квинтэссенция

Кристина Захарова — туповатая и слишком искренняя девчонка без комплексов. Ей семнадцать, она сильна духом, весёлая и смешная. Она чертвовски харизматичная, а главное — коммуникабельная. Именно поэтому прямо сейчас с уборщицей общается она. Не Злата, которая убежала в подсобку без кофты. Не Злата, которая сидела на столе кабинета информатики слишком непозволительно-раздетой, с раздвинутыми ногами. Не Злата, которая почти кричала что-то незамысловатое, попутно впиваясь в чужие волосы пальцами. А Кристина, которой, вообще-то, до пизды. Её ловили около пятнадцати раз, десять из которых — эта самая уборщица. Кристина с ней в прекрасно-негативных отношениях, возможно, потому что однажды послала Тамару нахуй. Но это не точно. — Захарова, ну опять? Мне звать директора? Я сейчас позову! — Давайте без паники, — перечит девчонка, выставляя вперед руки, — ну, мы больше не будем? — Ненормальные! Боже, какой позор! — кричит женщина, облокачиваясь на швабру. — Это нормально по-твоему? — Ну, извините! — оправдывается, как может. Если бы Кристина Захарова стала президентом, то непременно бы сделала комнаты для снятия напряжения в каждой школе. Это её личная позиция, форма существования, мнение, стиль жизни и убеждение. Она искренне не понимает проблемы, ведь совершенно законно занималась сексом в безлюдном месте. — Нет, а я лучше вашу классную позову! Вы же её больше боитесь? И Кристина выпячивает глаза, потому что боятся. Возможно, потому что Кира Андреевна — тот ещё всадник аппокалипсиса. Где-то в подсобке буквально воет несчастная Злата, ведь боится, что всё зайдёт слишком далеко. У неё паника и лёгкий мандраж. — Да не надо никого звать! Ну, чего вы такая злая? Мы больше не будем! — тупаватое лицо Кристины Захаровой и абсолютно невиноватый вид уборщицу раздражают. Она стискивает зубы, тупо разворачиваясь и уходя. Непонятно куда, а от этого девчонкам становится ещё более страшно. Кристина издаёт нервный смешок, тащась в подсобку к Злате. Смотрит на девушку, что краснее помидора сидит на столе, пряча лицо в руках. Лыбится, потому что Злата злится, то ли на себя, то ли на Кристину. — Блять, она позовет Киру? — с испугом тянет девчонка. — Предполагаю, что да. Златоусова трясётся, поджимая губы. Умоляюще смотрит на свою девушку, пока та смеётся, подходя ближе и устраиваясь меж её ног. Разглядывает чужое лицо, наивно и с неким восторгом. — Ну, чего ты? — шёпот на ухо. Кристина крепче её обнимает, посмеиваясь, — Успокойся, всё нормально будет. Кира — наша. — Она учительница! — А я — Папа Римский! Чё ты нервничаешь? — Потому что сначала об этом узнает Кира, потом завуч, потом директор, а потом моя мать. А когда моя мать узнает об этом, она разнесёт это здание к чёртовой матери, а среди руин можно будет найти моё бездыханное тело, в крови! — и её нагло перебивают поцелуем, наклоняясь. Злата, наверное, устоять не может. Или не хочет, потому что обхватывает чужую шею руками, притягивая Захарову к себе ближе. Мычит что-то нечленораздельное, закрывая глаза и чувствуя чужие руки на своей талии. Колени подгибаются от того, как Кристина дышит в поцелуй, как хватает ладонью худую ногу и как прикусывает верхнюю. — Я убью твою мать, — отрываясь от девичьего лица, она улыбается, успокаивающе поглаживая щеку, — всё, не волнуйся. Сейчас я обо всем договорюсь. И снова целует, поднимая ткань юбки. У Кристины Захаровой ловкие и быстрые пальцы, развязная речь, невероятная харизма и настойчивость, которой никто не может отказать. Злата не то, что бы хотела отказывать. Она поддаётся на каждую манипуляцию, заветно желая о большем. Как минимум, в этом помещении, здесь и сейчас. Позволяя ловким пальцам пробираться под кромку белья. Это особая эстетика спокойствия, зелени на подоконнике, волос, сплетённых в косы, тихих улыбок и нежности. Это Алёна Швец из висящих на шее наушников, тихий первый стон и приоткрытый рот. Злата забывается, откидывая голову, закусывает губу, давая доступ к шее, пока ей прикусывают нежную кожу. И Кристина, довольная раскрасневшейся девчонкой, придвигается вплотную, резко останавливаясь, от чего Злата недовольно и неверяще открывает