора, когда падре ввел туда мальчишку, замотанного в шарф. Может, еще можно было сбежать, когда он впервые услышал пение Энн... нет, тогда уже было поздно, и тем более безнадежно теперь. Помнит ли Стейси еще хоть строку из тех отрывков «Божественной комедии», которые они в школе учили наизусть? Тогда их привлекали звери и ветер ада, но сейчас у Антонио в голове всплыло нежное и грустное из совсем другого: «Мне было девять, Беатриче восемь...» Стейси прекрасно знал Сохо и оживленно комментировал рассказ Бассанио. Порция поглядывала на Стейси привычно-подозрительно, Антонио молчал и вспоминал продолжение сонета. Шум с улицы отвлек всех. Антонио выглянул в окно. — Опять эти. — Ровно пять. Хоть часы сверяй, — отозвался Бассанио. — Стейси, хочешь, помаши рукой, это же в твою честь! — Бассанио, перестань, — нахмурилась Порция. — Ты что, хочешь, чтобы кроме полицейских, к нам совали нос все эти комитеты? — Дай-ка посмотрю, — Стейси прижался спиной к Антонио и выглянул в окно поверх его плеча. — О какой ажиотаж, самые верные мои фанаты! Не все за мной так усердно бегают, как они! Сколько плакатов: «Защитим наших детей», «Америка для американцев», «Стейси Джекс — зло во плоти», «Где рок — там смерть»... тут они промахнулись, Том живой. «Нет Вудстоку...» Да им хуй в рот не клади, откусят и проглотят! — Стейси! — Прости, Порция, мне казалось, ты не старая дева. Ладно, не дева, ладно, не старая, Бассанио, ты тоже извини. И что, они тут часто так стоят? — На этой неделе почти каждый день, просто ты приходишь либо раньше, либо позже. Кстати, Стейси, с тебя по-хорошему бы взять за два разбитых окна. — Бассанио, мои карманы для тебя всегда открыты, но в них ни цента, хочешь, обыщи. Антонио, скажи ему, — Стейси поймал его руку и положил на задний карман, Антонио с силой выдернул. — Могу дать концерт в пользу клуба, но с абонементом на битье окон. Где они были десять лет назад, когда тут отсасывали и отсыпали траву прямо у входа? Го в Сохо, ребята, давно пора. *** Антонио незаметно привык преодолевать путь до Стейси пешком, чтобы по дороге собраться с мыслями, и в последнее время предпочитал его квартиру клубу, где с полудня до рассвета могли вломиться с насущными делами. Стейси переехал на Манхэттен, если верить ему, исключительно ради «Kings». Вернётся ли он теперь обратно в Сохо? В самом крайнем случае Антонио готов был поступиться принципом и сдать комнату в клубе, все равно Стейси торчал у них почти все свободное от студии время. На звонок не отвечали, и дверь оказалась заперта. Антонио хотел уже разворачиваться, но изнутри всё-таки послышались шаги. Антонио всмотрелся в открывшего удивлённо, а тот смерил его взглядом и нахмурился. — Если ты к Стейси, его здесь нет, — он поморщился и добавил, — я Майкл. — А. Я тебя видел, — если это можно было так назвать. — Можно мне войти? — Стейси сам придет, когда вернётся. Хочешь, оставь ему записку. Или Энн, если ты к ней. — Я понял. Я хочу поговорить с тобой, раз уж так получилось, — Антонио улыбнулся, а Майкл взглянул на него с изумлением и посторонился. — Я не умею варить кофе, — Майкл встал у стола. — Точнее, умею, но плохой. Могу предложить чай. — Спасибо, не надо, — после Энн привыкнуть и собрать паззл было проще, да и внешний контраст был меньше, но только на первый взгляд. Рубашка, брюки и галстук — даже Энн не одевалась так сдержанно, волосы приглажены и зачесаны в строгий хвост. Главное было не думать про Стейси, когда говоришь с Энн, и наоборот. Антонио постарался не вспоминать сейчас о них обоих и представить, что перед ним совершенно незнакомый человек. И у Стейси, и у Энн была очень живая мимика и жесты. Антонио даже не задумывался об этом, пока не увидел