***
«Госпожа Гуннхильдр, мне кажется, что это теряет всякий смысл. Любые надежды, малейшие намёки на присутствие этих двоих хоть где-то — ничего нет. Весь поисковой отряд ужасно устал. Мы не знаем, куда ещё нам отправиться и у кого спросить. Мы либо найдем детей мертвыми, либо не найдем вовсе. Если они каким то чудом добрались до Сумеру, где сейчас всё полностью уничтожено, им не сдобровать. Они точно не подготовлены для такой опасности. Однако перед тем, как мы сунемся туда в их поисках... Впрочем, неважно.» Альберих провёл ещё пару минут, смотря на своё письмо. В тяжких раздумьях он всматривался в каждую букву, небрежно выведенную чернилами по мятой бумаге. На обратной стороне виднелось несколько зачеркнутых строк, что свидетельствовали о том, что письмо изначально должно было быть отправлено Лизе. Просто как попытка излить душу. Однако Кэйя то и дело останавливался, сомневался, перечёркивал слово за словом, пока не истратил практически все чернила для письма. Эмоций в эти небрежные, местами написанные с ошибками из-за всеобъемлющего стресса предложения было вложено предостаточно. Он внезапно взял письмо в руки и начал мять его. Спустя буквально несколько секунд, когда от цельного листа бумаги остался лишь небольшой комок, Альберих задумался ещё раз. Невольно выдохнув, он встал со своего места. Смятая бумага была успешно выброшена в мусорку. Через время несколько небольших участков бумаги сумели упорно отогнуться, обнажая ещё не зачеркнутое «прости», судя по всему оставленное на той самой стороне листа, что должна была прочесть Лиза. Кэйя вновь отправился в путь, держа дорогу в Сумеру. Этот регион, ныне уже не населенный абсолютно никем, грозил каждому, кто попробует туда попасть. Абсолютно странный климат в виде постоянных гроз и песчаных бурь не сулил ничего хорошего. Особенно для двоих маленьких детей: эта мысль не давала Альбериху покоя, потому он попросту не мог оставить их в беде, если они вообще ещё живы. Оставив в деревушке недалеко от Разлома все свои сомнения и страхи, он двинулся в путь совершенно один, не находя смысла рисковать жизнями целого отряда.***
Скарамучча окончательно запутался. Бесконечное количество дорог, направлений, вариантов — и все это будто ведёт в никуда. Полнейшая безысходность, накопленная в его бешено бьющемся маленьком сердце, вырывается наружу в виде тихого стона усталости и дрожи по телу. Ещё пару секунд, чтобы отдышаться, ещё пару метров неистовых попыток выбраться отсюда. В голове снова проигрывается диалог с «Рукхадеватой», как бы хотелось назвать оную. Она же представилась как "Нахида" и заявила, что совершенно ничего не знает. И это был крах. Это был крах всех его планов, всей его дальнейшей жизни. Он не поверил, он не смирился. Он не подумал. Что всё это значило? Как эта самая Нахида была связана с Рукхадеватой? Он и понятия не имел. Весь этот долгий путь с целью помочь Кли, да просто, в конце концов, самому себе оказался не более, чем бессмыслицей. Его руки дрожат, обхватывая голову в очередной раз. Ещё раз он мысленно повторяет — никакой Рукхадеваты больше нет. Никто не сможет помочь ему. Никто не воскресит Кли, никто не проявит милосердия. Он не видел выхода из своей ситуации. В какой то момент даже мысль остаться здесь, просто погибнуть от голода или от удара молнии стала не такой бредовой, коей могла показаться раньше. Всё было лучше, чем вернуться в Мондштадт. Мондштадт.