рот ещё шире, пялясь. — С кем ты лишилась девственности? — Ты издеваешься? — хрипит девчонка шёпотом, не в силах контролировать ни своё возбуждение, ни адекватность своей девушки. — Да. Отвечай, — даже не выйдя из хрупкого тела. Она прикусывает мочку, проводя языком по ушной раковине. — А можно потом это обсудить? — Нет, — Кристина свободной рукой касается щеки, как бы умоляюще прося ответить. Заглядывает в глаза, соприкасаясь с девчонкой носами, — ты же хочешь кончить. Кира слушает их отменный диалог за дверью с невероятным упоением. С интересом, неким беспокойством и абсолютной серьёзностью. Она, прислонившись ухом к стене, впитывает в себя каждое слово с невероятным ахуем на лице. Учительнице, которую притащила сюда уборщица силой и заставила разбираться, очень хочется узнать подростковую драму. — А ты типа ревнуешь, или как? — не выдерживает Златоусова, издевательски улыбаясь. — Нет, мне просто интересно. Очень. И я не продолжу, пока ты не ответишь, — пальцы всё ещё находятся в ней. По телу всё ещё жар, который накатывает волнами. Злата выгибается, стоит Кристине в качестве утешения слегка согнуть фаланги. Она на грани, а потому зажмуривается, шёпотом выдавая: — Я, блять, в дурке с девочкой лишилась девственности. Кристина выпадает, тут же меняясь в лице. Кира Андреевна выпадает, выпячивая глаза. Наступает неловкое молчание, в котором лишь Злата победно улыбается, играя бровями и закусывая губу. И смотрит на Захарову так, словно та дура. А девчонка в ответ лишь замолкает, разглядывая Златоусову, словно та — самая закрытая книга из всех, что она когда-либо встречала. — Ладно, прости, — Кристина наваливается с поцелуем, тут же продолжая движения. Злата даже посмеивается ей в губы, снова тихо мыча что-то нечленораздельное и ногами притягивая её бёдра ближе. Кира стоит с выгнутой бровью и замешательством. Сейчас она обязана сделать вид, что только что зашла, потопать у двери, прокашляться, дать им минуту и войти. Но почему-то такой любви не хочется мешать. Не хочется нарушать покой и такое замечетельное времяпровождение учениц, а потому она просто тихо уходит с самым озадаченным лицом в мире. Понимает что-то своё, всё ещё пребывая в ахуе, чешет затылок и направляется никуда иначе, как к Марине Евгеньевне. Как минимум потому, что ей нужно с кем-то поделиться данной информацией, а с учениками подобное не обсудишь. Стучась в кабинет учительницы, Кира не выжидает, сразу же заходя. После седьмого урока англичанка по обыкновению распивает чай с физруком, мило болтая с ним о насущных проблемах. — Можно? — Ей богу, будто ученица. Проходи. Мужчина и женщина с улыбкой её приветствуют, похлопывая по стулу рядом. А Александр Иванович и вовсе вопросительно кивает, потому что просто так Медведева не приходит. — Чё у тебя случилось? — У меня к вам вопрос. В глазах Киры плещется уйма разных эмоций. Среди них страх, ужас, любопытство, удивление и недоверие к ситуации. — Ну? — Злата в психушке лежала? — выдыхает химичка, поднимая глаза. Смотрит, выжидая ответа, пока учителя переглядываются, застыв. — А ты откуда знаешь? — Марина Евгеньевна берёт всё в свои руки. Она тянет слова, вопросительно глядя на бывшую ученицу, поднимает брови, сжимая в руках чашку. — Подслушала их разговор с Захаровой. — Кстати, ты мне скажи, в какой из вселенных они, блин, сошлись? — встревает физрук, разбавляя обстановку. Потому что ему до жути интересна данная новость. Вообще-то, он бы этого не знал, если бы не злосчастная раздевалка и не тот самый подоконник. Он лыбится, разводя руками, пока Кира издаёт смешок. — Точнее, Медведева, как ты это допустила? — Да я и инициатор, и помогатор. Она неловко лыбится, пытаясь понять, что к чему. И вкрадчиво спрашивает, обдумывая: — Она из-за анорексии лежала? — Да. Это секрет, если что, Кир, — Марина Евгеньевна предупреждает, смотря исподлобья. Наверное, Кире Андреевне просто интересно. — Да я поняла. Кому я расскажу-то? Просто в шоке немного. — Ну, её мать тогда целый скандал закатила. И руководству школы пришлось пообещать, что мы будем следить за её дочкой, чтобы та ничё такого не делала. В общем, сложно там всё. — Как и