застывшее лицо Майкла и его скупые движения. Хмурый и даже слегка враждебный взгляд этих глаз был непривычен, и Антонио улыбнулся ему, пытаясь растопить отчуждение. — Я действительно хотел с тобой познакомиться. Энн почти не рассказывала, когда и как ты появился. Это секрет? — Тебе интересно? — Майкл буравил его взглядом, но Антонио почудился проблеск любопытства. — Зачем? — Интересно, конечно. Потому что я тебя совсем не знаю, — Антонио развел руками. — Энн сказала, что ты занимаешься поэзией, и все. — А Стейси сказал ещё много чего, — Майкл снова поморщился. — Хорошо. Его паспортное имя ты знаешь. Существую я под ним, когда приходится оформлять документы. Пожалуй, даже хорошо, что он когда-то взял псевдоним, никто нас не связывает. Я окончил факультет филологии в Нью-Йоркском университете и аспирантуру там же, сейчас пишу научную работу. — А на какую тему пишешь? — Антонио казалось, что Майкл заперся от него и от всего мира на несколько замков, но тем больше хотелось эти замки отпереть и посмотреть, что за человек внутри. — Продолжаю тему своего диплома и аспирантуры. Сейчас рассматриваю фигуру флирта в поэзии точки зрения мимесиса и поэтической двусмысленности. Тебе, наверное, не очень понятно? — Я закончил Миланский политехнический институт, — улыбнулся Антонио. — По другой специальности, но в целом понял. В остром взгляде Майкла теперь проглянул очевидный интерес, и он удовлетворенно кивнул: — Я уже закончил бы, но времени у меня мало, как ты догадываешься. — Майкл, ты пьешь коньяк? Или виски? — Что? Пью. Иногда. — В этом доме наверняка что-то есть. Про хорошую поэзию хорошо говорить с бокалом, как ты думаешь? — наобум предложил Антонио. — Есть, но это коньяк Стейси. — Я куплю ему другой. *** — За поэзию, — предложил Антонио незамысловатый тост и отметил, что Майкл выпил, не кашляя, только выдохнул и вроде бы немного расслабился. — Хорошо. То, что обо мне сказал Стейси, ты уже выслушал, а хуже никто не скажет. Как и я о нем, — Майкл вдруг зло ухмыльнулся почти так же, как умел Стейси. — Тебя ведь это интересует, а не поэзия? — Поэзия тоже, — упрямо возразил Антонио. — И ещё я слушал Энн, а она о тебе ничего плохого не сказала. — Энн ни о ком не скажет плохо. Налей ещё, выпьем за эту милую девочку, из-за которой мы со Стейси до сих пор не убили друг друга, хотя очень хотели бы. За это Антонио охотно готов был выпить и на всякий случай предложил: — Может, возьмём что-нибудь закусывать? — Не надо. Я намерен морально упасть до жалоб на судьбу и чем скорее, тем лучше. Давай ещё по одной. Ты куришь? Как хочешь, а я закурю, — Майкл затянулся, выдохнул дым и кивнул. — Знаешь, почему Стейси меня ненавидит? Я — его страх. В прямом смысле. Я появился, когда он испугался. От его слабости, а он ненавидит быть слабым, потому что тогда снова прихожу я, — Майкл рассмеялся, а у Антонио, несмотря на жару, по спине пробежали холодные мурашки. Майкл полюбовался произведенным впечатлением и рассмеялся снова, но уже горько. — Проблема только в том, что я — тоже его отражение. Поэтому я тоже ненавижу слабость. Собственную. Стейси в своих не признается, а мне все равно, даже он не скажет больше того, что я знаю про себя сам. Я всего лишь хочу быть обычным человеком, работать в университете, иметь дом и семью, жить нормальной жизнью. Вот скажи, Антонио, неужели я так много хочу? Антонио в который раз за последнее время посетило ощущение нереальности. Пыльный закат растушевывал цвета и делал их похожими на кинопленку, слова Майкла падали отрывисто и тяжело. — Что хорошего даёт миру Стейси? Что он оставляет после себя? Посмотри и скажи, кто из нас на самом деле мистер Хайд? — Ты неправ, — Антонио не смог