Стоп. Каким он станет для него без Кли? Станет ли он для него домом? Будут ли там те, кто готов прийти ему на помощь? Поток мыслей сводил с ума. Пусть Скарамучча уже и сбежал с того места, не распрощавшись даже с Нахидой или бездыханным телом Кли, рванул, словно трусливый щенок — этот ступор, эта неловкость и вместе с тем желание исчезнуть всё ещё остаются. И вот он, запинаясь, задыхаясь от усталости, бежит, что есть сил, куда бы то ни было. Абсолютно в любое место, лишь бы не вспоминать про то, что произошло не так давно. По его меркам он усердно бежал вот уже как час, останавливаясь изредка на передышку и на попытку смочить иссохшееся горло собственной слюной. В очередной раз останавливаясь, вслушиваясь в собственное бешеное сердцебиение, он осматривался. Пейзаж каждый раз был точно таким же, как и сотню-другую метров назад. Всё та же пустошь, всё тот же песок, всё тот же небосвод. Это сводило с ума. Он мог бы бежать так бесконечно, терпя боль в глазах от неимоверно тусклого и скудного пейзажа Сумеру. А ведь когда-то давно они вместе с Кли читали старые, взятые в библиотеке или отданные лично Лизой путеводители. Рассматривали выцветшие, но в детском воображении столь же красочные фото дикой природы Сумеру. Сказочно высокую, яркую и живую траву. Животных, словно глядящих прямо в душу через фото. Захватывающие статьи, наполненные множеством неизвестных детям слов лишь дополняли антуража. Однако теперь высокая трава и деревья, в тени которых можно отдохнуть, сменились бесконечной пустыней. Животные исчезли, а от гостеприимных горожан и немногочисленных деревенских жителей остался лишь прах. Теперь же мальчик лишь очередной свидетель разрушенной цивилизации, мертвой земли, что никогда не оживёт. И он совсем этим недоволен, в очередной раз прокручивая в голове одни и те же, наполненные негативом и страхом мысли. Он потерял счёт километрам, пройденным им в страшных муках и почти без сил. Он спотыкается ещё раз, о некий камень, и падает на землю. Сам того не поняв, он инстинктивно впивается руками в иссохшуюся почву, частично смешанную с песком. Это была земля. Сухая, практически без травяного покрова, но она — земля. Быстро дыша и пытаясь собраться с мыслями, юноша постепенно осознал, что смог найти выход из своего положения. Хотя бы географического. Неужели непреодолимые песчаные пейзажи наконец позади? Ранее устремивший свой взгляд строго в землю, он теперь поднял голову вверх. Он где то рядом с Разломом. Как только он прополз ещё пару метров по сухой земле, юнец незамедлительно рухнул на неё, прильнув головой к нескольким скудно прорастающим травинкам. Руки хаотично щупают всё вокруг — подсознание понимает, что жечь конечности о горячий песок в таких количествах уже не придётся. Скарамучча наслаждается, даже отчасти думая, что это всё мираж и глупая попытка сознания утешить само себя. Руки тут же нащупывают рукоять меча. Неизвестно, как он ещё остался при Страннике после столь длительного забега. Должно быть, очередные хитрости этого чертового Альбедо. От изнеможения мальчик был неспособен полноценно встать на ноги. Словно червь, чудом выживший, он пытается отползти всё дальше, издавая тихие, напоминающие болезненные всхлипы стоны. Нельзя было сказать, что воздух здесь был совершенно другой. С пустыни всё ещё веяло тоской и безнадегой, однако же резкой смены климата все ещё не наблюдалось. Либо же Скарамучча просто напросто привык. Устремив наконец взгляд в небо, он понял, что оно почти ничерта не прояснилось. Но теперь хотя бы не слышно странной вечной грозы. Не слышно ветра. Не давит на кожу и на плоть всё то, что давило раньше. И это уже казалось до невозможности хорошо. Почти как сон. Блаженство прерывает мысль о том, что продолжать движение всё ещё имеет смысл. В попытках встать хотя бы на четвереньки Скарамучча пытается максимально ободрить себя, дабы не рухнуть без сознания прямо там, где он находился сейчас. Звук собственного тяжёлого дыхания и сердцебиения заглушил всё вокруг, даже такое желанное, но отдалённое пение птиц. Перебиваясь, испачканными и вялыми конечностями обтираясь о грязную землю, он продолжал путь. И в один момент, небрежно подняв руку и занеся её над землёй, он чувствует, будто кто то пытается схватить его за локоть, подтаскивая вперёд. Из кармана что то выпало.