всё, что связано с матерью Златы. — Да, — кивает Александр Иванович, вздыхая. — И что значит, что ты инициатор их отношений? — уже когда Кира встаёт0, направляясь к выходу. А та лишь лыбится, на секунду оборачиваясь. И выдаёт: — А они подходят друг другу. Марина Евгеньевна издаёт смешок, провожая Киру одной ей понятным взглядом. А Александр Иванович задумывается, напоследок тихо говоря: — Тебе в своём лесбиянском мире виднее. Кира выходит, понимая что-то совершенно своё. У неё дома кошка, а впереди — выходные. Целые выходные, на которых можно делать целое ничего. И Кира им искренне рада, потому что она собирается смотреть сериал, спать в обнимку с кошкой, есть и ни о чём не думать. *** Очередные выходные Юлии Чикиной, Мирославы и Кристины Захаровой начинаются с невероятного плана, в котором они уверены на сто процентов. На дворе зима: холодно, повсюду сугробы, мороз, гололёд и ещё тысяча причин не выходить из дома. Но в шесть часов вечера они не греются в своих квартирах у батарей и не пьют горячий чай. Точнее, чай пьёт только Мира, пока все остальные в тупую пялятся под ноги, курят и ждут Даню. Тот подходит спустя десять минут, нахально улыбаясь. — Скучали? — Где тебя носит, еблан? — возмущается Мира, пиная его по руке. — Я причёску поправлял! — отнекивается парень, ища поддержки в подругах и разводя руками. — Ты в шапке, блять, Свердлов, — возникает Кристина, оглядывая его, словно придурка. И всё равно улыбается, потому что Даня Свердлов — тот ещё забавный персонаж. — А ты в одежде, зачем ты моешься? Девчонки переглядываются, Юля смеётся, а Виолетта, которая всё это время молча наблюдала за перепалкой, выдаёт: — По-моему, не лучший агрумент. — Ну и я не учёный. — Мы отвлекаемся от темы! Немедленно всем сосредоточиться! — орёт Захарова, выходя вперёд. На улице темно, а яркую атмосферу зимы дополняют светящиеся вывески, жёлтые фонари, проезжающие машины и крики детей, которые неподалеку катаются на горках с санками. Ребята в совершенно незнакомом районе, где куча обычных девятиэтажек и супермаркет. — Вы думаете, это нормальная идея? — неверяще тянет Виолетта, переступая с ноги на ногу. И тогда уже компания подростков, которые пёрлись в другой район по морозу, выпячивает глаза и недовольно гудит. Кристина смотрит возмущённо, мол, Вилка — самая глупая трусиха из тех, что она встречала. — Ты нормальная? Я зачем всё это придумывала?! — кричит Захарова ей в лицо. — Да и вообще, у меня всё время прокатывало! — Это же сталкерство, разве нет? — неуверенно тянет Виолетта, поджимая губы и обдумывая. — Нет! Ты просто по случайности вообще оказалась в этом магазине! Типа, скупала еду, не знаю, от девушки какой-то ехала, что-то такое! — толдычит ей Кристина, держа в руках сигарету. Её план надёжный, словно швейцарские часы. Всего-то Виолетта в чужом районе, даже не близко к своему дому, в абсолютно незнакомом супермаркете будет дожидаться Лизу, чтобы пересечься с ней. Чтобы, как сказала Кристина, поговорить. Вообще-то, Виолетта могла бы просто написать или позвонить. Она могла бы сделать множество вещей, но, увы, она и правда трусиха. Всё, что ей остается — слушаться кучку подростков, которые вообще помогают ей за пиво. Впрочем, это неважно, потому что сама Вилка бы точно не справилась, а нудная Кира ей бы ничем не подсобила. Остальные буквально заталкивают её в магазин, потому что устали мерзнуть. Их план действительно должен сработать: Лиза скупается по субботам на неделю вперёд, а это ближайший супермаркет к её дому. Скупается она в это время, потому что именно в это время у неё заканчивается работа. План идеален, если не брать в расчёт совершенно растерянную Виолетту, которая может сморозить дичь. А она возьмёт и сделает, потому что даже от одной только мысли об этом у неё подкашиваются колени. — Ну, иди, просто типа выбирай, — толкает её Захарова, разворачиваясь к друзьям. Те уже примеряют солнцезащитные очки из отдела «всё по 100», а также шапки и перчатки. Потому что так делают абсолютно все подростки, попутно фотографируясь в зеркале. Им весело. Юльке, Мире, Кристине и Дане. Вот так просто гулять по магазину, смеясь со всего подряд. Дане