промолчать. — Может быть, в чем-то другом да, но здесь ты неправ! — Ты хороший друг, — Майкл покачал головой. — Удивительно. Даже у Стейси есть кто-то, кому он нужен, кто его любит... Антонио смутился, но Майкл не смотрел на него и, видимо, совсем не то имел ввиду. — Как там Сара? — Майкл вспомнил о собеседнике. — Не знаю, как я к ней решился подойти. Я не могу себе позволить встречаться с нормальными девушками, потому что понятия не имею, когда превращусь в это чудовище! Но Сара, мне показалось, она может понять... Стейси все испортил нарочно, я знаю, — лицо Майкла исказилось злобой, он разлил коньяк в рюмки, выпил не дожидаясь и резко выдохнул. — Раньше Стейси рвал мои книги, а я выбрасывал его цепи и тряпье. Сейчас это нам обоим надоело. Поверь, я бы не побоялся спрыгнуть с Бруклинского моста, чтобы это всё закончить! Если бы не Энн. Даже Стейси не может ее не любить. — Энн нельзя не любить, — тихо согласился Антонио. — Может, тебе хватит? — Не-ет, — Майкл расхохотался. — Пусть теперь он болеет моим похмельем, а не наоборот! Не представляешь, чего мне стоило получить диплом даже вольнослушателем, с его-то загулами и автостопами! Ты бы знал, как он бесился, когда я в курсовой разбирал его стихи, до сих пор горжусь! Почему ему дано их писать, а я могу только анализировать, почему?! Майкл задохнулся от быстрой речи, закашлялся от нового глотка коньяка, отдышался и усмехнулся. — Вот и все, что я могу о себе сказать. Тряпка и слабак, которому дано только разбирать чужие ошибки и к счастью, почти не дано возможности совершать свои. Давай выпьем за несбыточные мечты. Антонио выпил и подумал, что закусывать все же стоило. Голова ещё оставалась более-менее ясной, а вот Майкла повело. Оглядываясь назад, Антонио теперь видел во всех словах и поступках Стейси нечто иное. Внутренняя борьба ему была хорошо знакома, но для Стейси — и для Майкла — это действительно была борьба на выживание, сопровождающая их изо дня в день. Должно быть, появления Энн для обоих были отдыхом. — Ты неправ, — Антонио попытался усилием воли протрезветь и собрать слова. — Хочешь сказать, Стейси лучше, чем я о нем думаю? — Хочу сказать, что ты сильнее, чем говоришь. Если бы было иначе, ты бы не выжил рядом с ним. — На что только не способны люди, когда они хотят жить, — Майкл неопределенно усмехнулся. — Антонио, тебя действительно не смущает все это? Ты разговариваешь с сумасшедшим о его сумасшествии. — Ты не сумасшедший. И Стейси тоже, и тем более Энн, — уверенно возразил Антонио. — Тогда ты сам псих, — фыркнул Майкл. — Может быть, — Антонио улыбнулся. — А почему ты захотел заниматься поэзией? — Стейси и наука в его голове всё ещё плохо совмещались. — Так получилось, — Майкл пожал плечами. — Когда я появился и осознал всю глубину своего невезения, когда научился жить с этим с помощью Энн, понял, что если не сделаю себя сам, никто это за меня не сделает, — Майкл произнес это с некоторой долей гордости и едко добавил. — Америка страна возможностей, как-никак! Стейси тогда чудом не влип, его спасло везение идиотов. — То есть? — Его любовник сел за наркотики. Отомри, Стейси был ни при чем, я бы знал. Стейси здорово перепугался тогда, но все равно не хотел слушать голос разума. — То есть тебя? — не удержался Антонио. — Он хотел писать свои песни и петь их, и ничего больше. Энн... она умница, но ей было бы сложнее. Мне не хватало баллов, но Стейси все ещё оставалось несколько месяцев до восемнадцати, и я успел поступить в колледж на льготных основаниях. Я хотел изучать медицину, чтобы разобраться со своей головой, но туда был слишком большой конкурс, на филологию намного меньше. Я решил, что это лучше, чем ничего, а потом увлекся. Антонио, тебе это не понять, ты родился в сердце мировой культуры, а я... И это было мое и только мое, не Энн и не Стейси. Вначале было слово, и слово сделало меня мной, — Майкл наконец по-настоящему оживился. — Я плохо знаю американскую поэзию, — Антонио улыбнулся с лёгким смущением. — Хуже, чем музыку. — Рок-лирика — это тоже поэзия, — Майкл усмехнулся с видом знатока. — Даже если она не стоит в библиотеках в таких потёртых томиках. Антонио, вот ты хоть что-то помнишь из Шекспира или Данте?! — Помню, — Антонио порадовался, что совсем недавно вспоминал школу и смог обескуражить Майкла в третий раз. — Пожалуйста. Майкл слушал его зачарованно и неожиданно спросил: — Ты читал по-итальянски. А со мной говоришь по-английски. Почему? — Ты со мной заговорил по-английски в дверях. Привычка, — Антонио удивился. — Но ты же понимаешь? — Конечно. И могу говорить, но думаю я по-английски. Мне нравится, как Энн говорит и поет по-итальянски, но от другого человека это звучит совсем иначе. — Могу продолжить, — с улыбкой кивнул Антонио. — Только спеть не проси, для этого я ещё мало выпил. — Насчёт последнего концерта — я не хотел, — Майкл, видимо, по пьяной ассоциации идей переключился и помрачнел. — Не в этот раз. Энн радовалась, я не хотел ей портить настроение, но не смог. Стейси давно меня так не бесил. — Из-за чего вы поругались в этот раз? Майкл мгновенно захлопнулся на все внутренние замки и даже отодвинулся от стола. Антонио поднял руки. — Хорошо, хорошо, это не мое дело, я просто спросил. — Если бы, — сквозь зубы пробормотал Майкл. — Давай лучше обратно про стихи, — улыбнулся ему Антонио. — Насчёт твоей работы. Что ты говорил про поэтическую двусмысленность? — Долго объяснять, — Майкл поколебался, но не устоял. — К примеру, Стейси не умеет флиртовать. Он соблазняет, это примитивно. В нем нет двусмысленности. Флирт — это игра, намеки и символика. Флирт говорит на языке поэзии, и я изучаю, как он менялся с давних пор. В поэзии, конечно. Антонио только хлопал глазами. Майкл и флирт казались почти несовместимыми, если бы не то, с каким горящим взглядом Майкл об этом говорил. — Я не совсем понял. Ладно в поэзии, хотя и там не всегда отличишь, но где граница? Поясни на примере? Или вот, например, я... — Антонио готов был со всей доступной трезвой мыслью и пьяной фантазией порассуждать о гранях флирта, но Майкл как-то нервно дернулся и сузил глаза. — Я не так сказал? Э, извини, если... — Это ты извини. Если бы ты знал как я ненавижу вот это все, — Майкл нервно повел плечами. — Эту манеру Стейси приставать, эти его тусовки, виски, случайный секс... Когда тебя с размаха макают в то, что ты ненавидишь! А потом он ещё смеётся, что не собирался, просто расслабился, а я сам виноват! Сейчас он так реже делает, но зато издевается над тем, какие женщины мне нравятся, когда... Что такого, если мне хочется, чтобы она была постарше и могла ещё и послушать?! И это вовсе не его деньги, у меня теперь есть свои! — Майкл, — Антонио напомнил о себе. — Извини. Последнее было лишнее. Хотя мне, кажется, нравится такой подход. Сразу рассказать о себе все худшее, зато потом можно ничего не стыдиться. Стейси так и делает, почему мне нельзя? — Майкл вздохнул, ссутулился и подпёр голову руками. — Как приятно пить с образованным человеком. Антонио, я сегодня говорил слишком много. Если тебе хочется высказаться, я весь внимание. — Когда я в последний раз читал стихи вслух, это был Маяковский, — Антонио помолчал немного после такого предложения и решил отдаться потоку мыслей. — Неожиданно, — Майкл покосился на него одним глазом из-под ладони. — Любишь футуристов? — Ее звали Джина, она одолжила мне книгу. Я любил ее. Ещё любил свободу и Италию…