весело натягивать на длинные тёмные волосы Миры зимнюю шапку-ушанку, приобнимать её за плечи и разглядывать. Юльке весело смеяться с них, тыкая пальцем на какую-то розовую белиберду в общей корзине и подзывая Кристину, которая с этого возмущённо фыркает. В конце-концов, они простые дети. Обычные, такие же, как все. Почему-то сейчас это ощущается по-особенному. Не тогда, когда нужно оправдываться за оценки, терпеть побои родителей или убегать от ментов. А в простом магазине, где есть шапки. Они наблюдают, как Виолетта долго и нудно стоит, разглядывая сладости. Как просто слушает музыку, а потом в моменте резко видит фигуру. Лиза. Не замечая ничего вокруг, она плетётся, разглядывая шоколад. Даня, наблюдающий за этой картиной из-за стелажа, лыбится. Потому что Виолетта тут же преображается, а её глаза загораются огоньком. Она, очевидно, нервничает, когда сталкивается с девушкой, якобы ненарочно. — О боже! — всё, на что хватает перепуганной Лизы, когда в её тележку врезается тело, даже не поднимая головы. — Ой! Привет! — Вилка пытается произнести это удивлённо. Но она не актриса, и точно уж не режиссер, а потому это выглядит так неправдоподобно, как только может. — Что? Что ты тут делаешь? — Лиза действительно не понимает. Она оглядывается, думая, что Вилка с кем-то. Ведь она действительно не живёт, блять, в этом районе. — Да так, мимо пробегала. — Мимо? И пока они общаются, Виолетта от волнения и от того, как непринуждённо она пытается себя вести, решает облокотиться на очередную корзинку со скидочными товарами. И падает, под себя подминая какие-то шоколадки. Полёт до пола красивый: Виолетта, в куртке, свитере, двух штанах и массивных ботинках летит вниз, пока все на неё смотрят. А Лиза и вовсе пытается ухватить за рукав куртки, но такой гравитационной силы не выдерживает, летя следом. Прямо на Вилку. Когда та приходит в себя, от неловкости у Малышенко красные даже кончики ушей. Она просто испуганно и наивно смотрит, хрипя жалкое: — Ой. Прости, пожалуйста. — Это было так просто и она опозорилась даже здесь, — цедит Кристина причитающе, а потом вздыхает, разворачиваясь от стыда. Они всё ещё наблюдают, теперь уже посмеиваясь. — Ну, ей нихуя не светит. — Да погоди ты! — цедит Мирка, постукивая друзей по рукам. Именно в момент, когда девушки встают, Вилка соображает завести диалог. Нелепый, странный, банальный, но диалог: — Как ты вообще? Как дела, как жизнь? — Да, потихоньку. Всё, как и всегда, если честно, — растерянно и как-то загадочно выдаёт Лиза, разводя руками и улыбаясь, — с новым психологом не трахаюсь. Они обе издают смешок, смотря друг другу в глаза. А потом Вилка вдруг отвечает, очевидно, смущённая: — Ты сильно занята? Раз встретились, прошлись бы, погуляли. — В такую погоду? — насмехается индиго, снова демонстрируя эту свою милейшую улыбку. От которой Виолетта буквально тает и пытается держать себя в руках. — Ну, знаешь, возьмём чаю. — Я уже поняла, что прогулка ко мне домой. Пойдём, мне ещё в молочный надо. Они действительно уходят под ахуй Юльки и Кристины. И один Даня, чеша голову, ненавязчиво спрашивает: — А почему мы вообще сводим девушку Киры с кем-то левым? — парень озадачен и явно ничего не понимает. Тем временем как Мира цокает, посмеиваясь. — Так она не девушка Киры. И Свердлов от своего ахуя выпадает окончательно, потому что такого уж точно не ожидал. Вообще, он и не думал никогда, что Кира может оказаться гетеро или даже би. А потому и домработницу воспринял по-своему. Вечер у всех заканчивается по-разному. У Юльки в компании Кристины на ночёвке, у Миры дома в окружении родных, у Дани в поиске дыни в январе для мамы, а у Виолетты на жаркой кухне, когда её раскладывают на столе под ненавязчивую музыку. Одна Кира сидит в обнимку с кошкой, и почему-то, наверное, по абсолютной случайности, натыкается на телеграмм-канал своей ученицы, разглядывая последние кружки. Посты, репосты и фотографии. Там Юлька Чикина играет на камеру счастливого и глупого человека, а таким она уж точно не является. Кира ненавидит себя за то, что ей это интересно. Но продолжает смотреть так, чтобы никто не узнал. Желательно, никогда.